Затем грохот… Молчание… Глухие удары.
Гьян выскочил из темноты, подняв над головой статую бога Шивы. Что было сил он обрушил бога на поднятую руку Юнуса, в которой тот держал лом. Юнус пошатнулся. Тогда Гьян толкнул его бронзовой фигурой в плечо. Бандит свалился и покатился вниз по ступеням. Эти-то глухие удары и были слышны в музее.
— Сука брехливая! Никого, говоришь, больше нет в доме? — выругался Шафи. Он поднял пистолет, целя в дверь.
— Гьян! Не входи! — крикнула Сундари. — Он держит дверь под прицелом!
Но было уже поздно. Гьян стоял в дверях, как щит прижимая к груди искалеченного металлического бога. Шафи нажал на спусковой крючок.
Пуля ударилась о бронзу и отскочила с пронзительным звуком, долго еще не замиравшим.
Гьян, пригнувшись, все еще стоял в дверях.
— Попытайтесь выбраться из дома, — сказал он, — спрячьтесь под деревьями. Внизу все спокойно. — Он не сводил глаз с пистолета.
— Не выпускать ее! Никого не выпускать! — крикнул Шафи Хамиду. Он по-прежнему целился в грудь Гьяна. — А с этим я сейчас управлюсь… Эй, Хамид, берегись! Женщина… О дьявол! Старая дрянь!
Мать Сундари притянула к себе бронзовую фигуру, лежавшую поблизости, и села на пол. Когда Хамид отвернулся, она швырнула бога прямо ему на ноги. Хамид взвыл от боли и, раскинув руки, повалился на диван.
Дальнейшее случилось настолько быстро, что никто не мог ни обдумать происходящее, ни предвидеть результат.
— Шлюха! — яростно выругался Шафи и одним прыжком оказался около сидевшей на полу женщины. Он приставил дуло пистолета к ее груди и выстрелил. Не успел Шафи повернуться, как Гьян швырнул в него статую Шивы. Она больно ударила Шафи в бок так, что он еле устоял на ногах. А Гьян тем временем подскочил к Хамиду, который уже поднялся. Хамиду удалось ускользнуть, он метнулся к двери. Гьян бросился за ним, успев краем глаза заметить, что Сундари поднимает с пола Шиву, которого он швырнул в Шафи. На верхней площадке лестницы он прекратил погоню и возвратился в музей.
Картина, представшая перед глазами Гьяна, заставила его содрогнуться и на какое-то мгновение замереть в неподвижности.
Шафи извивался на полу, пытаясь закрыть руками голову. Над ним стояла Сундари с богом Шивой из Малого дома в руках. Гьян видел, как она ударила Шафи бронзовой статуей по голове. Он безжизненно распростерся на ковре, но Сундари била снова и снова, словно хотела во что бы то ни стало прикончить скорпиона или паука.
Гьян подошел и положил ей руку на плечо. Она обернулась, не выпуская из рук окровавленного Шиву.
— Твоя мама… — сказал Гьян, — иди к ней.
Сундари поглядела на него невидящим взором, но потом опомнилась и побежала туда, где, положив к себе на колени голову жены и нежно ее лаская, сидел сгорбившись отец.
Мать еще дышала, но было легко догадаться, что ей остается жить лишь несколько минут. Кровавая пена выступила на ее губах, стоны становились все тише.
— Что же это, родная? Да, да, я с тобой. И Сундари тоже, — ласково говорил Текчанд. — Что же это, Радха?
— Не оставляй меня здесь, милый, — молила умирающая, — пожалуйста, возьми меня с собой.
Муж вытер пену с ее губ и поцеловал их.
— Нет, я никогда тебя не оставлю, — пообещал он. — А теперь отдыхай.
Гьян отвернулся. Он понимал: сейчас происходит то, что не должны видеть ничьи глаза, не должны слышать ничьи уши. Он думал было отправиться на поиски Хамида, но тут же услышал шум отъезжавшего «джипа», лязг передач и увидел в окно освещенную фарами аллею, ведущую к дому Кервадов.
