Глава вторая.
Надо сказать, что посещение хитровыделанного ювелира далось мне довольно тяжко, и нравственно, и физически. Оказалось, что отыгрывать отморозка не так легко и весело как порой, кажется. Я натурально был вымотан и потому, придя в дом, где мы с пацанами квартировали, сняв надоевшую маскировку и умывшись, повалился на лавку — немного отдохнуть. Но отдыхать мне не дали, сначала парни с расспросами, а затем дед, которого я практически все эти три дня не видел. Если от парней я отделался, дав им по три рубля, отправив развлекаться, предварительно разоружив, то от деда так легко отделаться мне не удалось. Пришлось давать подробный отчет о содеянном. Дед уже привычно матюгнулся и спросил:
— Вы там, летна боль, не наследили? А то сегодня с утра к Никифору городовой приходил, про нас расспрашивал. Кто мол, откуда и зачем приехали?
— И что ему дядька Никифор рассказал?
— Да то и рассказал, что родственники из Сосновки приехали, масло, муку продать, ну и купить здесь кой чего.
— Ну а городовой что?
— А что городовой! Ему, летна боль, это все не слишком-то интересно. Главное повод, чтобы зайти был, самогону выпить на дурняка, да полтину стрясти. Сказал, что еще зайдет на нас поглядеть.
— Придет, встретим, угостим и денежку подкинем. А наследить? Так вроде не очень-то и наследили. Голован точно сам помер, а с теми бандюками вряд ли сильно разбираться будут. Наверняка в полиции они известны, так что, скорее всего, спишут на разборки бандитов между собой, на том и закроют дело. Ювелир знает, кто там наследил, но у него и самого рыльце в пушку. Да и попугал и я его изрядно. Я ведь там, в парике и с бородой приклеенной был, да и Митька морду платком прикрывал и стоял молча. Так что, даже и через ювелира на нас не выйдут. Ювелиру конечно денежек, что я с него стряс жалко, но я ему идейку одну подкинул, как деньжат подзаработать, так что наверняка болтать он не будет. А потом мы через него часть золотишка и камешки скинем.
— Экий ты борзый! Летна боль. И много денег с него слупил?
— Да немного. Пять тысяч всего.
— Скоко — скоко? Пять тыщ рублёв? — Не поверил мне дед.
— Ну да, пять тысяч. И то прогадал немного. Надо было больше требовать. Если хорошенько поднажать, да попугать, можно было и десять с него стрясти. Но я думал, что нет у него таких денег, а у него там, в сейфе гораздо больше десяти тысяч оказалась. Ну да ладно! Хватит и пять тысяч. У тебя-то как дела? Взял разрешение на добычу золота?
Надо сказать, что только в Барнауле мы узнали: Алтайское Горное управление дает разрешение на добычу золота на довольно обширной территории и потому в Томск ехать необязательно. Именно получением этой бумажки и был занят дед.
— Ишь ты быстрый какой, летна боль. Походить еще придется, да и деньжат позаносить этим кровососам надо будет изрядно. Хорошо еще Николай Степаныч помог бумагу правильно составить, да сказал к кому с бумагой этой идти и скоко денег, кому давать. А то б беда.
— Что за Николай Степанович?
— Гуляев. Знающие люди посоветовали к нему обратиться. Говорят, отец его советником по приискам служил, умер в прошлом году. Ну а сын его Николай Степаныч последнее время помогал ему в делах, потому и знает всех там, в Горной Управе.
— И много денег взял с тебя этот Николай Степаныч.
— Какое там! Отругал даже, летна боль, когда я ему деньги совал. Сказал токо, что если найдем в тайге чего интересного и необычного, то ему сообщить или доставить. Хороший человек. Только я в толк не возьму чего такого необычного можно в тайге отыскать? Тайга она и есть тайга!
Вспомнил я этого Гуляева. Даже портрет его видел в той жизни. Вроде он историей Алтайского горного округа занимался.
