Смит Кин беспокойно вышагивал перед дверью фельдмановского офиса, когда выглянула секретарша. Он увидел их, пробиравшихся в проходе между столами. Грей шел, держа ее за руку. Она была очень привлекательна, но это Кин оценит потом. Оба тяжело дышали.
— Смит Кин, это Дарби Шоу, — сказал Грей, едва переводя дух.
Они обменялись рукопожатием.
— Привет! — сказала она, оглядывая неприбранное помещение отдела новостей.
— Рад познакомиться, Дарби. Как я слышал, вы удивительная женщина.
— Ладно, — сказал Грентэм, — отложим болтовню на потом.
— Пойдемте, — сказал Кин, и они опять вышли. — Фельдман хочется воспользоваться комнатой для заседаний.
Они прошли через заваленный бумагами отдел новостей и вошли в шикарно обставленную комнату с длинным столом посредине. Там было полно мужчин, которые разговаривали, но сразу замолчали, как только она вошла. Фельдман запер дверь. Затем он протянул ей руку.
— Я Джексон Фельдман, главный редактор. А вы, вероятно, Дарби.
— А то кто же? — заметил Грей, все еще тяжело дыша.
Фельдман не обратил никакого внимания на его замечание и оглядел стоявших вокруг стола.
— Это Говард Кротхэммер, ведущий редактор, Эрни Де Басио, заместитель ведущего редактора по иностранным делам, Эллиот Кохен, заместитель главного редактора по национальным вопросам, и Винсен Литски — наш адвокат.
Она вежливо кивнула, но через минуту уже не помнила их имен. Все они были лет пятидесяти, все без пиджаков, и все выглядели очень озабоченными. Она чувствовала общее напряжение.
— Дай мне пленку, — сказал Грей.
Она достала ее из сумки и подала ему. Видеомагнитофон находился в конце комнаты на переносном стенде. Грей вставил пленку.
— Мы получили ее двадцать минут назад и поэтому не могли ее посмотреть.
Мужчины подошли ближе к экрану и ждали, пока появится изображение.
На черном экране появилась дата: 12 октября. Затем — Куртис Морган, сидящий за кухонным столом. Он держал переключатель, с помощью которого, очевидно, управлял кинокамерой.
“Меня зовут Куртис Морган, и если вы смотрите эти кадры, значит, я мертв”, — первая фраза была ужасна. Мужчины пододвинулись ближе.
“Сегодня 12 октября, я снимаю это в своем доме. Я один, жена пошла к врачу. Я должен был пойти на работу, но позвонил и сказался больным. Моя жена ничего не знает. Я никому ничего не говорил. И если вы смотрите это, то значит, вы уже видели это (берет в руку аффидевит). Это письменное показание, подписанное мной, и я собираюсь оставить его вместе с видеопленкой, по всей вероятности, в депозитном ящике в даунтауне. Я прочту свои показания и дам пояснения”.
— Показания у нас, — быстро вставил Грей.
Он стоял у стены рядом с Дарби. Никто не взглянул на него. Они буквально прилипли к экрану.
Морган медленно прочел свои показания. Его глаза перебегали со страниц письма к камере, туда и обратно, туда и обратно.
Это заняло у него десять минут. Всякий раз, как Дарби слышала слово “пеликан”, она закрывала глаза и медленно качала головой. Вот к чему все свелось! Какой кошмарный сон! Но она старалась слушать.