Едва первые лучи рассвета позволили выключить фары, как они увидели вдали перед собой тусклые, медленно ползущие огни длинной, как змея, колонны. Сотни самых различных экипажей увозили беженцев — индусов. Это был конвой.
Еще через десять минут они стали частицей этой процессии, торопливо, как цепочка муравьев, продвигавшейся по направлению к той части Индии, которая и впредь должна была остаться Индией.
— Они убили ее, — непрестанно повторял Текчанд. — Они убили мою Лакшми. И я оставил ее. Я даже не успел предать ее тело огню. Оставил совсем одну! А ведь я обещал ей… Она бы меня ни за что не оставила.
Сердце Сундари обливалось кровью при этих словах. Как ни странно, отец не плакал. Он выглядел совершенно ошеломленным, но об умершей жене говорил спокойно.
— Я оставил маму совсем одну. Она бы так никогда не сделала.
Это звучало как рефрен, как главная тема мелодии. Но это был глас вопиющего в пустыне — никто не откликался. Мысли Сундари и Гьяна были заняты самой поездкой, они старались думать только об опасностях и трудностях путешествия и ничего не отвечали старику. Да и что было ему ответить?
Часов в десять утра конвой остановился. «Джип» с громкоговорителем проехал вдоль колонны. Чей-то голос сообщил, что они будут стоять до тех пор, пока с противоположной стороны не подойдет точно такая же колонна. Приказано было освободить одну сторону дороги для встречного конвоя. Поскольку вся эта процедура займет не меньше часа, объяснили им, они могут выйти из машин, если желают.
Вытянув шею, Текчанд внимательно выслушал объявление.
— Кто-то въезжает на мою землю, — сказал он, — а я бегу. И я оставил жену, она одна лежит в той комнате…
Сундари поставила на примус котелок с чаем и открыла банку сгущенного молока. Беря чашку из ее рук, Гьян спросил:
— Где твой отец?
— Он пошел прогуляться, — ответила она. — Сейчас вернется.
— Его уже нет полчаса, — заметил Гьян,
— Полчаса? — испугалась Сундари. — О, ты же не думаешь…
Гьян думал именно об этом. Но все-таки он попытался ее успокоить.
— Не стоит волноваться. Времени еще достаточно.
Они ждали, не говоря друг другу больше ни слова. Вокруг люди рассаживались по машинам. Громыхая, прошел конвой с той стороны. Снова появился «джип» с громкоговорителем. Им приказывали возвратиться к машинам, построиться в колонну и трогаться в путь. Короткий привал закончился.
Сундари с Гьяном покорно забрались в машину, все еще не теряя надежды. Почтовый фургон, стоявший перед ними, накренился и тронулся с места. Люди, ехавшие на крыше фургона, чуть было не попадали. Шофер машины, стоявшей за ними, нетерпеливо засигналил. Тут же разразились гудками бесчисленные грузовики, легковые машины и «джипы».
— Что у вас стряслось? — пробасил над ними громовой голос. — Двигайтесь же, черт вас дери! Ах, это ты? Ты! Гьян Талвар!
Гьян зажмурил глаза. Его прошиб нот. Не может быть! Перед ним был Патрик Маллиган. Привидение удобно устроилось на переднем сиденье «джипа». Круглая багровая физиономия, немигающие бледно-серые глаза. Разве только голос стал еще грубее и еще нахальнее…
— Мой отец пропал, — обратилась к нему Сундари.
— Ну и что? К черту, мисс! Не ждать же нам его целый день! Поезжай! — приказал он Гьяну. — Мы не можем задерживать целый конвой из-за какого-то старикашки!
Секунду-другую Гьян колебался. Потом, повинуясь решительному жесту Маллигана, он включил передачу и, не взглянув на Сундари, отпустил сцепление. «Форд» рванулся вперед.
Бойкот был одним из важных элементов разработанной Ганди тактики ненасильственного сопротивления, вовлекавшей широкие массы населения в антиколониальную борьбу.
А х и м с а — принцип ненасилия, присущий ряду индийских религиозно-философских систем, в том числе буддизму; ахимса была использована Ганди в качестве принципиальной основы для тактики ненасильственного сопротивления.
Пенджаб — букв. Пятиречье.