— Ладно, не переживай! Что-нибудь обязательно найдем. Отблагодаришь краеведа. И денег на взятки не жалей. Отобьем потом денежки. Ну а с домом как?
— Да пока никак, не до того было. Нам с тобой еще до дочки Савватеевны надо сходить, гостинцы отнести, ну и с мужиком ее поговорим насчет дома, может он чего посоветует.
Вечером перед сном размотал повязку и осмотрел ранку на боку. Мазь Бабы Ходоры оказалась действенной штукой. Ранка затянулась и выглядела как заживающая царапина. На всякий случай вновь смазал ее знахаркиным снадобьем и с помощью Митьки снова перевязал. Еще день похожу, а там видно будет.
На следующий день с утра всей толпой пошли на базар посмотреть и прикупить подарков родным. Я надел свой выходной костюмчик. Почищенный и зашитый он выглядел вполне прилично. Бороду с усами клеить не стал, но тросточку взял. Парням выдал по десять рублей, сказав, что если кому денег не хватит, то пусть обращаются ко мне. Добавлю. Денег не хватило только Антохе, у того их элементарно сперли в специально организованной давке возле кукольного балагана, где он разинув рот смотрел за приключениями Петрушки. Я посмеялся над простодушным хлопцем и выдал ему еще десять рублей, наказав не зевать и не отставать от парней.
Сам прошелся по рядам в надежде найти тонкое шелковое полотно. Решил я все-таки попытаться сшить параплан. Но ничего стоящего не нашлось, зато набрел на книжную лавку и разговорился с продавцом. Сутулый старик в очках, сначала не обратил на меня никакого внимания, но когда я завис возле прилавка, перебирая и рассматривая книги, спросил:
— Молодой человек, вы что-то ищите?
— Да вот смотрю, чтобы почитать такого интересного. Например «Три мушкетера» или «Граф Монте-Кристо» господина Дюма.
— Таких книг сейчас нет. Вот могу предложить книгу Николая Некрасова.
— Стихи?
— Нет что вы, господин Некрасов стихов не писал. Это роман. Книга старая, но занятная. Вот, пожалуйста.
Покопавшись в развале, он извлек довольно потрепанный том и подал мне. Взяв его в руки, прочитал на титульном листе — «Николай Алексеевич Некрасов. Мертвое озеро». Тезка что ли. Причем полный.
— А позвольте вас спросить уважаемый ….
— Павел Степанович. Павел Степанович Иванцов.
— Павел Степанович скажите, пожалуйста, а стихов поэта Николая Некрасова у вас нет.
— Некрасова? Нет, не припомню такого.
— Ну как же- «Вот парадный подъезд по торжественным дням одержимый холопским недугом …». Или «Кому на Руси жить хорошо» — поэма. Как там? А вот:
«В каком году рассчитывай,
В какой земле угадывай
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков.
Семь временнобязанных
Уезда Терпигорева
Из смежных деревень
Заплатово, Неелово…»
«Сошлися и заспорили
Кому живется весело
Вольготно на Руси…» — дальше не помню. Поэма длинная. Неужто не читали?
— Нет. Такого не читал.
— А про деда Мазая с зайцами?
— Я же вам говорю молодой человек, что нет такого поэта Николая Некрасова. Романы Николай Алексеевич писал, а чтобы стихи, да еще такие, какие вы сейчас продекламировали, он не публиковал. Если бы они были напечатаны, то я бы мимо их не прошел. Уверяю вас.
— Извините Павел Степанович! Видимо я чего-то перепутал. Тогда порекомендуйте, что-либо интересного нам с друзьями почитать. А то парни мы деревенские читать, писать кое-как научились, а почитать то и нечего.
Дедок сквозь очки внимательно осмотрел меня, потом подал какую-то книжку.
— Вот эту посмотрите, сочинение французского писателя Габорио, или вот сочинение господина Крестовского, а если хотите почитать стихи, то вот совершенно новое издание «Стихотворений» покойного Надсона.
