— И не тащи за собой много народа, — предостерег Мансур. — А то заподозрят, что тебя предупредили. Кто знает, могут добраться и до меня. Те, кто привык заходить в Клуб, должны быть там и когда… когда это произойдет.
— Все будет в порядке, — пообещал Шафи.
Когда он возвратился в комнату, головная боль и тошнота уже прошли. Он больше не чувствовал слабости.
Придется основательно поразмыслить. Надо ведь решать, кого спасти, кем пожертвовать.
Шафи сидел в раздумье над кипой бумаг, оставленных Хафизом. Он брал их одну за другой и читал, всматриваясь в строки, едва различимые при свете коптившей лампы. Он читал до тех самых пор, пока где-то внизу под ним, на базарном дворе, не закричали петухи. Тогда он встал, погасил лампу и вышел на комнаты, даже не оглянувшись.
Только гораздо позже, в переполненном вагоне третьего класса поезда «Синдский почтовый», Шафи попытался обдумать все происшедшее за последние двенадцать часом. Он был вполне удовлетворен тем, что успел предпринять. Предупредил почти всех Борцов Свободы. Остальные были принесены в жертву. Семь человек из числа самых лучших. Нет, даже восемь. Но выхода не было.
И вдруг ему пришло на ум, что все, кто окажется сегодня в Клубе во время налета полиции, — индусы. Ни одного мусульманина не будет среди них. Это совпадение долго еще тревожило Шафи, но даже самому себе он никогда не признался бы, что оно как-то связано с визитом Хафиза или с газетными вырезками, которые тот оставил.
«На-джана кидхар адж мери нао чали-ре», — напевала Сундари, вышивая на черном шелковом платке инициалы Деби-даяла.
«Песня в лодке» всегда ободряла ее. «Сегодня я не знаю, куда плывет моя лодка», — пелось в песне. Не знала и Сундари. Мать сказала, что сегодня вечером к ним в дом придет человек, которому обещана ее рука.
«Чали-ре, чали-ре, мери нао чали-ре», — Сундари повторяла припев и представляла себе, как она плывет в лодке по широкой, залитой солнечным светом реке. Течение несет лодку неведомо куда…
Молодого человека, который собирался в тот вечер навестить свою нареченную, звали Гопал Чандидар. Конечно, Сундари слышала о семействе Чандидаров, родители часто упоминали о них. Чандидары входили в число тридцати семи первых фамилий Индии, Гопал приходился племянником магарани[42] Бегвада. Говорили, что он учился в Англии и получил выгодную должность в британской фирме.
С фотографии, которую показала ей мать, на Сундари смотрел кудрявый юноша с приятными, хотя несколько крупными чертами лица и массивным подбородком. Впрочем, последнее, может быть, показалось Сундари, потому что образцом мужской красоты для нее всегда служило тонкое, нервное, словно высеченное резцом скульптора, лицо ее брата.
— Очень родовитая семья, — сказала ей мать. — И влиятельная. У старого магараджи Бегвада, говорят, было не меньше двадцати лакхов[43], когда его сын женился. Его жена — нынешняя магарани. Она из семьи Чандидаров. Само собой ясно, что Гопал получит хорошее наследство, хотя он третий сын. Ты счастливая девушка. Он уже отказался от многих возможностей, от девушек из прекрасных семейств. Даже дочь Ядава была отвергнута.
— Дочь Ядава родилась под знаком Марса, — сказала Сундари, — об этом все знают. Ее отвергли еще несколько семей.
— Кто в наши времена тревожится о гороскопах? — усмехнулась мать. — Надень-ка лучше одно из моих жемчужных ожерелий. А какое сари ты выберешь?
— Не знаю, — ответила Сундари.
Она и вправду не знала, что надеть. Знала только, что ее считают счастливой девушкой. Ей было светло, и весело, и совсем легко, но она никак не могла собраться с мыслями, сосредоточиться. Как хотелось ей поделиться всем этим с кем-нибудь. С кем-нибудь близким. Сундари никогда не казалось странным, что жениха ей выбирают родители. В школе и в колледже девушки часто говорили о браках по любви. Но это был удел самых смелых. Остальных ждал традиционный обряд сватовства, подготовленного родителями.
Удачно ли сложится ее жизнь? Полюбит ли она когда-нибудь своего мужа?
Кому же довериться? Она почти сердилась на Деби-даяла. Вечно его нет дома! Все свободное время он проводит в своем нелепом гимнастическом зале, да и дома постоянно делает какие-то упражнения и разучивает перед зеркалом приемы дзю-до. Сколько раз Сундари видела, как брат сидит на балконе, читает книгу и одновременно ритмично ударяет ребром ладони по перилам.
С болью и нежностью следила Сундари за тем, как Деби старается стать сильным и ловким. Для нее и теперь он оставался нуждающимся в помощи малышом, с добрыми, как у маленького щенка, глазами, мягкими, нежными ручонками.
