1
Комсомолку Зою Авдеевну Сенчило, заведующую Большесельским клуќбом, без особых церемоний, изгнали из клуба. Так это сказал Симка Погостин. Зоя не больно жа-ловала его за пьяные выходки.
Приехал секретарь райкома комсомола с инструкторами, собрали комсомольцев, объявили строгий выговор и рекомендовали освободить. Повторили по своей линии ре-шение партийного райкома…
Комсомольцы, всего-то их было семеро, отмолчались. Чего говоќрить, дело ясное. Саша Галибихин, уходивший в армию, пролепетал было, что клуб-то работает хорошо. Может газету поручить другому. Но комсорг колхоза, учительница Ключева, жена Симки Погостина, пожала плечами, сказала Шурке: "Против решения, что ли идти?" Так и запи-сали: "Согласиться с предложениями райкома комсомола".
Светлане на этом же собрании объявили выговор. Она отмолчалась. Переживала больше за Зою. Боялась, что она бросит деревню. Протокол собрания большесельских комсомольцев через три дня вернуќли, объяснив, что они должны сами решить, а "не со-гласиться". Утверждать ихнее решение будет уже бюро райкома комсомола.
При утверждении вызвали на бюро Зою, Светлану и комсорга Ключеву. Зою ули-чили в политическом несоответствии занимаемой должности должности. Были высказы даже об идейной диверсии. Члены бюро заранее подготовили свои выступления. Кое-что вычитали о Платоне и Сократе. И увлеченно рекли: "Древних идеалистов на вооружение взяли, мистиков, проповедующих веру в Бога. Такое может только молодежь раќзлагать… Самый умный у них тот, кто хорошо упряжкой владеет. Учиќться ничему и не надо. Только рабовладельцы так могут рассуждать…"
Светлане объявили выговор. А в жалобах на ее уроки — роно должно разобраться… Светлана усмотрела тут мысленную защиту себя Стариќком Соколовым Яковом Филиппо-вичем. Сказал ей вечером за вечерним чаепитием накануне вызова: "И не опасайся. Разго-воры-то не ласковые будут, но охранит тебя ангел твой".
Раньше Светлане не приходилось бывать ни на каких бюро. Знала из газет о том. И подумалось, что и теперь все происходит так, как в "героические" двадцатые и тридцатые. Охваченная азартом борьбы, комсомолия секла под корень "отступников", "оплошников". Так-то проще и теперь. Брала жалость и обида на ребят, вылезших в начальство, в молодые демиургыны. Они сами себя в темный угол загоняют этой игрой в продолжение революции. Не чувствуют, что уже иное время. Надо бы Зою поощрить, помочь ей, добрые советы высказать. Учительница музыќки, самодеятельность в клубе хорошо организована. Стали книги браќть в библиотеке. Мужей создан, картины нашего художника, рисунки и поделки местных умельцев на любование выставлены. И о Платоне и Сократе вот узнали. Мыслители, кой в добро верили. Это ли не важно. А у них — древние мистики, развращение молодежи, диверсия. Кого вот их памфлет развратил?.. Что плохого усмотрели в тех же словах Сократа, что упряжкой надо управлять тоже с умом и доброму человеку. Или уж по-ихнему ум носится только в портфелях.
Сочла за благо "не возникать" на бюро. Что бы она не сказала — улетит в пустоту и будет обвинением себя же. Сдерживала себя еще и по другой причине: ей нельзя волно-ваться, она бережет в себе ноќвую жизнь. И не дай Бог, чтобы рожденный ею человек по-вторял во всем нынешних нас. Но в какой-то миг сердце пересилило рассудок. И она, как вот и Старик Соколов на собрании об учителе Климове, сказала о Зое, что не надо бы хо-рошего работника от своего дела отќстранять. Кто-то насмешливо перебил ее: "Сведущего в своем деле".
Послышались и другие смешки. Обвиненная сама, озадачилась недоуменно, сказав себе, молвленное во тьму слово не облекается олукавленным разумом, тухнет в окаянстве, не-освещенное праведностью.
Потом винилась себя, что вроде бы как поддалась "рабьему страху". Может, на всю жизнь это и остаться укором в тебе… И переспросила себя: "А что, если и она со временем привыкнет к такому, и будет как вот и они, "комсомолии избранники". И тут же другое: "А можно ли привыкнуть каждому и всем к поношению человека за его свои мыќсли и добрые поступки, когда они кому-то не в лад?"
Светлану не могли так запросто освободить от учительства и по закону. Она моло-дой специалист. Кроме того, комсорг Ключева сказаќла о ее беременности. И это на кого-то там подействовало… Но ведь могут вынудить "добровольно"… И возникали мучительные мысли и о Зое, и о себе. Даже и такие: "Бросит все, уехать в город мама устроит". И опять остережение от такого настроения: "Но кому же тогда нести свет в крестьянский дом, опору России?.. Свет этот зарождается в душе ребенка. Как же вот им-то всем, комсомольским демиургынам, этого не понимать?.."
