Над Русью вечно две птицы летят…
Одна — соловей, птица любви,
Другая — коростель-дергач, птица запустенья, птица беды…
Одна — поет…
Другая — вопиет…
Нынче Время Коростеля
Вопль беды стоит над Русью…
Савва Ямщиков — Колокол Всея немой Руси
Савва Ямщиков — Секира Руси на бесов Ее
Савва Ямщиков — Стенобитная машина на врагов извечных Ее
Савва Ямщиков — Святой Коростель Руси в беде…
Русские тучные медовые обильные перестоялые кормильные травы травы травы
Никнут к земле, тоскуют по косцам и коровам
Но кремлевские властители временщики не пускают к травам тоскующим спелых косцов и коров
Коров убивают, режут, косцов травят дурной водкой
А трава — молочная кормилица коров, а коровы — молочные кормилицы человеков
И что же молоко святое целительное млеко кормилицы льется мимо губ безвинного младенца?
И что же новорожденного не пускают к благодатным соскам матери?
И что же народ русский — Дитя Христово тысячелетнее — не пускают
к земле-матери — Кормилице Его?..
Когда хоронили Савву Ямщикова, кто-то сказал: «А ведь мы хороним
Колокол Всея Руси… Зарываем Колокол в псковскую землю…»
А сколько еще таких Колоколов на Руси обезголосевшей осталось?..
Может, и не осталось?
А земля русская без колоколов как матерь кормилица без сосков питающих…
Велика земля русская — но Колокол больше…
Но если зерно не зароешь в землю — не взойдет не родится колос…
Велика и вечна эта истина Христа
А все равно — больно…
Люто непереносимо больно…
Помоги Отче…
Сколько же нам еще хоронить наших отцов колокольных?..
…Проезжая на осле по нынешней скоротечной России вечный Ходжа Насреддин сказал горько:
— Некогда юродивый Николай Блаженный Псковский закричал царю Ивану Грозному на псковской страшной мертвой улице: «Иванушко! Иванушко! Покушай хлеба-соли, а не русской христианской крови!.. Не замай, минухне, нас и пойди от нас, не начем тебе будет бежати…»
И конь на бегу подломился сокрушился под царем насмерть, и царь в страхе бежал от Пскова, не тронув его, как до этого он избил, утопил в крови безвинный Новгород…
…На Руси нынешней еще не явился тот Юродивый, тот Николай Блаженный Псковский, который прокричит, прохрипит смертельную правду в глаза нынешнему властителю.
А по Руси безвинной, безмолвной ныне кочует Бричка-катафалк Смерти с Тремя Миллионами убиенных, спившихся, изнасилованных, совращенных, усопших довременно человеков!
За что?..
И когда Юродивый кликнет, плюнет смертельную Истину сию в лицо теперешнему хозяину Руси — тогда Бричка Смерти встанет, споткнется насмерть в русском неоглядном поле, где один сорняк ковыль и береза одичалая, беспутная…
Тогда издохнет Бричка Смерти в русском поле… в русских городах и селеньях… в русских чистых душах…
Русская пословица гласит: «На троне вор — в стране мор…»
Но!..
Но где тот Святой Юродивый?
Который остановит лютую Бричку Смерти и возницу-вождя?
И вот конь под царем полег…
И вот машина хозяина Кремля задымилась…
От горящего Слова Истины!..
А если не захрипит Истину Юродивый и народ не станет, как костер, брошенный, ввергнутый в осенние камыши — тогда Господь разгневается, и будут Огнь и Потоп последние, и весь народ-трус немой вместе с вождем — лукавым слепцом — угодят в Бричку Смерти
Близ!.. Уже!..
При дверях…
Ах, брат русский мой…
Бричка Смерти бредет по твоей ступне… по твоему горлу… по глазам… по твоей душе…
Иль не чуешь?..
А, может, ты и есть тот Юродивый божий?..
…Проезжая на осле по России Вечный Ходжа Насреддин обронил горько:
— Палачи глумятся казнят заживо наше животрепещущее безвинное как дитя в колыбели беззащитное Прошлое, как моль пожирает старинные любимые одежды, в которых дух нашей прошлой святой жизни…
А Прошлое свято целомудренно неприкосновенно как невеста в белопенных одеждах…
Кто порушит их, кроме жениха?..
Но палачи глумятся, оскверняют святые наши одежды, наши кладбища, убивают наши святые живые могилы, топчут рвут искажают надгробные цветы…
А человек без прошлого, как лиса без хвоста
А народ без прошлого — древо без корня…
Перекати-поле — человек
Перекати-поле — народ…
И куда, слепец, грядешь? куда катишься во тьме времен?
Где Брег твой?..
Где Бог твой?..