Теперь он перерос сестру, и руки его стали крепкими, как ветви тика, тело, прежде щуплое, — мускулистым, лицо, еще недавно круглое, с детски наивными глазами, приобрело отчетливые черты. Глаза смотрели дерзко, с каким-то воодушевлением. «Словно у испанской кинозвезды или у тореадора», — думала Сундари. Все его движения, раньше неуклюжие, стали грациозными. Даже походка напоминала бесшумные шаги подкрадывающейся пантеры.
Привыкнув всех сравнивать с Деби, Сундари с опаской поглядывала на принесенную матерью фотографию. Впрочем, она пришла к заключению, что жених тоже красив, только иной красотой — более грубой, земной и мужественной. Она вышила последний платок и откусила нитку. Шесть новеньких черных шелковых платков с изящно вышитой монограммой будут Деби приятным сюрпризом. Теперь Сундари оставалось только мечтать о юноше, который придет вечером повидаться с нею. Как скучно это звучит — «повидаться»! Тем более что женихи приходят «повидаться», когда решение уже окончательно принято.
Замужество? Что это такое? Всегда ли оно означает счастье, всегда ли с ним приходит любовь? Разве можно знать об этом заранее? Эта мысль неожиданно поразила ее.
Но индуистское воспитание Сундари давало себя знать. Девушка должна слепо верить родителям, только они знают, что хорошо, а что плохо для нее, только они могут найти ей подходящую партию.
Она была слишком взволнована, чтобы сидеть без дела. Однако помочь матери с приготовлениями — значило бы проявить явную заинтересованность. Сундари взяла платки, встала и хотела уже выйти из комнаты, но тут встрепенулась и увязалась за хозяйкой Спиндл, любимая такса Деби-даяла, которая, казалось, крепко спала у нее в ногах. Мимо бронзовых фигур, застывших в самых различных позах на постаментах, девушка отправилась в комнату Деби, находившуюся в другом конце дома. Спиндл не отставала от нее. Войдя в комнату, Сундари аккуратно положила платки на туалетный столик Деби, напротив зеркала, чтобы он не мог их не заметить.
Сундари любила осматривать комнату брата. Оба окна были широко открыты. Она знала, что Деби днем и ночью не закрывает окон. По ночам он иногда даже удирает из дому, выпрыгивая через окно на площадку для бадминтона. Никто в доме, кроме Сундари, об этом не знает. Брат доверился только ей. Сейчас солнечные лучи, заливавшие комнату, образовали на сером тканом ковре две широких параллельных полосы, оттенявших мужской, суровый характер всей обстановки: черно-белые полосатые занавески ручной работы, тяжелые стулья неполированного палисандрового дерева, массивное кожаное кресло на балконе, бронзовый бюст Шиваджи, на стенах фотографии спортсменов, борцов, дзюдоистов. «Ни одного женского портрета, — подумала Сундари, — кроме нашей с мамой карточки». Как ни странно, но и фотографии отца в комнате Деби она не увидела.
И книги… книги на высоких, грубо сколоченных полках. Странные книги читает Деби. Она подошла к полке: жизнеописания Гарибальди, Теренция, Мак-Суинея, Типпу Султана, Шиваджи, Саваркара, Наполеона, Вашингтона, Линкольна, Бута[44]. Другая серия книг показалась ей еще интереснее — все они были посвящены спорту: «Миля за четыре минуты», «Искусство дзю-до» Шинкавы, книги о борьбе, о бое без оружия Мюллера. Как странно выглядели все эти скучные книги и подчеркнуто суровая обстановка в комнате такого красавчика, как Деби!
Сундари лениво скользила взглядом по полкам, раздумывая, что бы ей взять почитать. Номад, Селоуз, Левисон, Сандерсон, Данбар-Брандер и сочинения других писателей об охоте на хищников. Потом она наткнулась на биографию Альфреда Нобеля, рядом в беспорядке валялись охотничьи ежегодники и наставления для изучающих разные виды оружия: пулеметы, винтовки, пистолеты.
Наконец она нашла что-то знакомое — «Унесенные ветром» Маргарет Митчел. Сундари уже читала эту книгу, но такие вещи она любила перечитывать. Она взяла с полки этот роман, как нельзя более отвечавший ее настроению.
В углублении, которое образовалось на полке, когда она вытащила книгу, Сундари увидела плоскую квадратную коробочку с яркой синей этикеткой. Контрацептивы? Ей стало стыдно за брата. За всем этим кажущимся благородством и чистотой? Но почему же стыдно? Он ведь стал мужчиной, зрелым, красивым. Должен же он когда-нибудь узнать… А может быть, там неприличные открытки? Или какие-нибудь возбуждающие пилюли? Она строила разные догадки. Но секс и Деби? Женщины? Это так не идет ему.
