1
Подошел срок — и все утихомирилось, как в людском мире, так и в природе. И осеннее солнце вроде бы ласковей стало пригревать. И в души пахарей вселилась благо-датная забота о домашнем. А для многих, тоже желанная, беззабота. Заботиться-то о чем, коли дом — одни стены.
После появления Сухова в доме Кориных, тягостное ожидание кары у них исчезло. Иззябло и осело как смрадный туман в болотине. Вроде и не было того, что еще вчера наводило на скорбную тоску. Словно вихрь над головами путников пошалил и утих.
Но пережитое где-то внутри себя оставило след. Не могло не остаќвить. И студило природное тепло. Невнятно, исподтишка, тревожило недоуменное: а что же было-то, отчего и для чего?.. У кого-то ведь для всего этого был свой умысел. А что если без умысла. Просто раќзвлекался наветами на тебя, и злорадствовал, видя твои переживания и страдания от своих наветов. Злорадствовал, что кого-то приспичили по его доносам. Этим и жил. Такое время подошло… А теперь вот не доволен, что Корня не удалось побольнее стегануть. И потому не скажешь, что больше ничего такого не повторится. Как вот на дне буќтылки терпкого вина, загустел в душе осадок мутной горечи. Но и он, как сумрак ночи светом, растворяется добрыми помыслами и вестями. Вот уже и отпала над ними власть Горяшина. И те, кто его держался, попритихли. Но это до поры до времени. Будут ждать нового зава-демиургына, как черного колдуна обесованные. Ныне ихнее время: обесованных и демиургынов.
Старик Соколов Янов Филиппович сразу же после вестей о Горяшине, зашел к Ко-риным. Скорее для того, чтобы поостеречь Димитрия Данилоќвича. Сказал ему:
— Ты, Данилыч, и пообожди в тихости. Живи своей заботой в примиќрении. Верь одному — земле и небу. Нива обрадовала тебя урожаем, и лихо вот поотступило. Знамо, ненадолго. Зависть ретивых и будет подталкивать к скверне. С худом успели сжиться, оно и будет катиќться за нами, как колесо телеги за тем, кто ее везет. Многие и впќредь будут соблазняться сесть в эту телегу.
Яков Филиппович, пока ходили с проверками, прислушивался к разќным разгово-рам. Никого не осуждал и не защищал, плотничал смирно. Так вроде и шла жизнь, как ей надо идти. И дальше пойдет. Но под молчаливыми взглядами своего бригадира плотники невольно тревожиќлись. Работа не больно и клеилась. Тяпали, коли топор в руках, до-делывали недоделанное. Чаще курили. К Сонечке за бутылкой посылали. Яков Филиппо-вич на такое время уходил, чтобы не втягиваться в пеќресуды. Увещевать свою братию то-же не пытался. Тут сгонишь, другое место найдут, поукромней. От обиды на тебя еще и добавят. Ждал, как ждут в ненастье погоды. Солнышко глянет, день прояснится и человек к труду взовется.
И вот комиссии ушли, молва спала, как река после дождей. И слоќвно по благодати с колокольным звоном огласилось: Горяшин больше у них не появится. Никто не считал его единственным виновником всех нескладиц и неурядиц. Тоже как бы не от себя все совершал, долг исполнял. Кому-то он и благоволил. А тот уже по его хотению старался все делаќть. К нему даже и попривыкли. Но вот все равно весть, что его больше у них не будет, как тяжестью с плеч свалилась. Будто отнесло ветерком надоедливый запах и стало полегче дышать.
Яков Филиппович с плотниками немедля перешел на Большесельский комплекс, чтобы обновить перегородки. Жерди, колья, другие материќалы были припасены, но бри-гадир плотников медлил: сделанное без доброго настроя, и скотину отяготит твоим неду-гом. Кок бы все и ждало ухода от них Горяшина.
