Глава шестая.
На следующее утро, вспомнив о Дарьиных рисунках, я нашел столяра и заказал для них рамки, он же и согласился нарезать стёкла. Затем, захватив матрешки и оставшиеся винты, пошли с дедом к Зотовым. Там похвалив художниц за ярко раскрашенную матрешку, оставили еще не раскрашенные игрушки, и ведомые Гришкой, отправились к главе строительной артели — Свириду Решетникову.
Свирид, кромепегой клочковатой бороды, оказался мужиком ничем внешне не примечательным. Когда узнал, зачем мы к нему пришли, то обрадовался:
— Это хорошо, что выкупили зотовский дом и хотите достроить. Негоже оставлять на зиму его без крыши.
— У вас есть план второго этажа? — Влез я с вопросом.
Тот с недоумением посмотрел на меня, а потом перевел вопрошающий взгляд на деда. Дед понимающе хмыкнул и сказал:
— Внук мой это. Ляксей. Можешь, летна боль, с ним как со мной говорить.
Свирид еще раз недоверчиво оглядел меня и, вытащив из шкафа свернутый трубочкой лист, протянул его деду. Тот не разворачивая отдал мне. Я на столе развернул лист и стал разглядывать вполне понятно начерченный план. Хозяин подал мне два стакана, чтобы придавить края листка и встал рядом, приготовившись разъяснять непонятные моменты. Я внимательно рассмотрел эскиз, задал пару не особо значащих вопросов. Конечно если бы были нормальные трубы и сварочный аппарат я все бы здесь сделал по другому. В принципе можно сделать и без сварки, если есть токарный станок, но вот без труб никак. На всякий случай спросил Свирида:
— Господин Решетников, а в городе никто водяного отопления не делает?
— Како тако водяное отопление? Вот печь на первом этаже и дымоход. На втором вот тут голландку поставить можно, да подтапливать в холода. А про водяное мы ничего не знаем.
— Понятно. Печь вы сами делать будете или приглашать кого?
— Сами. Есть у нас печник.
— Хорошо. Тятя договаривайся с господином Решетниковым об оплате и сроках. Я, пожалуй, пойду, а то дел много.
Дед разрешающе махнул рукой, повернулся к Свириду, и они приступили к любимому занятию аборигенов — стали торговаться.
Я же двинулся искать доктора, что лечил Дарью Зотову. Благо, что фамилию и адрес тетка Ульяна мне сообщила. Правда, адрес не полный, только название улицы, но первый же пробегавший мимо сорванец показал мне его дом. Собственно я и сам мог бы найти, поскольку на дверях дома, выходивших прямо на улицу, красовалась табличка с именем и фамилией и званием доктора.
Покрутил ручку звонка и дверь мне открыла молодая розовощекая деваха в простом платье и белом переднике. Она вопросительно уставилась на меня, не снисходя до разговора. Блин, как раздражает, что из-за совершенно не взрослой внешности, меня не воспринимают серьёзно.
Вот как при таком отношении, прикажете Россию спасать? Лишь мысль, что юная и довольно симпатичная, на мой взгляд, мордашка — это не на долго. Как только нормальные усы начнут расти, тут же отпущу. А вот насчет бороды, однако, воздержусь. Уж больно достали эти вездесущие бороды, порой вполне приличные небольшие, но чаще всего длинные и окладистые. Как там, в песенке из интернета: «Ути какие мы все бородатые…».
— Могу я видеть доктора Александра Ионовича Подгорского? — Как можно вежливей спросил я и чуть ножкой не шаркнул.
— Зачем тебе доктор? — Оглядев меня с ног до головы спросила эта грудастая деваха.
«А ничего так горничная у доктора. Видно губа у него не дура» — ехидно подумал я, но выдал согласно моменту вполне приличную фразу:
— Консультация нужна.
— Доктор бесплатно не принимает.
— А кто сказал, что бесплатно? Я этого не говорил. Деньги вот.
Я полез в карман, чтобы достать пять рублей, вроде столько брал с больных чеховский доктор в одном из его произведений. Повесть, кажется, называется: «Цветы запоздалые». Вроде должна быть уже опубликована. Надо выяснить это у книжного дедка, что торгует на базаре.
Но вытаскивать деньги не пришлось. Горничная открыла пошире дверь и, чуть посторонившись, сказала:
— Проходи.
Я протиснулся в узкую щель между не маленькой грудью девахи и дверью. Девица откровенно забавлялась, стараясь смутить совсем юного парнишку, но видя, что тот не особо смущается, (я даже дал понять, что не прочь потискать ее тугую грудь), бросила дурачиться и провела меня в приемную, где за столом сидела какая-то мымра. В синем халате и в белой косынке на голове и в очках, она выглядела сурово и монументально. Строго взглянув на горничную, она оглядела меня и спросила:
— Что вы хотели молодой человек?
— Я хотел справиться о состоянии здоровья Дарьи Зотовой. Мне сказали, что доктор Подгорский осматривал ее и назначал лечение.
— Вы родственник Зотовой?
