Тот помотал головой.
- Могу поставить что угодно - он ничего не знает. Не знал ни о ее беременности, ни о завещании. И понятия не имеет, почему ей вздумалось поехать за город покататься, а потом вдруг взять и покончить с собой.
Сотрудник угрозыска взял со стола заключение о вскрытии и пробежал его глазами.
- Небольшой поверхностный синяк на левом плече?
- Мало ли что - стукнешься нечаянно, когда садишься или выходишь из машины, вот тебе и синяк. Причина смерти - отравление угарным газом, это однозначно. В такой машине несколько минут достаточно. Я думаю, она действительно покончила с собой, и мы скорей всего так и не узнаем, почему.
- А что думает шеф?
- Вы же знаете, как он относится к самоубийствам. Особенно к таким, автомобильным. Так что, несмотря на показания старухи-матери, он потребовал провести дополнительное обследование. Проверить кровь, внутренние органы на наркотики и токсины. В конце концов, ей могли что-нибудь вколоть, а после инсценировать самоубийство. В этом смысле она не первая.
- И не последняя. А вы знаете, что ваш Ламли был взят на учет в связи с делом Коммерсанта?
- Да, знаю. Сперва его подозревают в похищении, потом в убийстве... Не похоже. По тому делу у нас проходила чуть не сотня человек.
- Надо все же доложить кому следует. Поди знай, когда им что пригодится.
- Ладно. Только дождемся повторного заключения медиков. К завтрашнему утру, наверно, пришлют. Все равно с Коммерсантом дело дохлое. Он уже давно смотался со своими денежками. Одно воспоминание осталось - как оскомина; высокое начальство такую оплеуху не скоро забудет. А насчет того, что здесь замешан Ламли... Может, вы еще скажете, что Джек Потрошитель жив-здоров и в ус не дует?
Объявление в "Дейли телеграф" с условленным текстом Эдвард Шубридж увидел во вторник. Он не почувствовал при этом особого подъема. Радость от победы придет потом. Ожидаемый сигнал получен - хорошо. Устроившись у себя в подвале, он с помощью игрушечного типографского набора проставил дату на письме Грандисону, для которой специально оставил пустое место, когда печатал оба письма - ему и сэру Чарльзу Медхэму. Письмо он отдал жене. Она должна была поехать на машине в Саутгемптон и опустить его там.
Провожая ее, он сказал:
- Будешь в Саутгемптоне - купи вечернюю газету. "Вечернее эхо", по-моему.
- Мисс Тайлер?
- Да. Может, есть какое-нибудь сообщение.
- Беспокоишься?
- Нет. Ну, узнают, что она здесь была - какая разница? Мы не знаем, что она покончила с собой. Не знаем, зачем она приезжала. Формально поговорить насчет стоянок для автотуристов. Так ведь и есть. Про мисс Рейнберд она сказала, только когда испугалась. А вообще-то просто хотела на нас посмотреть - понять, что мы за люди, как ей действовать дальше. Если окажется, что кто-то знал о ее поездке сюда, значит, скоро к нам пожалует полиция. Мы ничего не станем отрицать - чем ближе к правде, тем лучше. Если им известно, что я имею какое-то отношение к мисс Рейнберд - я опять-таки не буду отпираться. Мисс Рейнберд меня не интересует. Когда купишь газету, посмотри, есть сообщение или нет, и сразу выброси ее вон.
- Да, неудачно получилось.
- От случайностей нельзя застраховаться. Они могут возникнуть в любой момент, мы это знали. И тогда либо полный крах, либо мы как-то выйдем из положения. Ну вот, непредвиденное случилось - и мы вышли из положения. Он улыбнулся одной из своих редких улыбок. - Мы знаем, на что поставили и чем рискуем. И мы с тобой отлично знаем: не бывает так, чтобы все без осечки. Судьбе захотелось нас немножко испытать - проверить, как мы справимся с мелким невезением. Только и всего. - И он поцеловал жену, нагнувшись к открытой дверце машины.
- Не похожа она на самоубийцу, - задумчиво произнесла миссис Шубридж.
Он снова улыбнулся. Он знал, что в ней говорит не слабость. Ни страха, ни слабости в ней не было.
- А кто похож? - возразил он. - Люди всякий раз твердят одно и то же: "Кто бы мог подумать, что она покончит с собой! Уж от нее никто не ожидал!"