Палачи казнили Великую Страну
Палачи заживо зарывают в землю огромный покорный до загробной кости народ
Земля русская необъятная стала кишащим кладбищем, братской могилой
И это называется «демократия»?
Тогда что же такое фашизм?
Великое насилие творится над народом безмолвным и покорной страной нашей
Смерть стала хозяйкой на земле русской…
Смерть с Косой ходит по Руси опьяненная от бесчисленных жертв своих…
Исступилась притупилась Коса ее от трех миллионов усопших убиенных русских человеков, ежегодно уходящих в землю, в могилы досрочные…
Уже Смерть устала и могильщики ее с орудьями своими оглохшими отупевшими пьяные лежат в бурьяне и их не отличить от бурьяна…
Земля наша стала не для пшениц, а для мертвых
И мы не зерна сеем, а усопших, и собираем урожай мертвецов несметных…
О Боже…
Великое восстание сынов на отцов, великое избиенье отцов творится в сиротской стране нашей, а это — один из страшных грехов
И мы ходим во грехе отцеубийства, и уже чада наши восстают на нас, повторяя грех наш
Ибо убивший отца — будет убит сыном…
Поистине стали мы чадами ада… а земля наша заросла бурьяном…
А старцы говорят, что ад и есмь земля необъятная, заросшая бурьяном необъятным…
…Над Россией веет ветер ада и бурьяна
А в Кремле витийствует пастух волк лицедей
Блеет малое православное стадо спасаясь в церковной ограде
А смиренный народ пожирает лукавая пьяная смерть…
…Одна лишь надежда
Христос наш Спаситель с Мечом
Одна лишь надежда Отец Наш на Тя на Тебя
Спаситель!
Приидешь с Верозащитным Мечом…
Когда?..
Батюшка босой бредет по талым рекам и ручьям,
Посохом старинным раздвигая попирая льдины,
Это Вечный Гость Руси — Мирликийский Николай
Злато в узельце принес сиротам да нищим…
Батюшка, спаси!..
Нынче весь народ — или горький пьяница иль нищий!..
Нынче лютый враг, аки волк в овцу,
В Русь мою смиренную вцепился,
Нынче лютый враг, аки в агнца волк,
В Русь мою безвинную вонзился…
Батюшка, родной!..
Погляди вокруг!..
Враг сидит в Кремле, а народ — в могиле,
Тут не посох Твой,
Тут лишь Меч Христа
Убиет волка, упасет Россию!..
Тут не посох Твой,
Тут лишь Меч Христа
Укротит волка, упасет Россию…
Батюшка стоит средь бегущих вод,
К небу посох вдруг воздымает яро!..
И, зажегши посох от горящих звезд,
На волка Руси жгучий Меч роняет,
И, зажегши посох о горящий небосвод,
На врагов Руси гневный Меч роняет!..
Батюшка святой бредет по талым рекам и ручьям,
Посохом старинным раздвигая льдины,
Это Вечный Гость Руси, Мирликийский Николай,
Меч принес на Русь сиротам да нищим…
В Последние Времена обнажатся явь близость ада и удаленность туманность призрачность рая…
Мы заслужили ад а не рай? Мы бредем в ад а не в рай?..
О Господь наш! иль такие Времена Ты нам посылаешь
И мы стоим средь них и только безмолвствуем и только покорливо вздыхаем
И только уповаем…
А сказано: Молчаньем предается Бог…
А упованьем?..
А спасем ли мы Тысячелетнюю Православную Русь
Одними вздохами и молитвенным Упованьем?..
А Меч Верозащитный пусть в бурьяне вянет?..
Мне привиделась в тульском заброшенном поле поле
Русская последняя изба
Вся алмазная
Вся золотая
Вся серебряная
Вся лазоревая вся аметистовая
Вся турлучная соломенная вся осмяглая пианая нутряная осипшая гунявая вся горемычная вся ликующая вся осиянная
Летом вся летающая в облаках пуховых черемуховых многодальных
Зимой в сугробах звездных жемчугами ворожащая
Вся топазная жемчужная смарагдовая вся малахитовая яшмовая
Вся материнская вся отчая вся детская вся кормильная вся молочная вся телячья
Вся аксамитовая бархатная парчовая дубовая сосновая липовая
Вся византийская залетная самшитовая афонская
Вся разудалая святая вся расписная вся лучистая аки павлиний хвост маслянистая
Аки сто тысяч павлиньих хвостов прельстительная упоительная
Вся медовая пчелиная небесная летучая копна сноп духмяных медоносов синь васильков луговых мятликов венериных башмачков нивяников короставников фацелий неизбывных
Ах последняя останняя прощальная
Вся слезная вся ликующая свято хмельная во поле пустынном
Русская Звезда Ковчег Изба Сруб Скит Келия Монастырек Часовня
Приют полевого странника русского батюшки Христа Спасителя
Ах деревянная колыбель-зыбка ах домовина ах сосновый саван смолистый
Ах Изба Птица многорадужная родимая слезная неутоленная неупиваемая Птица
С холомов косогоров древлерусских игоревых ярославных птица
Восходящая заживо во Царствие Небесное изба изба родимица странница пустынница
Ах Птица Изба ты из русского разнотравья сшита
Ты из русских святых корабельных боров сложена
Взлелеяна молитвенно
Как деревянный сарафан-кумачник царский неизбывный ферязь императорская древлевизантийская
Господом Творцом свита сплетена пречистая блаженная целительная
Срублена связана воздвигнута сотворена в веках
И летишь куда куда куда
В раю стоят молят ликуют навека такие избы д’омы города…
Ах святая спелая ройная родная муравьиная родимая колыбельная
Молочная нетронутая девственная пыль пыль
Августовских задумчивых русских проселочных дорог дорог
Ах дороги дороги и куда вы ведете?