— Нет, но моего деда и меня попросил узнать о ее состоянии ее родственник. Он живет в Тюмени и сам приехать не может. Мы же с дедом, когда навестили Зотову, то застали ее с семейством в крайне затрудненном положении после смерти мужа и в очень болезненном состоянии. Мы готовы ей всячески помочь, но нам надо знать: ее болезнь — это простуда или, не дай бог, туберкулез.
— Туберкулез?
— Ну да туберкулез. Разве это название еще не в ходу? Тогда пусть будет чахотка.
— Название употребляется среди докторов, но вы то откуда его знаете?
— А… Читал где-то. — Отмахнулся я.
Медсестра (буду ее так звать, уж очень похожа на одну мою знакомую из прошлой жизни. Та именно медсестрой и работала). Так вот «медсестра» еще раз самым внимательнейшим образом рассмотрела, такого начитанного меня и произнесла:
— Пройдемте к Александру Ионовичу.
Сидевший за столом мужчина внешность имел совершенно еврейскую. «Ага, Ионович! Иудович скорее всего» — подумал я.
Надо сказать, что в Барнауле в конце двадцатого века еврейская фамилия врача была своеобразным знаком качества. По крайней мере, настоящих профессионалов среди них было побольше. Недаром, в двадцать первом веке, на табличках, прикрепленных к елочкам, которые были высажены у входа в медуниверситет в честь почетных профессоров медвуза, еврейские фамилии красовались более чем на половине из них.
Так что никаких предубеждений его физиономия у меня не вызывала. К тому же он немного походил на известного физика Льва Ландау. Такая же длинная кадыкастая шея и несколько беспорядочная прическа, хотя лицо гораздо правильнее и благороднее что ли и, самое главное, бритое. За что ему от меня, как говорит моя внучка, отдельный респект и уважуха.
Когда мы вошли, мужик нехотя оторвался от чтения какого-то медицинского журнала на немецком языке и, склонив на бок голову, по-птичьи глянул на нас. «Щегол» пронеслось в голове. Причем тут щегол? «Мой щегол, я голову закину, поглядим на мир вдвоем». Вот, блин, сколько поэтического мусора в памяти досталось в наследство от старика.
— Александр Ионович, вот юноша интересуется здоровьем Зотовой Дарьи Александровны. Спрашивает, а не туберкулез ли у нее.
— Что, прямо так и спрашивает? — Осведомился доктор, разглядывая меня с иронией и легким удивлением
Я не стал дожидаться дальнейших комментариев и, решив взять инициативу в свои руки, сказал:
— Уважаемый господин Подгорский, совершенно не важно как эта болезнь называется, чахотка, туберкулез или еще как. Если у госпожи Зотовой туберкулез, то и лечение должно быть соответствующее. И к тому же, как я знаю, туберкулез болезнь заразная. Значит надо как-то оградить ее детей. А если это простуда, то видимо и лечить ее надо по-другому.
— Вы, молодой человек, кем Зотовой приходитесь? И кстати вы не представились.
— Прошу прощения! Забродин Алексей. Я все объяснил вашей помощнице.
— Аглая Борисовна?
— Да это так. И я думаю, что можно рассказать юноше о болезни Зотовой.
— Ну, раз Аглая Борисовна считает, что вы имеете право знать о болезни этой женщины, то так тому и быть. Прежде всего, спешу вас успокоить: у госпожи Зотовой нет туберкулеза.
— Вы, что рентген делали? — Заинтересовался я. И тут же пожалело о сказанном.
— Рентген? — Удивился доктор. — А что это такое?
Вот блин! Думать надо, а уж потом языком молоть. Придется как-то выкручиваться.
— Наверное до нас еще не дошло. Немец по фамилии Рентген открыл лучи, которые проходят сквозь человека и фотостекло засвечивают. Одним словом все внутренние органы и кости на том фотостекле видно. И вроде они уже аппарат такой изобрели. Вот с помощью того аппарата затемнение в легких увидеть можно.
— Вот как! И где такой прибор можно приобрести?
— В Германии, наверное. Цена у такого аппарата, должно быть, заоблачная.
— Жаль. Но мы и по старинке диагностируем неплохо. Симптомов туберкулеза у госпожи Зотовой нет, а вот простуда осложненная депрессией вполне прослеживается.
— Ну, с этим мы как-нибудь справимся. Кстати, что за лекарство вы ей прописали?
— Лауданум. Его рекомендуют применять в подобных случаях все европейские врачи.
— Скажите, в составе этого лаунданума опиум содержится?
— Конечно. А в чем дело?
— А вам известно, что опиум, довольно тяжелый наркотик. Его употребление даже в лечебных целях ведет к привыканию и даже зависимости. В конце концов, человек начинает потреблять все большие дозы этого препарата, что пагубно влияет на его здоровье.
— Даже так. — Скептически произнес доктор. — Выходит, лучшие врачи Европы ошибаются, а вы молодой человек нет.