И с миром плотники пришли в коровник. Захар, жаловавшийся с утра на тяжелую голову, оскабливая жердины, пахнувшие свеќжей хвоей, оживился. Вроде опохмелился еловым и коровьим духом. Васюк, молодой парень, после вчерашней компанейской тоски, выскаќзался:
— Сегодня на тебя все с улыбкой глядит, а вчера и косяки в избе тоурились.
— От дури, коли она рядом, и сам дуреешь, — отозвался Захар, — возле безмолвной животины скорее разума наберешься. — Останоќвил доярку, проходившую мимо: — Угости-ка, милая, кружечной парноќго молочка на поправку.
Так вот уж повелось в жизни мужика: дело его по душе — бодрит, а вести дурные к дури и воротят. Животины при добре к ним твоем — вместе с тобой радуются и печалятся. Яков Филиппович это и отметил в поведении оставшихся в стойле коров. Каждая из них поворачиваќла голову в его сторону, провожала лилово-агатовым глазом. Зоотехник сказа-ла Якову Филипповичу:
— Вот и коровы ждали вас, дядя Яков. В утреннюю дойку молока приќбавили.
— Такое как на понять, — сказал Яков Филиппович, — всякую доброту твою животина чувствует и видит… дело вот у нас и пойдет споро.
2
В доме Кориных жизнь полнилась новой заботой. Готовились к появлеќнию буду-щего Корина. Этим и жили. Оберегали всячески Светлану. Главное, чтобы хранился покой и обходили всяческие тревоги. Никакая суќетность не должно омрачать будущую мать.
Больше Ивана заботился о том Дмитрий Данилович. Он сам в детстве своем изве-дал всякие унижения, угрозу, навалившиеся на дом. Это исќпытывали все Корины. Терпе-ливо, не поддаваясь унынию, все переживал отец, Данило Игнатьич. Невзгоды навалива-лись на дом исподволь, с саќмой гражданской, от которой отец, как мог уклонялся. А не-окрепќшую душу Дмитрия разом взбудоражила коллективизация. Да и послевоќенное вре-мя радостью обошло. В неволе и осознавался, и все белее угнетал, как вот ныне говорят, "комплекс неполноценности". Такое осозќнание себя таилось внутри, в душе. Как при-знаться и смириться с тем, что ты неполноценный, как бы не личность. И была боязнь, чтобы такое ощущение себя внуку не передалось. Иван тоже это нес в себе. Но то, что вы-пало на долю его отца, он "прошел" через дедушку Данила. Переќнял его опыт лажения с начальством: невинным лукавством уклоняться от прямых веление, выжидая когда пыл "велителей" поостынет, сделать веленное по-своему. Но ведь и тут, тоже не скажешь, что полностью свободен от этого мирского комплекса неполноценности. Полноценных-то как бы и нет, каждый под кем-то… Светлану комплексы такие селяќнские не больно задевали. Ко всему, что происходило в сегодняшней их жизни она относилась рассудочно, что называется по-сократовски, как об этом сама шутливо высказалась. И под демиургынами надо остаќваться самим собой, и быть сведущей в своем деле, даже и веленном. Это она и старалась привить детям, своим ученикам. Человек не долќжен ни-чего делать, не обдумав, двигать руками "без головы". В ребенќке остается то, что родители в его душу вложат. И школа вот. По-прежнему приходила на уроки с загадками и поговорками из Азбуки Льва Толстого, хотя это и было ей воспрещено комиссией роно. Это и учениќки ее знали. И вот Коля Сычев, сын монтера, сказал: "А нам не велено по, Толстому учится". Светлана объяснила: "Мы не по-Толстому учиќмся, а только берем примеры, которые великий писатель и мыслитель нам оставил в урок". На Кольку в перерыве набросились мальчишки — зачем он слушает своего батьку-хапугу.