Кого связываете?..
Кого ждете?..
Ах дороги дороги…
Где нынче ни деревень ни сел
Где нынче ничего и никого…
Но…
Но только бродит по заброшенным дорогам
Русский Бог
Бездонно одинок
Блаженно одинок словно в Конце Времен
Когда и Бог блаженно необъятно сиротливо одинок
Русь — Крест Христа
Русь — Гефсиманский сад
Русь — Голгофа
Русь — Плащаница, из Которой Бог восстал
Русь — Елеонская гора, где Бог воскресший с неба в пыль ступал и отворял Уста
Да!..
И только бродит по пустыне нашей русской
Русский полевой наш батюшка Сошественник Иисус Христос
Среди проселочных дорог
И песню древлерусскую забытую на арамейском языке улыбчиво поет поет поет
Поет Он Песнь о том
Как Русь безвинную распятую погубленную бездыханную
Он воскресит и оживит и вознесет
И на проселочных сиротских заброшенных дорогах
Вновь зашумит родной курчаво голубоглазый говорливый русский наш льняной
Агнец Дитя Народ
Христос Воскресе!..
И за Ним воскрес на воскресающих дорогах воскресающий Народ…
Когда долго бродишь в летних травах медоносных несметно благоуханных
Чуешь чуешь тайный земляной зов трав
И становишься блаженной травой
И плывешь растворяешься и уж уже не знаешь
Где трава духмяная от ветра еще боле гуще пьянящая
А где ты человече свято блуждающий во травах…
Иль трава в траве блуждает в травы претворяясь заживо
Кто знает…
Один Господь знает…
Да еще знает муравей блаженно бегущий по моей летучей осторожной пятке…
Соловьи и журавли — царственные мудрые птицы
Прилетают из заморских стран из райских садов
Чтобы породить птенцов в медовом русском разнотравье…
Они чуют знают что русский мед трав слаще и прекрасней тропических урожаев…
А русский необъятный человек агнец
Мечется по миру в поисках рая
Не зная что рай благоухает под ногами…
И что же соловьи и журавли мудрее человека?..
И вот поэт ушел бродил в русском июльском всемедовом разнотравье
И не вернулся не изшел из райского медотравья разнотравья
Тогда народ полевой деревенский мудрый сметливо сказал:
Поэт не помер…
Он ушел в русское разнотравье…
Он стал разнотравьем…
Он навек захмелел затерялся в медовых травах свято пианых…
И стал разнотравьем и соловьем и журавлем благоуханным…
И полетел в сад райский…
Так должен умирать усыпать улетать русский человек в медовом райском разнотравье…
Я брожу в несметном диком поле луговой овсяницы блажен затерян невесом
А ветры наклоняют волнуют дикие овсы и травы ходят волнами шелестят кручинятся печалятся окрест меня
И сыплются летучими кочующими семенами
И завораживают и зовут лечь в них и упокоиться и стать травой навек
И вдруг я слышу птичий писк плеск во травах шелестящих шепчущих
Это птенец полевой овсянки верещит звенит стонет на дне качающихся трав трав трав
Он бежит мечется на дне бескрайних равнодушных стелющихся трав
Ах птенец птенец!..
Зябкий беззащитный пуховый колыбельный агнец мой…
Дитя птичье трепетное беззащитное безвинное мое…
А весь мир волнующихся трав против тебя алчет убить тебя
Ибо у трав нет живой души а у тебя есть живая птенцовая душа
И коршун парящий
И ворон люто глазастый
И мышкующая полевая лиса
И кошка охотница извилистая приблудная
И пес кочевой шелудивый
И косец с косой — все враги твои, все хотят смерти твоей
Ах птенец… жертва дневная и вечерняя и ночная…
И только мать-овсянка летит хлопотливо трепетливо над травами волнами И верещит и страждет над тобой
Ах птенец… родной… пернатый брат мой…
И только пернатая мать-овсянка птичка полевая беззащитная одна заступница твоя одна защитница твоя…
Летит верещит над травами хлопочет бьется вьется заботится о тебе
В океане диких трав…
Да что может она одна против коршуна ворона лисы кошки собаки косца?