Александр Ионович снова по птичьи склонил голову на бок и стал меня разглядывать, насмешливо кривясь. Меня это нисколько не смутило и я изрек:
— Не знаю кто, но кто-то из великих учил все подвергать сомнению и проверке. А пользу или вред лауданума проверить очень просто. Возьмите две группы мышей поместите их в одинаковые условия содержания и кормежки. Одной группе давайте ваш лауданум, второй не давайте. Ну, проследите за ними. Я думаю, через два-три месяца, а скорее всего и раньше, вы получите вполне однозначный ответ. Повторите опыт. Потом результаты и выводы опубликуйте.
— Гм… Интересное предложение. А как быть с дозой?
— Пропорционально массе тела. Насколько средняя мышь будет весить меньше среднего человека, настолько и дозу уменьшать. А скорее всего, делать еще меньше.
— А что! Можно попробовать. Вы как, Аглая Борисовна, возьметесь или мышей боитесь.
— Я, Александр Ионович, уже мало чего боюсь и мышей в том числе. А опыт провести будет очень интересно, только мышей, где взять?
— Ну, это не проблема. — Улыбнулся доктор. — Пообещаем соседским мальчишкам копеек по пять за мышку, они столько наловят, что и на три опыта хватит.
— Что ж господа ученые, счастливо вам послужить науке. Скажите, что я должен за консультацию? — Церемонно произнес я.
— Нет, ты посмотри на него. — Вдруг засмеялся Александр Ионович. — Прямо аристократ! Но мы тоже аристократы не из последних, поэтому денег за консультацию брать с вас господин Забродин не будем. Вы заходите к нам иногда, уж очень интересно вы рассуждаете о последних достижениях науки. Послушаем и обсудим.
— Непременно загляну при случае. Да кстати, а вы знаете, что госпожа Зотова — талантливый художник. Я тут приобрел несколько ее акварелей в подарок одной даме. Я бы сказал — весьма не дурственные картинки.
— Вот как! И кому же, если это не секрет, вы их собираетесь дарить? — С насмешливой улыбкой спросил доктор. Похоже, он никак не хотел принимать меня всерьез.
— Не секрет. Хочу подарить акварели Анне Николаевне Глебовой. Ей они должны понравиться.
По тому, как оживился Александр Ионович при упоминании нашей красавицы, я заключил, что знает, знает доктор Подгорский о существовании данной особы. И, похоже, не только знает, но и лелеет насчет неё, некие коварные замыслы. Хотя, по моему, совершенно напрасно. Аннушка показалась мне женщиной здравомыслящей, иронично веселой и вполне довольной собой и своим мужем.
Думаю, что бедному доктору там ничего не светит. Довольно с него горничной, которая по некоторым параметрам ничуть не уступает, а по одному даже и превосходит Анну Николаевну. Но, в общем, все это не важно. Главное, акварели художницы Зотовой и красавица Аннушка в сознании доктора встали в один ряд, и надеюсь, теперь Дарьины рисунки покажутся ему вполне талантливыми и достойными покупки. А если он еще и перед знакомыми похвастается, то совсем хорошо. Так, что первый шаг в раскрутке художественного таланта Дарьи Зотовой мною сделан.
Я хотел было раскланяться, но доктор после упоминания о прекрасной Аннушке, возжелал услышать подробности. Пришлось рассказывать. Наконец, когда я стал прощаться, ссылаясь на дела, то Александр Ионович сказал, что послезавтра зайдет к Зотовым часам к трем после полудня. Осмотрит больную, ну и за одним на рисунки глянет. На том и расстались.
Выйдя на улицу, взглянул на солнце, чтобы определиться со временем. Похоже время обеда. Все забываю часы прикупить. Правда, наручных часов в продаже нет, а эти здоровенные карманные, что сейчас в ходу не очень мне нравятся. Но делать нечего придется покупать. Видел на Московской улице магазинчик, где среди прочего торгуют и часами, двинул туда. По дороге заглянул в трактир пообедать. Блин, а ведь неплохо кормят в этом трактирчике и вроде не дорого. Но это как посмотреть: для меня может и не дорого, для кого-то неподъемные деньжищи.
В магазинчике выбор часов был не велик, вернее его не было совсем. Часы друг от друга отличались лишь цепочкой с помощью которой крепились к одежде. Цепочку выбрал по надежнее и самую длинную из имеющихся. Увесистый отделанный серебром агрегат в корпусе с крышкой, вполне можно использовать как кистень. Но думаю после такого издевательства над сложным и дорогим механизмом, часы уже ходит не будут. Продавец по моей просьбе выставил на циферблате текущее время и я, опустив покупку в карман, отправился на базар в надежде застать там продавца-книголюба.
Старик оказался на месте. Он сидел за прилавком и что-то читал. Когда я подошел и стал перебирать книги, он, отложив чтение, сказал:
— Это снова вы молодой человек. Неужели уже прочли книжки, что недавно купили.
— Еще нет. — Сознался я. — Габорио друзья читают, а «Мертвое озеро» мне не понравилась, хотя женщины наверное с удовольствием читают. Такое впечатление, что к написанию этого романа еще и какая-то дама руку приложила. Местами уж слишком сентиментально и душераздирающе.
Старик с интересом взглянул на меня и сказал:
— А ведь вы правы молодой человек. Простите не знаю вашего имени.
— Забродин Алексей. — Представился я.
