— Примерно в двух милях отсюда, сэр, — ответил Гьян. — Полчаса туда, полчаса обратно. Час или немного больше в оба конца.
— Уйма времени! — сказал молодой голос. — Ну, отправляйтесь. И скорее назад, мы не можем торчать тут слишком долго. Кстати, сколько их там народу?
— Я не знаю, сэр. Мистер Маллиган сказал, что должны собраться шестнадцать человек, но, когда я уходил, было только восемь.
— Это бы еще ничего. Посоветуйте им поспешить и бросить там все барахло. А куда это вы запропастились? Первый сигнал мы дали час назад.
— Должно быть, я пропустил первый сигнал, — признался Гьян.
— Продрыхли, будь я проклят! — сказал молодой голос.
Гьян вскарабкался на холм, держа путь к лесному бунгало. Он оставил их вечером, когда к Маллигану и Большому Рамоши присоединились лишь шестеро. Хотел бы он знать, сколько их стало теперь. Он бежал всю дорогу, только изредка переходя на шаг, чтобы перевести дух.
Лесное бунгало выглядело неестественно белым в лунном свете, и около него стояла неестественная тишина. Подойдя к участку, он испытал чувство непонятного страха. Гьян остановился, хотя сам не понимал, что заставило его остановиться. Он протяжно свистнул.
Никто не ответил ему, хотя он видел человека, который стоял, пригнувшись, около одного из столбов веранды. Судя по его неподвижной позе, это был часовой с винтовкой. Гьян постарался подавить страх, ведь он должен торопиться.
— Они пришли! Приплыл катер! — закричал Гьян, отбросив всякую осторожность. — Просили поторопиться!
Гьян услышал только, как дрожит его голос, но никто в доме даже не шелохнулся. Он вытащил нож и двинулся к хижине, согнувшись, изготовившись к прыжку.
Надо было во что бы то ни стало победить охвативший его страх, унять дрожь. Он поднялся по ступенькам. Фигуру человека на веранде можно было теперь различить с полной отчетливостью. Это был Большой Рамоши. Еще не дотронувшись до него, Гьян понял, что Рамоши Гхасита мертв. Он наклонился к столбу только потому, что его привязали к нему за руки. Его закололи штыком, сколько ран ему нанесли, трудно было сказать. Во всяком случае, живот его был вспорот, вывалившиеся кишки блестели в лунном свете. «Должно быть, он долго промучился», — подумал Гьян, глядя на мертвеца. Потом он с ужасом обнаружил, что внутренности мертвого Рамоши облепили сотни белых муравьев, а за ними ползут новые и новые толпы, ожидающие своей очереди.
Гьян повернулся и вошел в дом. Он заглядывал во все комнаты и громко звал Маллигана. Но Маллигана и всех англичан след простыл. Должно быть, их взяли в плен, чтобы превратить в живые чучела для обучения солдат штыковому бою. Гьян сбежал с лестницы и, не оборачиваясь, бросился прочь. Но у края поляны он внезапно остановился, вспомнив о чем-то.
Мгновение он колебался. Затем возвратился к бунгало, по-прежнему сжимая в руке нож. Тело Рамоши застыло у столба, голова опрокинулась, шея прогнулась. Гьян, ловко орудуя ножом, нащупал кхобри. Он без труда нашел монеты и вытащил их одну за другой. Они были липкими и тускло мерцали при свете луны.
Гьян не стал считать соверены. Он оторвал кусок материи от рубахи Рамоши, завернул монеты, сделал мешочек и привязал его к поясу. Потом он вытер руки о рубаху мертвеца, но все равно они оставались липкими от крови. Он почувствовал, как что-то копошится у его ног, — светящаяся ценочка муравьев подбиралась к его правой лодыжке. Гьян отряхнул их с себя и покинул бунгало. На поляне он снова замешкался и бросил последний взгляд на Рамоши. Казалось, мертвец насмешливо глядит ему вслед. Потом отстегнул от пояса ракетницу и в ярости швырнул ее по направлению к бунгало.
— Какая-то дьявольская путаница! — произнес человек с хриплым голосом.
— Гибель времени прошло, — сказал другой.
— Чего мы теперь-то ждем? — спросил третий, помоложе. — Залезайте, дьявол вас дери, не торчать же тут всю ночь.
У Гьяна тряслись колени. Ему пришлось сжать кулаки, чтобы унять дрожь в руках. Двое толкали лодку до тех пор, пока она сползла с песка. Они подождали, когда третий прыгнет в нее, а потом уселись сами. Всплеск весел встревожил ночную тишину. Луна садилась за пальмы.
Через шесть суток, поздно вечером, эсминец вошел в Мадрасскую гавань. Вокруг него суетились катамараны и утлые рыбацкие лодочки. На эсминце прибыло около двухсот эвакуированных — мужчины, женщины, дети из Сингапура, Рангуна, Пенанга. Никто не задал Гьяну ни единого вопроса. Когда они подошли к причалу, он спрыгнул на берег одним из первых. Никто не обратил на него внимания, никто не остановил его.
Как мечтал он об этом часе, как часто представлял себе его. Вернувшись в Индию за десять лет до того, как кончился срок, обозначенный в приговоре, Гьян предпочел бы, чтобы ему не задавали лишних вопросов. Тюрьмой он был сыт по горло. Но сейчас его вполне могли бы швырнуть в индийскую тюрьму и заставить отбыть наказание до конца. Британцы строги, но справедливы, у них не дрогнет рука засадить его снова. Тут уж некому будет прийти Гьяну на помощь и объяснить, что Маллиган-сахиб обещал сократить ему срок в благодарность за важные услуги… Интересно, что с Маллиганом…
Новые хозяева Андаманских островов ничего не делали наполовину и времени не теряли. В первый же день, когда граждане Порт-Блэра еще не успели отпраздновать свое освобождение, японцы приступили к делу. По приказу полковника Ямаки было объявлено постоянное военное положение. Районы города было велено отгородить один от другого, никто не имел права покидать свой сектор под угрозой смерти.