Зоя с Толюшкой Лестеньковым готовились к свадьбе. Держали это в секрете. И как на зло — такое вот… По дороге домой в автобусе поќдруги молчали. Какая-то несуразица стряслась и мутила сознание. Соќчиняя памфлет о Сократе и Пахаре, радовались, горели, что называется, творческим задором. А теперь выспрос себя: кто же вот они, где и каком мире?.. Да и что комсомол, когда вот Нестеров, "Первый", в плену того же дремучего мрака, этого самого демиургызма. За Плаќтона с Сократом, за то, что о древних мудрецах вспомнили, сведущих в своем деле работников изгонять. Пахарь в разговоре изливает мудќрецу свою неустанную боль. И это порок!.. А что бы им самим, всей комсомолии, не порассуждать по-сократовски. Но где там, надо должќности держаться. И сверлило ум вро-де бы уже что-то гамлетовское: уезжать — или не уезжать?..
К Светлане пришло твердое — не уезжать!.. Иначе потеря в себе чеќловеческого дос-тоинства. О достоинстве — первая забота учительницы.
Высказала Зое:
— Ты не уезжай… Поженитесь с Толюшкой. Восстановят тебя и в клубе. Работать будет еще интересней… перетерпевшей-то и одержаќвшей победу. Андрей Семенович по-хлопочет. Анатолию Анисимовичу наќпишем в газету, он и приедет… Помнишь народниц, декабристок. Как они держались, не давая взять верх над собой гневу. Нам и теперь надо брать пример с них. Учительницей музыки пока побудешь. А то и на ферме временно. — И чтобы одобрить подругу, добавила: — Сократ-то что говорит: умный тот, кто сведущ в сво-ем деле. А ты, Зоя, сведущая.
Зоя затаенно и омраченно кивала головой, как бы соглашаясь со словами Светла-ны. Но что она могла сейчас сказать. Человека унизиќли, изломали, растоптали безжалостно… Героическое дело молодые демиургыны совершили. Мероприятие важное толкнули, в плане работы графу нужную заполнили. А по сути — смешное и злое с грехом велиќким смешали. И как игроки азартные в мнимом выигрыше — гордятся.
И самой Светлане было не легче. Будто в темном проулке над тобой надругались… Такое преступление наказуемо! а это?.. От него больќше исходит всякого зла! Подступал гнев и терзал: куда идти, что и кому сказать… Не рассудок тут же и сдерживал этот гнев: не поддаќваться, хранить покой и достоинство, терпеливо одолевать прежде все го в себе рабскую покорность.
Эти мысли укрепляли; в Светлане внутреннюю силу. Они были навеяны древними мудрецами. Над тобой жестокое иго нынешнего времени, изощренный деспотизм обновленного рабства. И лучше не противиться отќкрыто этой изощренности. Молчаливо поступать, как тебе велит совеќсть, по правде, как вот Старик Соколов следует своей методе "запќретив". Молчаливо соглашаться, но делу не навредить. Молчание — это твоя спасительная молитва при осознании добра в самой себе. При молитве ничего не следует суетно говорить. Добро в любви. Она начиќнается с благодарения Бога, что ты живешь. Христос жизнью своей уразумлял человеков. А мы и по искупительной смерти его все еще не уподобимся жить по христианским заповедям. Путь к тому опять же только через себя.
Светлана понимала, что в этих ее смиренно вольных рассуждениях таится много противоречивого. Как добру свершиться при их таком быте. Даже вот и в жизни ее самое, всего коринского дома, как удеќржаться благодати? В него тоже, словно в щели дверные проникает демиургыновская отрава. А покорность, непротивление, может быть истолко-ваны как угодничество веред теми же демиургынами. Только верой в себя и делом твоим твориться путь к истине и благу. Вот Дмитрий Данилович думой о добре и упорством со-творил свое Данилово поле. И собрал на нем урожай, не больно переча поступками своим преследователям. А кричи он о том прежде дела — и был бы наказан до дела за свой крик.
Выйдя из автобуса в Большом селе, Светлана сказала Зое:
— Мы гордиться будем, что сделали большое дело. Своим памфлетом осветили тьму в душах и невнятного люда.
2
Как гласит молва — беда в одиночку не ходит. Как и всякая тварь, она рождает себе подобие. Добро ждет своего часа, терпит, а беды в то время в спарке со злом со сладостра-стным наслаждением выискивают себе жертву.