— Вы правы Алексей. Госпожа Панаева Авдотья Яковлевна ручку свою приложила.
— Вот как. Значит, не ошибся я. А кто она такая эта Авдотья Яковлевна?
— О! Госпожа Панаева очень интересная дама. Писательница, хозяйка литературного салона, куда ходили все известные литераторы. Жена писателя Панаева Ивана, другом которого был Некрасов.
— Это с Панаевой у Некрасова были какие-то дела, да еще вроде при живом муже?
— Были. Но я не хочу обсуждать женщину, особенно такую как Авдотья Яковлевна. Да и жива она и по слухам воспоминания пишет. Вот опубликует тогда и почитаем.
Ну, блин и нравы у творцов, так и норовят у друга жену отбить. Сначала, значит, Некрасов отметился, а там и Герцен у лучшего друга жену увел. Тенденция, однако.
— Скажите Павел Степанович повесть «Цветы запоздалые» Чехова Антона Павловича уже опубликована?
— Есть такая. Толька автор вроде Антоша Чехонте.
— Это псевдоним Чехова. Вот вы сказали, что в салон к Панаевой хаживали все известные ныне литераторы. А списочек можно. Поимённо.
— Можно конечно. Только зачем это вам?
— Хотелось бы с настоящей литературой ознакомиться. Вы назовите, я запомню.
Не говорить же милейшему Павлу Степановичу, что хочу разобраться в чем отличие этого мира от мира моего, ну то есть не моего, а старика, чей памятью загружен мозг Леньки Немтыря.
Старик усмехнулся и начал перечислять столпов российской литературы вхожих в салон Авдотьи Панаевой. Имена все мне были более или менее известны. Хотя нет, вот про этого даже не слышал.
— Вы сказали Соболевский? А кто это?
— Разве не знаете? Поэт известный, хотя сейчас его немного забывать стали.
— А можно его стихи почитать?
— Чего же нельзя. Вот, пожалуйста. — Старик, покопавшись, извлек небольшой томик.
Я взял книгу, полистал, прочитал пару стихотворений. А ведь что-то похожее по стилю на Некрасова или мне это показалось. Надо прочесть.
— Я, пожалуй, куплю эту книжку. Из сочинений господина Дюма у вас ничего не появилось?
— Достал можно сказать специально для вас. Вот «Три мушкетера». — И подал мне несколько потрепанный том.
— Вот спасибо. И скажите, есть ли такая книга, где бы в сжатой форме излагались исторические события, хотя бы только за нынешний век, или какой либо учебник истории?
— Гм….Сразу и не скажу, но поищу. Заходите почаще.
— Обязательно зайду. Может еще что ни будь посоветуете почитать деревенским парням.
— Возьмите вот Гоголя «Тарас Бульба», я думаю, вам понравится.
— Давайте.
Расплатившись, с книгами под мышкой пошел домой. В халупе, где мы с парнями остановились, никого не было. Значит, гуляют где-то парни. Заглянул к хозяевам; деда тоже не было. Неужели дед со Свиридом завис. Сторговались, а сейчас сделку обмывают? А почему нет. Надо же и деду иногда расслабляться.
Залег на лавку и принялся читать Соболевского Александра. Ну что сказать, пожалуй, этот Соболевский и есть альтернатива Некрасову. Правда, на мой взгляд, «и дым по жиже, и труба пониже». Хотя как знать, в том достаточно объемном сборнике, что в свое время просматривал, у Некрасова довольно много, но опять же на мой взгляд, ерундовых стихов. Впрочем, у кого из поэтов их нет. Может у этого Соболевского в других сборниках и есть что-то, но в этой книжке не встретилось мне ничего, что бы запало в душу.
Отложив книжку, я призадумался. Литература это ведь своеобразное отражение действительности. И судя по этому отражению мир, в котором я сейчас обретаюсь, прёт по той же генеральной прямой, слегка запаздывая и не критично отклоняясь в ту или иную сторону, что и мир старика Щербакова. Это означает, что высока вероятность повторения войн и революций. И что я должен делать в этом случае? Да хрен его знает.
В одну каску я точно ничего не изменю. Самое радикальное, что смогу сделать это наследнику нынешнего царя, Николаю, какую ни будь бяку устроить, и даже со смертельным исходом. С послезнанием это не так уж и трудно. Хотя его и так, ударенный на всю голову, самурай с тупой саблей дожидается. Ну почему никто во всей Японии не подсказал этому горе полицейскому, что саблю надо точить. Будь сабля поострей, развалил бы башку царевичу этот «японский городовой», то и история может пошла бы по другому пути.
Но разве в одном Николае дело. Там же еще целая свора великих князей, до денег и удовольствийжадная. Наверняка лезут с просьбами, советами и интригами. В общем, тот еще серпентарий.
Какой бы ты не был самодержец или даже диктатор, все равно придется крутиться вошью на гребешке, между различными группами элиты, у которых свои интересы и чаяния. А еще крупная буржуазия, состоящая в изрядной мере из представителей старообрядческих семей, у которых с властью и церковью давнишние терки. Интеллигенция, вечно стоящая в оппозиции к любой власти, стремительно растущий пролетариат, ну и крестьяне и все хотят перемен. И гиря на ногах в лице поместного дворянства. Добавить еще сюда еврейскую молодежь, которой черта оседлости как красная тряпка быку. И плюс ко всему этому бардаку, еще не слабое внешнее давление.
