Болтались себе спокойно трусы до вечера, и никто на них не обращал внимания. Пока не подошло время контрольной проверки осужденных. Дело в том, что интимный предмет мужского туалета висел как раз посередине бельевой веревки, протянутой через всю локалку. И когда арестанты медленно и нехотя стали выстраиваться в привычную линию, оказалось, что пиратские трусищи развеваются по центру строя и норовят братски похлопать стоящих зэков по щекам. "Избранники" тут же решили сдвинуть наглую черную тряпку в сторону.
— Что за херня? — недовольно подал голос долговязый Витя Сверчок, к которому трусы были настроены особенно нежно. — Какой мудак развесил здесь этот сраный мадепалам[47]?
— Витек, ты осторожнее с метлой[48], - посоветовал стоящий рядом Саня иж. — Ты же не знаешь, чьи это штанишки. Можно ненароком в блудную попасть.
Сверчок огляделся по сторонам — не слышал ли кто его реплики — , почесал затылок и культурно, но громко осведомился:
— Братва, чьи трусы?
Народ безмолвствовал.
— Чего ты телишься? — буркнул старичок дядя Федя, мотавший срок за то, что спалил сарай у девки-разведенки ("Подмахнула[49] бы, сука, мне разок по-соседски, уважила старого человека… А то пошла надсмешки по станице строить!"). — Сдвинь эти хреновы портки в сторону!
— Тут, батя, вопрос, в какую сторону, — пояснил Саня иж. — Одно дело к мусорке, другое — вправо, к ограде. Конечно, если трусы какого-нибудь "черта"[50] или, скажем, "козлячьи"[51], тогда один расклад. А вдруг их правильный пацан носит? Не так поймет. Тебе бы было приятно, чтоб твое барахло над вонючей урной сушилось?
Федя согласился, что ему это было бы неприятно, и он даже обязательно раскроил бы макитру не в меру инициативному "передвижнику".
— Да чего вы тут трете[52]? — вмешался Игорек Земченко, синий от наколок и сонный от жары. — Эти ланцы-дранцы[53] примороженный[54] наш вывесил, Профессор.
Профессором кликали в отряде тихого интеллигента, страдавшего на воле запоями и гонявшего тихую жену. Все это вылилось в громкое дело, когда ужравшийся Профессор спустил супругу с лестницы. В отряде интеллигент был одним из самых забитых и безропотных "сидельцев".
Сверчок решительно сдвинул трусы в сторону урны.
— Гляди, мужики, как простой захар кузьмич[55] повторяет подвиг Сани Матросова, — с интересом прокомментировал поступок Вити Михалыч семидесятилетний лагерник с одиннадцатью сроками за спиной, высохший и шершавый, как балан[56] на лесоповале. — Сверчило, ты хоть знаешь, чьи это трусы?
— Профессора нашего.
— Совсем с головой не дружишь? Прикинь: Профессор в них утонет на хрен! Это ж председатель СДП вывесил — чувырло лохматое[57]. Теперь он тебе точняк месяц БУРа сосватает.
— ипэрэсэтэ! — засуетился Сверчок и быстро потянул трусы в другую сторону.
Однако и здесь черная тряпица провисела недолго.
— Ну, вы гоните, — снисходительно заметил Костик Червонец, до сих пор со стороны слушавший обсуждение бельевого вопроса. — Станет вам председатель СДП этот бутор носить… У него импортные, такие, знаете, как плавки, — чтоб яйца при ходьбе не звенели. А эти, по-моему, я на "чертиле" видел, на Мишане.
Пиратские трусы тут же перекочевали к "мусорке".
— Это вы загрубили, — задумчиво прокомментировал один из стоявших поодаль наблюдателей. — Шароварчики кто-то из "бугров"[58] на просушку повесил.
Портки скользнули по канатной дороге в "авторитетную" сторону.
К Сверчку неслышно притерся новый персонаж — Алексей Грушко, прозванный Алешей Бесконвойным[59].
— Витек, братан, ты чего, офонарел?! — прошипел Алеша на ухо Сверчку. Эти трусы позорные тут "обиженники"[60] вывесили! Спецом, падлы, чтобы кого-нибудь из порядочных арестантов офоршмачить[61]! Че ты их мацаешь?!