Толюшку Лестенькова с Зоей, подстерегли, казалось бы, совсем неожиданные ка-верзы. Опахнули они черным своим крылом и Дмитрия Даниловича с Иваном. Как тати из засады в тесном месте выскочили на всех разом.
К Лестеньковым в благодатный час воскресного дня заявился Саша Жоќхов. Агаша, мать Толюшки, была дома, сам Анатолий смотрел телевизор. Саша вышел на середину избы, громко поздоровался. Будто по вынуждеќнной необходимости зашел. Помедлил, поразглядывал все в избе, раньќше-то бывать не приходилось, и высказал:
— Вот, Агафья Кирилловна, родного, кровного сына навестить решил. Грешно, что правду скрывали, но от судьбы-то куда уйти…
Ровно бы давно уже готовая к приходу такого гостя, Агаша схватила стоявший в углу у печки ухват, и как охотник с рогатиной на медведя, бросилась на нежданного при-шельца… Саша увернулся, перехватил ратовище ухвата. И тут же стал выкрикивать при-меты сходства Толюшки с собой. Волосы, нос, глаза, походка — все у Анатолия его, отцов-ское. "Мой, мой это сын", — не унимался, несмотря на ярость Агаши.
И раньше старухи келейно молвили о сыне Агаши: "Окапленный Саша Прокурор". Но сам отец, открещивался. Однажды как-то даже сказал Анаќтолию: "Пустое это все, Толя, люди несут, не слушай. Только бы тень бросить да попересуждать". А тут ни с того, ни с чего заявился роќдителем. И не с претензиями, не о правах пекся, а как бы из благородства, совесть вот подсказала. Справедливость захотел установить.
— От кровного-то родства, Агафья, не отвернешься, оно зов подает, — продолжал вы-крикивать Саша, сдерживая Агашу.
Агаша кляла его, дергая к себе ухват, обзывала обидно, а он, перебивая ее и оттал-кивая от себя, вроде бы желая подойти к Анатоќлию, твердил свое:
— Мой, мой сын… Анатолий Александрович, а не какой не Данилыч. И не комисса-ров, не фронтовой…
Толюшка, ошеломленный и растерянный, вскочил со стула, пошел дико на при-шельца объявившегося отцом.
— Вон из дома… — В ярости ударил Сашу в подбородок и он вылетел в открытую дверь избы.
Так все рассказывалось и пересказывалось в очередях в сельмаге и у колодцев.
Анатолий после этого ни о чем мать не расспрашивал. Но, похоже, поверил. Был разговор с Зоей.
Этим своим поступком Саша метил, прежде всего, в Дмитрия Даниловиќча. Бель-мом на глазу было для него их с Толюшкой Данилово поле. Вроќде как уже семейное вла-дение двух братьев — Данилычей. И Сашу Проќкурора захватил вжившийся азарт рушителя. Бить, так бить, ни отцу сына не щадить, ни сыну отца. Лозунг пролетарской революции.
Светлана не решалась больше отговаривать Зою не уезжать из колхоќза. Саша им обоим с Анатолием мозолил глаза.
С этого дня Толюшка избегал разговоров с Дмитрием Даниловичем, как-то сторо-нился. И видя такое, Саша торжествовал: разбил звено Корня, насолил Куркулю, лишил его напарника-братца.
Но жизнь, как и положено жизни, шла своим чередом.
Учитель Климов, снятый с должности парторга, стал заведовать клуќбом. Сам пред-ложил себя на эту должность. Отдел культуры райкома не больно этого хотел, колебался, но "Первый" дал добро. Будто бы сказал: "Сократа где сыскать, так пусть уж учитель клубом заведует". Светлана была рада тому. Опасения, что бывший парторг уедет из сеќла, отпадали. Борис Семенович и заменит ее в школе на время декреќтного отпуска. На уро-ках самой Светланы трижды успели побывать инспекторши из роно. Не скрывали своего отношения к ней, намекая без милосердия, как еще не до конца поверженному противни-ку: с такими взглядами как быть учительницей в школе?.." Сама Светлана к таким наме-кам относилась иронично-спокойно. Инспекторши роно представлялись ей омолодивши-мися Бабами Ягами, вышедшими из сказок. Подосланы они в людской мир не иначе как лукавым наводить порчу. От них только и можно уберечься молчанием. Больше при этом жалела не себя, а новую жизнь, которую носила в себе. Разум и подсказывал, что лучше не оспаривать официальных дам. Сдерживаться и выжидать с кротостью, коќгда изойдет их гнев на непохожего на них… Самой ей нужен поќкой и вера неотступная в себя самое. Чтобы она со здоровьем твоим перешла в новую жизнь, начатую от тебя. Это будет и об-новление и себя самое.
