Телефонный звонок поднял Олега Степановича из тяжелого, полного кошмаров, сна. Ему не удалось уснуть до четырех часов — и тогда Олег Степанович сдался, встал, прошел в кухню и проглотил две таблетки нембутала. Врачи предупредили его вскоре после операции, что одним из последствий может оказаться бессоница, но на это не следует обращать внимания — не спать одну или даже две ночи можно, это не нанесет ущерба организму. Следует всего лишь гнать от себя предательскую мысль, что на утро ты не сможешь работать. Олег Степанович старался следовать этим советам, но иногда ему не удавалось убедить себя.
— Олег Степанович? — послышался вежливый голос.
— Да.
— Меня зовут Оржанов, Николай Иванович Оржанов. Василий Иванович нас уже познакомил — заочно. Теперь мне хотелось бы познакомиться с вами поближе. Кроме того, пора приступать к работе. Ведь уже середина апреля, и близится время выезда.
— Хорошо Николай Иванович. Сейчас, — Олег Степанович взглянул на часы, — половина девятого. Когда и где вы предлагаете встретиться?
— Сегодня — среда, у вас явочный день. Думаю, вы сначала поедете в институт. Вас устроит четыре часа?
— Вполне.
— Отлично. Теперь я объясню, куда нужно подъехать. Вы знаете где находится гостиница «Бухарест»?
— На Петровских линиях?
— Нет, Олег Степанович. Там — «Будапешт», а гостиница «Бухарест» расположена на Раушской набережной, у Большого Москворецкого моста. Так вот, мы встретимся у входа в гостиницу. У меня в руке будет знакомая вам газета — «Интернэшнл Хералд Трибьюн». Черный плащ, седые волосы. Как бы то ни было, я вас узнаю. Итак, договорились?
— Шестнадцать часов, гостиница «Бухарест» Раушская набережная. До свиданья, Николай Иванович.
— До встречи, Олег Степанович.
Ростову действительно нужно было ехать в институт, хотя и не с самого утра. Он быстро закончил утренний туалет, покормил собак — Раде было уже больше шести месяцев, и она становилась очень крупной и красивой собакой, позавтракал сам и поднялся в кабинет чтобы подумать.
А подумать было действительно нужно. Визит в Швецию с президентом Академии наук прошел успешно — кейс Марка Захаровича попал по адресу. Олег Степанович позвонил Саргосяну, и тот подтвердил это. Кроме того, встреча с Ульфом Аленбю закончилась не менее выгодно. Олег Степанович инстинктивно чувствовал, что его загоняют в угол, обкладывают, как волка, красными флажками, и потому решил ускорить перевод всего ценного, что еще у него оставалось, за границу. Доверие Василия Ивановича вещь, конечно, важная, но Сашу Гарсмана арестовали в марте, за несколько дней до выезда Олега Степановича в Стокгольм. Марк Захарович сумел каким-то образом вложить в почтовый ящик Ростова листок бумаги с надписью: «Он будет молчать. Все в порядке». Олег Степанович прочитал записку и в приступе ярости разорвал ее. Как же, будет!
Потом задумался и пришел к выводу что явно преувеличивает свою роль. Кто он такой? Всего лишь перевозчик, правда, надежный и удобный. А в эту историю замешаны куда более влиятельные люди. Стоит Сашке заговорить, и его об пол разотрут. Наверно, решил Олег Степанович, он действительно будет молчать и через пару лет его выпустят, тихо и незаметно. И все равно время терять нельзя — Олег Степанович привез в Стокгольм лучшее, что у него оставалось. Какие это были иконы! Год назад он обратился за помощью к своему приятелю давнего уральского детства, и тот прислал своих ребят. В одном из областных музее начали капитальный ремонт и древнюю русскую живопись — старинные иконы — перенесли в запасник, не оборудованный охранной сигнализацией. Олег Степанович заплатил ребятам — классным профессионалам — двадцать тысяч рублей, и они вынесли из запасника четыре исключительно ценных и красивых иконы семнадцатого века кисти Ушакова.
Наводку сделал сам Олег Степанович, побывавший в музее два года назад и сделавших фотографии. Сумма, заплаченная за работу, была большой даже по масштабам профессиональных воров, зато все было сделано как надо и чемодан со сравнительно небольшими по размерам шедеврами древнерусской живописи оставлен в камере хранения Казанского вокзала. Забрав чемодан, Олег Степанович там больше не появлялся — в этом не было необходимости, потому что камер хранения в Москве немало.
Иконы были настолько хороши, что Олег Степанович и не предполагал вывозить их за границу, хотел оставить их у себя и любоваться ими. Но теперь, когда он почувствовал опасность, решил не медлить.
Больше всего ему нравились «Житие Николы Зарайского» и «Дмитрий Солунский в шестнадцати клеймах».
На фоне «горок», как принято в иконописи, был тщательно, до мельчайших деталей, вырисован образ Дмитрия, который, согласно, преданию, являлся военачальником в Солуни — греческом городе Фесалониках — и был замучен язычниками за проповедь христианства. Изображенный на черном коне, он попирал копьем поверженного языческого царя Колуяна. Олег Степанович был очарован неподражаемым по красоте чередованием цветовых пятен зеленовато-голубых, белых, черных и особенно сверкающих ярко-красных. Да, это был настоящий шедевр. А ведь вместе с этими двумя иконами он вывез «Богоматерь Одигитрию», причем оборотную, с не менее прекрасным «Снятием с креста», и «Богоматерь Владимирскую», а также более позднюю икону начала девятнадцатого века, но в поразительно богатом прекрасном серебряном окладе с золотым венцом, украшенном драгоценными камнями.
За эти сокровища Олег Степанович потребовал у шведского коллекционера двадцать тысяч — не шведских крон, нет — а долларов. Ульф заартачился и захотел пригласить эксперта. Олег Степанович с интересом следил за тем, как менялось лицо шведов и как быстро появился конверт с деньгами.
Наконец, перед самым отъездом из Стокгольма в «Парк-отель» позвонил Саргосян, сообщил, что Цена золота достигла 623 долларов за тройскую унцию, и добавил, что в сегодняшнем номере «Интернэшнл Хералд Трибьюн» есть интересное сообщение об аукционе в «Кристи». Олег Степанович спустился в вестибюль отеля, купил газету и увидел отчет о том, что впервые за последние четверть века фирма провела аукцион исключительно старинных золотых русских монет. Обычно вместе с монетами — очень редкими выставлялись картины известных русских художников, ювелирные изделия и коллекционнный фарфор. Однако на этот раз проводился аукцион одних русских монет причем среди них быди такие редкие как восемь империалов 1881 года, полуимпериалы Анны Иоанновны 1739 года, три империала чеканки 1813 года, пять — 1776-го, и, наконец, совершенно неожиданные экземпляры два империала, на которых год чеканки был в зеркальном изображении, и пять полуимпериалов, отчеканенных в 1915 году, после начала Первой мировой войны. Все монеты были представлены на аукцион анонимным продавцом и куплены тоже анонимных покупателем за неслыханную для таких сделок сумму двести сорок семь тысяч долларов. Исключение составили империалы чеканки 1776 года — года провозглашения независимости Соединенных Штатов Америки, которые купил известный американский коллекционер Розенцвейг за две тысячи сто долларов каждый. Итого, тут же подсчитал Олег Степанович, выручка составила двести пятьдесят две тысячи пятьсот долларов! Он даже присвистнул от удивления.