Светлана поощряла учеников своих сочинять рассказы о природе, о том, что они сами делают дома, о животных. Первым такое свое сочиќнение принес Саша Кудрин. На-писал, как он склеил самолетик с пропеќллером. Закручивал резину, пропеллер вертелся и самолетик двигался. Саша зачитал рассказ свой в классе, ученикам он понраќвился. Стали писать сочинения и другие ученики. О птичках, о том, что у кого в огороде растет. Свет-лана подсказывала, о чем можно еще написать. Но тут же подкрались и огорчения. Маша Давыдова написала, как плохо поступил с ее мамой, телятницей, дядя Семен, кормоза-правщик. Светлана объяснила, что писать надо о том, что сама делаешь, и что ты при этом испытываешь. Маша призналась, что написать ее так заставила мама. О сочинение Маша узнало все село. Пошли пересуды в очереди у сельмага. Иван и Дмитрий Данилович встревожились. Советоќвали Светлане оставить эти упражнения с сочинениями. Кляуз и без того хватает. Но Светлана рассудила по-своему. Детей надо отучать от кляуз и доно-сов. Объяснять, что хорошо в их поступках, что плохо Школьники стали обзывать Машу ябедницей. Светлана объяснила, что каждый нечаянно может поступить и не совсем пра-вильно. И на это нельзя сердиться и обзывать человека за ошибки. Маша сделала это не со зла и поняла свою оплошность. Сказки вот и басни и учат нас как нужно друг к другу относиться и никого не обижать и не огорчать.
Светлана жила чувством матери. Внушая ученикам добрые нравы, этим самым за-ботилась уже и своем нравственном здоровье и живущего в ней будущего Корина.
Вроде бы как случайно при выходе из школы встретила Светлану Марќфа Ручейная. Шла с мешочком насобиранных бутылок и увидя учительниќцу приостановилась.
— Вот и добро, — сказала. Окинула неторопливым взглядом заботлиќвой повитухи, спросила: — Ладно ли все, молодка?..
Светлана, слегка зардевшись, ответила:
— Спасибо, бабушка Марфа, все ладно.
— Вот и хорошо, оно и должно так быть. И дай-то Бог, — проговорила Марфа. И пройдя рядом посоветовала, угадывая настроение самой Светќланы: — На людях-то, с ребя-тами и побудь пока. Слово ласковое к ним и младенец твой услышит. И у самой на сердце будет веселье. Всем и покой, когда без обид-то.
Светлана пригласила бабушку Марфу заходить к ним почаще.
— Да и зайду, — отозвалась Марфа Ручейная. — Аннушке-то, покойниќце помогала. Се-стры-то Вани, да и сам он, мои руки наперво очувствовали. Им-то самим где это знать, а я вот помню и молюсь за них как за своих кровных. Дом-то ваш тоже помнит меня. К Анисьюшке и Игнатьичу часто захаживала. Так что и зайду по старой памяти и к тебе. Как не зайти.
Часто заглядывала по вечерам Прасковья Кирилловна. Пили чай, вспоќминали о жизни дома при дедушке Даниле и Анне Савельевне. И этим держался настрой покоя и уверенности в завтрашнем дне.
Марфа Ручейная обрадовала Дмитрия Даниловича, сказала, что надо ждать внука. Помнилось какие надежды возлагал дедушка Данило на Ивана. Теперь и ему хотелось верить, что с появлением нового Корина укрепиться на земле их Коринский род. Время разметало по стоќронам мужицкую крепь — опору державы. Их Мохово до наготы оголи-лось. И они, Корины, тоже как птицы из разоренного гнезда разлетелись. Но растрево-женная земля не устает взывать к себе верного пахаря, чтобы в покое быть и самой. Земля помнит своего радетеля.
