— Талвар, — сказал Гьян. — Гьян Талвар.
Он заранее обдумал детали этого разговора. Он назовет свое настоящее имя, и вообще лучше поменьше врать. Успех всего плана зависит от того, поверит ли ему Текчанд.
— Ах да, да, мистер Талвар.
— Я и в самом деле попал в тяжелое положение, но я не думал, что это… так бросается в глаза.
— Индийцы не склонны продавать своих богов, мистер Талвар. Я обратил внимание на то, что этому идолу поклонялись, и совсем еще недавно. На нем свежие следы пасты и охры.
— Я не религиозен. И у меня мало что осталось святого.
— В вашем возрасте-то? Сколько вам лет?
— Двадцать три, сэр.
Текчанд взглянул на него долгим, внимательным, изучающим взором, словно осматривал статую. Перед ним сидел трудовой человек с мозолистыми руками, широкими плечами, с глубоким загаром, который бывает только у тех, кто целые дни проводит под палящим солнцем. Текчанд нахмурился, но тут же вернул своему лицу обычное выражение.
— Не слишком ли это смело заявлять: «У меня мало что осталось святого»? Особенно когда вам всего двадцать три. И право же, нужно очень нуждаться, чтобы продать бога, которому молились ваши родные, возможно, отец и мать.
Трудно было выдержать этот холодный, испытующий взгляд.
— Да, действительно, я сейчас без работы, — признался Гьян.
— Это тоже неубедительно. В наши дни способный молодой человек, судя по всему, образованный, привычный к тяжелой работе! Нет… Столько возможностей… Теперь, когда так нужны рабочие руки. — Зазвонил телефон. — Извините…
Он подвинул к себе поближе белый аппарат.
— Да? — сказал он в трубку. — Я смогу принять его через… три минуты. Сейчас я закончу. — Он положил трубку и обернулся к Гьяну.
Перед тем как зазвонил телефон, Гьян уже совсем было собирался признаться, кто он и зачем пришел. Он понял, что Текчанд отнесся к нему с подозрением. Впрочем, Гьян и прежде слышал о его особой проницательности. Возможно, стоило рискнуть. Но Гьян не решался пока выложить свой главный козырь. Он должен продать этому человеку свою легенду. К ножу за поясом притрагиваться на сей раз не придется.
— Вы не могли бы ненадолго оставить скульптуру здесь? Я покажу ее кое-кому — специалистам, прежде чем назначить цену.
Гьяна словно обожгла внезапная мысль.
— Я не украл статую, деван-бахадур-сахиб.
— В этом я не сомневаюсь. Но, согласитесь, должен же я знать, что покупаю. Это довольно своеобразная вещь, и мне хотелось бы посоветоваться со знатоками.
— Разве чье-нибудь мнение может повлиять на вашу оценку старой бронзы, сэр? — спросил Гьян.
Текчанд бросил на него быстрый взгляд, по-видимому признавая резонность этого замечания.
— Мне хочется, чтобы оценка была справедливой, — объяснил он.
— Я целиком полагаюсь на ваше мнение, сэр. Заплатите мне столько, сколько находите нужным.
— Вы не хотите оставить статую?
Гьян был загнан в угол.
— Что вы! Пожалуйста.
Деван-бахадур Текчанд встал со стула. Он подошел к полке и пристально вгляделся в бронзовое изваяние. «Издалека, вот в таком ракурсе, он удивительно похож на своего сына, — подумал Гьян. — Та же фигура, тот же наклон головы, те же манеры».
— Здесь какая-то вмятина на левом плече, — сказал Текчанд, снимая Шиву с полки, — должно быть, скульптуpy ударили очень сильно каким-нибудь металлическим орудием. Иначе такая отметина не могла получиться. Эти скульптуры очень прочные — сплав пяти металлов. Пулей не пробьешь, а вес невелик. Из такого материала следовало бы делать солдатские каски и кольчуги для правителей. Значит, мы договорились? Заходите ко мне домой. Я думаю, лучше завтра, часов в пять. Да, в пять. В четыре у меня другая встреча, но за час я справлюсь. Вас это устраивает?
— Да, — ответил Гьян, поднимаясь.
— Мой особняк на Кервад-авеню, около…
— Я знаю, где это.
— Отлично! Завтра в пять. Если я чуть-чуть опоздаю, вам не трудно будет подождать?
— Разумеется.
— Да, между прочим, мистер Талвар… Может быть, вы нуждаетесь в авансе, сто рупий, скажем. Может быть, это нас выручит?
— Нет, благодарю вас, сэр. Я не настолько нуждаюсь.
Едва Гьян вышел из кабинета, Текчанд поднял телефонную трубку. Он попросил секретаря соединить его с директором музея в Лахоре. Он еще разговаривал с секретарем, когда вошел следующий посетитель.