Витек охнул. И как он сам не догадался! Кто же еще, кроме этих животных, мог посреди локалки растянуть такую поганую рвань? И молчат же нарочно, твари ткнутые… Правильно говорят на зоне — "Нет наглее наглого педераста"! Сверчок отыскал глазами стоявшую у стены барака метлу — и стал подталкивать древком ненавистные трусы в сторону урны.
— Что такое? — раздался голос за спиной. — Видать, кто-то из "блатных" усрался, а Сверчок боится испачкаться. Трусишки, по-моему, Зурабовы.
Зураб считался одним из пацанов, приближенных к "смотрящему"[62] отряда. Тыкать палкой в его белье было верхом неприличия: в ответ могли ткнуть "перышком"[63] под ребра.
— Тьфу ты! — разозлился Сверчок и махнул рукой. — Пускай висят, где висели. С этими трусами накличешь на свою жопу приключений…
Так и получилось, что во время контрольной проверки перед нестройными рядами арестантского люда весело развевались на ветру безымянные трусы — как гордо реющее черное знамя, зовущее "сидельцев" к светлой жизни, исправлению, перевоспитанию и возвращению в ряды честных граждан.
НОВИЧОК ВОШЕЛ В ПОМЕЩЕНИЕ ОТРЯДА, как английский принц в дешевую ночлежку. Он огляделся, сокрушенно покачал головой и гордо проследовал к спальному месту, которое ему определил старший дневальный. Место его не удовлетворило.
— Милейший! — жестом подозвал он старшину. — Мне бы хотелось что-нибудь у окна.
— А тебе не хотелось бы что-нибудь у параши? — резко оборвал старшина суровое существо из архангельских краев, тяжелый взгляд которого весил что-то около полутонны. — Еще раз услышу про "милейшего"[64] — и будешь кукарекать на насесте[65]!
"Принц" пожал плечами и гордо отвернулся, принявшись рыться в своем бауле. Сунув кое-что из нехитрого скарба в "гараж" — прикроватную тумбочку на двоих, он выудил со дна мешка школьную тетрадку, достал из нее какой-то листок и стал прилаживать к стене.
— Эй ты, клоун! — загрохотал тут же грозный голос дневального. — Тебе кто позволил на стену всякую хрень лепить?!
— Если мне не изменяет зрение, — с достоинством ответствовал незнакомец, — я вижу здесь немало фотографий и репродукций, висящих над кроватями.
— А ты меньше гляди! У нас слишком глазастым шнифты[66] выдавливают! По правилам внутреннего распорядка вешать на стены всякую гадость запрещено.
— А почему же…
— А потому же! Короче: я здесь решаю, что можно вешать, что нельзя. Вот что ты удумал наклеить?
— Фотографию брата…
— Во-во — брата, свата! Ты бы еще сюда впер фотографию кума[67]! А ну, зарисуй… Че-то рожа знакомая; я с ним нигде на этапе[68] не встречался?
— Вряд ли. Скорее всего, вы знакомы заочно.
"Аристократ" протянул старшине пачку чая, и тот увидел на ней ту же лысоватую улыбчивую физиономию, что на предыдущем фото. Крупными буквами на пачке было пропечатано — "ДОВГАНЬ".
— Не понял юмора, — наморщил лоб старшина. — У тебя что, Довгань брательник?
— Естественно. Позвольте представиться — Борис Довгань.
В пуленепробиваемой черепушке старшего дневального что-то щелкнуло, вспыхнуло и задымилось. Он тут же вспомнил, что фамилия новичка (которую ему уже называл начальник отряда) — действительно Довгань. И пожалел, что пропустил это обстоятельство мимо ушей.
— А не заливаешь? — недоверчиво спросил он у "принца". — Мало ли на свете Довганей…
— Довгань — это не Петров, — резонно заметил новичок. — Так я могу повесить фотографию?
Вскоре фото известного российского предпринимателя висело над кроватью, стоявшей у окна…
ПРИБЫТИЕ В ОТРЯД БОРИСА ДОВГАНЯ внесло в арестантскую жизнь свежую струю и растормошило серую массу "сидельцев".
— Звиздит он, как Троцкий! — хмуро отмахивались скептики. — Такие бобры[69] по этой жизни за колючку не залетают. Что ж, Довгань своего брата от срока не отмазал бы? Да это даже не фонарь[70] — это северное сияние!