Да…
Одна заступница она у безвинного птенца
Но!..
Но Господь глядит с небес и знает и защищает…
Вот так и человек хрупок одинок в мире сем земном
Как в океане трав затерянный птенец овсянки полевой
Ах птенец кричащий в луговой ветреной несметной овсянице…
Ах человече бредущий хрупко кротко в этом мире несказанном нечаянном…
И только матушка родная извечно склоняется над тобой…
И Вечный Господь!..
Дождь уже иссяк утих но капли еще падают с деревьев
Любовь уже ушла а мы все еще рыдаем…
Березовые рощи рощи
Березовые облака
Березовые реки
Березовые бабочки
Березовые человеки
О лето…
Окрест сияет стоит течет русское наше курчавое ягнячье быстротечное
Первозданное первозванное первородное перволепетное
И уже неслышно вкрадчиво уходящее ночами перволето лето лето
О лето…
Господь а я брожу в поле духоносных медоносных фацелий фацелий голубоглазых светлонебесных фацелий
Где роятся где светло неистово медоносно ходят летят гудят вьются длятся вкушают меды
А пчелы а белы бабочки а синь бабочки и осы пьяные от меда и муравьи опьяненные
И жуки медвяные и оводы блаженные и шмели и отуманенные от меда шепчущие словно влюбленные человеки шершни
И даже полевые птицы залетая упадая в фацелии
Пьянеют и летают низко одурманенные опьяненные блаженные
О лето… о блаженное… о медовое… о ленное…
Лето — лебедь… осень — журавель… зима — ворон… весна — соловей…
О лето — лебедь…
О пресветлое лето лето лето когда хочется упасть навеки на колени в меды трав прилипчиво склоненных
И поле фацелий поет поет гудит аки миллионы апрельских текучих капелей
О Господь и я свято пиан блажен брожу среди медововеющих несметномедовых фацелий фацелий
Ах Господь а ведь скоро исход скоро смерть моя
А тут кишащее медами и ворожащее пчелами поле поле медовых фацелий
Ах Господь и что же ты оставишь на земле безымянного муравья и шмеля и медовую фацелию и синь бабочку однодневку
А меня навек восхитишь в Царствие Небесное
А кто же кто возлюбит это поле слипшихся от текучих медов фацелий
Кто ж воспоет этих быстротечных пчел шмелей муравьев синь белых бабочек блаженных
Да птиц низко летящих опьяненных с крыльями от меда липких отягченных
Кто шепнет что белая бабочка порхающая —
Се летающая полевая ромашка
Отче но смиряюсь в поле роящемся небесноголубых фацелий
Утопая растворяясь в меды в муравьи в шмели в пчелы в жуки в птицы в фацельи претворяясь…
О лето растворенья упоенья возвращенья…
К колыбели
К доколыбели
Говорят полевые деревенские старики, что яснополянский яблоневый сад
Древний древний необъятно древний
Говорят ветхие старцы, что на месте нынешнего сада
Ране стоял колыхался несметно плодился сад древлий древлий
Говорят издревле издалече святые седые старики деревенские
Что в этом саду седом седом древлем древлем
Когда-то в неизбывные незапамятные неупиваемые несказанные времена
Переночевал, провел ночь отдохновенья, ночь сна
Сам Спаситель Иисус Христос Небесный
Только никто не знает — это было до Голгофы или после Нея
Никто не знает — еще Живой Он был? Не тронутый Крестом и Гвоздием?
Или уже Задетый Забитый Утесненный?
На Крест Возложенный? Вознесенный?..
Никто не знает — еще Живой Он был? или уже Воскресший?
Никто не знает — спал ли Он в саду яснополянском —
До Смерти или после Смерти?
И были ли на палых яблоках Следы Зерна Капли Святой Крови
Или не были…
Кто знает?..