Чувство вины, которое еще тлело в глубине души Гьяна, заставило его потоптаться в нерешительности у ворот. «Закоренелых преступников не мучает совесть», — напомнил он себе. Будущее его висело на волоске — или полная безопасность, или долгие годы тюрьмы. Гьян вошел, опасаясь, не слишком ли рано он явился — без часов трудно было точно рассчитать время. Подъездная дорожка к дому осталась точно такой, какой он ее запомнил: даже гул-мохур и джакаранда были в цвету и образовали тенистый свод, неожиданно прохладный после широкой дороги, открытой палящим солнечным лучам. Лакей у колоннады спросил его имя, а потом проводил его в скрытую за винтовой лестницей длинную комнату с высоким потолком. Едва он успел сесть, как раздался бой стенных часов.
Закрытые шторы на обоих окнах и темные панели стен придавали комнате мрачный вид. Гьян почувствовал слабый запах камфары и полированной мебели. Все здесь казалось топким, неуловимым, приглушенным, как и должно быть в доме, хозяева которого поколение за поколением купаются в роскоши. Даже бархатная обивка стульев выглядела неяркой, а персидский ковер был осквернен прикосновением дешевых желтых башмаков Гьяна. Он пристроился на стуле резного дерева с высокой спинкой, как раз под медленно крутившимся вентилятором. Отсюда, через открытую дверь, ему хорошо был виден сад. Пышные яркие цветы — пылающие гвоздики, желтые и красные канны, георгины, восточные лилии и другие, названия которых он не знал, — напомнили Гьяну об Андаманских островах.
И от всего этого Деби-даял добровольно отказался. А ведь он знал, что в конце пути его ждет тюрьма и пожизненное заключение, которое теперь, когда Андаманские острова захватили японцы, и в самом деле, возможно, никогда не кончится. Самое главное, что Деби-даял никогда сюда не возвратится. Сомнительно даже, жив ли он до сих пор. Если он ухитрился восстановить против себя Маллигана и его подручных, то и при японцах ему лучше не будет. Тут Гьяну снова вспомнился окоченевший труп Большого Рамоши, страшные муравьи, облепившие его вывалившиеся внутренности, и лицо мертвеца, словно смеявшегося над Гьяном. Так наказывают японцы за неповиновение.
Сейчас Гьян не сомневался в успехе, он был вдохновлен замыслом, к осуществлению которого столь удачно приступил. Шива придал ему уверенность, Шива стал фигурой в его шахматной партии. Тот самый бог, которого он случайно обнаружил в пустом доме и хотел было продать за первую предложенную цену, теперь играл важную роль в планах Гьяна и уже помог ему преодолеть самый высокий барьер.
Шли минуты. Чувство вины почти совсем исчезло. Вдохновение снисходило к Гьяну. Он ждал, непоколебимый, безжалостный, готовый к любой неожиданности. Он дотронулся до андаманской цепочки, скрытой на этот раз под галстуком и под рубашкой, с тем же благоговением, с каким набожный человек прикасается к талисману.
Гьян услышал какой-то шорох позади себя на ковре, и маленькая, шоколадного цвета собачка, виляя хвостом, принялась обнюхивать его ноги. Гьян недолюбливал собак, он относился к ним с подозрением, даже с тайным страхом — скорее всего это была настороженность преступника к охране. Он невольно отдернул ногу. Они были в противоположных лагерях — собаки и люди вроде него, Гьяна: наследственная вражда! Недаром говорят, что племена преступников приносят собак в жертву своим богам…
Собака отступила на несколько шагов и зарычала, Шерсть у нее на спине встала дыбом, хвост угрожающе поднялся. Вдруг Гьян вспомнил, что однажды встречайся с этим существом — на том самом, памятном ему пикнике. Ну конечно же, это Спиндл — собачка Сундари. Может быть, и Сундари здесь, в родительском доме. Ее присутствие, конечно, усложнило бы все дело, если, впрочем, она запомнила его по той поездке в Берчи-багх. Он тщательно обдумал свай план и готов был вступить в борьбу с проницательностью Текчанда. Но такой оборот событий он не предусмотрел. Однако он надеялся, что появление Сундари все-таки не разрушит его планы. Впрочем, Сундари скорее всего с мужем и Бомбее.
Он услышал шаги на лестнице. Женский голос позвал:
— Спиндл! Где ты, Спиндл?
Гьян приподнялся. Тягостное предчувствие, внезапный страх перед провалом охватили его. Сердце его колотилось, он обливался холодным потом. Неужели его разоблачат прежде, чем он успеет сказать Текчанду то, что десятки раз репетировал? Собачка, словно почувствовав его нервозность, залаяла. Он осторожно погладил ее. Но это не помогло.
— Ну перестань же визжать, Спиндл! — сказала девушка, делая вид, что сердится. Ее шаги показались Гьяну шагами самой судьбы, которая протягивает к нему руку, обрекая его на невзгоды, снова возвращая в тюрьму…
Высокая, стройная, она вошла, почти вбежала в комнату. Сундари показалась Гьяну еще прекраснее, чем та, которую он когда-то запомнил. Он поднялся и, не в силах произнести ни слова, сложил руки в приветственном жесте, как это принято в цивилизованном индийском обществе.