— Надсона? А что он уже умер?
— Два года в январе будет, как преставился.
— Нет Надсона нам не надо. Возьму, пожалуй, Габорио и «Мёртвое озеро»
Я расплатился за книги и отошел в сторону в изрядном обалдении. Это что же, если книжный дедок не врет, то этот мир не знает стихов Некрасова? Да ну! Не может быть! Хотя почему это не может быть? Ну что я помню из его творчества, кроме тех строчек, что учил наизусть еще в школе. Я ведь даже и не знал, что тот еще и романы писал, или может, там в другом мире, он никаких романов и не писал? Черт его знает, может и не писал. Ну что мне о нем известно: журнал издавал какой-то, в карты поигрывал, с женщинами вроде какие-то заморочки у него были. А у кого из творческих людей заморочек с ними не было? А вот еще вспомнил, водочный заводик товарищ имел, причем гнал там самый поганый шмурдяк, травил, можно сказать, народ, о котором душой изболелся.
Хотя это, скорее всего фейк интернетский. Любят наши господа либералы подвалить ложку-другую дурно пахнущей субстанции на хвост любому отечественному гению, если он не Солженицин, не Сахаров, или какой-нибудь, на ночь не упомянутый, Амнуэль Песах. Впрочем, против Амнуэля я ничего не имею, просто вспомнилась фамилия редкая и, полагаю, диссидентская.
А вот Некрасов, несмотря на все его закидоны, поэт первоклассный, но не мой. Полистал в свое время сборник его стихотворений, и только. Не впечатлило. Как там у Фета: «И многое с песнями канет мне в душу на темное дно…», но вот мне не кануло, а значит, некрасовских стихов я не заучил. А как было бы здорово, без особого напряга, осчастливить этот мир гениальными строками, да еще и денежки за это слупить с благодарной интеллигентной публики. Но не срослось. Как говорится «увы мне».
Ну, бог с ним с Некрасовым, хотя с другой стороны интересно, как повлияло на «общественное сознание» отсутствие столь важного идеологического фактора как «гражданская лирика» такого большого поэта.
Подозреваю, что никак не повлияло, поскольку «общественное сознание» понятие настолько размытое и трудно уловимое, что сколь-нибудь исчислить его совершенно невозможно. А поскольку ни телевидения, ни интернета и в помине нет, то формируют «общественное сознание», течения более глубинные, нежели эти поэтические «бурления в воздусях». А поэзия, это по большей части, возможность «отрешится и воспарить» над убогой действительностью. Как там у барда: «Что прелесть ее ручек, что жар ее перин, давай брат отрешимся, давай брат воспарим». Неожиданно вспомнились строчки из стихов другого поэта, хорошо характеризующие отношение поэзии и убийственной прозы бытия:
«Давным-давно, давным-давно,
Когда по северу кочуя,
Я видел лебедя крыло,
Я видел лебедя крыло…
Им подметали в чуме».
Помнится, когда в юности прочитал это впервые, меня чуть было не воспарившего, как будто мордой на асфальт уронили.
Ну а сейчас основательно «отрешится и воспарить» не дал Архипка. Он подвел мальчишку лет десяти в замазанном и порванном костюмчике. Весь какой-то взъерошенный, малец держал в руках кепчонку и шмыгал разбитым носом. Мой «мушкетер», с ником Белый, чуть подтолкнул пацана ко мне и проговорил:
— Вот Немтырь! Смотри….
Я внимательно оглядел сначала насупившегося пацана, затем Архипку и сказал:
— Ну посмотрел и что? Белый! Не мямли, говори коротко и по делу.
— Вот его трое пацанов лупили там за рынком. — Архипка махнул рукой, показывая, где было дело. — Четвертый постарше командовал. А этот — указал он на пацана — злющий такой, его собьют, а он подымается и опять на тех троих кидается. Я того который постарше шуганул — они и сбежали. А этот говорит, что они у него ведро с кружкой отобрали и деньги.