Когда Морган закончил аффидевит, он положил его на стол и заглянул в записи в своей тетрадке. Он казался спокойным, без тени напряжения. Симпатичный парень, выглядевший моложе своих двадцати девяти. Поскольку он был дома, то был без галстука, просто в накрахмаленной белой рубашке. Он сказал, что “Уайт и Блазевич” не идеальное место службы, но большинство из четырехсот юристов гордились им и, вероятно, ничего не знали о Маттисе. Фактически, он сомневался, как много людей, кроме Вейкфилда, Вельмано и Эйнштейна, были вовлечены в этот заговор. Там был партнер по имени Джеральд Швабе, достаточно зловещий, чтобы быть вовлеченным в эту организацию, но у Моргана не было доказательств. (Дарби хорошо помнила его.) Была еще экс-секретарь, которая неожиданно уволилась через несколько дней после убийства судей. Ее звали Мириам Ла Рю, она восемнадцать лет проработала в отделе нефти и газа. Она-то могла что-нибудь знать. Живет в Фоялс-Черч. Другая секретарша, которую он не назовет, сказала ему, что случайно услышала разговор между Вейкфилдом и Вельмано, когда они говорили о том, можно ли доверять ему, Моргану. Она слышала лишь отрывки беседы. Они стали иначе относиться к нему после того, как на его столе была найдена та записка. Особенно Швабе и Вейкфилд. Казалось, им хотелось прижать его к стене и угрозами вырвать у него признание, кому он говорил об этой записке, но они не могли этого сделать, так как не были уверены, что он ее видел. К тому же они боялись, что вокруг этого поднимется шумиха. Но он видел записку, и они тоже были почти уверены в этом. И раз уж они сговорились убить Розенберга и Дженсена, то он-то, черт возьми, был просто их сотрудником, которого можно было тотчас заменить.
Юрист Литски недоверчиво покачал головой. Оцепенение стало проходить, и все слегка задвигались на своих местах.
Морган ездил на работу на машине, и дважды за ним был хвост. Один раз, во время ленча, он заметил человека, наблюдавшего за ним. Морган еще немного поговорил о семье, а затем стал говорить бессвязно. Было очевидно, что больше ему особенно нечего сказать.
Грей передал аффидевит и записку Фельдману, который прочел их и передал Кротхэммеру, а тот — следующему.
От прощальных слов Моргана у всех пошли мурашки по коже:
“Я не знаю, кто увидит эту пленку, я буду уже мертв, а потому, полагаю, это не имеет значения. Надеюсь, вы используете это, чтобы схватить Маттиса и его грязных юристов. Но если мою запись смотрят сейчас эти паршивые сволочи, то катитесь вы все к дьяволу!”
Грей вынул пленку. Он потер руки и с улыбкой посмотрел на собравшихся.
— Ну, джентльмены, достаточно вам доказательств, или требуется еще?
— А ведь я знаю этих ребят, — сказал Литски с нескрываемым изумлением. — Год назад я играл с Вейкфилдом в теннис.
Фельдман встал и прошелся по комнате.
— Как вы нашли Моргана?
— Это долгая история, — сказал Грей.
— Тогда расскажи ее коротко.
— Мы нашли студента-юриста в Джорджтауне, который подрабатывал клерком в фирме “Уайт и Блазевич” прошлым летом. Он опознал Моргана по фотографии.
— А как достали фотографию? — спросил Литски.
— Об этом не спрашивайте. К этой истории она не имеет отношения.
— В таком случае напиши статью об этом.
— Да, напиши, — добавил Эллиот Кохен.
— Как вы узнали, что он мертв? — спросил Фельдман.
— Вчера Дарби ездила в “Уайт и Блазевич”. Там ей сообщили эту новость.
— А где была видеокассета и аффидевит?
— В депозитном ящике в Первом Колумбийском банке. Жена Моргана дала мне ключ сегодня в пять утра. Я не допустил никакой ошибки. Дело о пеликанах полностью подтверждено беспристрастным источником.
— Напиши об этом, — сказал Эрни Де Басио. — Сделай огромный заголовок, какого еще не видывали после статьи “Никсон уходит в отставку”.
Фельдман остановился возле Смита Кина. Они внимательно посмотрели друг другу в глаза.
— Напиши об этом, — сказал Кин и повернулся к юристу. — Твое мнение. Вине?
— Нет вопросов с юридической стороны. Но я бы хотел просмотреть статью сразу после того, как она будет написана.
— Сколько тебе нужно времени? — спросил редактор Грея.
