- Они не имели права сажать вас сюда. Против вас еще не выдвинуто никакого обвинения.
- Имели они на это право или нет, но факт остается фактом - я здесь.
- Вы собираетесь что-нибудь предпринять?
- Думаю, что да.
Гарольд сел на один из двух табуретов; он был очень подавлен.
- Я предпочел бы смерть!
Клейн оставил реплику без комментария, и Гарольд -продолжал:
- Я решил умереть в схватке с полицией. Я не хочу кончить свои дни, как крыса, дожидаясь, когда меня отведут в газовую камеру.
- Хорошо, что вы не оказали сопротивления при задержании.
Гарольд пожал плечами. Клейн продолжал:
- У вас было бы больше шансов, если бы вы сами сдались в руки полиции. Но и в данном случае Верховный суд может спокойно пересмотреть ваше дело. До сих пор против вас было только то, что вы отрицали тот факт, что снова вернулись к Фарнсворсу. Но это еще само по себе не является доказательством того, что убийство совершили вы. Это лишь означает, что вы солгали.
Гарольд опустил голову и уставился в пол камеры.
Наступило долгое молчание, сопровождаемое почти физическим ощущением течения времени. Здесь молчание и бездействие естественны, их можно нарушить разговором или хождением по комнате из угла в угол, но это тщетные попытки, так как через некоторое время они воцаряются снова.
- Вы знаете,- начал Гарольд,- было время, когда вы почти не существовали для меня, но потом я вас возненавидел.
Клейн ничего не отвечал, и Гарольд, еще ниже опустив голову, продолжал:
- Да, я возненавидел вас, потому что вы встали между мной и Синтией. Вы оказали на нее такое сильное влияние, что она так и не смогла забыть вас. Время и расстояние ничего не изменили, вы оба связаны навеки.
- Иными словами, вы ревнуете, а ревность мешает вам трезво оценить ситуацию.
- Да, ревную... Вернее, ревновал. У мертвого человека не может быть женщины.
- Вы еще не умерли.
- В глазах правосудия почти что.
- Будет вам!
Снова воцарилось молчание. Наступила ночь, и на потолке камеры зажглась лампочка, которую вскоре заменит ночник.
- Я признаю, что действовал наобум и плохо построил свою защиту,сказал Гарольд.- Самое идиотское - это то, что я солгал своему адвокату. И все это из-за вас.
- Из-за меня?!- переспросил Клейн, совершенно ошеломленный.
- Да. Помните статуэтку, которую вы подарили Синтии? Китайца верхом на муле?
- Ну и?..
- Синтия рассказала мне о заключенной в ней символике. Я постоянно думал об этом, пока не... Короче, мне казалось, что эта философия способна удовлетворить потребности души. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю. Наверное, потому, что вы - последний человек, которого я вижу. Способный понять то, что я пытаюсь выразить... несмотря на то, что я вас ненавижу!
- У вас нет для этого никаких причин.
- Увы, есть! Вы преуспели там, где я потерпел фиаско. Я считал, что Синтия любит меня, пока не понял, что она любит только вас.
- Думаю, что вы ошибаетесь.
- А я уверен в обратном!
- Я слишком хорошо знаю Синтию.
- Ах так? Вы в этом уверены? Сколько лет вы не видели ее?
- Три года.
- Вот видите! Вы посеяли семя, и во время вашего отсутствия оно проросло. У меня было время узнать Синтию, и я знаю, что говорю.
Клейн ничего не ответил, и Гарольд, как бы не замечая этого, продолжал:
- Хотите верьте, хотите нет, но я очень симпатизировал Фарнсворсу, так как это был необыкновенный человек, умеющий понимать такие вещи, которые ускользают от большинства смертных. В тот день, когда его убили, я был у него. Он был чем-то озабочен. Я видел, что он хотел поделиться со мной своими мыслями, но не решался на это. Я спросил его, в чем дело, может быть, речь идет о деньгах, которые ему доверила Синтия и которые он, возможно, потерял в одной из спекуляций. Он ответил, что дело не в этом, просто он находится в отчаянном положении, почти безвыходном. Больше я ничего не смог от него добиться, но я видел, что он почти на грани и может решиться на самоубийство.
- И что же вы предприняли?- спросил Клейн.
- Я сказал ему, что ненадолго отлучусь, и попросил подождать меня. Я помчался к Синтии за статуэткой китайца на муле. Я хотел объяснить ее смысл Горацию, так как эта философия в свое время помогла мне, когда я мучился сомнениями и был близок к отчаянию.
Гарольд некоторое время молчал, затем тяжело вздохнул и продолжал:
- Ирония судьбы,- сказал он.- В некотором роде я хотел вернуть жизнь Фарнсворсу, а в результате сам обречен на смерть.
- Вы еще не на виселице,- заметил Клейн. Гарольд оставил его замечание без ответа.
- Я не боюсь смерти... Конечно, мне хочется жить, но смерти я не боюсь. В конце концов, как иначе можно узнать, что такое смерть?
- Изучая жизнь... Но вы остановились на том, что хотели показать статуэтку Фарнсворсу, чтобы примирить его с жизнью. Вам это удалось?
- Нет, я пришел слишком поздно. Я позвонил в дверь, но никто мне не открыл. Учитывая, в каком душевном состоянии я оставил Горация, я предположил недоброе. Тогда я обошел дом и вышел к черному ходу. Дверь была открыта. Я вошел в квартиру и позвал Фарнсворса. Ответа не было. Я пересек кухню и вошел в его кабинет... где обнаружил его... мертвым. Он сидел в кресле, опустив голову на стол. От его головы стекала на стол струйка крови, а со стола на паркет... В первый момент я решил, что он покончил с собой. Я подбежал к нему, схватил его за плечи, чтобы приподнять, но он выскользнул из моих рук и упал на пол, перевернув вращающееся кресло на одной ножке, на котором только что сидел. Разумеется, я тотчас же подумал о том, что надо позвонить в полицию. Однако прежде чем это сделать, я сам решил найти револьвер, из которого он убил себя, но я его не обнаружил. Тогда я понял, что это означает... и в какую я влип историю. Мне оставалось только скорее бежать оттуда. Я схватил статуэтку и выбежал. Конечно, я поступил глупо, но ведь все было против меня: меня видели соседи, да и мои брюки были перепачканы кровью. Я подумал в тот момент, что и на статуэтке может быть кровь, но, когда я возвращал ее Синтии, я уже ни в чем не отдавал себе отчета.
- Кто, по-вашему, мог убить Фарнсворса?
- Не знаю. Если бы я это знал, я бы сказал своему адвокату.
- У него были враги?
- Не знаю. Он был славный малый.