- Нас не забывай...
- Да чего вы, скоро свидимся в Зоне, не на волю же иду! - успокаиваю их. И вы там скоро будете... А лучше уже там не свидеться, выходите сразу на волю, ребя!
- Это как - как Филин, что ли?
- А как хотите, - не уточняю. - Весна там начинается, пора уже бросать житуху тюремную, а?
Смеются.
Постучали тут в стену, кружку ребята к стенке приставили, беседу начали. Пока прапор глазком не задергал.
А это мне ребята из другой камеры добрые пожелания передавали.
Помнят, сверчки...
Передают:
- Джигит две недели голодает в больничке. Совсем они его обложили, шьют ему делишки. Скоро накормят его, силой. Молоко, яйца зальют, говорят, через кишку... Дубануть не позволят... А то погоны полетят.
- Филин Волкова сдал, а тот ходит по Зоне, хоть бы хрен ему...
- Цензора уже арестовали, говорят, Мамочка его все-таки поймал на связях с нашими. За Джигита его взяли, скоро срок получит...
- На Лебедушкина намерение взрыва кочегарки пытались навесить...
Ясно. Вот дундук-то Сынка, стоило оставить его - все, все коту под хвост пустил...
Ладно, приду в Зону, разберемся, что он там наделал.
Закрутил я самокрутку, просвещаю ребят.
- Джигит, - говорю, - видимо, к Кеше Ястребову в зебрятник поедет этапом, есть такой друган мой. Я с ним сидел сколь... Может, и Кеше прослабят скоро к нам сюда, в нашу образцовую колонию... Помню, как мы с ним сетки плели под картоху, а однажды заделали невод для прапора да продали за пузырь. Бугор приходит - сетки нет, и мы бухие.
Посмеялись.
А я себе думаю, что ж и за воспоминания у меня бестолковые, Квазимода, вместо ресторанов - тюрьмы, вместо девочек - вертухаи да зуботычины.
- Кваз, а воры в законе есть нынче? - кто-то меня спрашивает. - Говорят, в загоне они сейчас...
- Есть, - говорю. - В законе вор не должен иметь ни прописки, ни работы, ни жены. Только малина. Только тюрьма да гастроли. В Зоне вору нельзя работать.
- А ты, Кваз, - разве не вор? - спрашивают.
Усмехнулся я, сам я не раз задавал в последнее время себе этот вопрос.
- Ну, если по тем суровым законам - уже нет. Это по нынешним: придет молодой, уже он вор, за бабки купил себе звание. Меняется все... Я, ребя, сейчас, пожалуй, уже мужик! - смеюсь. - Вот я кто. Прошляк все, в прошлом вор. А лепить на себя зря не хочу. Я теперь работяга... мужик! По натуре своей захребетником быть не могу. Для меня в работе спасение от тоски и кичи...
- Что ж, воров уже нет, что ли?
- Есть. На особом режиме сидят, мало их осталось. Многие поумнели... многих погасили в разборках.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Под утро только угомонилась камера. Еле-еле добудились ее прапорщики. Иван от завтрака отказался, находясь в нетерпеливом ожидании. Уже распорядился, кому оставляет робу, кому инструмент свой, наставлял, как работать, как вести себя с дубаками...
А когда распахнулась дверь, пожал всем руки и крикнул уже из коридора:
- Держитесь, черти! Ваську-таракана кормите...
В комнате обыска, где раздели донага, с криком пришлось отвоевывать журнал с Надиным фото. Пошло-поехало, порядочки...
- Да какая взглянет на тебя! - петушился прапор, переводя взгляд с ее портрета на рожу Кваза. - Не положено журнал.
- Сажай тогда назад. Не выхожу, - сказал твердо и печально Иван.
- Ишь какой... сажай, - с уважением протянул прапорщик. - Ладно, иди, красавец. Привет жинке! - И бросил дорогой сердцу журнал ему под ноги...
Стерпел Квазимода, поднял журнал, вытер бережно и положил за пазуху, стал лицом к стене.
Вот и позвали на выход.
И ступил Воронцов на улицу, и обжег еще ядреный утренний морозец его распахнутую грудь, и заупокойным колокольным звоном громыхнула сзади железная калитка, и все прошлое растворилось в пьяной от радости душе...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Утром на планерке Медведев ловил на себе удивленные и недоверчивые взгляды сослуживцев - после того, как дежурный сообщил об освобождении заключенного Воронцова.
Что ж, никто из них, наверное, не верил, что этот неуправляемый Квазимода выдержит нелегкое испытание ПКТ, и выдержит с честью, не заработав там ни одного замечания. И все посчитали этот удивительный факт заслугой его, майора Медведева, носящегося зачем-то с заключенным-дикарем...
Ведь еще вчера бомбой замедленного действия называл Воронцова подозрительный Волков. И если согласиться с этим, то получается, что теперь у бомбы этой вынули взрыватель...
А минером - помимо своей воли - оказался совсем и не военный специалист, а простая волжская женщина Надежда Косатушкина, слыхом не слыхавшая о всяких там запалах и взрывателях. Одни, простите, "бомбы" вокруг нее - лепехи-мины коровьи...
Ну а бомбу "Воронцов" теперь предстоит Медведеву нести тихонечко по Зоне и следить, чтобы кто-то не вкрутил опять в нее взрыватель.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
После неудачного бунта неожиданно именно в мой отряд добавили еще троих из вновь прибывших осужденных.
Это был со стороны командира колонии своего рода знак, что мне еще верят, что надеются - справлюсь и с этими субчиками. Волков отметил, что этих он скрутит в бараний рог, почему - я даже не спросил. Честно сказать, надоело его слушать, да и бороться с ним. Случай с Филиным был мне как отрезвление... Ничего, кажется, не поделаешь с Волковым, живучей заразой наших органов. Пока же не высовывался, притаился, гад...
Конечно, это можно списать и на простое совпадение, но в Зоне после всенародного разоблачения Филиным своих связей с оперативником резко уменьшились случаи обнаружения наркотиков. И это косвенно подтверждает правдивость слов Филина, значит, он и был барыга - сбытчик наркоты. Теперь он ушел, не появился бы новый.
И тут я неожиданно поймал себя на странном, почти незнакомом мне чувстве тщеславии. Вот, дали тройку прохиндеев, которых бы глаза не видели, но все же - дали! Значит, уважают...
А еще понял я вдруг, что думаю о себе уже как о старике, как о человеке, которого должны все уважать. А за что? - реально тоже могу взглянуть на себя... Гора передо мной, горища, скала гранитная - вот моя работа. И суть борьбы проста: или бестолковый и равнодушный камень задавит меня, или я смогу, преодолевая пропасти, лавины и камнепады, взобраться на хребет и увидеть свет, простор и вывести за собой в другую жизнь, спасти сотни живых душ... только бы не мешали...