— Та часть, что касается деда, в общих чертах уже готова. Я закончу ее в течение какого-нибудь часа. Плюс два часа на Моргана. Итого — три.
Фельдман не улыбался с тех пор, как пожал руку Дарби. Он прошел в другой конец комнаты и остановился, глядя в лицо Грею.
— А что, если эта пленка — обман?
— Обман? Мы здесь говорим о мертвецах, Джексон. Я видел вдову, настоящую, живую вдову. Эта газета дала материал о его убийстве. Он мертв. Даже в его фирме сказали, что он мертв. И вот пленка, где он говорит о своей смерти. Я знаю, что это он. Мы разговаривали с нотариусом, который засвидетельствовал его подпись на аффидевите. Она опознала его. — Грей говорил все громче и громче, оглядывая комнату. — Все, что он сказал, подтверждает дело о пеликанах. Все! Маттис, судебный процесс, убийства. Наконец, у нас есть Дарби, автор письма. И чем больше мертвых тел, тем упорнее они преследовали ее по всей стране. Здесь нет проколов, Джексон, это настоящий материал.
Наконец-то он улыбался!
— Это не просто материал. Напиши его к двум часам. Сейчас одиннадцать. Можешь остаться в этой комнате, только запри дверь. — Фельдман опять начал прохаживаться. — Встретимся здесь ровно в два и прочтем черновик. Ни слова больше.
Мужчины встали и гуськом вышли из комнаты, но прежде каждый пожал руку Дарби Шоу. Они не знали, поздравлять ли ее, сказать ли “спасибо” или что-нибудь еще, поэтому просто с улыбкой пожали ей руку. Она продолжала сидеть.
Когда они остались одни. Грей присел рядом с ней и они взялись за руки. Перед ними был чистый стол заседаний. Вокруг чинно стояли стулья. Стены были белые, и комната освещалась люминесцентными лампами и светом, падавшим из двух узких окон.
— Как ты? — спросил он.
— Даже не знаю. Надеюсь, это конец пути. Мы победили.
— Что-то не вижу радости.
— У меня были в прошлом лучшие времена. Я рада за тебя.
Он взглянул на нее.
— Почему за меня?
— Ты собрал все по кусочкам, и завтра будет нанесен удар. И знаешь, то, что ты напишешь, заслуживает пулитцеровской премии.
— Я не думал об этом.
— Лгунишка!
— Ну хорошо, может быть, один раз и думал. Но когда ты вчера вышла из лифта и сказала, что Гарсиа мертв, я забыл о премиях.
— Однако это несправедливо. Я сделала всю работу, в ход пошли мои мозги, глаза и ноги, а вся слава досталась тебе.
— Я был бы рад назвать твое имя. Я твой должник, как автора письма. Мы поместим твой портрет на первой странице рядом с Розенбергом, Дженсеном, Маттисом, Президентом, Верхиком и...
— Томасом? Его фото будет в газете?
— Это зависит от Фельдмана. Он будет редактировать статью.
Она немного подумала, но ничего не сказала.
— Итак, мисс Шоу, у меня три часа, чтобы написать сенсационнейшую статью за всю мою жизнь. Она потрясет мир. И, может быть, приведет к отставке Президента. Она раскроет тайну убийств, а меня сделает богатым и знаменитым.
— Уж лучше я напишу ее.
— А сможешь? Я устал.
— Давай твои записи. И принеси чашечку кофе.
Они заперли дверь и расчистили стол. Ассистент принес персональный компьютер с принтером. Они послали его за кофе. Потом за фруктами. Набросали в общих чертах историю по разделам, начиная с убийств, затем случай с пеликанами в южной Луизиане, затем Маттис и его связь с Президентом, затем дело о пеликанах и опустошение, которое оно вызвало, Каллахан, Верхик, затем Куртис Морган и его убийцы, затем “Уайт и Блазевич” и Вейкфилд, Вельмано и Эйнштейн. Дарби предпочитала писать от руки. Она описала судебную тяжбу, историю со своим письмом, и то, что было известно о Маттисе. Грей взял все остальное и набрал вчерне на компьютере.