Ну и где тут я. Ага! Сейчас вот немного передохну, шнурки разглажу и кинусь спасать Россию, не спрашивая, а нужно ли ее спасать. Прямо, как святой Георгий с картины Учелло.
Картина забавная и поучительная, а по мне так несколько издевательская. Судите сами: роскошно одетая дамочка вывела на цепочке прогуляться свою зверушку, зверушка конечно своеобразная, но вполне себе гламурненькая, особенно крылышки замечательно раскрашены, а тут, откуда не возьмись, выскакивает совершенно левый хрен на белом коне и, не говоря худого слова, втыкает копьецо зверушке прямо в глаз. Да так резво, что дамочка ничего в защиту своей зверушки сказать не успела, только рот открыла, а зверушке уже трындец.
Не знаю, как воспринимали эту картину в пятнадцатом веке, но думаю, что не глупее нас люди были, и завуалированную издевку вполне поняли. Недаром несколько вариантов и копий автору пришлось сделать, видимо нравилось тогдашним интеллектуалам немного позабавиться над догматами и устоями. А впрочем ничего нового, достаточно вспомнить Рабле с его «Гаргантюа и Пантагрюэлем».
Ничего не надумав, решил, что не буду париться по поводу спасения России от войн и революций, а буду потихоньку мотивировать самих аборигенов ускорять прогресс, хотя бы в области самолетостроения. Полагаю, что мотивация хороший двигатель прогресса. Достаточно вспомнить гениальное изобретение всесильного наркома под названием «шарашки». Вот где рвали пуп очень здорово замотивированые представители технической элиты, предвоенного СССР. Жаль, что этот опыт нельзя применить здесь.
Собственно применить то можно. Вон сколько по тюрьмам и ссылкам шебутного народа. Николай Морозов с Кибальчичем чего стоят. Правда, Кибальчича уже повесили, но Морозов, то жив. Подержи их годок другой на хлебе и воде, а потом собери вместе, ослабь режим, поставь техническую задачу, действительно важную для страны и народа, ребята горы свернут. Эх! Разбрасывается царь ценными ресурсами. Не ценит кадры.
Жаль, что не могу так замотивировать будущих изобретателей. Остается лишь убеждать, взывать к чувствам и самое главное, хорошо платить. И платить не за звания и гипотетические умения, а за конкретные результаты. Поэтому главная моя задача добыть денежки. И я их добуду! И пусть попробуют разные Голованы или попы ватиканские мне помешать.
«Во раздухарился!». Эта мелькнувшая мыслишка заставила рассмеяться и взяться за перечитывание «Вечерних огней» Фета. Я, конечно, предпочел бы почитать что либо другое например Рубцова или, Тома Шарпа про похождения преподавателя «Гуманитеха» Уилта. Но увы. Нет пока здесь ни того ни другого, а Фет всегда мне нравился. Хотя мне ж к воскресенью надо схему «двс» начертить. Ладно, немного почитаю, а потом возьмусь.
Но чтение как-то не заладилось. Отложил книгу и, полежав немного, решил набросать эскиз велосипедного моторчика, устройство которого, прекрасно помнил. У Юрки Смирнова, соседа и друга детства, был велосипед с мотором и тот моторчик мы не раз разбирали и вновь собирали.
С рисованием эскиза вышел полный облом. Ни бумаги ни ручки не нашлось, даже карандаша и того не было. Не озаботился заранее. Посмотрел на часы, в лавку идти поздно. Вот черт! А не сходить ли мне к Зотовым? Карандашом и бумагой я у них точно разживусь. Еще предупрежу, что послезавтра доктор их навестит. Пусть приготовятся. Да и вообще, тянуло меня к ним. Все-таки похожа Дарья на Ленку.
Взял трость, нахлобучил шляпу и вышел из дому. Посмотрел на садящееся солнце, похоже возвращаться из гостей придется в темноте. Паранойя моя не дремала и потому пришлось вернуться и сунуть в карман револьверчик. Барнаул конечно город тихий, но береженого бог бережет, а не береженый с битой мордой ходит, а то и того похуже. А с револьвером все спокойнее, да и собак попугать пригодится.
Помнится из того детства. Мой друг Юрка Смирнов раздобыл где-то две пачки мелкашечных патронов калибром 5.6 мм, и мы, два тринадцатилетних оболтуса, сделали простейший пистолет. Самая главной деталью, которого был ствол — толстостеннаятрубка с внутренним диаметром 5.7 мм. Единственным недостатоком нашей вундервафли была долгая перезарядка. Нужно было вывернуть из гайки ствол вытащить стреляную гильзу вставить патрон и снова ввернуть ствол на место. Попасть из него куда либо можно было, только стреляя в упор. Но нам это удовольствие нисколько не портило. Задача была расстрелять добытую сотню патронов.
