— Учится в колледже. Любитель японской борьбы.
— Дзю-до? Кто его тренирует? Томонага?
— Так точно. Два раза в неделю.
— Он большой мастер, этот Томонага. В университете он тоже ведет занятия. — Бристоу покачал головой. — Расскажи-ка мне про самолет. Как им удалось его поджечь?
— Это довольно трудно установить, сэр. Никаких следов не осталось, все сгорело дотла. Но скорее всего им удалось запихнуть под фюзеляж тюк ваты, пропитанный бензином. А потом все вспыхнуло от одной спички.
— От спички, ты полагаешь? У них не могло быть взрывателей?
— Боюсь сказать, сэр.
— Сколько их было?
— Обнаружены следы двоих.
Бристоу уселся за стол и принялся раскуривать трубку.
— Как выглядят следы?
— Теннисные туфли.
— Гм-м, не очень густо.
— Так точно, сэр.
— И все-таки нам ясно, что они заранее изучили расположение аэродрома и знали, что со стороны реки нет охраны. Им еще накануне стало известно, что самолет прилетел. Кто мог видеть, как он приземлился?
— Очень многие, сэр, несмотря на то, что аэродром в десяти милях от города. В наших местах самолеты в диковинку.
— Значит, им хватило нескольких часов, чтобы получить сведения о вынужденной посадке самолета и послать поджигателей. Что за самолет?
— Простите, сэр?
— Я спрашиваю, какой марки самолет?
— «Вапити»[37]. Из тринадцатой разведывательной эскадрильи.
— Так. Есть какие-нибудь версии?
Сержант Пирс смущенно заерзал на стуле, услышав нотки недовольства в голосе начальника.
— Видите ли, сэр… — начал он, — возможно, это пустой номер, но я допросил всех служащих гостиницы Грейфорта, где остановился пилот. Так, больше для проформы. Хотелось проверить, не подслушал ли кто-нибудь из них разговор пилота с офицерами, а потом, возможно, разболтал на базаре.
— Скорее офицеры сами проговорились за выпивкой в клубе, — заметил Бристоу с усмешкой.
Этого было достаточно, чтобы ободрить сержанта. Пирс продолжал:
— Служащие гостиницы, разумеется, все, как один, отрицают, что знали о самолете. Притворяются, что не понимают по-английски. Но большинство, по-моему, понимает.
— Еще бы, — подтвердил Бристоу. — Но попробуй заставь их признаться в этом.
— Лицо одного из служащих показалось мне знакомым, — рассказывал Пирс. — Сначала я не мог вспомнить, где его видел, но потом мне пришло в голову, что это было два дня назад в чайной. Он торчал там с парнем по имени Ахмад-хан. Я как раз зашел выпить чашку чаю, когда они явились, два дружка-приятеля.
— Что-нибудь есть у нас на этого Ахмада? — обратился Бристоу к старшему инспектору Майсуру.
— Нет, сэр. Боюсь, что этот путь нас никуда не приведет. Тупик.
— Вот и я сомневался, стоит ли упоминать об этом. Между прочим, тот парень — Ахмад — член Клуба Ханумана. Я видел, как он туда входил.
— Готов согласиться с вами, Мансур, но полной уверенности у меня нет, — усомнился Бристоу. — Быть может, это и не тупик. Что бы вы предложили предпринять, Пирс?
— С вашего разрешения, сэр, я пригласил бы того официанта для подробного допроса.
Бристоу улыбнулся сержанту.
— Хорошо, вызовите его, — сказал он. — Но, смотрите, не перестарайтесь с этим… допросом. Армейские офицеры знать не желают, с какими трудностями сталкиваемся мы в этой стране. Или считают их неизбежными, что ли. Но стоит им заметить синяк на физиономии у слуги, неприятностей не оберешься. И потом у некоторых из них связи — до самого губернатора дойдут. Но мы будем предусмотрительны. Я на вас полагаюсь — вы не… перейдете границы, надеюсь?
Сержант Пирс осклабился. Его бульдожья физиономия зарумянилась от не испытанного до сих пор удовольствия — почти интимного доверия начальства.
— Будьте спокойны, сэр, — заверил он Бристоу, — я прослежу, чтоб не было причин для жалоб, — никаких синяков!
— А вас, Мансур, — Бристоу повернулся к старшему инспектору, — я прошу дать указание местной полиции: пусть установят круглосуточный пост у Клуба Ханумана. На случай, если это все-таки не тупик.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Мансур.
Как ни подробны были письма Хафиз-хана, они все-таки не подготовили Шафи к готовящимся переменам. По правде говоря, Шафи никогда не был высокого мнения о личных достоинствах Хафиз-хана, но ему и в голову не приходило высказать свою неудовлетворенность открыто. Хафиз всегда был человеком неуравновешенным, и все об этом знали. Последний свой тюремный срок он фактически отбыл в психиатрической лечебнице.
Однако при всем том Хафиз был одним из руководителей движения и зачинателей борьбы за свободу. К тому же человек он чрезвычайно ранимый. Очень важно не дать ему повода к нападкам. Шафи пригласил Хафиза выступить на субботнем собрании Клуба. Но Хафиз отказался. Значит, он хочет поговорить с Шафи с глазу на глаз.
Шафи принял его в своей комнатушке-голубятне, примостившейся под крышей одного из домов на узкой улочке позади Пешаварских ворот. Из окна открывался вид на задний двор базара. В этой тихой обители вот уже два часа они вели серьезные переговоры. Ночь задыхалась от предмуссонной жары. Стекло керосиновой лампы покрылось толстым слоем копоти, но ни тот, ни другой не догадывались уменьшить огонь. Угощение, которое Шафи, знавший тонкий вкус своего гостя, приготовил на чистом топленом масле, стыло в тарелках на подоконнике, распространяя заманчивые запахи. Зато бутылка виски «Девар» была почти пуста.
Теперь они молчат. Хафиз выглядит коротышкой, лицо его образует нечто вроде треугольника, сужающегося к маленькому рту, уши торчат почти над головой. Он склонился к Шафи и внимательно наблюдает, как тот читает вырезки из газет: «Доои», «Тридент», «Аваз», «Салах», «Сабах»[38]. Все эти вырезки, подчеркнутые и обведенные цветными карандашами, Хафиз привез с собой. Долго еще в комнатушке стоит тишина, нарушаемая только шелестом газетной бумаги в руках Шафи. К концу чтения лицо его мрачнеет. Наконец он откладывает последнюю вырезку…
Только тогда Хафиз нарушает молчание.
— Ну как, ты согласен со мной?
Шафи отвел глаза.
— Не знаю, — сказал он. — Все это не очень-то убедительно, — он показал на пачку газетных статей. — Слишком много путаницы, чтобы можно было считать это новой теорией.
— Ты меня удивляешь! — воскликнул Хафиз. Пронизывающий взгляд его маленьких бусинок-глаз буравил лицо Шафи. — Для того ли в былые времена мы завоевали эту страну и правили ею, чтобы теперь жить здесь, как граждане второго сорта, как рабы индусов?! Именно так будет, если мы не откликнемся на этот зов и не поднимемся на борьбу.
— Чей зов? Джинны? Ты что, вступил в Лигу?