— Вроде все было нормально. Пришел в себя, кушать начал потихоньку. А тут вчера вечером пришла к нему посетительница.
— Жена?
— Да нет, не жена. Вася как раз уснул. Она говорит, парни, мне по личному делу с ним потолковать надо. Покурите пока в коридоре, а я его разбужу и быстренько побеседую. Ну мы что ж, не понимаем? Вышли в коридор. Только через минуту Вася-то как завопит! А баба эта шасть из двери и умчалась. Мы — в палату. А Васек не узнает никого, кричит, пургу какую-то гонит. Доктор прибежал, укол ему сделал. Он сначала вроде притих, а потом опять давай кричать. Вот его в бокс и перевели. Ему теперь не в травматологии надо лежать, а в нервном, — закончил парень удовлетворенно.
— А что за женщина приходила?
— Кто ее знает? Она не представлялась.
— Хотя бы как выглядит? Молодая, старая?
— Выглядит обыкновенно. А насчет возраста… Ну, может, как вы или постарше. Волосы вьющиеся. Платье красивое, только черное. Я еще подумал, как на похороны собралась. Все-таки больница, тут надо поосторожней с такой одеждой.
— Она нам сигареты подарила. Чтоб, значит, мы покурить вышли. Вон пачка пустая валяется, — встрял в разговор пожилой мужчина в пижаме.
Действительно, на тумбочке лежала элегантная длинная пачка из-под дорогих американских сигарет с ментолом.
— Дрянь сигареты! Вонь одна. Лучше бы «Примы» притащила.
Парень захохотал:
— Ну, дядя Леша, ты даешь! Это от твоей «Примы» вонь. А сигареты классные. Такие в больничном ларьке не купишь. Тетенька-то при деньгах.
Я попыталась выведать у мужиков еще что-нибудь интересное. Но их запас информации истощился, и ничего больше они припомнить не могли.
— Ладно, ребята, поправляйтесь!
— Так вы к нам заглядывайте. Мне тут еще долго лежать, — многозначительно сказал на прощанье парнишка с костяной ногой.
Непременно загляну. Если только Вася в себя придет. А пока от бедняги никакого толку. Вот и получилось, что хотела прояснить ситуацию, а она стала еще более туманной. Я бы даже сказала — таинственной и мистической.
Автобус, чихая и разваливаясь на ходу, тащился от больницы до моей остановки. В салоне над креслом кондуктора остряки из гаража повесили табличку с предупреждающей надписью: «Место кондуктора не занимать! В окно кондуктора не смотреть!» Спасибо им, это меня немножко развеселило.
Уже в подъезде я услышала, что в моей квартире разрывается телефон. Трель состояла из коротких и отрывистых сигналов — значит, междугородка. Так и есть! Когда я, на ходу роняя легкие и тяжелые предметы быта, добежала до аппарата и схватила трубку, в ней раздался энергичный голос Валюли:
— Симчик, здравствуй, дорогая! Где это ты гуляешь? Я тебе уже третий раз звоню. Ну что, подруга, отчитываюсь! Я не зря подозревала, что где-то фамилию твоего Старицкого уже встречала. Точно ведь. Когда готовила статью о частных коллекциях России, натыкалась на некоторые архивные материалы. Снова их подняла и все, что смогла найти по Старицкому, тебе отксерила. А чтоб побыстрей было, я пакет с проводницей фирменного передала. Завтра встречай. Восьмой вагон, проводницу зовут Лена.
Мы иногда с Валюлей пользовались этим неофициальным средством связи, когда надо было передать книги, альбомы или просто срочное письмо. Проводники фирменного поезда, шедшего из Петербурга в Сибирь в аккурат через наш городок, за небольшую мзду выполняли роль почтового ящика, или, точнее, багажного вагона. Работу исполняли честно, фирму не позорили. Проколов не было еще ни разу.
Выходит, правильно я к Валюле обратилась. Все материальное оставляет свои следы. Раз был такой художник, значит, должны сохраниться о нем еще какие-нибудь упоминания, кроме фамилии на холсте. Хотя и не факт, что это мне поможет установит истину. Ну, в нашем розыскном деле любая зацепка может пригодиться, не правда ли, господа детективы? Взгляд украдкой скользнул по книжному шкафу, где под стеклом скучали образчики остросюжетной литературы с самыми звучными фамилиями. Ладно, что-то я и впрямь вообразила себя мисс Марпл и Ниро Вулфом в одном лице. То-то бы Зойка повеселилась! Интересно, отошла она от посещения бутика или начала копить деньги на линялую маечку?
— Муся, ты где? Выходи, ужинать будем!