Олег Степанович вернулся с делегацией в Москву, так и не успев переправить в Женеву семьдесят тысяч долларов.
Сейчас у него было почти семьсот тысяч долларов.
Что еще оставалось сделать, перед тем как старый одинокий волк отправится в небесные кущи волчьего рая, где полно вкусных барашков, много мягкой густой травы, в которой так приятно валяться и греться под теплыми солнечными лучами, когда так болезненно ноют старые кости, а по тебе ползают и тихонько ворчат такие смешные плюшевые волчата? Во-первых, мрачно усмехнулся Олег Степанович, — в последний раз съездить в Париж и собрать документы, которые навсегда похоронят Соколова. Будет знать, как ссориться с Ростовым. Затем ждать, когда академик исполнит свое обещание и поговорит с приятелями в ЦК и особенно с другом детства — министром иностранных дел. Ведь не откажет же старый брюзга мальчишке, с которым в детстве ловил раков в прибрежных норах? Когда Андрей с молодой женой отправится, — пусть на самую ничтожную должность, — в одну из западноевропейских стран, а Зина через несколько месяцев приедет в ним в гости, останется только устроить собак в надежные и добрые руки — у Олега Степановича был на примете такой человек — и он будет свободен от всех обязательств. Страна катится в пропасть, нужно спасать своих ближних. Жаль старую дачу, в которой он провел столько времени, но, может быть, академик и тут проявит разворотливость — в конце-концов, он станет единственным наследником. Надо всего лишь дотянуть эти месяцы. Олег Степанович чувствовал, что почти исчерпал запас везения. Но позаботиться о близких и собаках нужно прежде всего. Cвободен, свободен, наконец свободен!
Олег Степанович встряхнул головой и посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Пора ехать.
Пятнадцать минут спустя он ловко вклинился в поток самосвалов и поехал в сторону Москвы.
Как обычно, Олег Степанович поставил машину у «России» — ему даже показалось, что точно в след, оставшийся от его прошлого приезда сюда на той неделе, — запер дверцы и пошел через Большой Москворецкий мост на Раушскую набережную.
Теперь он вспомнил гостиницу «Бухарест» — старую, похожую на увядшую даму, где старались не размещать туристов из капиталистических стран. На противоположном берегу Москва-реки Олег Степанович спустился по гранитным ступенькам и подошел к входу в гостиницу.
Высокий мужчина чуть моложе Олег Степановича стоял на крыльце гостиницы, глядя на разноцветные купола Покровского собора. Он был в черном плаще, со светлыми — нет, седыми — волосами и держал в руке свернутую газету со знакомым названием. Олег Степанович узнал бы Оржанова и без газеты, без плаща и даже без седых волос — отпечаток службы в КГБ был неистребим. Но он, этот отпечаток, выражался совсем не в том, о чем пишут западные шпионские романы. Оржанов ничем не выделялся среди окружающих, разве что умным лицом интеллигента и внимательным взглядом. Скорее всего, именно внимательный взгляд, глаза, которые видели все и, казалось, посылали увиденное в мозг-компьютер, выдавали его. Олег Степанович понял, что работать с ним будет интересно — но и опасно. Опасения подтвердились сразу. Увидев Олега Степановича, Оржанов молча повернулся и направился к набережной. Он свернул за угол гостиницы и пошел направо, вдоль стены, выходящей на Москва-реку. Олег Степанович даже не успел удивиться, как Оржанов остановился у ржавой несколько ступеней, ведущей вниз, к металлической двери в полуподвал. Приямок перед дверью был засыпан мусором — обрывками грязной бумаги, обертками от мороженого, осколками битых бутылок, а в середине красовалась немалая куча явно человеческих экскрементов.
Оржанов аккуратно переступил через отталкивающую кучу, словно не заметив ее, достал из кармана ключ, наклонился к двери, отпер замок и посторонился, пропуская Олега Степановича.
Контраст между отвратительной грязью перед входом и порядком внутри был разителен. Хороший, с густым ворсом ковер на полу, стол со стульями, кожаный диван, буфет. Две двери — одна вела, по-видимому, в туалет, вторая, закрытая, в другую комнату. Задвинутые занавески, толстые решетки на окнах в уровень тротуара и донельзя грязные стекла. Олег Степанович понял, что грязь снаружи не убирают намеренно.
— Располагайтесь, Олег Степанович, — Оржанов запер входную дверь и повернулся к гостю. — Чай или кофе?
— Кофе с молоком, — ответил Олег Степанович. — Признаться, этот подвальчик удивил меня.
— Здесь мы будем с вами встречаться, но не каждый раз. Для нас приготовлены еще две квартиры — на Смоленской набережной — знаете, в большом доме на углу — и на Гоголевском бульваре. В конце нашей беседы я сообщу вам место нашей следующей встречи. Значит, кофе?
— Да.
— Одну минуту. — Николай Иванович подошел к газовой плите в углу комнаты и зажег газ под уже стоящим там чайником.
— Ну вот, пока чайник закипит, мы поговорим. — Он сел напротив и посмотрел на Олега Степановича. — Мне почему-то казалось, что вы пониже ростом. Впрочем, неважно. Приступим к делу. Не буду скрывать, что после встречи, которая состоялась у вас с Василием Ивановичем, мы решили более подробно познакомиться с вашим прошлым. И кое-что нас удивило.
Олег Степанович молчал, глядя на Оржанова бесстрастным взглядом. Он отлично понимал, что если бы в КГБ знали о его связях с Ульфом Аленбю или, например, с Марком Захаровичем, разговор проходил бы не здесь. К тому же Оржанов сказал по телефону что приближается время выезда.
— Нас удивило, — продолжал Оржанов, — не только отличное знание четырех языков — согласитесь, это в общем-то большая редкость в нашей стране. Люди не понимают что знать язык — недостаточно свободно говорить на нем. Необходимо знать реалии, саму страну, существующие в ней наречия, наконец, живущих в ней людей. Знание языка — это способность оказаться за рубежом и чувствовать там себя как дома. Я не верю в существование полиглотов, способных за несколько лет овладеть тридцатью шестью языками, как этот грузин из Сухуми. Это сказка. У вас четыре рабочих — подчеркиваю, рабочих, языка. Это хорошо. Вы прекрасно ориентируетесь в западных странах — и это великолепно. Но мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Он встал, подошел к закипевшему чайнику, достал из шкафа две чашки и приготовил кофе.
— Вот сахар, — показал Оржанов на металлическую сахарницу в середине стола и снова сел. — Сливки в пластмассовых пакетах, к сожалению. Сначала нас удивило то, что вас не привлекли к нашей работе намного раньше. Впрочем, я сам нашел ответ на этот вопрос. Вас оставили в стороне, скорее всего, из-за вашего прошлого и из-за отличных лингвистических способностей. Вы кажетесь настолько подходящим человеком для нас, что это бросается в глаза. Надеюсь, вы понимаете меня?
— Да. — Олег Степанович помешал кофе и сделал глоток. Поморщившись, он поставил чашку на блюдце. Слишком горячо.