Понятно! Архипка пожалел мальца и привел сюда, чтобы еще и меня озаботить. Ну что ж, надо соответствовать, тем более, что стоящий напротив парнишка мне понравился. Он был похож на боевого воробьишку, хоть изрядно пощипанного, но не сдавшегося.
— Так боец! Рассказывай, как дело было. — Обратился я к парню.
Тот вытер рукавом разбитый нос и стал рассказывать:
— Я на базаре воду продавал, а этот Крюк говорит, что это их место и я им должен платить по десять копеек в день, а я только пять заработал, а они все деньги, что мамка на хлеб давала, отобрали и ведро. Мамка теперь расстроится, а она и так болеет, только недавно вставать стала.
Пацан судорожно вздохнул и опустил голову.
— Понятно! Денег то много у тебя было.
— Много. Два гривенника и еще пятак.
— Белый, надеюсь, пендюлей ты тем малолетним утыркам отвесил?
— Не догнал, уж больно шустрые оказались. Но ведра у них не было.
— Ведро куда-то Шмырь утащил. — Сообщил парнишка.
— Ты, что знаешь этого Шмыря.
— Нет, не знаю. Слышал, как Крюк сказал: «Шмырь ведро оттартай». Тот ведро схватил и убежал.
— А Крюка знаешь? А впрочем, не важно. Пошли, покажешь, где тут вёдра продают.
Парнишка неверяще глянул на меня, похоже было, что он очень не хотел расстраивать мать:
— Пошли, пошли! Не стой столбом.
Проходя мимо лавки, где торговали всякими сладостями, увидел стоящих там парней. Махнул им рукой. Те быстренько похватали купленные леденцы в виде коричневых петушков и двинули следом за нами.
Идти оказалось не далеко. Миновав четыре ларька, завернули за угол, а там прямо на земле, стояли ведра, какие-то бачки, бидончики, и кружки. Все было аккуратно выполнено из довольно тонкой жести.
Отдав Тохе книги, которые так и нес в руках, взял одно ведро повертел, рассматривая швы. Ведро, в отличие от привычных мне по той жизни, было цилиндрическое, но швы хорошо пробиты и запаяны, ручка из толстой проволоки была вдета в приклепанные ушки. Единственный минус — не из оцинковки. Блин! Ведь могут, если захотят, а мы в деревне в деревянных воду таскаем.
— Чем швы паял? — Спросил я бородатого широколицего продавца.
— Дык как все! Оловом швы лудим.
— Оловом? Оловом это хорошо. Не потечет?
— Керосин держит, а воду и подавно.
— Ну смотри мужик, если потечет я тебе при всем народе на голову ведро это надену.
Бородач ухмыльнулся и произнес:
— Не сумлевайся барчук, мастер дело знает.
— Ладно. Сколько просишь за ведро с кружкой.
Мужик поскреб под высоким колпаком затылок и назвал цену, услышав которую, Митька-Тор отодвинул меня в сторону и включился в процесс торговли. Минут пять они орали друг на друга. Наконец ударили по рукам и Тор, заплатив деньги, вручил мне ведро с кружкой. Я бросил кружку в ведро и протянул парнишке, но тот, набычившись, смотрел на проходящего мимо подростка и ведро не взял.
— Эй! Боец! Ты чего застыл.
— Вон Шмырь. — Указал он на пацана, который увидев мальчишку, развернулся и двинул в другую сторону.
— Белый ну-ка подтащи сюда этого Шмыря.
Архипка в три прыжка догнал, попытавшегося улизнуть, парнишку и, хотя тот был чуть выше и здоровее на вид, чем Белый и даже попытался сопротивляться, но быстро был согнут в дугу и приведен с заломленной за спину левой рукой. Чтобы тот не дергался, Белый придерживал его еще и за волосы.
