Новый бог одарил Дада всем, о чем его просили. Шива даже дал ему сына, чтобы продолжить род владельцев Малого дома. Прошлое осталось позади.
Большой дом, громоздкий, неуклюжий, вросший в землю, продолжал жить прежней жизнью. На него никак не повлияло появление Малого дома, богатство его, по-видимому, не уменьшилось, хотя и пришлось уделить толику младшему сыну, а престиж даже вырос после того, как глава семьи удостоился англо-индийского титула[19]. В день коронации английского короля отец Дада, Тулсидас, стал рай-сахибом.
И все же кое в чем Большой дом отставал. У Дамодара, старшего брата Дада, одна за другой рождались дочери. Сыновей не было. Произведя на свет за двенадцать лет пять дочек, жена Дамодара — та самая, которая выбросила из молельни приготовленные Аджи фитили, — заболела какой-то мучительной болезнью. Врач-англичанин из гражданского госпиталя в Сонавардп сказал, что рожать ей больше не следует.
Это было крушением всех надежд. Отсутствие сына-наследника — самая страшная катастрофа для индуистской семьи, возмездие за грехи, совершенные человеком в его прежних воплощениях[20]. Ни один индус не попадет на небо, если сын не зажжет его погребальный огонь. Вдобавок некому теперь будет продолжить род Большого дома, если не считать, конечно, Шанкара, сына Дада.
Рай-сахибу ничего не оставалось, как обратиться к домашнему богу. Он заказал махапуджу — великое жертвоприношение в честь бога Вишну, которое продолжается беспрерывно десять дней и десять ночей. Десять брахманов, сменяя друг друга, совершали обряд. А после всего этого хозяину пришлось подарить им десять самых лучших коров — по одной каждому служителю культа.
Боги снизошли. Шестой ребенок Дамодара оказался мальчиком. Его назвали Вишнудатт — «Дар бога Вишну».
Мать мальчика умерла в тот день, когда он получил имя. Но этого ожидали заранее, и никто в Большом доме особенно не печалился. Что ж, говорили все, ведь она умерла счастливой — боги простили этой женщине грехи, дав ей сына.
И хотя богом данного сына оберегали, как тепличное растение, Вишнудатт вырос сильным и рослым парнем. Его поместили в школу в Сонаварди. Это был первый из Талваров, учившийся вне дома. Еще при жизни своего деда, старого рай-сахиба, Вишнудатт поступил в высшее учебное заведение. Старик, наверное, тоже умер счастливым, ведь он уладил почти все свои дела в лучших традициях брахманизма. Умирая, он послал за Дада и на смертном одре помирился со своим мятежным сыном. Так истинный брахман готовится к предстоящему путешествию в страну мрака.
На церемонию кремации Дада взял с собой сына Шанкара. Оба явились печальные и смиренные, с цветами и сандаловыми прутьями для костра. Они забыли многолетнюю вражду перед лицом смерти.
Однако новый владелец Большого дома не был склонен к всепрощению. Он не подпустил Дада и его сына к погребальным носилкам. Безмерно преданный богу Вишну, он не хотел, чтобы похоронный костер его отца был осквернен приношениями отступников. Они оказались в самом хвосте процессии свойственников, приживалов, нахлебников, плетущихся с красными розами в руках и роняющих притворные слезы. Вся эта толпа наблюдала, как священники подливали прозрачное масло в полыхающий костер. А Дада так и возвратился в Малый дом с ненужными погребальными дарами.
В последующие пять лет распря притаилась, как непроросшая спора, попавшая в почву, как кобра, свернувшаяся в глубине норы. Враждующие стороны шли своим путем через голодные и плодородные годы — женились, рожали, умирали, старательно обходя змеиную нору.
Пока Дада был жив, вражда так и не вырвалась наружу. Но в Большом доме готовились. Завидуя успеху Дада, с ненавистью глядя на то, как процветает Малый дом, они ждали благоприятного момента, чтобы выпустить змею.
Дада умер в 1926 году. Никто из обитателей Большого дома на погребение не явился. Вместо этого в тот самый час, когда тело Дада было возложено на пьедестал для кремации, они отправились в Пиплоду и захватили землю.