Мусина плошка весело забренчала, принимая в свое пластмассовое нутро порцию вареной рыбы, но кошка не отзывалась. Ее не было ни в туалете, ни в спальне. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. А когда я увидела, как в большой комнате ветер из распахнутой форточки колышет занавеску, то внутренне ахнула. Этого я и боялась! Бессмысленно горячие батареи вынуждали меня всю ночь держать форточки открытыми. Каждое утро я их закрываю. Конечно, весь день Муся чувствует себя в жаркой квартире, как лев в африканской саванне. Зато никаких соблазнов в виде чирикающих птичек и уличных запахов. Но сегодня я так спешила, что совсем забыла про форточку. И Муся пала жертвой моей забывчивости и своего любопытства. Пала в прямом смысле этого слова — я, холодея, вспомнила про четвертый этаж. Тут не до шуток! Скорее на улицу, чтобы отыскать тельце несчастной кошки. Но никакого тельца я не нашла. По всей видимости, затяжной прыжок закончился более-менее удачно. На мое жалобное «кис-кис» сбежалось с добрый десяток ярких представителей бездомного кошачьего племени. Но Муси среди них не было. Возможно, весенний ветерок разбудил в ней генетическую память и она подалась в сторону Балинезии?
На улице стало совсем темно, и мне пришлось вернуться домой.
Избитая схема «работа — дом», которая символизирует невыносимую скуку бытия, в настоящее время явно не для меня. Вот и сегодня пришлось с последним ударом наших раритетных часов пулей вылететь из галереи, чтобы успеть на вокзал к приходу поезда. В результате стайерского подвига я прибежала даже немного раньше — состав еще не подошел. В юности вокзальная суета манила меня возможностью новых путешествий и связанных с ними впечатлений и знакомств. Просто душа замирала. В фильме с моим любимым Игорем Костолевским в главной роли гимназистки заштатного румынского городка тайком бегали на вокзал, чтобы присутствовать при прохождении курьерского из столицы. Как я их понимаю! Но всему свое время. Юность ушла, а вместо нее пришел житейский опыт. Он подсказывал, что вокзалам доверять нельзя. Не зря же объединяют базар и вокзал. Эти два места могут соперничать по количеству скрытых опасностей, особенно для такой растяпы, как Шестикрылая Серафима.
Но, на счастье, сегодня на вокзале было довольно пусто и спокойно.
Я присела на лавочку и стала изучать содержимое витрины киоска «Роспечать». И тут же из-за него вынырнуло крошечное и донельзя грязное существо в живописных лохмотьях, оказавшееся малышом восточной наружности. Личико было очень смуглым, то ли по природе, то ли от грязи. Из этой темноты плутовски поблескивали живые глазенки. Ребенок с некоторой осторожностью подошел к скамейке и гортанно затянул песню с откровенными восточными интонациями. Но в его пении улавливалось что-то знакомое. Ба, да это же песенка из репертуара забытого нынче Рашида Бейбутова. Помню, у моей мамы на старой пластинке: «Ах, эта девушка меня с ума свела…» Мальчик был с задатками психолога. Оценив мою славянскую внешность, он без всякой паузы перешел на «Калинку» и протянул свою грязную лапку ладонью вверх. Знаю я, знаю, что где-то поблизости ребенка караулят бессовестные взрослые, наглые и ленивые, которые отберут у него жалкие копейки и в конце концов купят на них сигарет, водки или наркоты. Вон за кустами мелькают их цветастые одеяния. Все знаю, но ничего поделать не могу. Я судорожно обшарила карманы и всю отыскавшуюся мелочь сунула в растопыренную ладошку. Прости, малыш! Прости за свое грязное, убогое детство. За бессильное наше государство и за подлых родителей. Монетки исчезли в кармане больших не по размеру штанов, и маленький певец отправился предлагать свой репертуар другим слушателям. И тут вокзальное радио внятно и вполне доброжелательно объявило о прибытии нужного мне поезда.
Проводница Лена оказалась молодой и симпатичной. Представляю, какую ей приходится выдерживать осаду со стороны скучающих пассажиров мужского пола. Пакет, который она мне передала, был довольно толстеньким. И хотя я знала, что Валюля полностью оплатила доставку в соответствии с негласной таксой, все-таки сунула девушке небольшую денежную купюру. Так сказать, бонус за добросовестность. Мы расстались, вполне довольные друг другом.
Любопытство раздирало меня на кусочки. Я зарулила в привокзальный скверик, подальше от чужих глаз, и торопливо распечатала большой конверт из плотной серой бумаги. Пачка листов чуть не разлетелась от порыва теплого весеннего ветра. Усевшись поудобнее, я стала нетерпеливо их перебирать. Личные письма, записки, донесения, официальные справки — отголоски чужой судьбы были у меня в руках. Да, документы оказались очень интересными. Они подтверждали мои смутные догадки. Валюля — молодец, хорошо поработала! Щелк! Щелк! Пазлы таинственной мозаики вставали на свои места. Но до полной картины было еще очень и очень далеко.