Старый сторож Николай Иван знал, Но много пил яблочного самогона
И умер и Тайну с собой взял…
Здесь в саду Спас спал до Смерти
Или после Смерти
Но яблони доселе передают друг другу и помнят и знают Его шепот
Его язык то ль древлерусский
То ли древлеарамейский…
Но яблони яснополянские знают и ночами затаенно сокровенно
О Вечном Госте шепчутся ликуют лепечут
Он спал здесь после земной смерти после тленной смерти — уже Вечный
А если Вечный спал в саду — то сад стал вечный вечный
И потому яснополянский яблоневый сад
Стал Первым Первозванным Православным Садом Апостолом древесным
На Руси Священной
Из язычества Воскресшей…
И потому Святая Русь — Тропа Христа земная
В Царствие Небесное…
Здесь ночью бурьян дорастает до звезд,
Здесь жены и дети пьют водку…
Но именно здесь
Пойдет по водам Иисус Христос,
Отринувши смерть, как лодку…
Я пойду последним пастухом козопасом по немой уходящей в безымянную могилу Руси
Я пойду побреду последним козопасом с последним малым козьим стадом
Я пойду с последним стадом козьим по последней деревеньке русской Марфиньке
Ах да я пойду с последним козьим стадом
Где пять последних пахуче охочих святых коз
Да мой последний на земле уже четвероногий друг дружище брат козлик Яшка
Да сгину изникну в травах необъятных сорняках лопухах конских щавелях родных бурьянах
Ах где пшеница рожь да лен да стада коров печальнооких
Ах окрест одна трава трава
Ах я бреду по травам с последним козьим стадом стадом стадом
Ах буду пить козье крупитчатое хмельное млеко молоко
Ах буду как коза есть одичалую сныть да лебеду
Да искать последнюю на Руси последнюю избу кормилицу избу с последнею крестьянкой у герани
Ах родная бабушка иль не покормишь картофелиной с последней гладной хладной русской грядки
Ах сынок уже и картофелину последнюю мою изжрал американский колорадский жук
Который нынче съел всю Русь и златоглавый Кремль изгрыз в труху
Ах я пойду по Руси последним козопасом с последним козьим стадом
Да в бескрайних одичалых колодезных травах бурьянах затеряюсь
Ах никого окрест в могутных Русь пожравших травах травах одичалых
Ах где града где домы где храмы — все утопленники в травах необъятных
И только родной брат мой козлик Яшка лижет мне ладонь и душу языком забвенным благодарным ласковым как матерь
Ах Яшка Яшка одне мы что ли с нашей козьей любовью
На Руси травяной одинокой остались
Скитаемся… напоследок сладко радуемся
Да уповаем на встречу с полевым Иисусом вечным Батюшкой…
Батюшко!
Вечный наш Пастырь!
Да что же с нами стало…
Когда придешь пасти нас словно коз останних…
Ах, журавлиный клин над Москвой летит,
Над Кремлем летит
И в чаду, и в дыму растворяется,
А седой вожак бредет, летит впереди
Да на стаю свою озирается…
Раньше ты, седой командир,
В небесах водил многошумные караваны,
А теперь за тобой — нищий строй,
Нищий клин сиротой летит,
А всего-то за тобой — пять журавушек…
А другие птицы задохлись в пожарах лесных,
Закручинились да попадали заживо, замертво…
Гей, вожак, как ты выжил, когда нынче вся Русь горит,
Как ты выжил да спас пятерых журавушек…
Ах, журавли-погорельцы небес, да кто пожалеет вас?
Кто вас погладит? да кто в небесах обласкает?..
Ах, журавлиный клин над Москвой летит,
А Москва в дыму задыхается…
Ах, седой вожак, если эта лютая власть в Кремле
Как лесной пожар простоит,
Не останется на Руси ни лесов, ни болот,
Не останется на Руси ни людей, ни зверей,
Ни колодцев, ни изб, ни журавушек…
Не останется и самой Руси матушки…
А останутся только лесные пожары…
Нищий клин над оборванной нищенкой Русью летит,
И перо, словно милость, роняет…
Ах, седой вожак, ах, седой командир,
Скоро ты полетишь над Россией один,
И один в небесах разрыдаешься…
Она бредет грядет летит парит царит
По русским по рождественским снегам снегам снегам
А на руках Ея Младенец как Звезда ручная прирученная пылает кротко необъятно серебрится
Как может Дева понести Дитя в снегах
Как может Бог средь тленных снежных человеков и холомов народиться
Но в Рождество с небес великие на Русь нисходят чудеса
Но в Рождество с Небес на Русь на снег алмазный Богородица
Роженица Сошественница неземная н’а землю сошла
Не задевая чутко дымно снега над холомами чудящими холмами ворожащими плыла плыла
И омывала осып’ала снегами перлами жемчугами новорожденное Богодитя…
И метель нежновсхлипывающая нежноструящаяся нежнопеленающая
Русской Богоприимицей была…
О человече!..
Сам Бог на белой ослице въезжает входит шествует
В еще слепой Иерусалим языческих могил
О человече!..
Прошло две тысячи лет…
А ты все еще не чуешь, не знаешь,
Что это ты въезжаешь на белой ослице
В еще слепой Ершалаим…
О человече!
Сам Бог восходит на Крест
А ты еще не чуешь,
Что это ты восходишь на Крест…
О человече!