Дарби была сама организованность: тщательно собранные на столе записки, аккуратно записанные на бумаге слова. Он же был воплощением беспорядка: бумаги на полу, работа на компьютере, печатание наобум целых параграфов, которые тут же забраковывал, когда они уже были на бумаге. Она все время призывала его к спокойствию. Он возражал, что это не библиотека юридического факультета, это газета, в которой работают с телефоном на каждом ухе среди всеобщего шума и гама.
В полпервого Смит Кин прислал еду. Дарби ела холодный сандвич и смотрела в окно на уличное движение. Грей копался в отчетах кампании.
И тут она увидела того типа. Он медленно шел вдоль здания, пересекающего Пятнадцатую улицу, и в нем не было бы ничего подозрительного, кроме разве того, что час тому назад он стоял, прислонясь к стене отеля “Мэдисон”. Он потягивал что-то из высокой чашки и наблюдал за парадным входом в “Пост”. На нем была черная шляпа, куртка из грубой хлопчатки и джинсы. Возраст — под тридцать. Сейчас он стоял там, внизу, оглядывая улицу. Она продолжала грызть свой сандвич и минут десять наблюдала за ним. Он потягивал из своей чашки и не двигался.
— Грей, подойди, пожалуйста.
— В чем дело? — Он подошел, и она показала на человека в черной шляпе.
— Посмотри внимательно, — сказала она, — и скажи мне, что он сейчас делает.
— Что-то пьет, вероятно, кофе. Подпирает то здание и смотрит на это.
— Во что он одет?
— В хлопок с головы до ног и черная шляпа; похоже, в ботинках. А в чем дело?
— Я видела его час назад, он стоял у отеля. Он как бы прятался за фургоном, но знаю, это он. А теперь он здесь.
— И что из этого?
— Да то, что уже час он шатается вокруг, ничем не занят, а лишь наблюдает за этим зданием.
Грей кивнул. Для остроумного замечания не было времени. Этот тип выглядел подозрительно, и она в этом была убеждена. Она уже две недели моталась из Нового Орлеана в Нью-Йорк, а теперь, возможно, в Вашингтон, и знала несравненно больше о преследователях, чем он.
— Что ты говоришь, Дарби?
— В таком случае приведи мне хоть одну вескую причину, почему этот тип, по всему не являющийся уличным бездельником, стал бы здесь торчать.
Тип взглянул на часы, медленно пошел вдоль тротуара и скрылся. Дарби посмотрела на свои часы.
— Ровно час, — сказала она. — Давай проверять каждые пятнадцать минут, хорошо?
— Хорошо. Сомневаюсь, что в этом есть что-то серьезное, — сказал он, стараясь успокоиться. Но это не помогло. Он посмотрел на нее и медленно вернулся к компьютеру.
Грей четверть часа усердно печатал, затем подошел к окну. Дарби внимательно следила за ним.
— Его не видно, — сказал он. Но он его увидел в час тридцать.
— Дарби, — сказал он, указывая на то место, где она увидела его в первый раз. Она выглянула в окно и медленно высматривала человека в черной кепи. Но теперь на нем была темно-зеленая ветровка, и он не смотрел на “Пост”. Он рассматривал свои ботинки и каждые десять секунд взглядывал на входную дверь. Это делало его еще более подозрительным, но он частично был прикрыт грузовым фургоном. Чашки уже не было в руках. Он курил сигарету. Взглянув на “Пост”, он обегал взглядом тротуар перед входом.
— Почему у меня должно все время сосать под ложечкой? — спросила Дарби.
— Как они могли тебя выследить? Это невероятно.
— Они ведь знали, что я в Нью-Йорке. Тогда это тоже казалось невероятным.
— Может, они шли за мной. Ведь мне говорили, что за мной следят. Вот чем занят этот парень. Откуда ему было знать, что ты здесь? Этот хлыщ следит за мной.
— Возможно... — задумчиво произнесла она.