Скоро Зойка посадит меня в долговую яму. Конечно, от сидящего в яме толку никакого в смысле денег. Но моральное удовлетворение для кредитора огромное. Можно, например, кидать в должника тухлыми яйцами и огрызками яблок. Или не давать есть неделю. А потом накормить селедкой и не давать пить. Да мало ли еще какие законные радости в этом случае может позволить себе обиженный кредитор. Примерно такие картинки я рисовала себе, когда в очередной раз брала у подруги в долг пятьсот рублей, или «пятихатку» в просторечии. «Пятихатка» мне понадобилась вот для чего. Я собиралась навестить Таточку и ее мать и по этому случаю прикупить гостинцев повкуснее. Приставать к сослуживцам с предложением оказать спонсорскую помощь было неловко. Мои небогатые коллеги и так уже сбрасывались на пакет с провизией для Василия. Несмотря на то что плотник все еще находился в состоянии острого психического расстройства, пищу он принимал регулярно. И потом, это ведь мое личное желание — немного скрасить незавидную Таточкину жизнь.
Загрузившись на всю сумму (твердая колбаса, шпроты, фрукты, шоколад, печенье и прочая и прочая…), я отправилась в сторону «графских развалин». На «развалинах» с момента моего последнего визита ничего не изменилось. Если не считать веселой луково-чесночной поросли на грядках сползающих в реку огородов.
В этот раз Рая встретила меня уже как старую знакомую. Правда, когда я выкладывала из пакетов на стол гастрономические сокровища, она сконфузилась и попыталась протестовать. Но я соврала, что продукты оплачены из директорского фонда, и Рая успокоилась. За чаем, который мне традиционно предложили, беседа крутилась вокруг состояния Васиного здоровья. Из слов жены было ясно, что она ничего не знает о таинственной визитерше. А психоз мужа списывает на неумеренное потребление алкоголя в сочетании с черепно-мозговой травмой. Примерно так ей и врачи объяснили. Ну и хорошо, тем спокойней для нее. Я предпочла умолчать об известных мне подробностях.
Таточка сияла. Было видно, что она рада неожиданной гостье. Бедная больная девочка в окружении конфет и апельсинов выглядела почти счастливой.
Пока я помогала Рае убирать со стола, Таточка раздобыла где-то старый фотографический альбом и с застенчивой улыбкой подала мне. Обложка альбома была обтянута коричневым бархатом, потертым от времени, в правом нижнем углу сиял маленький золотой силуэт Ростральной колонны и вились золотые же буквы: «Ленинград».
— Это наш архив, — засмеялась мать.
Я стала с интересом разглядывать фотографии. Вот Рая, совсем юная, веселая, с подругами после выпускного. Вот она с огромным букетом цветов в руках. А это что за стройный симпатичный молодой человек рядом?
— Да это же Вася двадцать лет назад! Не узнали?
Вася?! Не может быть! Вот тебе и похмельная личность. Да, жизнь круто проехалась своим колесом по этому безмятежно-счастливому лицу.
— Сейчас вам свежие фотокарточки покажу. Вася недавно у соседа аппарат брал, купил пленку и нащелкал нас с Таточкой. Мы ведь уже давно не фотографировались.
Рая достала бумажный пакетик с символикой фотосалона и высыпала на стол глянцевые цветные прямоугольники. Я стала их перебирать и вдруг… Что такое? Я не верила своим глазам! Среди вороха семейных снимков лежала странная фотография, которую Рая небрежно отбросила в сторону, считая совершенно неинтересной. Стараясь ничем не вызвать своего волнения, я тихонько прикрыла фотографию рукой и, улучив момент, незаметно сунула в карман. Да простит мне Васина семья это воровство. Снимок им, скорее всего, не нужен, а для меня он — просто потрясающая находка. Важная улика, можно сказать.
Вскоре я стала прощаться. Украденное фото прожигало дыру в моем кармане.
— Спасибо, что не забываете о нас и Васю навещаете. Мне бы тоже нужно почаще к нему ходить, но не получается. Таточку не с кем оставить.
— Рая, неужели у вас в городе больше вообще никого нет, кто мог бы прийти в больницу?
— Из родственников никого, — произнесла Рая твердо. — А из друзей… Ну, я не знаю… Как-то так получилось, что друзей тоже особенных нет. Со старыми после переезда связь потеряли, а новых здесь не завели. Я не работаю, целый день дома. Откуда взяться друзьям?
— А Вася?
— Он хоть и пьет, но с забулдыгами не водится. А из приличных кто с пьющим дружить будет? Приятельствовал тут с одним… Но больше по делу.
Уши у меня встали «домиком», как у Муси. Горячо,горячо!
— Так, может, этому знакомому рассказать про вашу беду? Глядишь, поможет чем или хотя бы в больницу сходит.
— Вряд ли.