Сам Бог воскрес смерть смертию поправ
Прошло две тысячи лет…
О человече!
А ты все еще не чуешь
Что ты вечен…
Лесное лазоревое озерце ямина бочажок
Царство таинство струистых глазастых вспыльчивых стрекоз стрекоз
Я нагой здесь брожу среди струящихся стрекоз
Тогда одна из них сметливо садится льнет трепещет на духовитом спелом фаллосе колосе стреловидном стрелоогненном моем
Так лето духовито стрекозиное прошло провяло протекло как струйчатая стрекоза унеслось
А осенью я пришел к святому стрекозиному бочажку озерцу
Ах тут стайка лазоревая юных извилистых летучих табунок караван
табор кочевой стрекоз веет вьется носится окрест меня
И у всех стрекоз юных глаза похожи на мои летние переспелые глаза глаза
Ах летучие дщери крылатые лазоревые вспыльчивые вольные моя моя моя…
Ах непереносимо глядеть как умирают цветы поздней осенью…
Ах непереносимо неизъяснимо глядеть как умирают цветы в осеннем заброшенном саду…
А я уезжаю из брошенной криволапой блаженной деревни
в несметно кишащий заброшенный безбожно бесчеловечный город…
Ах ледяные хрустальные хризантемы ах алмазные астры ах аметистовые щемящие флоксы
Простите простите простите…
И они качают хладными внимающими прощающими уже одинокими головами
И отпускают меня…
Ах старые одинокие люди заброшенных ледяных городов
Похожи на эти замерзающие уходящие в зиму цветы
И так же покорно кивают качают прощают седыми блаженными прощальными снежными головами цветами…
Алоизу Вольдану — рыцарю старой Европы
Ай что-то что-то ночами октябрьскими листобойными aвcтpийские лебеди с Дуная дального
Из тысячелетнего города древлих монастырей Кремса на меня на мя на дом мой ковчег деревянный ковчежец одинокий в икшанских лесах летят летят летят
Ах в Кремсе я забыл о старости своей средь живучих древностей святых древлих дышащих весенних монастырей
Ах только в Кремсе я забыл о близкой старости своей средь целительной
древности божьих седых тысячелетних а животрепещущих монастырей
Я знаю я чую — тут в древних камнях стенах живут в заточенье монахи францисканцы
Которые помнят живого Христа которым по две тысячи лет лет лет
А австрийские лебеди с Дуная на меня летят летят
Перелетные птицы заблудились вы что ль? что ли? а?
А ведь ночью они улетали спать ворожить на далекие дунайские травяные дикие пустынные острова
А уже ночь нощь нощь пришла
А чего же они сюда к моему дальному бедному домику ковчежцу подмосковному белоснежно белотело белокрыло летят летят
Вместо солнечной Африки Индии — в ледяную Русь забрели они что ль зимовать
И все бьют бьются носятся крыльями о мои окна
Как ночные мотыльки слепые биются сыплются о стекла ночных забытых заснувших горящих лампад
А австрийские ночные слепые от великой любви святые лебеди все бьются. хлопочут крылами о мой сиротский дом
Раздирая крылья и окна мои и душу мою _
А австрийские снежные лебеди с Дуная летят летят как довременный в октябре снегопад снегопад снегопад
А когда-то в Кремсе на брегу Дуная я их ласкал гладил по крылам и кормил их с руки хлебом сыром и молоком
И вот в ночи они нашли мой дом…
Владимиру Вельможину — оазису поэзии
Чу! Я выйду выбегу в ночной бессонной рубахе
Из калужской одинокой моей чудящей ворожащей от русского вселенского одиночества избы
Я выбегу в метельные живошумящие метельные крещенские студеные снега снега
Чтоб зачерпнуть хлебнуть горсть гроздь живосеребряных снегов снегов перлов летящих тающих на ладонях жемчугов
Ах из колодезя ночной Вселенной зачерпнуть хлебнуть крещенских снегов да вифлеемских русских звезд
Ах Боже! Ах как дышится метельной алмазной свежестью летучей в необъятно всхлипывающих от одиночества полях полях полях
О Боже я пью летящий леденящий кружевной крещенский снег
И вдруг вижу чую на снегах метельных свеженежных свеженежный след след След
След белой иерусалимской Ослицы и рядом Его След
А иногда лишь след Ослицы вьется одиноко на полях
То Он садится на Ослицу то ее жалея бредет босо в пальмовых сандалиях
По русским по снегам аки по тивериадским водам волнам
То один След то два Следа кочуют вьются льются дышат необъятно одиноко по
пустынной спящей по крещенской по Руси
То Два Следа то Один
Но чаще Два…
Ах Русь Святая — Белоснежная Ослица Белоснежного Спасителя Христа