— У вас, как мы выяснили, есть и другие достоинства. Но положительные качества нас сейчас не интересуют. Мы собираемся поручить вам ответственное задание. Оно особенно важно потому, что на этот раз вы будете работать в одиночку и вас никто не будет дублировать. Этого требуют обстоятельства дела. Нам нужно — Василий Иванович говорил об этом — разобраться с авиасалоном в Бурже. Но тут-то и возникли затруднения.
— Какие именно? — осведомился Олег Степанович.
— Нам стало известно, что вы — как бы лучше сказать? — притягиваете к себе неприятности. Возможно, это объясняется вашим характером. В общем, с вами слишком часто происходят несчастные случаи, что ли. Подавляющее большинство людей идут через жизнь, не сталкиваясь с насилием. А вот на вас уже дважды были совершены нападения — правда, оба раза вам удалось спастись. Но кто знает, что произойдет в третий раз?
Боже мой, подумал Олег Степанович. Оржанов упомянул всего о двух случаях. А если бы он знал обо всем, что произошло в прошлом году? Слава Богу, что КГБ и милиция недолюбливают друг друга и не обмениваются информацией — если этого можно избежать.
— Василий Иванович, на которого вы произвели хорошее впечатление, губы Оржанова искривились, словно он проглотил что-то кислое — не хочет, чтобы вас заменили кем-то другим. Поймите меня правильно, — поспешил исправить свою оплошность Оржанов, — я тоже считаю, что вы отлично справитесь с этой задачей. Но мы не можем начинать важную операцию, делая ставку только на вас — а потом выясняется, что вы по каким-то причинам не можете ехать в Париж.
— Ну и какое же решение приняли вы с Василием Ивановичем? — язвительно спросил Олег Степанович.
Оржанов нахмурился — сарказм попал в цель. Черт меня побери, подумал Олег Степанович, зачем я намеренно ищу себе врагов?
— У нас нет выхода, — сдержанно заметил Оржанов. — Решено подготовить и послать в Париж именно вас. Но чтобы с вами не случилось ничего дурного после того как вы выйдете отсюда — вас будет сопровождать наш человек. Нет-нет, это не слежка, и даже охраной это можно назвать с большой натяжкой. Если вы столкнетесь с грузовиком на Дмитровском шоссе, никакая охрана не поможет. Но мы все-таки хотим сделать все возможное, чтобы до вашего отъезда с вами ничего не случилось. Думаю, в Париже вы сумеете позаботиться о себе. Конечно, мне хотелось бы, чтобы и после возвращения из Франции у вас было все в порядке. Но к этому моменту наша просьба будет выполнена. Однако мы слишком разговорились. Нам нужно, чтобы вы сделали следующее.
Олег Степанович вышел из подвала в шесть вечера. Кроме технических деталей, Оржанов оказался превосходным специалистом и в бухгалтерском деле, и не мудрено — он принимал участие в расследовании Мытищинской аферы и дела «Океан». Олег Степанович вынес из длительной беседы четкое представление: друзей в этом управлении КГБ у него не будет.
Зато теперь он знал, какие документы нужны будущему следствию, к кому обратиться в советском посольстве в Париже, запомнил телефонные номера и имена ряда сотрудников, которым будет дано указание оказать ему помощь. Олег Степанович настоял, что помощь будет оказана только после его прямого запроса, а не по желанию сотрудников. Он слишком хорошо понимал, что изнывающие от безделья ребята так рьяно помогут ему, что после этого можно смело возвращаться в Москву, ничего не добившись — сделать уже никто ничего не сможет. Кроме того, Олег Степанович наотрез отказался остановиться в отеле, который выберут для него в посольстве. Он дал понять Николаю Ивановичу, что скорее всего кто-то из сотрудников посольства помогает Соколову — за деньги — и гораздо лучше оставаться безликим и незаметным в огромном Париже, и обращаться в посольство по мере необходимости. Для себя Олег Степанович уже решил, что жить будет в отеле «Феранди» на улице Шерш-а-Миди рядом с бульваром Распай. Это был старый небольшой — номеров на сорок — но достаточно комфортабельный отель, расположенный очень удобно недалеко от станции метро «Севр Бабилон», где пересекаются линии, ведущие на север и восток. Кроме того, «Феранди» находился недалеко от аэровокзала на Эспланаде Инвалидов, откуда регулярно ходят автобусы до Бурже.
Оржанов сказал, что следующая встреча состоится ровно через неделю в угловом доме, выходящим одним фасадом на Смоленскую улицу, а другим — на Смоленскую набережную, снова в 16 часов. Подъезд шесть, шестой этаж, квартира 317. Эта встреча будет очень важной — Олегу Степановичу сообщат, чем закончились переговоры, начатые в Париже Московским университетом. Возможно, он поедет туда в качестве научного сотрудника, собирающего материал для книги по истории Парижской Коммуны.
Олег Степанович прошел по мосту, спустился по лестнице к гостинице «Россия» и подошел к своему автомобилю. Он не оглядывался, чтобы убедиться, следует за ним кто-нибудь или нет. Оржанов попросил его придерживаться обычного маршрута при возвращении домой, и Ростов согласился — почему нет? у него отсутствуют какие-либо тайные замыслы. Он сел в машину, развернулся, проехал вдоль всей гостиницы, свернул в Китайский проезд, затем налево на Москворецкую набережную, у высотного дома притормозил, ожидая зеленой стрелки светофора, повернул на Подгорскую набережную, снова налево — на Яузскую улицу, и, в ее конце, не въезжая на Солянку, направил машину по Бульварному кольцу, — в точности как он обещал Оржанову. Отсюда путь будет прост, всего с одним поворотом у кинотеатра «Россия», где он свернет на улицу Чехова. Дальше ни единого поворота — до въезда на дачу.
Олег Степанович ехал, не думая об управлении автомобилем, автоматически, как этого требовала обстановка, нажимая на педаль газа или тормоза, поворачивая руль, и размышлял о прошедшей встрече с Оржановым. Итак, почему к нему приставили охрану? Скорее всего, Оржанов сказал правду: авиасалон проводится раз в два года и они просто не хотели рисковать. Или попутно держать его под наблюдением? Пожалуй, и то и другое. Информации у них никакой, но в институте до недавнего времени работал Гарсман. Институт небольшой, Гарсман наверняка знаком с Олегом Степановичем. Но ведь у них могли быть и более тесные отношения. Олег Степанович недовольно покачал головой. С одной стороны, это хорошо — его проводят до трапа самолета и позаботятся чтобы он благополучно улетел из Москвы. Но если Марк Захарович снова захочет увидеться с ним… Как тогда организовать встречу?
Интуиция не подвела его и на этот раз. Когда он въехал на участок, поласкал собак и загнал машину в гараж, Зина, которая ждала его в столовой, передала ему записку.
— Тебя просил позвонить какой-то Захаров, — сказала она. — Я записала номер телефона. Он настоятельно просил позвонить ему завтра в полдень, ровно в полдень.