— Эй! Вы чё творите? Отпустите сейчас же. — Двинулся к нам продавец вёдер. Но Тор заступив, ему дорогу и демонстративно поглаживая левой рукой увесистый кулак, очень хмуро поглядел на враз затормозившего бородача.
— Знаешь его? — Перебил я мужика.
— А чего его знать? Никитка это Оськи Дейнеки сын. — Сказал, подойдя поближе, еще один бородач. — Он и его дружки постоянно здесь на базаре толкутся, то пьяного обшарят, то стырят чего по мелочи. Шантрапа!
— Чё ты мелешь Онисим! — Задергался продавец ведер.
— Ничего не мелю. Мне с моего места всю площадь видно. Да и гонял не раз этих шаромыжников.
Дейнека. Фамилия знакомая. Художник вроде такой был.
— Отец этого Никитки художник что ли? — Машинально спросил я.
— Художник …. — Засмеялся Онисим. — Сапожник он и пьяница первостатейный.
И то правда, какой к чертям художник? Дейнека спортсменов рисовал. И вроде, картина у него была, нам с парнями прямо в тему. На ней три пацана сидят на набережной и на самолет смотрят. Значит, нет тут художника Дейнеки, даже не родился еще, а есть Дейнека пьяньчуга и сапожник, и сынок его, воришка мелкий.
— Шмырь, ты ведро с кружкой куда подевал? — Спросил я начинающего воришку.
Тот искоса глянул на продавца жестянок и промолчал. Тогда я поставил на землю ведро, которое все еще держал в руках, схватил Шмыря за ухо и крепко сжав, крутанул. Парнишка взвизгнул и, указав на продавца жестяных изделий, закричал:
— Ему отдал. Дядьке Юхиму. Он гривенник обещал дать за них.
— Таак…! Значит, краденое скупаешь! — Шагнул я к бородатому Юхиму и ткнул его тростью в довольно обширное пузо.
От неожиданного и злого наезда мужик сначала впал в ступор, а затем попятился.
— Сам вор и мальцов воровать заставляешь! — Продолжал напирать я: — Тор держи его. В участок сведём, пусть ему там бока намнут за воровство.
Мужик стал затравленно озираться и закрутился, пытаясь вырваться из лап юного молотобойца Тора. Выглядело это довольно комично и я, чтобы не засмеяться, зверски оскалился и заорал:
— Где ведро, сучий потрох! Отдал и быстро! Тор отпусти его.
Отпущенный на свободу, мужичек кинулся к своим жестянкам, сдернул тряпку с предмета, на котором сидел, это оказалась искомое ведро.
— Давай его сюда.
Взяв злополучное ведро, показал его парнишке:
— Твоё?
— Ага.
— Теперь ты. — Обратился я к Никитке-Шмырю. — Посмотри на этого парня, запомни и своим передай, если кто его тронет, то очень сильно пожалеет. Кстати, боец, зовут тебя как?
— Гришка. Гришка Зотов.
— Слышал? Григорий Зотов его зовут. — Вновь обратился я к понурившемуся Шмырю. — Белый отпусти его.
Архипка отпустил пацана, поддав ему коленом под зад, для придания надлежащего ускорения. Я посмотрел на Гришку, решая, что с ним делать дальше. Отпустить и забыть, или же привлечь в качестве кандидата в ученики моим «мушкетерам». С другой стороны, если я собираюсь обосноваться в Барнауле и попытаться здесь срубить бабла для постройки самолета, то мне нужно будет знать обо всем, что происходит и, главное, будет происходить в этом городишке. А значит, нужны свои информаторы. Поэтому пренебрегать таким ресурсом как местные гавроши не следует. Тем более парнишка мне симпатичен. Так что берем!
Что он там говорил о матери? Болеет, и недавно вставать стала? Надо глянуть. Знахарка меня на всякий случай травками да мазями хорошо затарила, может удастся помочь, тогда боевой воробышек Гришка Зотов будет мой.
