Он думал о том же. К слову сказать, он только об этом и думал.
— Не беспокойся, полиция обязательно нас проводит. Они-то знают — за мной не пропадет. Телефон, во всяком случае, скоро починят.
— Может быть, стоит попробовать позвонить от Кханов — там, вниз по дороге? Или от Малликов?
— Не знаю, — заколебался Текчанд. — Почему ты уверена, что у них телефон работает? И потом — кто пойдет туда?
В мусульманские дома двери были закрыты наглухо. Любой мусульманин, укрывающий индуса, объявлялся предателем родины и был обречен на всеобщее презрение. Неразумно было бы сейчас просить помощи у соседей-мусульман. Это только поставило бы их в неловкое положение.
— Давай схожу я, — предложила Сундари.
Он покачал головой. Ближайший домишко находился в полумиле от них.
— Я сам пойду вечером, — сказал он, — если телефон не починят.
— Как это ужасно, — вдруг вмешалась жена Текчанда. — Никто из нас ни слова не говорит о судьбе тех, у Автара. Остался ли хоть кто-нибудь в живых? Мы настолько погружены в собственные заботы!..
Стыдно было признаться, но дело обстояло именно так. Они словно вычеркнули из памяти Автара и других сикхов. Неужели в такие минуты человек ни о чем не способен думать, кроме спасения собственной шкуры?!
Как будто в ответ на ее слова, тревога Текчанда за судьбу сикхов очень скоро уступила место самому обыкновенному страху. Он вызвался пойти к соседям. Кто-то ведь должен сделать, и этот кто-то он сам — невозможно же отправить Сундари!
Оставшись один в ванной комнате, Текчанд с большей силой, чем когда-либо, почувствовал свою непригодность к борьбе. Как жаль, что он такой беспомощный и неумелый! Одно дело — организовать самую большую в Пенджабе строительную компанию, совсем другое — не растеряться в подобной обстановке. Даже дочь хладнокровнее, чем он, глава семьи. Но, с другой стороны, в полной ли мере женщины осознают опасность? Вот был бы здесь сейчас Деби…
И Текчанд снова предался мыслям о сыне — Деби не побоялся бы этих бандитов, сколько бы их тут ни оказалось.
Он принял холодный душ и переоделся в брюки и рубашку цвета хаки. В этом костюме он обычно инспектировал стройки. В коридоре на дымящем огне жена готовила чапатти. Она все еще пыталась сохранить в чистоте пол в гостиной, вот и вынесла все хозяйственные принадлежности в коридор. Ему было больно видеть ее воспаленные от дыма глаза, перемазанные тестом руки. Сундари он отыскал на открытом галерее, окружавшей дом.
— Знаешь, — сказал он, показывая рукой в сторону своего музея, — когда сегодня утром я был в той комнате, я думал о бессмысленности дальнейшей борьбы. Почему бы не счесть это знаком свыше — знаком поражения — и не признать, что все кончено? Разве это не лучше, чем барахтаться и цепляться? Я хорошо жил, испил полную чашу жизни. Законы индийской философии подсказывают мне, что неразумно, даже неблагородно требовать продолжения. В моем возрасте человек должен уметь отвернуться от суеты, от всяческих мирских неурядиц. Но, разумеется, это все чепуха… Я понимаю, что не имею права отступать. Каждый обязан жить и бороться хотя бы ради тех, кто близок и дорог ему. Мама и ты…
— И твой сын, — выпалила Сундари. Это вышло случайно, она не подумала, радость или боль принесет ему ее сообщение. — Да, да, и твой сын, — повторила Сундари, глядя отцу прямо в глаза.
Глаза оставались безжизненными.
— Мой сын, — проговорил Текчанд безучастно. — Мы даже не знаем, жив ли он. Прошло восемь лет… И понимаешь, у меня иногда такое чувство, будто я убил его собственными руками. Но я вот что хотел сказать: как бы ни был подавлен человек, житейские обязанности и заботы мешают ему сдаться. Крепкие нити любви связывают его…
Сундари была встревожена его непонятной отрешенностью.