Змея распрямила кольца и укусила. Злое семя проросло под землей и вырвалось на поверхность, распря стала предметом оживленного обсуждения в деревне. Большой дом был представлен в этой борьбе братом Дада — Дамодаром, который и сам теперь получил титул рай-сахиба в благодарность за услуги, оказанные правительству во время мировой войны, и сыном его Вишнудаттом — образованным, хитроумным, дерзким. Интересы Малого дома защищал отец Гьяна и Хари — Шанкар, человек неграмотный, вспыльчивый и слабый.
Ссора бушевала, как может бушевать она в дальней глухой деревне, сметая все на своем пути. Теперь только о ней и толковали в деревне, больше, чем о движении Махатмы Ганди в защиту угнетенных земледельцев Чампарана, или позже о соляном походе в Данди[21], или даже о бесчинствах террористов в Пенджабе и Бенгалии.
Шанкару Талвару, новому владельцу Малого дома, некогда было заниматься хозяйством. Остаток своих дней он провел в схватках с Большим домом. Еще не кончился траур по отцу, как сын уже помчался в город Сонаварди, чтобы потолковать с адвокатом. Выяснилось, что необходимо нанять никак не меньше двух юристов. По их совету он подал в полицию жалобу на хозяев Большого дома, обвиняя их в тайном и незаконном отчуждении собственности. Дело тянулось около двух лет из-за бесчисленных отсрочек, выгодных адвокатам обеих сторон, их многочисленным клеркам и ученикам. И хотя всем и каждому было известно, что Пиплода принадлежала Дада, соответствующего документа, подтверждающего его права, так и не нашлось. Оставался сам факт владения. Но факты оказались слабым аргументом в борьбе с престижем и с уловками Вишнудатта. Было нелегко найти свидетелей, которые выступили бы против рай-сахиба и его сыночка. Зато другая сторона притащила целую ораву свидетелей, клявшихся, что земля никогда не выделялась из общего хозяйства и что Дада владел ею лишь как член семьи.
Дело было проиграно за отсутствием доказательств. Но адвокаты рассчитывали выиграть его в следующей инстанции и рекомендовали Шанкару подать апелляцию. Тяжба тянулась сначала в одном суде, потом в другом. Все тонуло в мелких юридических увертках, связанных с юрисдикцией, с тем, как понимать термины «отчужденное владение», «доверенное лицо», и с особенностями индийского наследственного права. Все это требовало ошеломляющих гонораров за консультацию адвокатам Лахора и Аллахабада. Ресурсы Шанкара Талвара истощались, расходы неуклонно росли, сто акров из оставшихся у него наследственных владений пришлось заложить, а потом и продать, когда понадобилось во что бы то ни стало добыть денег для пересмотра дела.
Сделка была уже совершена, когда Шанкар узнал, что землю у него купил не кто иной, как Вишнудатт, действовавший, разумеется, через подставное лицо.
В тот год разразилась страшная эпидемия чумы, опустошившая страну, как пожар в прериях. В три дня болезнь унесла Шанкара и его жену.
Но на самом деле Шанкар Талвар, измученный и разочарованный человек, погиб задолго до того, как чума пришла за ним. Он оставил сыновьям всего-навсего пятьдесят акров земли, Малый дом и большую кипу судебных бумаг.
Тяжба тут же затормозилась. Адвокаты перестали ездить к ним в дом, они почтили Хари сочувственными письмами и выжидающе замолчали. Потом были присланы «итоговые счета». Когда они остались неоплаченными, последовали письма, угрожавшие новой тяжбой, на этот раз с самими адвокатами. И наконец, пошли телеграммы, начинавшиеся со слов: «Если вы не…»
Аджи продала свои драгоценности, оставив только браслеты, которые она никогда не снимала с рук с тех самых пор, как их подарил ей Дада. Долги покойников должны быть оплачены. Они были оплачены.
Хари был твердо убежден в том, что их отец не запутался бы в жизни, получи он такое же образование, которое владельцы Большого дома дали Вишнудатту. Самому Хари пришлось бросить школу, когда ему исполнилось пятнадцать лет. Расстроенные финансы отца не позволяли больше учить старшего сына. Гьяну повезло, он мог продолжать учение. Известие о смерти отца застало его в Сонаварди, в средней школе. Хари позаботился о том, чтобы ничто не помешало брату учиться. Тогда-то он и принял свое решение: чего бы это ни стоило, Гьян получит самое лучшее образование, доступное индийцу.