Олег Степанович понял все. Захаров — Марк Захарович — после ареста Саши Гарсмана проявлял вполне понятную осторожность. Телефонный номер принадлежит какому-нибудь учреждению, где регулярно бывает Марк Захарович но, разумеется, не работает. Ровно в двенадцать он найдет предлог, чтобы снять трубку. Итак, еще одна передача. На этот раз, однако, Олег Степанович был даже доволен. Он отвезет посылку прямо в Женеву и попросит старого пройдоху о помощи. Если уж быть откровенным, Олег Степанович не питал особых иллюзий на полный успех своей операции в Париже. Раздобыть ксерокопии счетов оплаты проживания в отеле нетрудно — стоит лишь хорошо заплатить портье. Но это не будет надежной уликой. Соколов объяснит, что в бухгалтерии отеля произошла какая-то ошибка и легко вывернется, полагаясь на обширные связи. Надо достать копии всех счетов, — вот тогда ему ничто не поможет.
Да, понадобится помощь частного сыскного агентства. Но, во-первых, Олег Степанович не знал, к кому обратиться в Париже; во-вторых, как будет выглядеть предложение советского гражданина, приехавшего в Париж для научной работы, шпионить за другим советским гражданином? Не привлечет ли это внимание Второго бюро? Нет, один лишь Саргосян, сидящий у себя в Женеве подобно пауку, раскинувший паутину своих людей во всех европейских столицах, сможет оказать ему помощь. К тому же Олегу Степановичу необходимо уладить финансовые дела с Саргосяном, отдать пакет — если Марк Захарович действительно захочет переслать ему что-то ценное — попутно пожаловаться на трудности и опасность такой работы. И обратиться за помощью.
Решено. Завтра в двенадцать он позвонит Марку Захаровичу, коротко объяснит сложившуюся ситуацию, и они каким-то образом договорятся о встрече.
На следующее утро Олег Степанович приехал в институт. Одним из преимуществ привилегированного положения, которое он занимал, заключалось то что ему в любое время был открыт доступ к библиотеке спецхрана. И на этот раз Олег Степанович спустился в зал хранения спецлитературы — газет, книг и журналов, закрытых от простых смертных, потому что эти зарубежные публикации, попади они в руки рядового читателя, нанесли бы непоправимый ущерб его и без того шатким моральным устоям, — взял пачку журналов «Тайм» и «Ньюсуик» и сел за стол. Открыл первый и тут же наткнулся на вырванные страницы. Олег Степанович знал, что страницы из закрытых публикаций вырывают не читатели — журналы прибывают в спецхран уже в таком виде, со страницами, вырезанными бдительными цензорами. Однажды ему попался журнал «Ньюсуик», в котором отсутствовало несколько страниц. Олег Степанович тут же нашел оглавление и узнал, что подрывная статья называется «Стареющее кремлевское руководство». Тогда он с трудом сдержал улыбку — этот журнал он уже купил в Шереметьево пару недель назад, в киоске, куда они поступали якобы в открытую продажу, но советским гражданам не продавались. Знакомая киоскерша оставляла для него зарубежную периодику, — предполагалось, что журналы будут поступать в руки иностранных туристов, поэтому из них страницы не вырывали.
Олег Степанович просматривал, одну за другой, публикации месячной давности в поисках интересной статьи. Ему оставалось убить еще час — потом он пройдет к телефону дежурного коменданта у входа — уж этот-то телефон, который к тому же часто не работал, никому не придет в голову прослушивать, — и позвонит Марку Захаровичу. Наконец он увидел статью, которая привлекла его внимание — речь шла о получении экологически чистой и практически неисчерпаемой электроэнергии с помощью использования постоянно существующей разницы температур в поверхностном слое тропических морей и на глубине свыше километра, и начал читать. Случайно взглянув на часы, Олег Степанович заметил, что до полудня осталось всего несколько минут. Он встал, выключил настольную лампу, — в зале спецхрана всегда царил полумрак — подошел к столику библиотекаря и сдал журналы. Без трех минут двенадцать он стоял рядом со столом дежурного коменданта.
— Вы позволите воспользоваться телефоном?
— Конечно, Олег Степанович!
— Спасибо.
Ровно в двенадцать Олег Степанович набрал номер.
— Здравствуйте, это Ростов из Академии наук.
— Здравствуйте, мне хотелось бы поговорить с вами, — послышался голос Марка Захаровича.
Олег Степанович заметил, что комендант не обращает внимания на разговор и углубился в газету.
— Я мог бы подойти к вам — как в прошлый раз. Вот только…
— Что-то случилось?
— Да.
— Вам неудобно говорить на улице?
— Вот именно.
— В два часа на третьем этаже у лифта. Вы придете пешком?
— Грешен, люблю гулять.
— Значит, оставите машину во дворе института?
— Да.
— Итак, в два часа. До свиданья.
Олег Степанович поблагодарил коменданта и пошел к себе в кабинет. Встреча на третьем этаже Международного отдела ПК КПСС… Неужели у этих проходимцев такие возможности? Впрочем… Дочь Генерального секретаря и окружение всесильного министра — может быть, вполне может быть. В институте было пусто — четверг, неявочный день, вспомнил Олег Степанович. Он сел к телефону и набрал номер знакомого инструктора.
— Рэм Яковлевич, это Ростов. Я мог бы подойти к вам?
— Здравствуйте, Олег Степанович. Заходите, я позвоню. По партбилету?
— Конечно. Он у меня всегда с собой.
— Когда?
— Думаю, сразу после двух.
— Отлично. Я как раз вернусь с обеда. До встречи.
Ростов положил трубку. И это улажено. Пятнадцати минут ему хватит для разговора с Марком Захаровичем, а потом он пойдет к Шорохову и поговорит с ним о растущем влиянии СИПРИ — Стокгольмского института проблем мира и разоружения. Если за ним кто-то и ходит, в здание на Старой площади не пойдет — там Олег Степанович в полной безопасности.
В половине второго он вышел из института, свернул налево, спустился к Солянке и пошел, будто гуляя, к Старой площади. На этот раз воздух на Солянке хотя и был сизым от выхлопных газов автомобилей, но все же годился для дыхания. Олег Степанович прошел мимо огромного серого здания каких-то министерств, спустился в подземный переход, поднялся наверх, подождал зеленого света светофора и пересек улицу Разина, поднимаясь к третьему подъезду. С трудом открыл огромную входную дверь и подошел к офицерам, стоящим недалеко от лифта. Один из них взял партбилет Олега Степановича, перелистнул страницы, нашел листок текущего года, где велся учет партийных взносов, — чтобы убедиться, что хозяин партбилета не выбыл по какой-то причине из партии — и спросил второго:
— Ростов Олег Степанович?
— Есть, — ответил тот, заглянув в список.
— Проходите.
Олег Степанович взял партбилет, положил его во внутренний карман пиджака и прошел к дверям огромного, сияющего начищенной медью, старомодного лифта. Его кабина, словно по заказу, плавно и бесшумно соскользнула вниз. Олег Степанович открыл дверь, подождал, пока в кабину впорхнули две секретарши, и нажал на кнопку «3». На третьем этаже он вышел из лифта, прикрыл дверь и задвинул решетку. Мимо проходил Марк Захарович.
— Здравствуйте, Олег Степанович.
— Здравствуйте.
— Давайте пройдемся по коридору. Итак, вы едете в Париж.
— Да.
— Надеюсь, вы согласитесь прихватить с собой небольшой чемоданчик?
— Соглашусь.