Русь Святая — Белоснежная Ослица
То с Христом
То без Христа…
Такая тишь морозно-звездная рождественская колыбельная стоит в ночных полях полях холмах в пустынных деревнях
Как будто Русь Святая Тысячелетняя притихла упокоилась смирилась
полегла в жемчужно алмазный необъятный гроб гроб гроб
Чу! брат мой одинокий! чуешь слышишь как неслышные снежинки шепчутся и падают в сугроб
И сугроб растет до Вифлеемских звезд…
Скоро скоро в мир явится Агнец Господь Бог…
Кто-то бродит вздымается в поле пустынном метельном рождественском
Я гляжу из оконца калужской полузабитой полуживой избицы моей
До оконных древлих наличников заметенной жемчужно блаженно запорошенной замороженной завороженной
Кто там бродит хоронится плещется заметается украшается напоследок ледяными летящими кружевами метельными
Иль там Богосошественница Богородица Богодева ищет земную избу ясли вертеп
Где можно спеленать обласкать утолить Неземного Новорожденного Богомладенца
Да избы русские все поголовно погромно забиты убиты иль снегом до крыш заметены похоронены покровенны
Иль там Волхвы заблудились забылись застудились в русской бездонной метели
А они ведь Цари Посланцы Востока и не знают о снеге метельном не ведают
Иль там в метели Звезда Вифлеема потеряла След Богоматери и Богомладенца
И озаряет лишь избы несметно замерзшие
Ах кто бродит вздымается мается в ночной соннозвонной бескрайней всерусской пустыне метели
Ах может давноусопшая матушка моя затосковала по мне в Царствии Небесном
Да на миг на свиданье летящее опустилась на землю по снегам вселенским метельным
Ах в Ночь Рождества в Метель Рождества опускаются сходят по сне’гам на землю Гости Небесные
Ах но только на одну ночь
На одну метель
На Рождественскую
Пеленающую Богомладенца
Ах русская зима
Ах белоснежные сугробы и холмы алмазные алмазнопылящие чудотворящие недвижно кочующие холомы
Ах белоснежные верблюды многогорбые моего заснеженного вселенского одиночества
Куда бредете
А до талых вод далеко далеко далеко…
Я поеду в Крещенье
В Дураково в деревню
Где живет ждет меня
Мой учитель Михаил Морозов
Там душа возвращается к Вечному Богу
А сугробы доходят до Звезды Вифлеема…
Да все чудится мне первосеребряный первоплач на всю Русь перволепет
Алмазного Богомладенца…
В русской проруби ледяной крестильне первокупели…
Если тебе снится звездное алмазное небо
Вот закроешь устало глаза — и в алмазах текут полыхают несметно Плеяды
Значит скоро умрешь ты обрадованный
И пойдешь по млечным дорогам
И будешь блаженно пылить на звездных осыпчивых звездных тропах
В поисках матери и отца и иных усопших
И после странствий бездонных
Встретишь родных возлюбленных и влюбленных
И уже никогда с ними не разлучишься не разминешься не разрыдаешься не разойдешься
О Вечный Боже!
О встречи вечны на вечных на звездных дорогах
Там никто никогда не услышит прощального слезного Слова…
Я поселюсь во псковской умирающей деревне Синего Николы
В заброшенной окраинной синей избе над синим обрывом
Над синими январскими лазоревыми нетронутыми девственными снегами снегами
Ах кто пойдет побредет прошелестит проскрипит по девьим снегам моего одиночества
Но иссиня-черный ворон прилетает ко мне
И синяя от зимних снегов бродячая собака приходит ко мне по синим синь-васильковым снегам
И синий от снегов с коралловым огненным брюшком дятел стучит от одиночества в дверь мою
Ах зимняя Русь — тут даже дятлы одиноки от синеснежья зимней пустыни
Ах тут дятлы бьют стучатся в дерева от одиночества а не в поисках червей кормильных
Ах деревня Синего Николы
Ах моя синяя изба в синих синь-васильковых снегах снегах
Ах иссиня-черный ворон
Ах синяя от синь снегов собака
Ах синий одинокий дятел
И только Синеглазая в стыдливом трепетном тайном синем ночном платьице рубахе
Уж никогда не постучится в дверь мою… даже на мгновенье не заглянет…
Златокурчавая… златонагая… златобосая… в снегах синесеребряных
Я гляжу уповаю из ночного оконца моей одинокой последней калужской избицы
На млечнокишащую млечнокипящую необъятно метель
Мою избу кривую засыпающую залепляющую пеленающую в белоснежный саван забирающую уносящую
Во вселенную ко звездам ворожащим
А я гляжу как последний фонарь в метели качается мается