Но тут же за этими раздумьями и усмешливый выспрос себя: "А есќли бы тебя сде-лали одной из этих официальных дам?.. Должность и изъела бы твою кротость и всякие благие помыслы. Может ведь и они, эти дамы, были чем-то схожи с тобой сегодняшней. У должности напереди желание покорять, порой и без разумения. Кого тут винить, на кого сердце держать. И само собой повторилось изречение: "Не судите, да не судимы будете".
И все же Светлане пришлось перейти к обороне и с настойчивостью отстаивать свои убеждения. Как бы изменяя "тактике" Старика Соколоќва Якова Филипповича поступать "запротив". Ее обвинили в том, что она "подсовывает" ученикам "идейно-порочные изречения". Откуда вот их берет, не сама ли придумывает?.. И перечисляли выписанные из школьных тетрадей ее учеников: "Не то беды, что родится не хлеб, а лебеда, а то беда, что ни хлеба, ни лебеды"… "Глупой птице свой дом не мил"… "Воров в лесу ловили, а они в доме были"… "Овечку стригут, а другая погоди"… — Как вот такое поќнимать, недоумевали инспекторши. Или вот еще такое: "Язык голову кормит, он же и губит"… "Кто бы дятла знал, как бы носом не стучал"… Мало того эти свои примеры будто бы учительница заставляет заучиќвать наизусть. Вслед за учениками и взрослые их повторяют. Хорошая школа, нечего сказать.
Светлана отстаивала свое право учителя пользоваться примерами из педагогиче-ской практики учителей прошлого. Эти примеры ни откуда-нибудь, не ее выдумка, а из азбуки Льва Толстого, выдающегося мысќлителя и педагога. А басни, им приводимые, принадлежат Эзопу. В отќвет на заключение комиссии написала свое объяснение.
Заключение инспекторш и ответ на него учительницы Светлаќны Кориной неза-медлительно было доложено "Первому". А он будто бы изрек обескураживающие ин-спекторш свое заключение: "Нечего нам из Льва Толстого врага делать, в диверсанты его вписывать". Этим своим высказом как бы и притушил вопрос. Светлана и тут сделала свой выќвод, уловленный из суждений Старика Соколова, Коммуниста во Христе: "Деми-ургызм начинает изнутри, как бы сам себя исправлять".
Но тень-то на учительницу Большесельской школы Светлану Корину уже пала. Проверяли, вишь, ни кого-нибудь, а ее. Среди районного учительства одни одобряли мо-лодую учительницу, другие недоумевали: "И зачем ей надо было лезть на рожон, зайцу с волком игру заводить". Ученики тоже глядели на свою учительницу с какой-то уже своей любопытностью, слыша пересуды взрослых. И чего-то ждали, держа в уме: "А так ли она их учит?" Падал косой взгляд и на дом Кориных: "Все вот они чего-то своего хотят, не живется по-обыкновенному". Но в самом этом людском высказе тоже таилась живуче двойственное:
по-обыкновенному-то волочиться уже и не больно хотелось. Даже и тем, кто за эту обык-новенную одинаковость вчера еще стоял.
3
Как это зачастую бывает, после настораживающей тишины вдруг все приходит в нелад. Вроде бы налагается испытание на грешный люд в укрепление его претерпения, чтобы обрел он твердость духа. Словно осенняя изморось сочились слухи о новых ко-миссиях. И главным стали у селянина не заботы крестьянские о доме своем и земќле, а тре-воги и раздумья, как отбиться от очередной напраслины и очернительных наветов.
Николая Петровича с Иваном вызвали в прокуратуру. Расспрашивали о газовых трубах, откуда они?.. Затем и Дмитрия Даниловича по жалобе об истреблении ельника в Казенной. Оплелось "Коринское дело", на каждого Корина особое. И пошло перемыва-ние косточек в досужих разгоќворах-пересудах.
А каково Светлане, как удержать в себе веру в праведность? Впору судьбу клясть. И махнуть в город к родителям. А там за ней и Ивану. Одни сострадали, сочувствовали Кориным, видя во всем облыжные кляузы. У других возникало недоумение: "Уж о них-то кто бы худое поќдумал?" А молва несла свое: "Да нынче от кого хошь всякого жди". А где-то и ехидно злорадствовали: "На особинку захотели жить, хвост-то вот и поприжмут".
На коринский дом сверзлось очередное нареченное испытание прочноќсти его. И он в претерпении праведном, как стихию природную, выдеќрживал напор темных сил. В личной-то корысти их не обвинишь. Как бы этого не понимать. А если понимают и видят, то, как все истоќлковать, кому и зачем к худу жизнь мужика-крестьянина сталкивать?