Собака, подняв морду, смотрела на Сундари, словно обвиняла ее в чем-то. И все-таки она должна заглянуть в коробочку, хотя и совестно лезть в секреты брата. Как бы сама она рассердилась, если бы Деби прокрался в ее комнату и вытащил письма одного юноши из колледжа — те самые письма, которые она с оскорбленным видом распечатывала, но хранила и перечитывала!
Сундари вытащила коробочку из углубления. Надпись на этикетке — «Нобель» — ни о чем ей не говорила. Она открыла крышку и увидела стержни из белого металла, каждый не толще сигареты, длиною около двух дюймов, с одного конца не запаянные. Еще раз взглянув на этикетку, она заметила надпись мелким шрифтом под словом «Нобель»: «Детонаторы».
Только теперь Сундари начала догадываться. Руки ее дрожали, лицо пылало, она почувствовала внезапную слабость. Осторожно положив коробочку на пол, она отодвинула другие книги, стоявшие рядом с той, которую она сняла. Обнаружились два свертка. из желтой вощеной бумаги длиной дюймов в восемь и толщиной с руку. «Взрывчатая смесь, — гласила этикетка, — концентрация 90 %».
Пораженная, растерянная Сундари опустилась на жесткую кровать Деби. Она вспомнила, как отец возмущался кражей со склада детонаторов и взрывчатки. Так вот оно что! Все это утащил Деби и спрятал здесь. Сундари не забыла тревожных слов отца: «Я боюсь только одного — как бы взрывчатка не попала в руки террористов, тех, кто разрушает мосты и портит рельсы».
Значит, он связан с этими людьми? Деби, ее младший братишка с мягкими руками, с преданным, взволнованным взглядом? Неужели для этого выскальзывает он по ночам из своей комнаты?
Брат и сестра были всегда очень близки, и все же он не открыл ей свою тайну, не посоветовался с нею. В их детских играх верховодила Сундари. Он следил за ней взглядом — как поступить? Малышом он любил забираться к ней под одеяло, жалуясь, что в одиночестве его обступают странные ночные тени. Сундари вспомнила, как однажды Деби порезал палец, и ей пришлось перевязывать рану, а он чуть было не упал в обморок от одного вида крови. А какой рев он поднял, когда мистер Мюллер собирался утопить щенка! Или как испугался, чуть не прыгнув на муравейник, который неожиданно вырос на площадке для бадминтона!
А теперь, оказывается, он умеет обращаться с детонаторами и динамитом и взрывать мосты!
Внизу в гостиной часы пробили десять раз. Сундари положила детонаторы и взрывчатку на прежнее место и аккуратно расставила книги.
Потом она взяла платки и вышла из комнаты. Ей уже не хотелось, чтобы Деби догадался о ее посещении. Она даже забыла, о чем думала, отправляясь сюда. Впрочем, конечно же, о Гопале Чандидаре, молодом человеке, предназначавшемся ей в мужья. Но теперь ее мысли занимало совсем другое. Она должна выяснить, в какие дела замешан Деби. Сестра имеет на это право. Сколько раз приходилось ей брать на себя вину за его детские выходки! Быть может, она снова выручит его, укроет от беды?
На обратном пути к себе в комнату Сундари уже не напевала и не раздумывала о том, какое сари надеть к вечеру.
Деван-бахадур Текчанд стоял у окна своей спальни и нервно поглядывал то на часы, то во двор, где долговязый бородатый шофер и безукоризненной белой униформе старательно протирал пыльной тряпкой капот «бьюика». Супруга Текчанда, одетая в белоснежное, отделанное золотым шитьем сари, уже украсившая себя жемчугом, довершала последние штрихи туалета.
— Другое орежелье я отдала Сундари, — сказала она.
Он что-то рассеянно пробурчал и снова взглянул на часы.
— Честное слово, ты меньше нервничал даже в тот день, когда впервые пришел ко мне, — заметила она.
Текчанд ласково посмотрел на жену.
— Этот визит, пожалуй, важнее. — И добавил, чтобы она не обиделась: — У нас с тобой было по-другому. Я уже давно знал, что женюсь на тебе. Задолго до первой встречи, как только увидел фотографию…
— Еще бы, ты раздумывал целую вечность, — вздохнула она.
В волосы она вплела гирлянду белых цветов. Палла ее сари была еще опущена, чоли[45] не застегнута. Шелк плотно облегал спину. В зеркале, стоявшем на туалетном столике, ему была видна ее грудь, слегка вздрагивающая под тонкой материей. «Словно плод, — подумал он, — нежный и спелый плод под легким прозрачным покровом». Жена его была по-прежнему привлекательна, она сохранила гладкую кожу, упругое, трепетное тело. «Сегодня она просто очаровательна, — подумал Текчанд. — Волнение, ожидание только красят ее».
— Жених придет к твоей дочери, а не к тебе, — произнес он вслух, — в противном случае я мог бы не волноваться!