Было заметно, что такая готовность Ростова — особенно после трудного разговора два месяца назад — удивила Марка Захаровича, и он недоверчиво посмотрел на него.
— А теперь слушайте меня, Марк Захарович. У нас мало времени. Я выезжаю в Париж по просьбе… как вам это объяснить… одной влиятельной организации. Они так беспокоятся о моем благополучии, что постоянно охраняют меня и проводят до посадки в самолет. Подчеркиваю, меня всего лишь охраняют — никто за мной не следит. Но наши встречи будут крайне затруднены, поэтому все нужно решить сейчас. Надеюсь, вы по-прежнему мне доверяете?
— Да. Иначе этот чемоданчик не лежал бы сейчас у вас в машине. Отвезите его — и мы никогда больше не будем беспокоить вас.
— Хорошо. Вы ответили на один из моих вопросов — товарищ, сопровождающий меня, не понял бы как это я вошел с пустыми руками и вышел с кейсом.
— Это не совсем кейс. Вернее, большой кейс, и очень ценный.
— За машиной присматривают?
— Да.
— До моего отъезда не звоните Саргосяну. Я приеду к нему и передам кейс. Из рук в руки. У вас все?
— Все. Хочу только напомнить, что это наша последняя и крайне ценная посылка.
— Тогда до свиданья. Впрочем, прощайте.
— Прощайте.
Они одновременно повернулись и пошли в разные стороны по широкому, совершенно пустому коридору.
Через сорок минут Олег Степанович вернулся во двор института, сел в машину и поехал домой обычным маршрутом. Он не заглядывал в багажник, решив не привлекать внимания. Интересно, что имел в виду Марк Захарович, называя посылку «крайне ценной»? Несколько лет назад с Ростовым произошел забавный случай. Его пригласил к себе академик Мельников и попросил оказать услугу, как он выразился, «всей Академии наук СССР». Оказалось, что речь идет о действительно неординарном событии. Для проводимой во Франции выставки Академия наук взяла взаймы точную копию знаменитого бриллианта «Орлов». Хотя это и была всего лишь копия знаменитого бриллианта, он был изготовлен из горного хрусталя и стоил много тысяч долларов, настолько точной была его отделка. Отличить его от оригинала было практически невозможно. Олег Степанович вспомнил, что когда впервые взял в руки копию «Орлова», его поразил удивительно чистый и глубокий цвет камня. Директор Минералогического музея, один из лучших советских специалистов по драгоценным камням профессор Орлов, улыбнулся, передавая ему копию бриллианта, когда заметил восхищение на его лице.
— Вы бы подержали в руках оригинал, — сказал он. «Орлов» — далеко не самый крупный из бриллиантов, его вес всего 194 карата. Такие бриллианты как «Экпельсиор», «Президент Варгас», «Великий могол», намного превосходят его по размерам, не говоря уж о величайшем бриллианте мира «Куллинане» — он весит три с лишним тысячи каратов. Но «Орлов» с его поразительной чистотой, идеальной огранкой и игрой цветов считается одним из самых ценных.
Потом Олега Степанович узнал, что таможня отказалась пропустить копию бриллианта, утверждая, что для вывоза «драгоценного камня государственного значения» требуется специальное разрешение правительства. Объяснения, что это не сам «Орлов», а всего лишь копия, хотя и очень похожая на оригинал, не помогли. До начала выставки оставалось всего несколько дней, а широко разрекламированная копия знаменитого бриллианта по-прежнему находилась в Москве. Академик Мельников, ответственный за проведение выставок Академии, узнал, что через два дня во Францию выезжает Ростов и попросил его захватить с собой копию «Орлова».
— Но, Василий Николаевич, если таможня не пропустила ваш экспонат со всеми сопроводительными документами, без них его тем более не пропустят, запротестовал Олег Степанович.
— А вы не говорите, что у вас в кармане бриллиант «Орлов», и они ничего не узнают, — посоветовал академик.
Олег Степанович последовал совету академика. Действительно, ни советская таможня, ни, тем более, французская, не обратили ни малейшего внимания на то что в кармане скромного советского ученого находится камень, абсолютно ничем не отличающийся — по крайней мере, на первый взгляд — от одного из величайших бриллиантов мира, стоившего десятки миллионов долларов. Приехав в Париж, Олег Степанович извлек из кармана хрустальную копию «Орлова», отдал ее директору выставки и не придал этому событию ни малейшего значения. Лишь много позднее ему пришла в голову мысль, с какой легкостью можно было бы вывезти из страны не копию, а оригинал.
И вот теперь у него в багажнике кейс — большой кейс, — содержимое которого представляет собой нечто «крайне ценное». Олег Степанович вспомнил, что когда переправлял за границу первую посылку, Марк Захарович оценил ее «всего» в половину миллиона долларов. Сколько же может стоить содержимое «крайне ценной» посылки? Из чего оно состоит? Может быть, на этот раз кейс не заперт?
Любопытство Олега Степановича осталось неудовлетворенным. В гараже он достал из багажника кейс, действительно напоминающий размерами маленький чемодан, и увидел, что он заперт на весьма сложный шифровальный замок. Ничего, подумал он, спрошу в Женеве у Саргосяна. Старик навряд ли будет что-нибудь скрывать. А стоит ли спрашивать? Что это даст ему, Олегу Степановичу? Разве что заплатят побольше. Ладно, посмотрим.
Он посмотрел на часы. Половина пятого. Зина с Андреем отправились сегодня вечером к будущим родственникам и на дачу не приедут. Надо покормить собак — и вечер свободен. Олег Степанович встал, достал из холодильника четыре полукилограммовых пакета с мясным фаршем, вышел на крыльцо и, разворачивая каждый пакет, бросил содержимое в огромные пасти овчарок. Куски фарша исчезали с такой молниеносной быстротой, что у Олега Степановича даже возникли сомнения — а хватает ли этого собакам? Вроде они немного похудели — ладно, завтра он сварит им геркулес. Свернув грязные пластмассовые пакеты, Олег Степанович отнес их в дом и кинул в камин. Все, можно подумать и о себе.
Он почувствовал приступ голода — и, как это бывало все чаще, вместе с голодом пришло непреодолимое желание выпить. Ну что ж, лучший способ борьбы с искушением — поддаться ему. Ворота он запер? Да. Гараж? Тоже. Дверь дома? Олег Степанович встал, подошел к массивной двери и запер ее на оба замка. Что еще? Ах да, кейс Марка Захаровича. Олег Степанович спустился в подвал, открыл хитроумный замок сейфа и положил туда кейс. Теперь все? Да.
Поспешными шагами он подошел к серванту, открыл дверцу и посмотрел на ряд бутылок. Вот, шведская водка «Абсолют» в бутылке 0.76 литра. Нужно бы охладить, да не хочется ждать. Олег Степанович сорвал пробку, налил стакан кристальной жидкости и залпом выпил. В голове прояснилось, предметы вокруг приобрели более четкие, резкие очертания. Мир стал более светлым и прозрачным. И в это мгновение зазвонил телефон.