— Я тебе до сих пор не говорила… Но сейчас я думаю, тебе надо узнать, что Деби вернулся.
Отец посмотрел на нее с вымученной улыбкой, сделавшей его лицо еще печальнее.
— Моя милая девочка, ты просто хочешь ободрить меня, — сказал он.
— Ничего подобного. Это правда. Он приезжал ко мне в Бомбей. Долго рассказывать… В общем, японцы послали Деби в Индию, чтобы он работал на них. Но он не стал этого делать. До конца войны он жил в Ассаме, скрываясь, чтобы его не выдали властям.
— Ты его правда видела?
— Конечно, правда! Он позвонил по телефону. Мы вместе обедали, гуляли. Я навестила их в отеле «Океан».
— Их? — спросил он. — Кого их?
— Деби и его жену. Он… он женился.
Теперь, когда разговор уже начался, Сундари хотела довести его до конца.
— Деби ездил к кому-то в Лахор и там встретил девушку. Очень милую девушку — я уверена, она тебе понравится. Только… дело в том, что она не нашего круга.
Но Текчанд не обратил никакого внимания на эти слова дочери.
— Скажи мне, как он выглядит? Он… он здоров после всех этих ужасов?
Сундари помрачнела.
— Да, он красив, как прежде, загорелый, стройный. Только… рука, правая рука покрыта рубцами, шрамами. И палец немножко искривлен.
— Не надо пока что говорить об этом маме. Что они с ним делали?
— Ничего. Я хочу сказать, это произошло не на Андаманских островах, а в Лахоре. Кто-то швырнул склянку с серной кислотой в его жену. Деби поймал эту штуку в воздухе.
— Деби должен был поступить так. Только так! — заметил Текчанд с оттенком гордости. — Рука сильно искалечена?
— Совсем не искалечена. Все зажило. Жена его выходила.
— Но почему они не приехали к нам? Почему ты не привезла их?
На это у нее был готов ответ. Нельзя же сказать отцу, что сын уже неделю, как был бы с ними, если бы что-то очень серьезное не помешало ему приехать.
— Он просил меня сообщить вам эту новость — насчет женитьбы, а потом написать ему. Тогда он приедет. Вернее, они оба. Из Карнала сюда можно добраться за день. По крайней мере, раньше можно было…
Она нашла самое простое объяснение. Хорошо, что отец не слишком любопытен. Похоже, ей удалось повернуть разговор таким образом, что новости доставят отцу только радость. Неприятные подробности пока что оставались в тени. Сундари ни словом не обмолвилась о том, что девушка из публичного дома, что она мусульманка.
— А сейчас, конечно, невозможно послать письмо, — вздохнул он. — Но как глупо он поступил, и ты тоже! Ты должна была уговорить его приехать, притащить его. Никогда бы мы не были против.
Дело было сделано. У Сундари словно гора с плеч свалилась. Конечно, когда мать узнает, она захочет подробностей. Но сейчас было приятно смотреть на отца — настроение его мгновенно изменилось, даже румянец вернулся, и голова больше не тряслась.
— Мама знает? — спросил он.
— Нет. Знаешь, папа, лучше ты сам ей скажи. Я хотела, чтобы ты узнал первым. Сейчас же пойди к ней и скажи.
Пелена мрака внезапно расступилась. Возвращение сына снимало тяжкий груз вины, который Текчанд нес уже восемь лет. Он больше не думал о смерти и о том, что прошло отпущенное ему время. Будущее приобрело реальный смысл, теперь Текчанд понимал, за что он должен бороться.
— Да, я так сделаю, с удовольствием. Пойду и все скажу ей. Она будет счастлива. — Он быстро поднялся.
— Подожди минутку, папа, — попросила Сундари. — Какой-то велосипедист едет по дороге. Взгляни!
Он посмотрел вниз. Странно было, что кто-то в такое время спокойно едет по своим делам. За весь день это был первый путник, которого они увидели на дороге.