Светлана не хотела свыкаться с дремучестью нравов разлаженной деревенской жизни. И в ней невольно все взбунтовалось. Но опять же внутренний голос рассудка вну-шал хранить спокойствие. Гнев в будущих поколениях, вызванный сегодняшними деми-ургынами, должен гаситься в младенцах, когда они еще в утробе матерей. Эти мысли шли от старухи Марфы Руќчейной. Запали в душу ее слова: "Колос ядреный наливается из ядреного зерна. Так вот и младенец добро от матери в ее чреќве принимает". Сказано это было татаркой как бы и не для нее, но вот принялись сердцем, как наказ… Они, Корины, свой дом держат нравно и в достатке своим трудом. И это вызывает укорную зависть. А надо бы брать с них пример. И верно, как вот плед в чреве матери, так и человек в доме своем набирается того, что в нем скопилось.
Не чувствуя за собой вины, Дмитрий Данилович с Иваном тоже не унизились перед наветами. Был пример дедушки Данила. Ему-то чего только не пришлось перетерпеть. Зло торжествует, когда не хотят видеть его в себе. И прет, что чертополох в необлагороженном поле.
Невольно возникал и будоражил Кориных, и самою Светлану, своей какой-то на-вязчивостью и такой вопрос: "А не добро ли твое рождает мирскую злобу у причастных к рушению "до основания" в уложившейся жиќзни?.." Как вот на это ответить. На противлении одного другому сажа жизнь стоит. И не всегда побеждает добро. Иначе не было бы Божьего гласа о страшном суде.
К следователю ни Дмитрия Даниловича, ни Ивана не вызывали. И молќва начинала притухать. Поползли приговорки на старый лад о нынешќних нравах: "Не трудись честно, а живи лестно"… "Всем правит луќкавый язык да угодливое слово"… "Пишут балуясь, на усталость не жалуясь, а ты горб наживай".
К избранию Кочеткова очередным парторгом колхозный люд отнесся равнодушно. Для чего парторг означен? Знамо начальству помогать колхозников охмурять, как девок на выданье. А коли придумано такое место "парторг", то и надо его кому-то занимать. Пусть и будет на нем ихний почтовик.
Вадим Демидович ходил теперь не в почтовое отделение, а в контору колхоза. Был более приметен в своем сероватом плаще и черной кепке. На пегой лошадке, которую он взял к себе в сарай, разъезжал "по объектам хозяйства", наведывался в старушечьи дере-веньки. Там больше глядели не на парторга, а на коняку: "оно и лучше мотоцикла, не та-рахтит зверем, и где надо пройдет. И починки не просит". Это стаќриков высказы, а стару-хи по-своему рассуждали: "насиделся, небось, на одном-то месте. Дело ли мужику в кон-торе преть". Парторг отшуќчивался простодушно:
— Ролями поменялись, бабоньки. Раньше вы ко мне, а теперь я к вам ходок.
Из-под кепки парторга выбивались русыми кольцами густые волосы. И до этого был интерес у хранительниц деревенек: "Волосы-то отращивать норов нынче на мужиков пал. На попа вот и похожесть". Вроде намека на дела партийного секретаря. И на это Ва-дим Кочетков отвечал весеќлым словом:
— И я в молитвах за грешные наши души. А волосы еще и для тепла. Глядишь и на шапке экономия.
Ботинки, в которых раньше Вадим Демидыч проскакивал от дому до поќчты, тоже сменил на кирзяки. Частенько и в резиновики обувался. Хоќдил неторопливо, как-то по-своему, ко всему приглядываясь. При раќзговоре оглаживал широкой ладонью лопатистый подбородок. Ровно бы волосья на нем в горсть собирал. Не словом, а прежде участливым окидом серых глаз, сидевшим глубоко под нависшими бровями, выражал селянам свое сочувствие. Морщил открытый лоб, раздвигал брови удивленно, сжимал губы, ровно от боли… Думал вот, что знает жизнь деревенского люда, а тут в каждом своя загадка без от-гадки. Всяк нутром своим по-своему прячется при неживом к нему слове, не на его языке говоренном. Так что уж поменьше привычных баек. Заглядывал, вроде как по необходи-мости проверить "крамольќное гнездо", к Кочеткову в клуб. С ним как-то легко сошлись. Переќбирали журналы, книги с замусоленными обложками и страницами, узнаќвая, что больше всего читается колхозным людом. Больше и заниматеќльное и то, что постаринней. Политическая книга лежала чистенькой. И к своей деревенско-колхозной жизни интереса тоже не было. Это и слышалось в подковырных незлобивых высказах собиравшихся на лекции о "положении…" "Чего и зачем нам думать, коли все решено. А чеќго не успели написать, так дожидайся за бутылкой, пока успеют". "Глядишь, может к тебе и Сократ подсядет, чего в охотку не потолковать хором". В разных своих вытребейках и подражали Сократу с Пахарем. В весельи "раб-отный люд" ободрял себя: "Волочились век такими и тут протянем. Что делать, коли по велению своему жить нужда не велит, а по-чужому неохота мешает". Учитель Климов с осторожностью, вроде как информируя, и делился своими наблюдениями с новым парторгом. И оба грустно замолкали. Говорить-то как, и что?..