Жители были поделены на две категории; всех известных своими симпатиями к англичанам засадили в тюрьму, остальных загнали в трудовые лагеря. Через три дня началось строительство аэродрома.
Все, что напоминало о британском правлении, безжалостно уничтожалось. Старые английские газеты, книги, журналы решено было предать огню. Огромные бумажные горы были сложены для этой цели на базарной площади. Радиоприемники были конфискованы. Горожан предупредили, что распространители слухов и сторонники англичан подлежат публичной казни.
«Подлежат казни! Подлежат!» — это звучало теперь на каждом шагу.
Ямаки до такой степени смахивал на японский вариант Маллигана, что казалось, он специально найден среди тысяч других и послан на острова. В этом видели еще одно проявление японской дотошности. Ямаки носился повсюду в маленькой офицерской машине с национальным флагом на капоте и вершил правосудие победителей. Скоро он стал самым страшным человеком на островах.
В тюрьме появились комиссии, составленные из японцев, знающих английский язык, и углубились в изучение папок с личными делами. Они и с собой привезли разные материалы: какие-то черные, белые и серые списки. Сортировка обитателей тюрьмы заняла довольно много времени. У каждого взяли отпечатки пальцев, устраивались бесконечные построения и поверки. Неоднократно всплывало одно имя: Гьян Талвар, всем известный помощник англичан, подручный Патрика Маллигана. Потом комиссии возвратились в Рангун, захватив с собой некоторые документы. Остальное было приказано сжечь под строгим наблюдением начальства. Ямаки велел организовать уничтожение бумаг в тюремном крематории. Он объявил также, что лицу, сообщившему сведения, способствующие поимке Гьяна Талвара, будет выдано вознаграждение в пять тысяч военных иен. Тех же, кто предоставит убежище означенному лицу или скроет какие-либо данные о нем, ждет казнь. Фотографии Гьяна, переснятые из его тюремного дела, появились на щитах объявлений на всех главных перекрестках.
Как-то вечером Ямаки вызвал Деби-даяла.
Деби-даял сидел на том самом диванчике, на котором располагался Гьян двумя неделями раньше. Но теперь дом был в идеальном порядке, даже придирчивый взгляд не обнаружил бы и пылинки. На кофейном столике стоял букет цветов, подобранных с японской артистичностью и изяществом. На стене красовался портрет императора Хирохито.
Полковник Ямаки разговаривал с Деби стоя, положив короткие, похожие на обрубки, руки на спинку кресла. Он всматривался в лицо Деби из-под толстых стекол очков без оправы.
— Мы познакомились с вашим делом, — сообщил Ямаки. — Великолепно! На вас имеется досье и в токийской разведке. Великолепно! Вы говорите по-японски?
— Чуть-чуть, — ответил Деби-даял.
Ямаки сжал в воздухе кулак, словно поймал муху. Впрочем, это не так важно. Будущая ваша деятельность не потребует знания языка. Итак, я понял, вы жаждете сотрудничать с нами?
Он улыбнулся. Вернее, это была гримаса, а не улыбка — обнажились зубы, и раздался какой-то всасывающий звук. Это напомнило Деби-даялу Томонага, тренера дзю-до. «Неужели так улыбаются все японцы?» — подумал Деби-даял.
— В чем сотрудничать? — спросил Деби.
— В той деятельности, которую вы сами избрали. Я имею и виду вашу прошлую деятельность.
— Да, конечно! — с энтузиазмом откликнулся Деби.
— Япония стремится освободить вашу страну от английских поработителей. Ведь вы стремитесь к тому же?
— Разумеется.
— Мы уже освободили народы Малайи и Бирмы от гнета англичан, Индокитай от французов и Индонезию от голландцев. В улыбке-гримасе вновь обнажились желтоватые зубы.
— И Андаманские острова тоже, — напомнил Деби-даял.
— Да, да, конечно. Мы освободили так много стран, что не мудрено и забыть, Азия для азиатов! Процветающая! Независимая!
— Теперь очередь Индии? — спросил Деби-даял.
— Индии, Цейлона, Австралии, — ответил Ямаки. — Но Индии прежде всего, потому что японцы любят Индию, желают ей освобождения. Наши солдаты готовы умереть за это. Мы любим индийский народ.
«Это звучало бы гораздо убедительнее, — подумал Деби, — если бы они не втыкали штык в спину каждому индийцу, который ступит шаг в сторону». Но сейчас был неподходящий момент для того, чтобы обратить внимание Ямаки на тот зверский способ освобождения, который избрали японцы.
— Сейчас у нас в войсках уже служат индийцы. Может быть, и вы хотите служить родине в наших рядах — в Индийской национальной армии. В Индийской национальной армии, — повторил он.
— Сколько индийцев в этой армии?. — спросил Деби.
Ямаки выпрямился и глубоко вздохнул. Комендантское кресло затрещало под нажимом его рук.
— В прошлом месяце в Сингапуре вступили шестьдесят-семьдесят тысяч. Будет еще больше! Вступят пленные, которых мы захватили в Бирме, — солдаты, обученные англичанами. Еще тысяч пятьдесят-шестьдесят. — Он сжал кулак и стукнул по спинке кресла. — Они стали нашими братьями! Солдатами нашей армии, нашей индийской армии. Вы слышали о Босу? Субхаше Босу?