А поскольку жили в частном секторе, то бегающих ночью по улицам собак было довольно много. Всего три темных, осенних вечера ходили по округе, стреляя в каждую шавку попадающуюся на нашем пути. Правда ни разу не попали, да собственно особо не целились. Но результат был на лицо. Месяца два ни одна псина не подходила к нам ближе десяти метров. И пистолета у нас уже давно не было, расстреляв патроны, мы его разобрали и утопили по частям в речке Пивоварке, а собаки все равно обходили нас стороной. Умные и памятливые животные эти собаки. Так что револьвер против этих шавок вполне сгодится.
Зотовы только что поужинали и собирались чаевничать. Дети мне обрадовались, а хозяйка усадила за стол, нацедила хорошо заваренного, запашистого чая и подвинула поближе ко мне тарелку с баранками и плошку с сахаром. Я бы предпочел мед, но сахар был дороже меда и уважаемого гостя угощали именно им.
Надо взять этот момент на заметку. Производство сахара из свеклы дело не слишком сложное, но прибыльное. Не зря же, крупные сахарозаводчики были в начале двадцатого века довольно богатыми людьми. Но где сахарную свеклу брать? Как заставить сибирских мужиков эту свеклу выращивать? Блин еще одну идею добычи серьезных денег придется отбросить. Впрочем, лет через пять пожалуй можно к ней и вернуться. А пока золото и спекуляция зерном наше всё. Кстати неплохо пароходик прикупить, не так уж они и дороги, деньги теперь есть. На пароходе ведь можно, как минимум дважды за сезон, до Тюмени сгонять. Блин! Вот опять себе дело придумал.
И вообще, что-то я последнее время слишком озаботился добыванием денег. Вот и сейчас пью чай, слушаю, что говорят мне Гришка с Настей, и даже отвечаю на вопросы, а сам все думаю, как бы еще денежек подзаработать. Надо отвлечься, а то, не приведи господи, свихнусь еще на этой почве.
— Как ваше здоровье Дарья Александровна? Травки, что я дал, завариваете?
— И завариваю, и пью. Все как в бумажке прописано. Вроде как лучше себя чувствовать стала.
— Это хорошо. Я с доктором, что вам лечение прописал, разговаривал. Он обещал послезавтра к трем часам подойти и вас послушать. Возможно, поинтересуется вашими акварелями, если что выберет, то отдайте как плату за лечение. Впрочем, я постараюсь подойти к вам в это же время. Скажите, а маслом на холсте вы рисуете?
— Рисовала раньше, когда муж жив был, а сейчас нет. Холст и краски больших денег стоят. У нас же в последнее время с деньгами плохо.
— Понятно. А посмотреть можно?
— Они у меня в спальне. Сейчас принесу.
Вынесла два небольших полотна, рассматривать которые пришлось уже при свете керосинной лампы, с одной стороны и при уже слабом оконном освещении. На одном полотне жанровая сценка, написанная в манере передвижников. А вот вторая картина, на которой был нарисован деревянный мост, переброшенный через небольшую речку, дорога, ведущая к нескольким хатам на противоположном берегу, понравилась. Простенький пейзаж, но веяло от него каким теплым полузабытым с детства чувством, безмятежности и одновременно легкой грусти. А ведь она действительно талантлива, эта мать двоих детей.
— Вот эту картину я у вас, пожалуй, бы купил. — Указал я на пейзаж. — Во сколько вы ее оцениваете.
Женщина как-то странно замялась и, потупившись, сказала:
— Не хочется ее продавать.
— Если не хочется, то и не продавайте. Скажите, вы ее с натуры рисовали?
— Нет по памяти. В детстве такой мостик у нас перед домом был.
То есть не копировала натуру, а ухитрилась с помощью красок как-то изобразить на холсте это легкое сожаление об ушедшем детстве. Может я не прав. Может предвзято отношусь к её картинам, но мне они просто нравятся. Не хочет продавать эту, тогда куплю другую, хотя меня она и не трогает, так как эта, но выполнена вполне на уровне.
— Тогда продайте вот эту. — Указал я. — Сколько вы за нее просите?
— Не знаю я. Сколько дадите. А то и бесплатно забирайте.
— А вот это, Дарья Александровна, вы зря. Давайте тогда договоримся: вы рисуете все, что вам захочется, а я ваши работы буду продавать. Доход будем делить пополам. Ну как, по рукам?
— Я согласна.
— Тогда вот вам за картину сто рублей и на краски с холстом сто. Хватит? Если нет, то скажите, я добавлю. Вы же теперь вроде как мой наемный работник, значит материалами и инструментом я вас должен обеспечить.
Зотова бледно улыбнулась, а я добавил:
— А картина пускай пока у вас побудет, дом достроим тогда возьму. И вот еще что. — Вспомнил, зачем собственно приходил. — Не дадите ли мне тетрадку чистую или альбомчик какой и карандаш.
Дарья удивленно на меня глянула, и вынесла из комнаты небольшой альбом, на половине листов, которого было что-то нарисовано.
— Вот только альбом, тут несколько листов чистые. И вот карандаш.