В библиотеке возникла очередь на книгу Платона "Диалоги", как-то очутившаяся там при Зое. Будто бы художник "подсунул". Никто до появления памфлета в стенгазете, и не глядел на творения древнего фиќлософа-мудреца. А тут книга пошла нарасхват. Пар-торгу Кочеткову тоже захотелось ее причитать. Даже и по обязанности должен. Но Платон ходил по рукам. И учитель Климов дал ему свою книгу.
4
Вадиму Демидовичу Кочеткову хотелось без подсказок, самому, разоќбраться в "идеологической диверсии", как это высказал Горяшин. Слуќхи о Памфлете в больше-сельской стеннухи, докатились вот и до облаќсти, взбудоражили весь район. Наветы на Кориных тоже вот катились словно камушки спущенные с горы. И все как бы следили за ними, гадая, какой из них достигнет воды и утонет в реке.
Вадим Демидович зашел к Кориным, чтобы попросту, как он сказал, поговорить с Дмитрием Даниловичем и Иваном об этих несчастных газоќвых трубах и вырубленном ельнике в Казенной. Виновники выложили все на чистоту, как было, как есть. И о бычке сказали, отправленќном газовикам. Затем парторг побывал у Светланы на уроках. Светла-на даже привела примеры из Азбуки Толстого. Парторг даже позавиќдовал ученикам Свет-ланы. У них вот в школе, когда он учился, не быќло таких уроков — живого разговора с учительницей. Зашел в класс, где стоял разобранный трактор. Малолеткам не было до него большого интереса, а восьмилетка рушилась. Только вот через четыре года появится пятеро учеников первоклашек. Это были "исследования" самой Светланы. И она прямо сказала парторгу:
— Вы, коммунисты, в прямом ответе за то, что деревня исчезает. Наряду с земледе-лием в деревне должны развиваться и разные промыслы. Это в природе крестьянства. А так происходит вымирание мастеќрового мужика-крестьянина… Рушится от того не только деревня.
Вот и такое услышал новый парторг от "антиидейной" учительницы…
Выслушал и головой покивал. Не утешать же было "виновницу" немощным словом де-миургына. Права и законы, по которым следовало бы жить, заќботясь о своем благе — где они? И нет ответных слов у парторга учительнице на это вот: "рушится-то не только де-ревня!"
Светлана переждала, и с какой-то чуть уже не жалостливой сочувстќвенностью к вчерашнему почтовику Кочеткову, а ныне парторгу, доскаќзала, глянув прямо ему в глаза:
— Решилась, пожалуй что и зря, на высказ вам такого. Но время заќвет нас к откры-тости. И надо каждому самому себе помогать, чтобы не вслепую оно на нас давило. И как обокраденных в ярость ввергало… Смелое слово тут не последний помощник.
Парторг и тут лишь участливо кивнул учительнице, грустно вымолќвив со вздохом: "Да-а, да-а…"
Этим своим поддакиванием и участливой молчаливостью в ответ на каќверзные выспросы, парторг Кочетков все больше начинал нравиться проќстому колхозному люду. Ни к чему не призывал и не поучал. Призывов-то и разных поучающих разъяснений вдо-воль уже наслушались. На них уже и глазом не вели, и на ухо глохли: мели Емеля, твоя неделя. Плаќтон вот через Сократа и Пахаря вернее верного обо всем рассудили. А кто вот за умом на совещания ездит, у того всегда в своем носу свистит как в чужом углу. А коли молчат — то и ладно, худого-то и меньше.
Наведался парторг Кочетков и к активисту Ключеву Авдею Федотычу. О здоровье спросил, о прежней его работе поинтересовался. Сердитое ворчание старика сочувственно выслушал. Упреками не обидел, сказал: "Своего мнения как не иметь. А коли имеешь, то и выскажешь. Оно и понятно".
И о Вадиме Демидовиче Кочеткове пошла молва: "Во все самолично норовит вникнуть. И слова людского не брезгует". Но и от усмешек, куда парторгу деться: "На торчавший гвоздь не сядет, но как бы вот на чем другом не укололся"… "Сократом-то уж, где быть, вот втихаря правду нашу и выщупывает. Выщупает, так может и не станет таить. А то уж душу совсем кривдой окривили".