Проводив жену, он подошел к клеткам и вынул ястреба-тетеревятника, самку. Хозяином птицы был его сын, но в отсутствие мальчика Шубридж дрессировал ее сам. Он направился к вязам, росшим за домом, и снял с головы птицы клобучок. Как только она услышала доносившийся из гнезда на деревьях птичий гомон и увидела грачей, она начала легонько подскакивать у него на руке, расправляя хвост, и вертеть головой, следя за движениями перелетавших с ветки на ветку птиц.
Миновав рощу, он прошел еще полмили вдоль холма. Ниже, на уступах, начинались поля, уже зеленевшие молодыми всходами. Между полями и рощей всегда курсировали грачи. Чаще они летали группами, но иногда и в одиночку. Ждать пришлось недолго - скоро он увидел возвращавшегося к гнезду грача. Он разжал руку, и ястреб взмыл кверху, ему наперерез. Тот заметил врага и, не имея где укрыться - внизу расстилалось голое поле, до деревьев было далеко, - стал суетливо, неловкими витками подыматься выше. Ястреб настигал его, описывая широкие круги. Грач попался крупный, сильный, и ястреб не сразу сумел набрать достаточную высоту, чтобы ринуться на добычу сверху.
Шубридж стоял, наблюдая за происходящим, и вспоминал, как его сын впервые вот так же напустил ястреба на грача. Когда думаешь о том, что было в жизни хорошего, всегда вспоминаешь, как это случилось в первый раз. Потом тоже испытываешь радость, но какой-то не уловимый привкус волшебства исчезает, не повторяется. Вот камнем падает вниз первый подстреленный тобою фазан; вот твой первый лосось, рванувшись, дергает леску так, что она обжигает руки... Сколько радостей дарит жизнь! Но их с каждым днем становится все меньше и меньше. В природе заложено определенное равновесие не в силах устоять под стремительным натиском человека, который отравляет и загрязняет свою планету, превращая реки и моря в клоаки, а саму землю в гигантскую зловонную свалку. И остановить его нельзя. Единственное, что еще можно сделать - найти какое-нибудь не загаженное пока место и соорудить вокруг него надежную защиту от заразы, мало-помалу отравляющей мир.
Ястреб нагнал грача и завис в сотне футов над ним; затем сделал два быстрых обманных маневра, как бы собираясь спикировать, чтобы вынудить грача спуститься ниже. Грач стал боком уходить вниз, торопясь укрыться в одной из зеленых изгородей, окаймлявших поля под ним.
Ястреб перевернулся в полете и, плотно прижав к телу крылья, ринулся вниз, со свистом рассекая воздух. Он настиг добычу в ста футах над землей - молниеносный удар, облако черных перьев - и хищник снова взмыл вверх, а грач, несколько раз перевернувшись в воздухе, камнем упал на землю. Да, смерть - и красивая смерть, подумал Шубридж.
По дороге к дому он размышлял о мальчике. Скоро в школе закончится семестр, и он приедет домой на каникулы. Они сядут в машину и уедут все вместе - дружная троица - в Шотландию, Ирландию... Если там не найдется того, что им нужно, они поищут за границей. В Норвегии, Швеции или в Канаде. К собственной стране ни один из них не был чрезмерно привязан. Они знали, чего ищут, и не ошиблись бы в выборе. Сын понимал и разделял его чувства. В их общем желании не было поэтического и философского оттенка; они не считали себя последователями Торо или Робинзона Крузо. Это была вполне материальная потребность. Они хотели отгородиться от мира крепостной стеной с бастионами так, чтобы и через двадцать, и через сто, и через пятьсот лет они сами или их потомки могли жить там по возможности естественной жизнью и до последнего дыхания сопротивляться гибели мира от рук людей, которые рано или поздно потопят его в грязи. Если бы он поделился с кем-нибудь своей мечтой, его подняли бы на смех: мало того, что он мечтает о несбыточном, он еще всерьез надеется осуществить этот безумный замысел! Ничего, пускай смеются - его с пути не свернуть!
Возвратясь домой, жена сообщила, что в "Вечернем эхо" действительно появилось короткое сообщение о том, что обнаружен труп Бланш Тайлер. Затем она приготовила и отнесла архиепископу ужин - копченую форель и филе говядины а-ля-Россини с молодыми кошечками брокколи. Из подвала она вернулась с номером "Дейли телеграф" - на первой странице вверху рукой архиепископа была сделана размашистая надпись: Я предпочитаю "Таймс" .