— Да мне не надо альбома, достаточно отдельных три-четыре чистых листа. Можно их вырвать?
— Не надо. У меня есть и отдельные листы. Сейчас подам.
Она вынесла четыре чистых листа. Я взял их и, скрутив в трубу, сунул в карман вместе с карандашом, распрощался и вышел. Вроде и недолго был в гостях, а на улице уже темновато. Постоял немного, давая глазам привыкнуть к темноте, и двинулся к своему временному дому.
Пройдя метров пятьдесят, остановился. Мне вдруг расхотелось идти вперед. Внезапно возникшее чувство опасности заставило оглядеться и прислушаться. Кто-то, пока еще не видимый, шел за мной, причем шел осторожно, крадучись. Заметив впереди темное пятно возле глухого забора, быстро почти бегом прошел туда. Какие-то кусты росли почти вплотную к ограде. Резко свернул и, протиснувшись сквозь заросли, присел возле забора. Достал револьвер и стал поджидать преследователя. Тот не заставил себя долго ждать.
Высокая долговязая фигура, оставив после себя легкий самогонный запах, прошествовала буквально в полутора метрах. Потерявший меня, преследователь остановился и завертел головой. Я сквозь кусты наблюдал за ним, стараясь не шевельнуться. Вспомнив, что некоторые люди чувствуют пристальный взгляд, я отвернул глаза, чуть в сторону, но периферийным зрением продолжал наблюдение. Потоптавшись немного, мужик, озираясь, двинул дальше.
Я сидел возле забора и лихорадочно соображал, что делать. Самым разумным на первый взгляд, было бы тихонечко свинтить, не ввязываясь в разборки. Но подумав, решил, что это не самый лучший вариант. Раз кто-то начал на меня охоту, то наверняка не успокоится и в следующий раз ему повезет больше. Собственно я догадывался, чьих рук это дело, но догадку нужно было проверить.
Отпустив бывшего преследователя метров на пятьдесят, почти бесшумно выбрался из кустов и, пригнувшись, буквально на цыпочках, пошел за ним, стараясь держаться в тени домов и заборов. Красться пришлось недолго. Дойдя до ближайшего переулка, мужик остановился и негромко произнес:
— Гиря!…Дерька!
От забора ближайшего дома отлепились две темные фигуры.
— Чего орешь Худой? А малый где?
— Шел впереди, а потом пропал, я думал, что вы его уже приняли.
— Ты, поди топал как медведь, вот он и заныкался где ни будь.
— Ты че Гиря, я тихонько шел, он впереди маячил, я за ним, а потом он вроде как побежал, ну я и подумал, что вы его уже взяли.
— Взяли …. Не появлялся он тут. Дерька, а ты точно знаешь, что у него деньги есть? — Голос, названного Гирей был хриплым, прокуренным.
Дермидонт, а это был он, догадка моя подтвердилась, быстро заговорил:
— Он когда пять рублей Игнату давал, так целую пачку из кармана вытащил. Сам видел. Есть у него деньги, точно тебе говорю.
Ну все ясно. С Дермидонтом придется все-таки разбираться серьезно. Мужик явно оборзел. Ну а мне пора сваливать. Я тихонько подался назад, чтобы незаметно отойти подальше от этой не святой троицы. Но следующие слова неведомого мне Гири заставили остановиться и похолодеть.
— Надо к этой Зотихе зайти. Поспрашивать ее про малого и деньги.
Это блин что? Эти утырки собрались к Дарье завалиться? Выходит, подставил я ее вместе с детьми. Мгновенно вспыхнувшая злоба, затопила сознание. Чуть было не кинулся с револьвером на этих ублюдков. Нет стой! Нельзя их мочить! Перебор будет! И так городок взбударажен находкой в овраге трех трупов. Но и пропускать их к Зотовым ни в коем случае нельзя. Усилием воли взял себя в руки. Привычно досчитал до десяти, немного успокоился. Попробую их попугать, а если не получится, то завалю, но к Дарье это отребье не пущу. Эх! Все-таки, надо было этого Дермидонта укокошить.
Вышел на середину улицы и не спеша пошел навстречу этой гоп компании. Не доходя до них шагов десять, остановился и спросил:
— Мужики! Не меня ли дожидаетесь?
Картина Репина «Не ждали». Наверное, выпили хлопцы, прежде чем идти на дело, поэтому слегка тормознули. Быстрее всех опомнился, стоявший ближе ко мне, Худой. Он видимо жаждал реабилитироваться и с воплем:
— Попался сопляк! Теперь не уйдешь. — Кинулся на меня, желая схватить.
Но наши тренировки не прошли даром и такое примитивное нападение, меня ничуть не испугало. Чуть отшагнув в сторону, я всадил ствол моего бульдожистого револьверчика ему в солнечное сплетение. Удар получился что надо. Беднягу скрючило, а я добавил ему рукояткой по затылку. Пока тот валился, пальнул в ноги начавшим приходить в себя Гире с Дерьмидонтом. Выскочивший из короткого дула огонь и взвизгнувшая у ног пуля, охладили их пыл.
— Не дергайтесь! Пузо прострелю, больно будет.