5
И все же комиссия в колхоз нагрянула. Неожиданно не только для председателя и парторга, но и для секретаря райкома — "Первого". И не председателя колхоза "проделки" выявлять приехали, и не по лесќника Корина, а выспросить, правда ли, что газовики дефи-цитные труќбы колхозу за бычка спровадили. Первый вопрос "сняли" с главного инженера колхоза, Ивана Дмитрича. Иван подтвердил: "Отдали бычка, кто чего колхозу даром дает…" А из комиссии тут же с усмешечкой: "И всего за одного, видно большого, не колхозного…"
Вот с какого конца подобрались. Кому-то покою не было, что Корней не удалось, как следует зацепить. И как с эти было смириться.
После разговоров-выспросов колхозного руководства, пришли с проќверкой в дом к Кориным. Светлана только что пришла из школы. Ивана и Дмитрия Даниловича тоже дома не было. Можно было бы и не впускать проверяющих. Поотошли вроде бы нравы врываться в дома по доносам. Но пришедшие улыбались. И Иван говорил, что в комиссии нормальные ребята. И Светлану взяла охота как на свободном уроке с веселыми дядями побеседовать. Приветила их деревенским говорком, перенятым у покойной Анны Савельевны. Проходите, люди добрые, поглядите, как живем-можем.
Первым делом провела в тепличку, догадываясь, что проверять-то пришли, откуда водопроводные трубы в доме взялись. Потом оглядели отопление в доме. Один из прове-ряющих даже побряцал по ним шариковой ручкой. Светлана на это высказала с добро-душной улыбкой: "Нет, не деревянные". Все трое из комиссии рассмеялись… Светлана высказаќла сожаление, что больше ничего показать не может. Пчелы вот в загороде стоят, но уже за медом не летают. Питаются тем, что за лето заготовили, как вот и мы сами. По-казала бы как пользуюсь доильным аппаратом, но погодя вот стоит хорошая и корова, Пи-терянка наша, на выпасе. Спросили, что и где куплено для дома?.. Квитанции были наго-тове и Светлана тут же их предъявила. Но члены комиссии не стали их рассматривать.
Вроде от непонимания, зачем комиссии понадобилось рассматривать в их доме, Светлана сказала, уже не скрывая усмешки, чтобы почаще присылали к ним экскурсии. Пускай городские и убедятся, что и колхоќзники, у кого охота есть могут свое жилье по-людски устраивать. Тоќлько бы вот не мешали кляузными доносами. Не обвиняли, в чем не виќноваты. Последние ее слова смутили проверяющих. Видно же — котелки магазинные, трубы водопроводные сварены из обрезков. Вокруг городќских новостроек этого добра вагонами собирай. И доильный аппарат, тоже дело рук умельца, из брака собран. Молодой парень, подыгрывая Светлане, сказал:
— Хороший пример, большое спасибо. И верно что на экскурсии поќбывали. Из такого дома чего бы бежать в город, да еще в общаге с клопами ютиться.
В конторе этот парень, инженер из проектного института, живший в общежитии, сказал Ивану, что у него в доме побывали. К коммунизму вот не на словах, а на деле бли-зитесь. Первая половина фазы, можно сказать и достигнута в отдельно взятой избе. Все дружно посмеялись.
Не успела комиссия итоги подвести, как тут приехал в колхоз коќрреспондент из центральной газеты, Цветков Виктор Павлович, знакоќмый уже моховцам. С ним бывший их эмтеэсовский зоотехник, ныне при высокой должности, Павел Семенович Кудрин. Это он нарек Старика Соколова Якова Филипповича Сократом. Его не сразу узнали. А, узнав, обрадовались: свой человек. Появление новых гостей и на комиссию впечатление произвело. Печать — живое дело. А тут еще и начальстќво. И не крамолу выискивать при-шли, а как бы пример брать.
Виктор Павлович Цветков зачитал комиссии письмо, которое присќлал в газету ху-дожник, Андрей Семенович Поляков. К письму была приќложена и стенгазета с рисунками самого художника к "Диалогам Платона. Разговор Пахаря с Сократом". Точная копия той стенгазеты, что было конфискована Горяшиным. Ее вслух и зачитали. Смех из кабиќнета председателя шел на всю контору.
Николай Петрович выложил на стол справки и документы, какие и проќкурору предъявлял. И возникло желание у той же комиссии и у корресќпондента газеты, не трубы проверять, как они добыты, а осмотреть механизацию большесельской фермы и навозо-хранилища.
6
Саша Жохов, не мытьем, так катаньем, достиг-таки своей цели, "доќстал" Корня. Лестеньков, напарник Дмитрия Даниловича по Данилову поќлю, подал заявление о выходе их колхоза. Сделал это как в месть ноќму-то, вроде и ему, Дмитрию Даниловичу.