— Бери вёдра Гришаня и веди нас к себе домой, посмотрим, чем мы можем помочь твоей мамке.
Парень снова шмыгнул носом, взял в руки по ведру и повел нас с базара. Архипка отобрал у него одно и пошел с ним рядом. Правильно! Раз привел парня к нам, значит, ему его и учить и опекать, но это когда мы сюда переедем.
Барнаул образца 1889 года меня откровенно разочаровал. Грязновато на улицах и площадях и это еще дождей нынче особых нет. Дожди хорошие пройдут, и утонет городишко в грязи. Дома в основном деревянные маленькие, серые, хотя попадались строения весьма занятные. Прошли мимо Горной аптеки, посмотрели на пруд сереброплавильного завода. Полюбовались на демидовский столб, поставленный в честь столетия горного дела на Алтае. Посмотрели на Горное училище, на остальные каменные постройки. Нда! Похоже сереброплавильный завод действительно загибается. Все госпостройки имеют вид пожухлый и обшарпанный, явно нуждаются хотя бы в косметическом ремонте, а финансирования, скорее всего, нет.
Я попытался вспомнить в каком году должны заводишко закрыть и не вспомнил. А ведь видел памятную плиту на новом мосту через Барнаулку, где было указано время существования завода. Кажется не то 91, не то в 93 его закроют. В любом случае ждать не долго. Хотя, что это я? Ведь это другой мир, и я сильно подозреваю, что многие события если и повторяются в этом мире, то по времени могут и не совпадать. Задумался и не услышал Митьку, который что-то говорил.
— Что ты сказал Тор? А то я прослушал.
— На фига мы с этим жлобом, что вёдрами торгует, сцепились? Сдалось тебе это мятое ведро. Ты же новое пацану купил.
— Молодец Тор! Хороший вопрос! Эй, бандерлоги! Давайте в круг. Разговор есть.
— Ты че Немтырь? Опять обзываешся?
— Шучу я Тоха, шучу. Разговор же такой. Кто мне объяснит, зачем я по-вашему прицепился к продавцу вёдер? Белый?
— Ну, это…. Ведро у этого гада отобрать.
— Так понятно. Теперь ты Грек.
— А че он у пацанов краденое скупает?
— Ну а ты Тоха, что по этому поводу думаешь?
— Ничего я не думаю, лучше вон у Митьки спроси.
— У кого?
— А…. У Тора спроси.
— Правильно. Привыкайте друг друга по позывным называть. А у Тора спрашивать не буду. Он сам об этом меня спрашивает. Объясняю. И Белый и Грек в общем-то правы. Но не это главное. Главное же в том, что мы с вами провели тренировку работы команды почти в боевых условиях.
Во выдал! Пацаны, в полном обалдении, уставились на меня, а, стоящий чуть в сторонке, Гришка аж рот открыл.
— Немтырь, ты сбрендил? Какая тренировка? — Недоуменно спросил Белый.
— Вот смотрите. Какие-то бандиты наехали на человека находящегося под нашей защитой. В данном случае это Гришка Зотов. Мы же с вами берем его под защиту? — Спросил я парней.
— Берем. Берем. — Почти одновременно произнесли Белый с Тохой.
— Ну, вот значит, наехали на него какие-то отморозки, а он нам пожаловался.
— Не жаловался он. Его Белый выручил и привел к нам. — Тоха как всегда был неподражаем.
— Это не важно. Главное, что нам надо пойти и разобраться с этими утырками. А поскольку мы — команда, то у каждого в этом деле должна быть своя задача. Вот Тор у нас самый здоровый, он отвечает за силовой вариант разборок. Ну там, в морду дать или попугать кого. И в данном случае он свою задачу выполнил на отлично. Хоть морду этому Юхиму не бил, но помял немного и напугал. Самое то, что в данном случае и нужно. Белый у нас самый быстрый и резкий. Он тоже сработал на отлично. Команды выполнял четко и этого Шмыря скрутил махом. А вот у вас Тоха с Греком какая задача была?