Потом демонстративно опустил ствол вниз и выстрелил в землю рядом с лежащим Худым.
— Ну вот! Один отбегался. — Сказал я, наведя револьвер на Дерьку с Гирей, очень впечатленных скорой и жестокой расправой с их подельником. Затем с наигранной злостью добавил:
— Вы сявки совсем берега попутали. Вы, что думаете, я один здесь шаропупюсь. За меня авторитетные люди впишутся. И деньги, которые вы у меня хотите на гоп стоп взять, это их деньги. А за свои деньги они вам кадык вырвут. Ладно Дермидонт, он уже можно сказать покойник, потому как на родственницу очень уважаемого человека наехал, так он и тебя, Гиря, в гнилой блудняк вписал. Вижу, что бродяга ты правильный, но ответить придется и я тебе не завидую.
Я нес эту чепуху и делал вид, что не знаю кого из них пристрелить первым. Гиря ошалело смотрел на меня, а испугавшийся Дермидонт попытался улизнуть. Но Гиря, вдруг осознав, что благодаря хитрому приятелю получил на свою пятую точку не хилый геморрой схватил его за грудки и заорав: «Ах ты сука!» стал рихтовать дермидонсткуюфизиономию. Тот поначалу слабо отмахивался, но получив основательно по сопатке, рассвирепел и они, забыв про меня, схватились друг с другом в партере.
Наклонившись к лежащему в позе зародыша Худому, пощупал пульс. «Живой» с облегчением констатировал я и решил, что пора оставить поле боя противнику и быстренько ретироваться, пока на вопли дерущихся и выстрелы не сбежались соседи. Но было любопытно, чем закончится это бесплатное представление. Поэтому отойдя подальше и, спрятавшись между кустом и забором, стал наблюдать.
Вовремя заныкался. Захлопали двери и на шум стали стекаться соседи. За короткое время собралась изрядная толпа, окружившая драчунов и вставшего на карачки третьего артиста, который очумело оглядываясь, пытался куда-то уползти. Наконец сквозь толпу к дерущимся пробился со своей неизменной саблей городовой. Игнат некоторое время наблюдал за катавшимися в пыли гладиаторами, потом рявкнул:
— Прекратить!
Но те совершенно не обратили внимания на начальственный окрик и продолжали кататься по земле, осыпая друг друга тумаками. Тогда, городовой, зная всех собравшихся поименно, стал толково командовать:
— Филька с Тимохой хватайте того, что сверху и тащите в сторонку. Будет сопротивляться, стукнете пару раз, чтоб успокоился. А ты дядька Еремей с Семеном второго поднимите, ну и тоже немного успокойте.
Названные с удовольствием приняли участие в умиротворении драчунов и растащили их по сторонам, немного помяв обоих. Игнат обвел собравшихся начальственным взором и, наконец, обратил внимание на старающегося уползти третьего участника битвы.
— Так, а это кто тут на карачках ползает. Иван ну и ты Гришка поднимите этого ползуна, а то я чета не могу его признать.
Гришка с Иваном схватив под руки ползающего Худого представили его пред начальственным взором.
— Никак Худенков Семен! — Радостно воскликнул Горлов. — Мы всем участком с ног сбились, разыскивая вас с Гирей, а ты тут ползаешь.
Подойдя, к удерживаемому двумя здоровыми мужиками Гире, наклонился, вглядываясь в побитую физиономию.
— О! Кого я вижу! Гирькин Афанасий и ты здесь. Отбегались варнаки, вяжите их, в участок сведем, их там давно заждались. Ну а это кто тут у нас с битой мордой? Дермидонт! Ну, ты прям везде успеваешь и чего ты с этими варнаками не поделил? Ладно, в участке исповедуешься. Давайте мужики тащите всех троих в участок, там господин пристав утром с ними разберется, у него не забалуешь.
Мужики сноровисто связали, откуда-то взявшимися веревками, двух незадачливых грабителей. Дермидонта вязать не стали, поставили рядом и, подталкивая, повели. Горлов, оглядев толпу, сказал:
— Давайте по домам. Спектакля кончилась. Артисты в кутузке.
Придерживая левой рукой свою саблю, он отправился следом за арестованными. Толпа, немного погомонив, стала быстро рассасываться. Я потихоньку выскользнул из кустов и никем не замеченный отправился восвояси, размышляя об увиденном.
Нормально получилось. Видимо эти два утырка — Гиря и Худой, где-то уже успели отметиться и скрывались. Денег у них не было и Дермидонт предложил им ограбить богатого «буратинушку», засветившего не маленькую пачку денег. Тем более, что опасным я им совершенно не казался.
Завтра их допросят, конечно, они сразу не сознаются, но церемониться с ними никто не будет и, наверняка, послезавтра выбьют из них все, что они знают и то о чем они уже давно позабыли. А это значит, что и я попаду в поле зрения полиции, как потенциальный потерпевший. Надо понадежней припрятать револьверчики и деньги. Ну и деду обо всем доложить. День у меня наверняка еще есть, до вызова в полицию. А не наведаться ли мне тогда к Гуревичу М.И. ювелиру нашему.