Шубридж взял газету и бросил ее в камин. Другой газеты не будет. Он обращался с архиепископом по возможности предупредительно, но как личность тот для него не существовал. Он представлял собой только определенную ценность, которую очень скоро можно будет с выгодой продать.
Джордж сидел на кухне у матери Бланш и пил виски, которое сам и принес. Старушка согласилась составить ему компанию, хотя сама охотнее выпила бы чаю. Но смерть близких на какое-то время меняет привычный ход вещей. Пили они из дешевых стаканов. Дом на Мейдан-Роуд теперь принадлежал ей, и можно было взять из столовой хорошие бокалы, но она жила еще старыми привычками и держалась так, словно не она, а дочь по-прежнему хозяйка дома.
Джордж начал мало-помалу свыкаться с потерей и постепенно включался в круговорот повседневных дел и забот. Каждый день тысячи людей на земле проходят через это: нестерпимая боль утраты понемногу притупляется, и человек осознает, что нужно жить дальше.
- Как, по-вашему, она не знала, что беременна? - спросил он.
- Нет. Она вечно витала в облаках. Об опасности не думала. А от этого никто не застрахован, как ни старайся. Жизнь не перехитришь, она свое возьмет.
- Я бы сразу ей сказал: "Давай поженимся!" Бедная она, бедная!
- Да она-то замуж не пошла бы. Наша Бланш не такая, чтобы семьей обзаводиться. Вы не подумайте, я не про то, что она бы от ребенка избавилась. Нет, родила бы, позаботилась о нем как полагается; может, отдала бы в хорошие руки, а может, и дома бы оставила. Я-то вот за ее отцом тоже замужем не была. У нас с этим было не очень строго: хочешь венчайся, не хочешь - так живи. Церковь не особенно почитали. Жили вместе, детей рожали, а потом по-всякому бывало. Когда оставались, жили дальше, а когда и нет.
Джордж снова налил виски в стаканы. Тяжелый был день, но сейчас, к вечеру, стало чуть полегче. Не то, чтобы как раньше, как всегда, но малость отпустило. Что делать - жизнь идет своим чередом, значит, нужно жить.
- Когда вы утром позвонили, - сказал Джордж, - у меня просто земля ушла из-под ног. Вот уж чего я никак не ожидал! Чтобы Бланш закрылась в машине и там, под проливным дождем, сидела и ждала... Никак в голове не укладывается! Умерла, нет ее, это я понимаю. Но чтобы так умереть!..
- А я не удивляюсь.
- То есть как?
- Ну, не так удивляюсь, как вы. Нет, что говорить, для меня это страшный удар. Все равно как она бы под машину попала. А тому, что сама, я не удивляюсь.
- Ничего не понимаю.
- Откуда ж вам понять? Я и в полиции сказала. У нас это в роду. Ей-то я ничего не рассказывала. Она, наверно, сама догадалась. От детей ведь не скроешь. Одним словом, папаша Тайлер так же сделал.
- Ее отец покончил с собой?
- Вот-вот. Встал однажды ночью и ушел из дому. Крепкий был мужчина. И жил не тужил, как говориться. А наутро нашли его в реке. При том что плавал как рыба. А брат его, тот еще чище сделал. Сорок лет всего и было ему. Уселся на насыпи у железной дороги и стал дожидаться, когда поезд поедет. Дождался и сунулся прямо под колеса. Спрашиваешь, с чего? Вроде все у него было - только что лошадь купил, повозку ему покрасили... И ведь что один, что другой - веселые, здоровые. Никогда не подумаешь на них.
- Боже правый! Да как же это? Безо всякой причины?
- То-то и оно. Конечно, внутри какая-то причина была. папаша Тайлер, как говориться, жил - не тужил. И сбережения имел - четыре сотни фунтов. Когда уходил, обнял меня, поцеловал, а наутро его на носилках понесли. Лежал и улыбался, будто шутку сыграл. Видать, это у них в крови. Так что я не особенно удивилась. Боль, горе материнское - это конечно. А удивиться не удивилась. Передалось, выходит, от отца. Вы-то как теперь без нее?
Джордж не ответил, только помотал головой и снова приложился к виски. Бланш значила для него больше, чем он сам думал. Как он теперь без нее? Да, наверно, так же, как другие, когда теряют кого-то из близких... Время и случай - на них вся надежда: остается ждать, когда пустота как-то заполнится, а память постепенно притупится, сотрется.