— Да никакой не было.
— Нет Грек, была задача, была! Вы должны были следить затем, чтобы на нас никто неожиданно не напал ни сзади, ни с боку, и оружие держать наготове. Оружие вданном случае, это нунчаки. И стоять вы должны были так: один по левую руку, другой по правую от нас. А вы стояли рядом друг с другом и глазели, как мы разборки ведем. А куда надо было смотреть? То-то и оно. Оружие ваше где?
Грек полез за пазуху и вытащил нунчаки.
— А у тебя Тоха?
— Ты же сам сказал, чтобы в городе оружием не светить. Я и оставил свои дома.
— Я это про револьверы говорил, а нунчаки, здесь оружием не считаются, не знает про них еще никто. Это если мы с местными пацанами схлестнемся, то и без нунчаков можно подраться. А вдруг кто из взрослых мужиков на вас кинется. Конечно, лучше до такого не доводить, но если вдруг случится, то надежней всего сбежать. Но, а если прижали и деваться некуда? Кто из нас с взрослым мужиком справится?
— Тор справится. Вон какой бугай.
— Тут ты Тоха прав. Тор справится. Ну, еще может Белый кого на прием возьмет. Но ни мне, ни тебе, ни Греку в данном случае ничего не светит. А потому, лупишь супостата нунчакой по башке и, пока тот не опомнился, делаешь ноги.
— Понятно. — Тоха опустил голову, поразмышлял и с обидой произнес: — А у тебя самого, какая задача была?
— У меня задача самая главная. Я вами командовал.
— Если командовал, то почему нас не предупредил, что это тренировка.
— А потому и не предупредил, что сам тогда не знал, что это мы так тренируемся. — Засмеялся я и, хлопнув Тоху по плечу, добавил: — Теперь будем тренироваться, а после будем разбирать, кто и чего накосячил. Разбор полетов это будет называться. Ну чего стоим? Потопали.
— Погоди! — Вдруг затормозил тот. — Раз так, то я тоже жалуюсь.
— Не понял?
— Чего не понял! На меня тоже на базаре наехали. Деньги вон стырили. Так что и меня защищать надо.
Услышав это заявление, парни заулыбались. Тоха озадаченно посмотрел на всех и выдал:
— А вы чего лыбитесь? Бандерлоги хвостатые!
От подобного словесного выверта, да еще с неподдельной обидой, высказанного Тохой, парни заржали как лошади. Белый, как самый смешливый из нас, аж на корточки присел. Что Белый! Даже вечно хмуроватый Тор и тот смеялся, держась за плечо хихикающего Грека. Гришка Зотов смеялся по-мальчишески звонко, видимо за компанию. Не выдержав всеобщего веселья, сначала неуверенно улыбнулся, потом засмеялся и сам юморист.
Дождавшись, когда парни просмеются, я сказал:
— Нет Тоха это не наезд, это урок, чтобы ты на базаре рот не разевал. Это тебе не наша Сосновка, а какой-никакой город. Здесь клювом щелкать нельзя, враз обуют. Ладно! Повеселились немного и будет. Давай Григорий веди.
Парни двинули вслед за мальчишкой. Я немного отстал и глядя на свою дурашливую команду, вдруг подумал: «А ведь не пройдет и тридцати лет, когда вот такие пацаны, будучи уже отцами и дедами, наевшись порядка, который принесла в Сибирь колчаковская власть, сточат на нет почти все войско новоявленного правителя России, потом сдадут в руки большевиков и самого Колчака. Повоюют немного и против Красной армии, не без этого. А потом выжившие в этой кровавой заварухе, буду жилы рвать, восстанавливая все, что сами и порушили». И вряд ли в моих силах предотвратить этот кошмар. Но времени до гражданской войны много, мир, похоже, параллельный и ничего еще не определено. Я из кожи вон вывернусь, чтобы спасти хотя бы этих, ставших такими родными, парней.