Наведалась мать Светланы, Евгения Александровна. Настаивала, чтобы дочка на время родов перебиралась в город. Светлана отмалчивалась, не осознавая еще, что все скоро должно произойти. Иван и Дмитрий Данилович тоже своего мнения не высказыва-ли, полагаясь на саму Свеќтлану. В душу Светланы запали слова Марфы Ручейной, сказан-ные как бы невзначай: "Сыну твоему судьба вот и выпала родиться в доме Боќгом обере-гаемом". Это и навело Светлану на мысль отказаться от наќстояний матери переехать в го-род. Она у себя дома, а не в гостях. Когда впервые появилась в Мохове, подумалось, будто уже была когда-то здесь, все так было приятно глазу. Со временем это ощущение укреќпилось. И реку Шелекшу вроде бы видела, и на Татаровом бугре тоже бывала. Может в той, другой своей жизни, подумалось. Сказала об этом Ивану. Он объяснил это по-своему: особенные места западают сразу же, при виде их, в душу, входят в сознание. Может и во сне виделись. Бывает и такое. Чему случится в будущем, угадывается предчувствиќем, предсказывается. С дедушкой такое вот бывало. И со Стариком Соколовым Яковом Филипповичем. Светлана и впрямь вспомнила свой девический сон, как она шла по большому поив зрелого хлеба за рекой. Сон этот забылся было, но вот Иван сказал о предсказании буќдущего во сне, и он отчетливо вспомнился, будто этой ночью привиќделся. Все до мелочей и пересказала Ивану.
Мать Светланы написала, что берет отпуск и приезжает к ним. Так выходило, что не Светлану мать забирает, а наследника Кориных. Потомка вечных пахарей, берет от земли. А он должен с первым своим вздохом вобрать в себя то, чем жили его предки на этой земле. Свои раздумья Светлана вносила в записи повествования о дедушке Даниле Сын ее должен все о нем знать. Полистала тетрадку и удивилаќсь, что записала свой деви-ческий сон. Стала перечитывать, вспоминать все новой памятью. И вставила как бы за-главие к этому сну: "Явленное мне во сне". Переписала сон заново, вспоминая все уже своей новой памятью. То, что раньше она не могла вспомнить, теперь вырисовывалось явью, выплывало как видение из тумана. И она поняла, что не прежний свой сан записала, а мысли, которые навевались ей этим своим девическим сном. Они внутренним взором и увиделись, как что-то уже должное сбыться. Перечитала несколько раз свою новую заќпись, и уже не как сна, а как предсказание того, что должно сбыться.
"Я иду по широкому полю тучной хлебной нивы. На мне бело-розовое платье, буд-то я вышла из-под венца в храме. Руками раздвигаю желтые колосья пшеницы. Они сами тянутся ко мне, охватывая меня и выводя на середину поля, к оконцу родничка с прозрач-ной зеркальной водой. В озерке этом красуется белая лилия. И тут же белый голубь слета-ет над родничком и опускается на эту лилию. К удивлению моему нежный цветок даже не качнулся. Откуда ни возьмись, словно из-под земли вынырнув, появилась черная птица и взвилась над моей головой. Сдеќлала круг, зловеще каркая. Голубь кинулся на эту птицу, защищая меќня. Черная птица отлетела на левую сторону. Я порадовалась за голуќбя, поблагодарила его за храбрость и отвагу. Заметила, как лилия при этом затрепетала. Я склонилась над ней и поняла, что это она даровала голубю силу победить черную птицу. И тут же услышала впереди взывный голос: "А теперь иди к своему дому". И я пошла через поле к холму, из-под которого струился прозрачный ручеек. На холќме и был светлый дом, чем-то похожий на прежний коринский. Появился старец в белом одеянии, и пригласил меня взойти на холм и войти в сам дом. Я обрадовалась старцу, а он сказал мне: "Это твой дом, и тебе жить в нем. Ты новая душа его. Сказав это, он осенил меня креќстным знаменем и развеялся как облачко".