А мне все чудится что вокруг фонаря лепечут лепятся носятся не снежинки кружевные ледяные курчавые
А майские влюбленные шепчущие бабочки бабочки бабочки…
Пыльцой жемчужною чарующей друг друга обвивающие обнимающие окружающие
Ах русская влюбленная метель… летучая бескрайняя пыльца летучих мириадов бабочек пыльцой пылящих
Тогда я выбегаю из избы в одной ночной рубахе от бессонницы горящей
Ах что ж мне хладно в бабочках летящих…
Я умру усмирюсь распадусь разбредусь упокоюсь на талой дороге в блаженном весеннем плывущем ущелье Рамит
Опущусь иль споткнусь у какой-то жемчужно цветущей духмяной пчелиной медовой
Приблудной заблудшей уже равнодушной акации
И сложив опустив пожелтевшие древние пергаментные папирусные руки и ноги
В алмазно хрустально ледовый арык
Я блаженно забудусь засну заблужусь затаюсь как новорожденный младенец в млечных перстах младой матушки
Ах тогда из-за малахитовых смарагдовых бирюзовых струящихся гор
Прилетят белоглавый язычник гриф сип
И священный высокогорный провидец загробья могильник орел
Чтобы тело мое расклевать расплескать как в блаженные времена Зороастра
Или с саваном мусульманским святым пыльный изумрудный Ангел родной Азраил
На дороге улыбчив взойдет и меня сладким саваном обовьет
И пешком босиком по дороге весенней веселой
Мы в Царствие Божие заживо по земле уходящей по талым курчавым арыкам в обнимку вдвоем побредем
И над нами заплещут крылами прельстительный белопенный аметистовый гриф
И лазурный покорный вселенский уже прирученный загробный орел
Опять мне снится чудится алмазноснежная жемчужная пылящая крещенская дорога на деревню Дураково
Где у калитки ветхой ждет меня учитель православья деревенского
Многогрешный многосветлый Михаил Морозов
Там в белопуховых необъятных снегах холмах сугробах ликуют радуются купаются белоснежные овцы козы кони и смоляные в’ороны
А Богородица с Младенцем улыбаясь лучезарно плывет в крещенской деревенской серебряно пушистой крестильне проруби купели
И потому-то белоснежные овцы козы кони и смоляные вороны ликуют в сн’егах
Как вселенские волхвы прозревшие под Звездою Вифлеема
И бледный от морозов русских алмазнольдистокрылый Ангел Благовещенья
Стоит у проруби крестильни купели
С шубою из царских звезднохвостатых горностаев блаженно белоснежных…
Ах все дороги на Руси глухим бурьяном заросли
И лишь одна пылит живет манит дорога
Дорога Виа Долороса
По Ней Последний Государь Руси с Крестом ушел
И Русь Святую за Собой на Крест увел возвел
И всяк по Сей Дороге Вечной в рай с крестом уходит
А тот кто как Иуда обронил продал свой крест
Тот на суку осины душной тошной смерть находит
О Русская Тысячелетняя распятая Судьба
Меня уводит со крестом на Двухтысячелетнюю Дорогу Виа Долороса
О Боже
Да что-то мне за тысячу распятых лет и мириадов жизней недужится не светится не можется
Что-то нынче не влечет меня кроваво-крестная Бессмертная Дорога Виа Долороса
Что-то чудится колеблется туманится мне поле фригийских синь-васильков венериных башмачков лазоревых фацелий и луговых мятликов веселых
Качающихся сладко мающихся в ветре летнем звонком знойном
И я бреду по полю и цветы не трогаю а только радостно вдыхаю их пыльцу летучую блаженную медовую
Ах быстротленная духмяная тропинка — жизнь земная в русском июньском быстротечном поле
Ах Вечная Дорога Виа Долороса
А мне что-то не можется…
О Господь! прости слепца во поле колыбельном скоротечном во медово васильковом…
песня
песня
песня
песня
песня
песня
баллада
песня
песня
песня
2011
Одинокий мужчина по улицам бродит с бутылкой вина,
Одинокая женщина в сквере пустынном бредет с сигаретой,
Одинокие души в сиротских больших городах,
Никогда, никогда вам не встретиться…
Так зачем же мы строим кишащие города?
И в машинах проносимся бешеных?
Если женщина с сигаретой гуляет бездонно одна?
А мужчина бутылкой никак не утешится?..
Ах, Господь! Пробуди в них священный любовный огонь,
Пусть друг друга обнять и любить им навечно захочется,
Пусть докурят они сигарету вдвоем,
Пусть допьют из бутылки вино одиночества…
Пусть докурят они сигарету вдвоем…
Пусть допьют на двоих виноград одиночества,
Пусть допьют на двоих горький мед одиночества…
Одинокие души в больших городах…
2011
песня
2011
2011