— Ты видела его раньше?
— Обычно они не представляются.
— Послушай, через полчаса сюда вернутся эти молодцы с ножами, чтобы кромсать нашу статью. Давай закончим ее, а потом будем наблюдать за этим пижоном за окном.
Они вернулись к работе. В час сорок пять она опять подошла к окну, но тип уже ушел. Жужжа, принтер выдал первый черновик, и она начала выверять его.
С карандашами в руках редакторы приступили к чтению. Литски, юрист, читал с явным удовольствием. Казалось, статья нравилась ему больше, чем остальным.
Материал получился объемный, и Фельдман кромсал его с видом хирурга за операционным столом. Смит Кин делал быстрые пометки на полях, а Кротхэммер на все смотрел одобрительно.
Они молча читали. Грей еще раз откорректировал текст. Дарби стояла у окна. Тот тип опять вернулся, на сей раз в куртке военного моряка и джинсах. Было пасмурно, около 60 по Фаренгейту, и он опять что-то попивал из чашечки. Он дышал в нее, пытаясь согреться. Делал глоток, бросал взгляд на “Пост”, потом на улицу, и опять склонялся над своей чашкой. Он стоял перед другим зданием и ровно в два пятнадцать начал смотреть на север вдоль Пятнадцатой авеню.
С той стороны улицы, где он стоял, остановилась машина. Открылась задняя дверца, — а вот и он! Машина отъехала, и он огляделся. Едва заметно прихрамывая, Хромой как бы случайно подошел к типу в черной кепи. Они перекинулись парой слов, и Хромой пошел в южном направлении к пересечению Пятнадцатой и L-улицы. В кепи остался на месте.
Дарби оглянулась на работающих. Они с головой погрузились в чтение статьи. Хромой скрылся из поля зрения, и она не могла показать его Грею, который сейчас читал и улыбался. Нет, они выслеживали не репортера. Они поджидали девушку. И были почти в отчаянье. Они простаивали на улице в надежде на какое-нибудь чудо, когда эта девушка выйдет из здания и они схватят ее. Они были в панике. Она была там, внутри, выкладывая все перед этими парнями, размножая копии этого проклятого письма. Завтра утром игра закончится. Ее нужно как-то остановить. У них ведь тоже есть приказ.
Дарби находилась в комнате, где было полно мужчин, и вдруг почувствовала, что она беззащитна.
Фельдман закончил последним. Он перекинул свою копию Грею.
— Дополнительный материал. Займет около часа. Нужно сделать несколько телефонных звонков.
— Думаю, хватит трех, — сказал Грей. — Белый дом, ФБР и “Уайт и Блазевич”.
— Почему из этой фирмы ты упомянул только Симза Вейкфилда? — спросил Кротхэммер.
— Морган особенно указывал на него.
— Но записка была от Вельмано. Следовало бы и его назвать.
— Я тоже так считаю, — сказал Смит Кин.
— И я, — присоединился Де Басио.
— Я впишу его имя, — сказал Фельдман. — А Эйнштейна введем позже. Подождем до четырех тридцати или пяти часов, прежде чем звонить в Белый дом и “Уайт и Блазевич”. Если сделать это раньше, они могут свихнуться и побежать в суд.
— Я согласен, — сказал Литски. Они не могут остановить газету, но могут попытаться сделать это. Я бы подождал до пяти, а потом уж звонил.
— Хорошо, — сказал Грей. — Я переработаю материал к половине четвертого, затем позвоню в ФБР и попрошу прокомментировать, потом в Белый дом, а уж после в “Уайт и Блазевич”.
— Встретимся здесь опять в полчетвертого, — Фельдман был уже почти за дверью, — не отходи от телефонов.
Когда они снова остались одни, Дарби заперла дверь и указала на окно.
— Помнишь, я упоминала Хромого?
— Ты хочешь Сказать...
Они тщательно осмотрели улицу внизу.
— Боюсь, что так. Он встретился с нашим типом, а затем исчез. Я знаю, это был он.