— Так вот, друг Саша. Я долго думал и пришел к следующему выводу. Раз мы ничего не можем предпринять, надо сделать так чтобы Ростов начал беспокоиться. Не исключено, что он тогда сделает неосторожный или поспешный шаг. А как заставить его беспокоиться? Нужно сообщить ему, что Поляков, которого он так ловко подставил под пятилетний срок, бежал из лагеря. Ты ведь не будешь отрицать, Саша, что Ростов не только сделал все чтобы Полякова посадили, но и выставил его дураком, посмешищем в глаз остальных урок. Этого Поляков никогда ему не простит. Согласен?
— Не простит, Владимир Борисович. Но как сообщить ему об этом?
— По телефону, Саша. Ты и сообщишь. Только не из райотдела, а из автомата. Ростов — мужик ушлый, он мог запомнить мой голос — ты ведь помнишь, что допрос вел один я, а ты сидел и молчал.
— Если вы так считаете, Владимир Борисович…
— Вот только, Саша, нужно точно отработать, что ему сказать. Думаю, нужно не упоминать имени Полякова и говорить как можно меньше. Скажем, вот так: «Я на свободе и приду с тобой расквитаться». И повесить трубку. Все. Как ты считаешь, он сообщит в милицию об этой угрозе?
— Думаю, Владимир Борисович, что не сообщит. По крайней мере, из того что нам известно, он постарается избавиться от угрозы сам, не обращаясь в правоохранительные органы. Ростов не может не понимать, что единственный способ обрести спокойствие — как для себя, так и для своей семьи — это заставить Полякова замолчать. Навсегда.
— Вижу, Саша, ты уже многому научился. По крайней мере понял, что решительные люди, готовые на крайние меры, встречаются не только в преступном мире. Действуй. Полковник в райотдел сегодня не вернется.
Кулик встал и вышел из комнаты.
Голос в трубке был негромким, но звучал зловеще.
— Слушай, паскуда, я на свободе и приду с тобой расквитаться. Ясно?
Послышались гудки.
Олег Степанович медленно положил трубку. Значит, Поляков бежал из лагеря и явится сюда намного скорее, чем предполагал Олег Степанович. Он встал, подошел к письменному столу и выдвинул нижний ящик. Черная рукоятка «кольта» высовывалась из желтой кожи кобуры. Он привычным жестом взялся за рукоятку и, нажав вниз вращательным движением, достал пистолет. Тяжелый, почти полтора килограмма. Олег Степанович посмотрел в дуло пистолета. В голове шумело от водки. Наверно, когда пистолет направлен на тебя, дуло кажется огромным — как железнодорожный туннель. Немудрено, калибр пистолета 0.45 дюйма. Магазин с семью желтыми патронами скользнул в ладонь. Какие они большие и жирные — походят на поросят. Снова задвинул магазин в рукоятку пистолета. Сунул пистолет в кобуру, преодолевая сопротивление пружины, положил в ящик и ногой задвинул его.
Итак, Поляков на свободе. Сегодня он не явится сюда — иначе не позвонил бы. А зачем он вообще позвонил мне? Странно. Если действительно хочет расквитаться, куда лучше было бы сделать это неожиданно. Да и в месть преступников как-то не верится. Раз он убежал из лагеря чтобы приехать в Москву и убить меня, то угрозыск будет совершенно точно знать, где вести поиски. Да его и сейчас ищут по всей стране. Понятно.
Олег Степанович подошел к столу, налил еще стакан и выпил. А чего мне бояться? Ведь меня охраняют. До самого отъезда в Париж надо мной будут распростерты огромные черные крылья КГБ — кто это сказал? Ах да, Флеминг. «Из России с любовью». Ну и развесистая клюква. Зато интересно написано. Вот было бы забавно снять сейчас трубку, позвонить по телефонному номеру, который дал мне Василий Иванович, и сообщить об угрозе. Олег Степанович улыбнулся. Именно этого делать нельзя. Начнут выяснять у милиции, что это за Поляков, почему он хочет расквитаться с Ростовым, — и клубок начнет разматываться. Овчарка, Женька с разорванным горлом, лужа крови, пятьдесят тысяч, двое неизвестных с автоматом, длинная царапина на стволу ели… Но ведь в моем благополучии заинтересован и Марк Захарович со своей командой, внезапно подумал Олег Степанович. Если связаться с ним… Но как?
Ладно, решил Олег Степанович, и налил очередной стакан. Сам справлюсь. Вот только подходит день выезда в Париж. Зина и Андрей останутся беззащитными. А собаки? Что будет с собаками? Ведь против опытного преступника они беспомощны. Он поднес стакан к губам и выпил. Как это часто бывает у пьющих, мысли Олега Степановича перепрыгнули на другую тему, словно одна шестеренка соскользнула по испорченным зубцам другой. Какую все-таки нужно иметь смелость и желание покончить с собой, когда стреляешь в себя из револьвера! Статистика говорит, что менее половины самоубийц умирает сразу, остальные мучаются часами и даже сутками, или остаются инвалидами, вроде писателя Овечкина — правда, Овечкин стрелял себе в голову из малокалиберной винтовки. Олег Степанович вспомнил классический пример самоубийства в Америке — человек настолько боялся, что попытка окажется неудачной, что встал на самый край пирса, выходящего далеко в море, весь обмотанный тяжелыми чугунными цепями, принял смертельную дозу цианистого калия и в следующее мгновение выстрелил себе в рот из пистолета. Сила выстрелы отбросила его назад, он упал в воду и сразу пошел ко дну. Олег Степанович тоже боялся остаться в живых, но выбрал иной путь, куда более простой и надежный. Впрочем, подумал он, об этом думать еще рано, взял бутылку и с удивлением увидел, что там осталось меньше четверти. Решив не терять времени, он вылил водку в стакан и тут же опрокинул его в рот. Затем с трудом встал, подошел к дивану и улегся, даже не подумав о том, чтобы раздеться. В следующее мгновение он погрузился в чернильную глубину пьяного забытья…
Как бывало теперь все чаще, Олег Степанович проснулся в половине третьего ночи. Настольная лампа продолжала освещать кабинет. Хотелось заснуть, но он знал, что спать больше не сможет. В такую минуту возникал ужасный соблазн принять сильную дозу снотворного, но Олег Степанович знал, что не должен делать этого — последствия могут оказаться самыми непредсказуемыми. Однажды, несколько лет назад, он поддался искушению и принял четверть таблетки какого-то лекарства — уже не помнил названия, что-то вроде «тезиадра» — и заснул на сутки. Не то чтобы совсем заснул, время от времени просыпался, но не мог заставить себя встать. Нет, теперь он не поддастся соблазну. Профессор Иргер предупреждал о возможных последствиях, так что нужно просто терпеть. И Олег Степанович терпел. Не только терпел, но и научился находить в этом ночном бдении какое-то очарование. Ночью стоит тишина и легко думать.
Олег Степанович встал, выдвинул ящик стола, достал наплечную кобуру и привычным движением сунул руки в кожаные ремни. Тяжесть «кольта» под мышкой придавала ему уверенность.
Сполоснул в кухне лицо ледяной водой и вышел в темноту ночи.