Зое Сенчило не больно хотелось покидать село. Николай Петрович, по
настоянию парторга Кочеткова, согласился оформить ее на должность в конторе, чтобы осталась в клубе библиотекаршей. Будет и музыкой заќниматься с ребятишками. "Дело своей ей по душе, — сказал парторг о Зое, — а это уже находка человеком себя".
Пересилило другое — жених настоял. Анатолия Лестенькова можно быќло понять. Омерзительно было ловить ехидно-пристальные взгляды непризнаваемого отца. Саша лез ему на глаза, и при встрече молча, с какой-то сладострастностью ухмылялся: "Что, ушел от меня, сыночек".
Сам Анатолий не больно задумывался, что Саша Жохов мстит не ему, а досаждает через него Дмитрию Даниловичу. Отнял вот от Данилова поля наследника — Анатолия Даниловича. Знал, что эти больно уколет Куркуля — Корня. Слово "кулак не говорил. В нем теперь слышалась какая-то уже жалостливость к человеку не по разуму обиженному. "Куркуль" — не ихнее слово, как бы уже чисто ругательское.
Дмитрию Даниловичу что-то мешало высказать Толюшке свое мнение о поведении Саши Жохова. Опасался, что он не поймет его объяснений. Чего доброго, заподозрит еще в каких-то личных интересах. Не приќшел вот посоветоваться, решил уехать из деревни — и все. Покидал ненавистный колхоз, убегал от сплетен, а не ниву свою бросал. И все же Дмитрий Данилович решился зайти к Лестеньковым. Но разговора пуќтного с парнем не получилось. Все перед ним, обманутым виноваты. И мать, и дедушка Данила, давший ему свое отчество, и Дмитрий Данилоќвич со своим Даниловым полем. О той поре, о послевоенных переживаќниях и страданиях матери, парень думать не хотел. Не пережито, не прочувствовано и не понято.
И у Дмитрия Даниловича невольно зародились досадные мысли: тот ли Лестеньков человек, который теперь нуден земле ихней. Крестьянскоќго азарта хлебороба в нем нет, не видно. Он тот же "раб-отник", как и другие колхозники, не болеющие землей. Работал, не скажешь, что плохо, но это потому, что был под приглядом. Выпячивалось напеќред казенно-отговорочное: "ладно, сделаем". Душа его не трудилась. Всходами поля, как и зрелой нивой, не любовался. В природе не чуял красоты. Старался быть исполнительным, но опять же без своих дум и загадываний впрок. Не возжигалась в нем тайна тайком выйти в поќле, самим засеянное. Да и не было у него своего-то, в душу запавшего поля. Поначалу Дмитрий Данилович такое в нем оправдывал: моќлодой, тайны земли крестьянской опытом постигаются. У Тарапуни — Леонида Алексеевича Смирнова, любование нивой тоже пробивалось сквозь обиды, озорство, и даже плутовство. Отчаивался, но зов зеќмли, природа земледельческая, взяли над ним верх. О Казенном, са-мим возделанном поле, Тарапуня говорит: "Наше поле!" Лестеньков ни разу не высказал слов: "Наше поле". И Данилово поле для него такое же, как и остальные. И сам он тоже — "как все". И это ныне самое страшное: "как все, это — как хуже". К лучшему где тянуться, не имея в себе противоядия к худшему, не так сделанному, без души. Тут надо сказать вслух — "не так", и самому сделать так, чтобы любование вызвать. Но попробуй укажи нерадетелю на его "не так". Тебя тут же и укорят твои сотоварищи. Скажут безлико: "Чего высоќвываешься, умник". У Лестенькова не было никаких порывов к такому "высовыванию". Отчего же вот все так уживалось в Анатолии, озадачеќнно спрашивал себя Дмитрий Данилович. Неужто в крови человека, в генах, как это ныне говорят, кроется натура человека?
Дмитрию Даниловичу не хотелось уговаривать Лестенькова остаться в колхозе. Тревожился за Зою. Дай-то Бог, чтобы все у них сложилось ладно с Анатолием. К себе в напарнике Дмитрию Даниловичу хотелось пригласить Костю Кринова. Шурка Галибихин, младший брат Кости, из армии придет, и станут с ним хозяевами моховских полей, наследника их. Крестьяќнская земля, как и все живое на ней, должна знать своих вечных паќхарей и служить им. Галибихины, как вот и они Корины, земледельцы от роду. Пытливые мастера, наделенные даром духоведения. Это и наќдо плодородной ниве — ощущать всегда животворную заботу о себе и щедро одаривать за нее пахарей. Тарапуня с братом Николаем удержатся на есиповских полях, в Казенной. По природе и станет складываться родовое крестьянство. Оно и будет держать крепь России. Земля ее должна наследоваться избранниками, могущими оберечь ее, и множить благо на ней во дление свое.