— Кажется, на крючке не я.
— Кажется, не ты. Как я хочу выбраться отсюда!
— Мы что-нибудь придумаем. Я позабочусь о нашей безопасности. Хочешь, я скажу Фельдману?
— Нет. Не сейчас.
— У меня есть знакомые полицейские.
— Прекрасно! Так вот просто подойдут к нему и ни с того ни с сего начнут колотить.
— Эти полицейские так и сделают.
— Они не смогут к ним придраться. Ведь они не делают ничего плохого.
— Всего-навсего замышляют убийство.
— Насколько мы здесь в безопасности? Грей подумал минуту.
— Все же давай я скажу Фельдману. Он приставит к этой двери двух охранников.
— Ладно.
В полчетвертого Фельдман одобрил второй черновик, и Грею был дан зеленый свет на ФБР. В конференц-зал принесли четыре телефона, к которым подключили магнитофон. Фельдман, Смит Кин и Кротхэммер слушали по параллельным телефонам.
Грей позвонил Филу Норвеллу, своему хорошему знакомому, а иногда и информатору, если что-то такое появлялось в Бюро. Норвелл ответил по собственной линии.
— Фил, это Грей Грентэм из “Пост”.
— Надеюсь, я знаю откуда ты, Грей.
— У меня подключен магнитофон.
— Должно быть, что-то серьезное. В чем дело?
— Мы собираемся огласить одну историю в утреннем номере, с подробностями убийств Розенберга и Дженсена. Будут названы имена Виктора Маттиса, нефтяного дельца, и двух его адвокатов. Упоминается также Верхик, но не в связи с заговором, разумеется. Мы уверены, что ФБР еще раньше знало о Маттисе, но отказывалось от расследования под нажимом Белого дома. Сейчас мы хотим дать шанс твоим ребятам прокомментировать это дело.
Ответа не последовало.
— Фил, ты меня слышишь?
— Кажется, да.
— Что ты скажешь?
— Уверен, что мы сможем прокомментировать, но я, должен буду тебе перезвонить.
— В самое ближайшее время мы сдадим материал в набор, так что спеши.
— Послушай, Грей, это выстрел в спину. Неужели нельзя подождать один день?
— Исключено.
Норвелл помолчал.
— Хорошо. Дай мне увидеться с мистером Войлсом, и я перезвоню тебе.
— Спасибо.
— Это тебе спасибо. Грей. Это великолепно! Мистер Войлс будет вне себя от радости.
— Мы ждем. — Грей нажал на кнопку и освободил линию. Кин выключил магнитофон.
Прошло восемь минут, и позвонил сам Войлс. Он настаивал на разговоре с Джексоном Фельдманом. Опять включили магнитофон.
— Мистер Войлс? — вежливо спросил Фельдман. Эти двое многократно встречались прежде, так что, как правило, не пользовались обращением “мистер”.
— Называй меня Дентоном, дьявол тебя побери! Слушай, Джексон, что там у твоего парня? Это безумие! Твои ребята прыгают через пропасть. Мы вели дело Маттиса и продолжаем заниматься им, но еще слишком рано на него выходить. Скажи, какие у твоего парня материалы?
— Имя Дарби Шоу тебе о чем-нибудь говорит? — сказав это, Фельдман стрельнул на Дарби глазами. Она по-прежнему стояла у стены.
Войлс медлил с ответом.
— Да, — наконец сказал он.
— У моего парня, Дентон, имеется копия дела о пеликанах, а я сейчас сижу здесь и смотрю на Дарби Шоу.
— Я боялся, что она мертва.
— Нет, и выглядит очень живой. Они с Греем Грентэмом подтвердили из другого источника те факты, что изложены в деле. Это крупное дело, Дентон.
Войлс глубоко вздохнул и сдался.
— Мы преследуем Маттиса как подозреваемого, — сказал он.
— Магнитофон включен, Дентон, будь осторожен.
— Ладно, нам нужно поговорить. Я имею в виду, как мужчине с мужчиной. Возможно, у меня есть дополнительные материалы для тебя.