Середина апреля, всего несколько градусов тепла, но воздух казался… живительным? Да, именно живительным и поразительно свежим. Послышалось шуршание опавших листьев и жесткой травы. Это шли Рэд и Рада. Через несколько секунд их огромные головы опустились на колени Олега Степановича, севшего на скамейку, и собаки принялись толкать мордами друг друга, ревниво соревнуясь за то, кому принадлежит хозяйская ласка. Победила Рада, Рэд отошел в сторону и улегся в паре метров на холодную землю. Рука Олега Степановича опустилась на затылок овчарки, и Рада замерла от удовольствия.
Олег Степанович задумался. Нет, на этот раз его мысли не касались Полякова, убежавшего из лагеря. Разве можно думать о каком-то бандите под шатром сиящих звезд, нависшим над головой?
До 1958 года жизнь Олега Степановича была замечательной. Он быстро продвигался по службе, у него родился сын, он ходил в море на своем эсминце и у него были друзья, с которыми пил водку, играл в карты, обменивался анекдотами. Так было до весны этого памятного года, когда старшина второй статьи Иван Слимчук, которого Ростов не пустил в увольнение на берег (Слимчук готовился к демобилизации после пяти лет службы на флоте, начал плохо выполнять свои обязанности, дерзил офицерам и ударил мичмана), набросился на Ростова, недавно получившего звание капитан-лейтенанта самого молодого на Северном флоте — с раскрытой бритвой в руке. Нападение Оказалось настолько неожиданным, что Олег Степанович на мгновение растерялся. В этот вечер он заменял командира эсминца, капитана третьего ранга Кобрина, и был вооружен. Но когда в рубку ворвался пьяный матрос, пистолет «ТТ» был в кобуре и на предохранителе, хотя и с патроном в патроннике, как полагается по уставу. Понадобилось несколько секунд чтобы расстегнуть кобуру, выхватить пистолет и снять его с предохранителя. За эти несколько секунд Слимчук успел опрокинуть Олега Степановича на спину и пару раз резануть, целясь в горло. Жесткий воротник офицерского кителя и погоны спасли жизнь Ростову, хотя длинный красный шрам навсегда остался на плече. Уже лежа на спине, он уперся дулом пистолета в грудь матроса и начал стрелять. Потом оказалось, что сделано три выстрела. Каждый из них был смертельным — пули попали в сердце — однако в момент животного страха и паники, охватившей его, Олег Степанович не успел остановиться. Собственно, три произведенных выстрела и стали причиной следствия и последующего суда военного трибунала. К чести судей, они поняли, что когда обезумевший матрос полосует тебя по горлу опасной бритвой, не всегда удается разумно мыслить. Олег Степанович был оправдан и вскоре переведен в гидрографический дивизион на мыс Мишуков.
Командование решило, что ему нельзя оставаться среди матросов, а на гидрографических судах команды состояли из вольнонаемных, офицерами были только стармех, штурман, помощник и, конечно, командир корабля. Капитан-лейтенант Ростов оказался на гидрографическом судне «Маяк», переделанном из мирного траулера. Неприятности начались почти сразу. Олег Степанович был назначен на должность штурмана — единственно вакантную на кораблях гидродивизиона — и стал, таким образом, самым младшим из офицеров «Маяка» по должности и самым старшим по званию — лишь командир был тоже капитан-лейтенантом, зато ему было тридцать пять лет, тогда как новому штурману всего двадцать шесть. К этому нужно добавить, что гидрографическая служба считалась на флоте падчерицей и ее офицеров не принимали всерьез. «Курица — не птица, гидрограф — не моряк», любили повторять офицеры боевых кораблей, забывая о том, что их эсминцы и крейсера львиную долю времени проводят у причалов, тогда как гидрографические суда заходят в порты лишь для того чтобы заправиться и получить новое задание. А за Ростовым тянулась, к тому же, недобрая слава убийцы. Нельзя сказать, что остальные офицеры относились к нему как к парии, — нет, его просто сторонились. И в августе того же года Олега Степановича перевели в штаб дивизиона, отлучив, таким образом, от любимого им моря. Теперь он видел волны лишь с берега.
Однажды капитан-лейтенант Ростов был дежурным офицером дивизиона. Он заступил на дежурство вечером в воскресенье, а в понедельник утром в часть явился капитан второго ранга Всеволожский, командир дивизиона, еще не отошедший от суток беспробудного пьянства. Он ввалился в дежурку и обрушился на Олега Степановича трехэтажным матом. Воспитанный в лучших традициях Морского корпуса, Ростов не переносил мата и никогда не ругался сам. Он последовал на командиром дивизиона в его кабинет, запер за собой дверь, достал пистолет и, глядя в красные от пьянства глаза Всеволожского, пригрозил тут же застрелить его если тот немедленно не извинится. Хмель слетел с капитана второго ранга с поразительной быстротой. Он отлично знал, почему перевили Ростова в дивизион и понимал, что убивать трудно всего лишь впервые — дальше все идет намного легче. Глядя в бешеные глаза капитан-лейтенанта, Всеволожский едва не упал на колени, извиняясь за свое поведение.
Когда через несколько недель на флот прибыло указание сократить штаты, Олег Степанович немедленно подал рапорт об увольнении в запас. Вместе с ним рапорты подали еще несколько офицеров, но из Москвы прибыло распоряжение уволить в запас одного Ростова — остальным было отказано.
Олег Степанович поднял голову и посмотрел на ясное ночное небо, совершенно чистое от облаков. Какое оно красивое, это небо! Такое же безбрежное, как море, такое же вечное. Он, Ростов, умрет — уйдут следом за ним бесчисленные поколения, а небо, вечное подобно Вселенной, будет сиять своими сверкающими звездами. Вроде бы этой ночью звезды светятся ярче обычного — или это просто кажется? С какой страстью смотрел курсант Ростов на небо, проплывая на борту учебного корабля «Комсомолец» по домашним водам Балтийского моря, мимо Гогланда, островов Хиума, Эзель и Даго, через широкий Ирбенской пролив, забыв даже что его воды все еще усеяны еще не вытраленными минами! Вон Альдебаран, Альтаир, Антарес, Регул в созвездии Льва, Бетельгейзе — «плечо великана» в созвездии Ориона, а вон там сияет Сириус — самая яркая из звезд, резко выделяющаяся сиянием в созвездии Большого Пса. Теперь он — бывший моряк, бывший капитан-лейтенант, впрочем, нет — бывший капитан третьего ранга: районный военкомат, уважая стойкость Ростова, категорически отказывающегося приезжать на учебные сборы, присвоил ему звание старшего офицера. Однако и после этого Олег Степанович все вызовы из райвоенкомата бросал в мусорную корзину.
Что-то холодно. И немудрено — вон лужа у самых ног покрылась тонкой корочкой льда. Всякое желание спать исчезло. И вместе с ним куда исчез и хмель. Как странно! Столько выпил, а голова ясна, словно прозрачна. Надо пойти в дом и одеться. Скоро будет светать. Олег Степанович встал и поднялся в спальню. Окно светлело — едва заметно — темно-сиреневым заревом наступающего утра. Он сбросил халат, натянул тренировочные брюки и просторный ватник поверх майки — под ним не видно кожаной кобуры с массивным «кольтом». Спустившись босиком по лестнице, Олег Степанович сунул ноги в кирзовые сапоги, всегда стоящие у входа.