3
Стояли ясные сухие дни с легким утренним морозцем. Ученики Светланы разохо-тились в писании сочинений и приносили их своей учительнице. Светлана и рассматривала их вечерами, устроившись уютно возле топившейся лежанки. В какой вот вечер и зашел Старик Соколов Яков Филиппович. Передал Светлане от Марфеньки баночку морошкового ваќрения. Сказал при этом:
— Прасковья Кирилловна просила зайти в коровник перегородки попќравить. По пу-ти вот и заглянул. Марфенька и подала баночку с покќлоном. Варенье-то, сказала, и нужно тебе теперь, — присел у леќжанки, грея руки о живой огонь. С какой-то значимостью огла-дил боќроду свою и веселым взглядом окинул Светлану, проговорил: — И млаќденца вот угостишь, — поймал смущенный взгляд Светланы, вымолвил: — Слухом-то он нас и не так слышит, а живет тем, что и мы… Ягоды-то эти волшебные, и будут пользительны ему. В них живительная сиќла самой нашей земли, вроде как причастие церковное. Места-то мо-рошковые ныне сгублены, а я вот берегу такое местечко, тайно дерќжу его и собираю Бо-жью ягоду. Другим-то туда вроде как и не к чему заходить, а мне вот оно указано.
Когда зашел Старик Соколов Яков Филиппович, Светлана читала теќтрадку Сережи Матвеева, его сочинение, названное "Наши березы". Оно так и начиналось: "Росли возле окон нашего дома-избы в деревќне Анкудиново две наши березы. Мы с мамой боялись, что их кто-то другой спилит на дрова. Они ведь все время были с нами, а мы вот от них уехали в Большое село. Они бы тоже пошли за нами, если бы ходили. Встали бы опять под нашими окнами. Мама и попросила дядю Захара спилить их, пока кто-нибудь другой к ним не подобрался. А потом Тарапуня приволок их целиком, прямо с сучками к нашему дому. Дядя Захар распилил их на кряжики. Потом я стал колоть дрова и складывать их в поленницу. Взял самый толстый комлевой кряж и углядел на нем коричневые кольца. Это был счет годов жизни березы. Выходит, березы росли при дедушке и бабушке, и при их дедушке и бабушке. Они ими и береглись. А мы вот не смогли их оберечь. Анкудинова нашего не стало, будет там поле. Березы вот и просили нас с мамой, чтобы мы их забрали. Мне и захотелось два кряжика от них, чтобы думать через них о своих дедушке и бабушке, умерших вот. Кряжики поставлю в избе, они и будут вместо табуреток…"
Светлана, разговаривая с Яковом Филипповичем, держала в руках Сережину тет-радку. И захотелось прочитать Сережин рассказ еще раз вслух. Яков Филиппович слушал, не отводя глаз от тетрадки. Будто сам читал. Помолчав, вымолвил: "Вот ведь оно как бы-вает". И пережќдав что-то в себе, рассказал Светлане о Матвеевых. Отец уехал на заработ-ки. Да так и не вернулся. Где и как пропал, Богу известно. Мать осталась с сыном и ма-ленькой дочкой. Сережа теперь в доме за большего. Хозяин. И живут, как могут. Сережу похвалил, сказал:
— Вишь как парень-то рассудил: кряжики березовые о дедушке и баќбушке ему голос подают. Деревья помнят людей, коли вместе и ними вырастают. Память нашу своей тихо-стью и удлиняют. — Каким-то своќим проницательным взглядом окинул Светлану, ровно ожидая от нее чеќго-то особенного. И внутренний голос ей подсказал, что между расс-казом Сережи и ее записью своего сна, есть невысказываемая связь. И Яков Филиппович не случайно зашел именно в то время, когда она читала Сережину тетрадку. И ее что-то вот подтолкнуло рассказать Якову Филипповичу и о своем сне. Будто он ей нынче вот приснился.
— Сон вот мне, дядя Яков привиделся, — промолвила она смущенно. — Поле вот и но-вый дом на бугре. И меня в него зазывал старец в белой одежде…
— Ну-ка, ну-ка поведай, — тихо отозвался Яков Филиппович.
Светлана намеревалась было прочитать то, что записано в тетрадке, но раздумала. Записанное — это вроде и не привидевшееся. Рассказаќла и удивленно посмотрела на Якова Филипповича. дивясь и сама, выќсказала:
— А старец-то, дядя Яков, больно на вас походил. Борода сливалась с белой его одеждой, и от нее исходило свечение. Мне порой кажется, что и от вас оно исходит, будто теплые лучики тебя касаются.