Плата была высока, но Хари не колебался. Он стал теперь карта — главой семьи, и он был не из тех, кто бежит от ответственности. Он снова отправил Гьяна в школу и попытался привести в порядок их заброшенные владения. Через два года Гьян получил аттестат. К тому времени сохранившийся участок земли приносил не меньше дохода, чем при жизни дедушки Дада. Тогда Хари вспомнил о Пиплоде. Он выбрал время для поездки в Сонаварди.
Старики адвокаты, имевшие дело с его отцом, приняли Хари радостно, подобострастно. Они рассчитывали на барыши и гарантировали успех. Но Хари пренебрег ими. Целую неделю ходил он в суд, внимательно слушал разбирательство разных дел и, словно выбирая скотину на ярмарке, присматривался к практикующим адвокатам — к их внешности, манерам, усердию. Он хотел сам принять решение. Лишь в последний день Хари подошел к темноволосому человеку с холодными, непроницаемыми глазами, выходцу из Южной Индии, который убеждал судей негромким, доверительным голосом. Адвоката звали Раммуни Шарма, но Хари даже не позаботился узнать об этом.
Шарма не пришел в восторг от его предложения. Он попросил Хари оставить бумаги и зайти дня через три.
— Кто платил годовую пошлину за спорную землю? — спросил он при следующем свидании.
— Мой дед, — ответил Хари.
— Вы в этом уверены?
— Каждый год в ноябре, пока дед был жив, он вносил деньги в контору в Талуке.
— Я берусь за это дело, — сказал Шарма. — У вас неплохие шансы.
Они договорились насчет гонорара, и тяжба возобновилась. На этот раз обошлось без прежней путаницы и паники. Шарма объяснил Хари, что решающим доказательством может быть только запись в регистрационной книге.
— Если правительственную пошлину платил ваш дед, значит земля принадлежала ему.
— Он, он платил, а не те… из Большого дома, — заверил его Хари.
— Тогда нам нечего бояться.
Но когда после бесчисленных закавык и проволочек, подстроенных адвокатами Большого дома, регистрационная книга была представлена суду, страшный удар подстерегал Хари. Записи недвусмысленно утверждали, что, внося налоги, Дада действовал лишь как доверенное лицо от имени настоящего владельца. Они проиграли.
В тот самый день на деревенской площади Вишнудатт измывался над попавшимся ему на глаза Гьяном.
— Скажи своему братцу, что кости ваши сгниют раньше, чем мы выпустим из рук Пиплоду!
Гьян уговаривал брата не ввязываться больше в это дело. Большой дом был слишком силен, чтобы с ним тягаться. На его стороне деньги, влияние, коварство. Даже Шарма, новый адвокат, не советовал подавать новую апелляцию.
Хари обратился к Шиве, покровителю семьи. Робко вошел он в молельню с единственным цветком в руке. Хари ждал решения Шивы. Только с благословения бога станет он продолжать дело. С поклоном Хари возложил цветок на голову статуи. «Если цветок упадет по правую руку — будем судиться снова, если по левую — отступимся» — так сказал себе Хари.
Желтый цветок секунду лежал неподвижно, как маленькая золотая корона над возвышенным, безоблачным лицом Шивы. Потом он упал. По правую сторону.
Хари, полный благодарности, вышел из молельни.
— Подадим апелляцию, — объявил он. — Шива ясно выразил свою волю: цветок упал по правую сторону.
Гьян хотел было спросить: по правую сторону от кого? От бога или от молящегося? Не значило ли все это совсем обратное? Но, взглянув в ликующее, вдохновенное лицо брата, он промолчал.
Адвокат не склонен был доверяться воле Шивы, выраженной при помощи цветка. Он долго тянул и отнекивался. Всего за день до истечения срока обжалования он решился все-таки подать апелляцию. За три дня до слушания дела адвокат вызвал Хари к себе.
— Скажите, часто ли здесь, в Коншете, сменяются сборщики податей?
— Обычно они служат два года, самое большее — три. А некоторые исчезают еще быстрее. Двое или трое работали всего по нескольку месяцев.
Шарма лукаво и многозначительно улыбнулся. Его тяжелые веки опускались все ниже, до тех пор, пока совсем не закрыли глаза.
— Мне кажется, — сказал Шарма, все еще не открывая глаз, — что все записи, которые доказывают, будто бы ваш дед был лишь доверенным лицом владельцев, сделаны одним почерком… одним почерком и одинаковыми чернилами.