- Среднего роста. Худощавый, лицо продолговатое, красивое. Светлый, синеглазый.
- Вставных зубов или коронок не имел?
- Нет. Зубы красивые, ровные.
- После того как выписались с детьми из больницы и сдали их в Дом ребенка, вы возвратились в общежитие?
- Конечно.
- А как объяснили девчатам, с которыми жили в одной комнате, куда подевали детей? Ведь они знали, что вы легли в больницу рожать?
- Знали. Я им соврала, сказала, что ребенок, один, был недоношенным, родился квелым и через несколько дней умер.
- Они вас не приходили навещать в больницу?
- Нет, я им не разрешила.
- Значит, они вам поверили?
- Повесили.
- Фамилии и адреса их помните?
- Фамилии помню. Одна - Елена Григорьевна Приходько, другая - Екатерина Васильевна Шкребтий. Адреса забыла. Знаю, что обе из Одесской области. Еще помню - Елена дружила с солдатом Сашей Ивановым, из той же части, что и Малинин. Где сейчас те девочки, не знаю.
- Скажите, пожалуйста, за эти годы вы хоть раз вспоминали о тех своих детях? Где они? Что с ними?
Ответила не сразу. Низко склонила голову, всхлипнула.
- Думала, вспоминала. Не раз. И сейчас вспоминаю, мучит совесть. Но сами понимаете мое положение...
Евгений посочувствовал ей:
- Понимаю. Двое вас, безрассудных, мучитесь теперь совестью. Да вам легче, а у той, другой, беда.
Унгур вопросительно посмотрела на него.
- Что с ней? Скажите.
Я взглянул на Евгения: скажет или нет?
Рассказал. Всю драматическую историю Ирины Гай.
Унгур слушала внимательно, время от времени смахивая с глаз слезы. А когда Евгений закончил, спросила: не может ли она чем-то помочь той бедной женщине?
- Вы уже ей помогли своим признанием, - ответил Евгений. - Больше ничего не надо.
Она вытерла глаза, вздохнула и снова взглянула на Евгения:
- А дети как? Они ничего об этом не знают?
- Не знают, - ответил Евгений. - Просто переживают за мать очень, любят ее.
- Как бы хоть издали увидеть их? Так хочется, - едва слышно прошептала Унгур.
Евгений сказал, что делать этого не следует, пускай все будет так, как было до сих пор, и поблагодарил ее за беседу.
Тяжело поднялась женщина с краешка дивана, поправила на голове косынку.
- Мне можно идти?
- Можно, - кивнул Евгений.
Дошла до дверей, взялась за ручку, оглянулась.
- Разрешите вас попросить? - обратилась к Евгению.
- Пожалуйста.
Облизнула языком пересохшие губы.
- Вы, конечно, увидите Ирину. Передайте ей от меня большую благодарность. За детей. Пожелайте доброго здоровья и всего наилучшего. Думаю, суд будет к ней справедливым. До свидания. - Рывком открыла дверь и вышла.
Я стоял посередине комнаты, тронутый последними словами этой женщины, и думал, какой тяжелый камень унесла она в душе после нашего разговора. И будет нести еще долго. До конца жизни.
9
Через два дня мы были в селе Маяки и встретились с Сергеем Малининым. Работал он в местном совхозе механиком, был женат, имел детей. Годы, конечно, уже наложили на него свой отпечаток, но выглядел еще молодцевато, имел приятный мягкий голос, говорил быстро, бодро. Такие говоруны нравятся женщинам. Но когда Евгений спросил его, помнит ли он Софию Георгице, куда и подевалась его бодрость: сразу сник, лицо посерело.
- Что, подала на алименты? - спросил с тревогой.
Евгений рассмеялся.
- Не беспокойтесь, это вам не грозит. Дети уже взрослые.
- Почему дети? - удивился Малинин.
- Разве вы не знаете, что София Георгице родила от вас двойню, мальчика и девочку? - спросил Евгений.
- Не знал. Я думал - один ребенок.
Евгений продолжал допрос.
- Вы советовали Георгице сделать аборт, когда она сказала вам, что беременна?
- Советовал.