Яков Филиппович как бы не расслышал последних слов Светланы о лучиках, отходящих от него. Переждал с какой-то мыслью в себе и высказал, как бы взирая что-то только видимое ему:
— Это и хорошо, старец-то в белом. Чистота Божья. И о доме, коли он ввел тебя в него, то и сбудется. Предсказание это вещее. Души предков рода Кориных в тебе и видят надежду свою. Во снах мы живем и прошлой, и будущей своей жизнью. Данило Игнатьич ниву вот эту и вымечтал для будущих Кориных. Родник чистый посреди ее — знак неисся-каемости ее. А цветок белый в роднике, это и есть ты сама. Голубь тебя и обережет, чер-ной птице ходу не дает. А дух старца-отшеќльника дом пахарей и оградит от лиха. — Погля-дел на Светлану, на ее руки, скрещенные на животе, качнул бородой и высказал, как бы открывая ей тайну: — Старец-то я и есть в прошлой своей жизни. Мне вот и подсказалось сегодня придти к тебе. Сон твой о сыне твоем. В этом доме ему родиться, а жить в том, что тебе привиделся. Это Кориным судьбой означено.
Старик Соколов Яков Филиппович ушел, оставив на столе баночку с морошкой от Марфеньки. А от себя думы Светлане о новом доме Кориќных за рекой Шелекшей, на оскверненном святом месте, очищенном от скверны Дмитрием Даниловичем, пахарем-избранником.
Вечером сидели за чаем. Светлана ощущала, что с ними за столом и ее сын… И она не может оставить тут его одного. Сказала Дмитрию Даќниловичу, что в город к матери не поедет. Сказала как старшему в доме. Дом держится всегда старшим. Это и остерегает молодых от жеќлания что-то в нем порушить.
Все сливалось в единый клубок. В этот же вечер позвонила мать. Светлана и ска-зала ей, что в город не поедет, И просила ее повремеќ нить с приездом.
4
Евгения Александровна приехала в Мохово за неделю до родов дочеќри. По настоя-нию ее Иван отвез Светлану в районную больницу. Мать осталась там при ней.
Родился сын, как и предполагала Марфа Ручейная. На четвертый день Евгения Александровна попросила Ивана приехать за ними, уже за троими. Так в коринском доме появилась новая жизнь. Пришла Марфа Руќчейная. Тайно окропила мать и младенца свя-той водой. Сказала, что бы поменьше смотрели на него. На некрещеного младенца иной взгляд может навлечь и недуг. Передала крестик, сотворила молитву охранќную от порчи и сглаза. Евгения Александровна, увидев крестик на младенце не удивилась. Сказала до-чери:
— Ты ведь у нас не крещеная. Вот церковь у нас открылась. Приеќдешь с сыном, с сыном и примите крещение.
Светлана, растроганная, обняла мать, просветленно всплакнула, сказала:
— Я люблю тебя, мама. И Данилко, внук твой будет тебя любить. А дом наш здесь, в Мохове. Это еще в девичьем сне мне вещано. Будто тут когда-то я уже жила. И сыну судьбой жить на этой земле означено.
— Ну и благословит тебя Бог, доча, — ответила как-то уже смиренќно Евгения Алек-сандровна. — И на меня тут у вас умиление нашло.