— Добро пожаловать сюда!
— Я приеду. Буду через двадцать минут.
Редакторов восхищала сама мысль, что великий Ф. Дентон Войлс вскакивает в свой лимузин и мчится к “Пост”. Они наблюдали за ним годами и знали, что он мастер выходить сухим из воды. Он ненавидел прессу, и эта готовность говорить об их болоте и под перекрестным огнем их вопросов означала только одно — он хотел указать пальцем на кого-то другого. И, весьма возможно, на Белый дом.
Дарби не желала встречаться с этим человеком. Все ее мысли были сосредоточены на побеге. Она могла бы указать на того типа в черной кепи, но он ушел полчаса назад. А что могло сделать ФБР? Они могли бы для начала взять этого типа, и что дальше? Обвинить в тунеядстве и попытке устроить засаду? Пытать его и заставить говорить? А возможно, они даже не поверили бы ей.
Она не желала иметь дело с ФБР. Не хотела их защиты. Она уже приготовилась к путешествию, и никто в мире не знал бы, куда она едет. Разве что Грей. А может быть, даже и он не узнает.
Грей набрал номер Белого дома, и они опять подключились к прослушиванию. Кин включил магнитофон.
— Пожалуйста, Флетчера Коула. Это Грей Грентэм из “Вашингтон пост”. Очень срочно. Он подождал.
— Почему Коула? — спросил Кин.
— Все проходит через него, — пояснил Грей, прикрыв трубку рукой.
— Кто это сказал?
— Есть информация.
Секретарь вернулся с сообщением, что мистер Коул сейчас подойдет. Не кладите трубку. Грей улыбался: адреналин пер вовсю.
Наконец раздался голос:
— Флетчер Коул.
— Алло, мистер Коул! Грей Грентэм из “Пост”. Разговор записывается на пленку. Понимаете?
— Да.
— Правда ли, что вы дали директиву всему персоналу Белого дома, исключая, конечно. Президента, чтобы вся связь с прессой проходила сначала через вас?
— Ничего подобного. Этими делами ведает пресс-секретарь.
— Ясно. В утреннем номере мы публикуем материал, который, в целом, подтверждает факты, изложенные в деле о пеликанах. Вы знакомы с ним?
— Знаком, — сказал он очень медленно.
— Мы подтвердили, что мистер Маттис вложил более четырех миллионов долларов в предвыборную кампанию три года назад.
— Четыре миллиона двести тысяч — и все через легальные каналы.
— Нам кажется также, что Белый дом вмешался и попытался воспрепятствовать расследованию ФБР дела мистера Маттиса, и мы ждем ваших замечаний, если таковые имеются.
— Так это то, что вам кажется, или то, что вы намерены печатать?
— Мы пытаемся подтвердить это сейчас.
— И кто же, по вашему мнению, подтвердит это для вас?
— У нас есть осведомители, мистер Коул.
— Несомненно. Белый дом отрицает какое бы то ни было участие в этом расследовании. Президент просил информировать его о состоянии расследования в целом после трагической смерти Розенберга и Дженсена, но ни прямого, ни косвенного участия в данном расследовании Белый дом не принимал. Вам дали неточную информацию.
— Считает ли Президент Виктора Маттиса своим другом?
— Нет. Они встречались по какому-то случаю и, как я уже сказал, мистер Маттис был крупным вкладчиком, но не является другом Президента.
— Он был самым крупным вкладчиком, не так ли?
— Я не могу этого утверждать. Еще какие-нибудь замечания?
— Нет. Надеюсь, пресс-секретарь доложит об этом завтра утром.
Они одновременно положили трубки, и Кин выключил магнитофон.
Фельдман вскочил, потирая руки.
— Я бы отдал годовой оклад, чтобы очутиться сейчас в Белом доме, — сказал он.
— Не правда ли, он был невозмутим? — сказал Грей с восхищением.
— Да уж, если можно быть невозмутимым, сидя на раскаленной сковородке.