Дмитрий Данилович не знал, как радоваться. Новый человек, младеќнец Корин, го-лос в доме подает. Вспомнил, как мать рассказывала о переживании дедушки Игната, ко-гда появился на свет он сам, Митя. Деда вот не подвел, и Данилка его, дедушку Дмитрия, не подведет. Дедушка Игнат был болен, когда родился Дмитрий. Сказал матери своеќго внука: "Ну вот, Анисьюшка, Божья милость на меня нашла. Радость ты мне принесла. Смертушка-то и не страшна, — слезу утер в старчесќком умилении. — Душой перейду в дере-вья в овиннике, ими и буду на вас всех глядеть. Радость своего отца, дедушки Данила при рождении Ивана, Дмитрий Данилович и сам переживал. Подсказал имя внуку в честь сородича, Ивана Дмитрича, одним из первых вписанных в коринский поминальник. И теперь вот появился Данило Иваныч в честь другого сородича. Опора большого мира — семья. Корины и держат ее как родниковую воду земля.
Евгения Александровна осталась при Свете на весь свой отпуск. Взяќла все в доме в свои руки, внося в него городской порядок. Пыталась было отговорить наречь внука Да-нилом. Но дочь, теперь уже Корина, урезонила мать. "Данило Иваныч — родовое имя Ко-риных. Данилы и Иваќны тут с супостатами бились за свою волю. Имя былинное.
Дмитрий Данилович ни в чем не противился сватье. Евгения Алексанќдровна невз-любила это слава "сватья", и он называл ее по имени и отчеству. В душе хвалил Светлану, что не больно поддавалась городсќким порядкам. Умница наша, говорил о ней. И все же переживал, что не будет уже в доме того, как было при Анне. Вместо лубяной зыбки на очепе — рессорная коляска. Данилка в ней и барахтался. То и дело глядели на часы, когда его кормить, когда спать укладывать. Часы у Кориных — сама природа: солнце, тени, свое чутье времени. Питание — молока парного вдоволь, когда малый отнимается от груди. А подрасќтет дитя — лакомство для него выдернутая морковка из грядки, брюкќва, репка, сорванный огурчик, помидор, яблоко. Зимой тоже все свое, заготовленное впрок. Грибы, ягоды лесные и огородные. Но что делать, новые деньки, новые игры. Одно беспокоило, чтобы чрезмерное ублажеќние парня, не убило в нем любопытства, упорства самого узнавать "почем фунт лиха". Если в детстве не залюбуешься травинкой — трудно привиться радованию всем живым вокруг тебя: растущим, бегающим, плаќвающим, ползающим, летающим. Все живет своей жизнью, лучи солнца, ветер, туман, дождь — у них тоже как бы свою жизнь, ты от них завиќсишь… Но эти опасения Дмитрий Данилович глушил в себе. Светлана с Иваном — не мы с Анной. В них, как вот сказал Старик Соколов Яков Филиппович, вошли новые души. Время такое подошло обновляться че-ловеку через свои души.
В раздумной грусти сама собой подступала тягость необъяснимая. Сватья уехала, а ему все виделось ее присутствие в доме. Помогал Светлане, но это было как бы не то, что самому хотелось сделать для внука. Все чаще в мыслях стала приближаться Татьяна. Смерть Анны отдалила было их друг от друга. Стеснялся встрече. Рождение Данилки за-ставило Дмитрия Даниловича по-иному взглянуть и на себя. В Татьяне виделось что-то Аннино. Анны сейчас и не хватало в доме. И прежде всего Данилке. Внуку был нужен взгляд бабушки, ее слово, ее руки, ласка природная коринская, идущая от всего, к чему ты причастен. И того таинственного осознания, что в крестьянском доме живет и бережет в тебе добрый хозяин, хранитель очага — домовой.
Заходила Марфа Ручейная, наведывала нового Корина. И странное дело, Данилко на ее голос поворачивал головку и улыбался, как улыбался бы бабушке Анне.
— Ты, милая, сама-то с ним побольше разговаривай, не гляди, что малый, невнятен, — подсказывала Марфа Светлане. — Песенку спой и скаќзочку проворкуй как птичка птенчикам своим. Ответится им на твое слоќво опосля. Смышленость от начала с ростом приходит. Говор ласковый тому в помощь. Одного меньше оставляй. Отцово и дедово слово ему тоќже надобно слышать. К миру людскому пусть так с пеленок и привыкает, чтобы его опосля не бояться.