Он спустился с крыльца, сделал несколько шагов и едва различимые тени овчарок будто выросли из темноты и заскользили слева и справа. Олег Степанович пошел к тому месту, где на высокой, старой-престарой ели было гнездо ястреба-тетеревятника.
Ель росла далеко за забором, метрах в пятидесяти, но огромное гнездо было видно издалека. Олег Степанович часто наблюдал за ним в мощный бинокль и видел ястребов как на ладони. Он наблюдал за тем как ястреб и ястребиха — самец чуть поменьше размером, самка побольше — начинали кормить птенцов.
Иногда он проводил целый час, зачарованно глядя на то, как хищные птицы, медленно размахивая огромными крыльями, подлетали к гнезду. И вот пару лет назад, гуляя по участку, Олег Степанович увидел как Рэд с оглушительным лаем бросился к заросли крапивы около забора. Думая, что там еж — через участок пролегала ежиная тропа — он кинулся спасать несчастного зверька, раздвинул высокую крапиву и опешил. Перед ним сидел почти взрослый ястреб-слеток, широко раздвинув крылья и свирепо шипя на Рэда. Олег Степанович тут же снял с себя куртку, намотал на предплечье и поднес ястребенку. Тот, словно ожидая этого, вскочил на руку и царственным жестом сложил на спине крылья. Олег Степанович отнес его в гараж и запер дверь.
Три недели он кормил своего пленника отборным сырым мясом, за которым заезжал в «Кулинарию». С первого же дня молодой ястреб охотно брал мелко нарезанное мясо, пил воду из миски и украшал пол гаража белыми пятнами. Через две недели он уже признавал Олега Степанович, при виде его прыгал навстречу, клохотал и требовал пищу. Наевшись, он взлетал, размахивая еще неокрепшими крыльями, садился на голову Олега Степановича и начинал перебирать ему волосы желтым горбатым клювом. Прошла еще неделя. Ястреб вырос, приобрел аспедно-сизую окраску с темными поперечными полосами и свободно летал по гаражу. Олег Степанович понял, что пора выпускать его на волю. И вот один раз, скрепя сердце, он надел ватник, протянул руку ястребу — тот сразу вскочил на ему предплечье и больно, даже через толстый рукав, вцепился когтями, — вышел на двор и подбросил ястреба в воздух. Хищник мгновенно взлетел, несколько раз взмахнул огромными крыльями и начал набирать высоту. Вскоре он скрылся вдали.
С чувством восторга и какой-то опустошенности Олег Степанович следил за полетом птицы. Ему казалось, что он спас существо, родственное ему по духу, и радовался этому. Одновременно он испытывал болезненное чувство одиночества — будто ястреб улетел куда-то в неведомую светлую страну и оставил его, земного человека, на темной земле.
Олег Степанович подошел в забору и посмотрел вверх. Наступающий рассвет озарил слабым светом вершины огромных черных елей. Ему казалось, что он видит гнездо. Ну конечно, видит. Может быть, в конце лета оттуда к нему снова слетит молодой ястребенок? Как бы этого хотелось Олегу Степановичу!
Он печально покачал головой и пошел обратно.
Собаки скользили слева и справа неслышными тенями. Если бы сейчас через забор перемахнул злоумышленник, они разделались бы с ним быстро и свирепо. Но что будет с ними, когда уедет Олег Степанович? Что будет с Зиной? Положим, Андрей сумеет постоять за себя. А женщина?
Интуиция есть внезапный прыжок познания, говорил один из еврейских философов. И в воображении Олега Степановича тут же мелькнула мысль. Но не исчезла, а осталась, и он начал обдумывать ее. Самым правильным будет вести себя именно так, как подобает законопослушному советскому гражданину, — за день до отъезда пойти в милицию и подать заявление о переданной по телефону угрозе. При чем обязательно в письменном виде.
«15 апреля 1979 года в шестнадцать часов сорок пять минут мне позвонил по телефону незнакомый человек и сказал следующее: „Слушай, паскуда, я на свободе и приду с тобой расквитаться. Ясно?“ Я, Ростов Олег Степанович, возмущен подобными угрозами и требую чтобы советская милиция защитила меня». И приписать: «Копия послана в министерство внутренних дел СССР». Пусть попрыгают. Если им захочется выставить милицейский пост рядом с дачей — пусть выставляют. Со дня моего отъезда в Париж никакой охраны здесь все равно не будет, так что милиция с КГБ не встретится. Так и сделаем.
Олег Степанович повернулся, быстрыми шагами направился к дому, поднялся на второй этаж, разделся и лег в кровать. И сразу уснул.
— Так вот, друг Саша. Я должен извиниться перед тобой. Впрочем, ты не беспокойся — я не собираюсь рассказывать кому-нибудь о телефонном звонке Ростову. Всю ответственность беру на себя. Скажу что это я звонил.
— Вы о чем, Владимир Борисович?
— Помнишь, мы говорили с тобой о том, что было бы неплохо как-то вывести Ростова из равновесия, заставить его беспокоиться?
— Помню.
— А звонили ему мы — то есть я — 15 апреля в конце дня.
Верно?
— Верно. Но я не понимаю, Владимир Борисович…
— Я только что приехал из областного управления. Туда поступила шифровка — Поляков действительно бежал из лагеря, бежал 26 апреля. И не просто бежал — убил конвоира.
— Вот это да, Владимир Борисович! Выходит, мы с вами угадали?
— Угадать-то угадали, да вот слишком уж точно. Теперь Ростов, если он не дурак, — а мы с тобой убедились, что он совсем не дурак, — может обратиться в милицию, к нам или в областное управление, и сообщить, что кто-то звонил ему еще пятнадцатого апреля и угрожал местью, и что это был, по его мнению, именно Поляков. Дескать, он узнал голос. Не сомневаюсь, что ему поверят. Я бы поверил.
— К чему вы клоните, Владимир Борисович?
— Ты знаешь, друг Саша, что такое история? История — это попытка оправдать глупости, которые все мы совершали в прошлом. Если этому делу дадут ход, проверяющие сразу установят, что пятнадцатого апреля Поляков никак не мог звонить Ростову. Значит, ему звонил кто-то другой. Кто? Могут выйти на нас — если узнают, что я вел неофициальное расследование. Впрочем, скорее всего до этого не дойдет. Тогда придут к выводу, что побег Полякова готовился задолго и очень тщательно и что этим занималась целая группа. И тогда начнется цирк. Будут искать следы несуществующей банды, содействующей побегу Полякова. А смерть конвоира выведет эту «банду» на самый верх, их объявят во всесоюзный розыск, придадут следствию особую остроту и срочность. Ты представляешь, они будут искать якобы существующую и очень активную преступную организацию, тратить силы и время. А мы, сотрудники уголовного розыска, знаем, как все обстоит на самом деле, — знаем и молчим.
— Но кто мог ожидать такого невероятного совпадения?
— Да, друг Саша, никто.
Выезд Олега Степановича во Францию был запланирован на шестое мая 1979 года. Подготовка была закончена. Им были получены деньги — две тысячи франков на первоочередные расходы, а основную сумму в сто десять тысяч перевели на его имя в один из швейцарских банков, — паспорт и документы научного сотрудника Академии наук СССР, выезжающего в Париж для сбора материалов об истории Парижской Коммуны. С университетом было было решено не связываться, чтобы не осложнять и без того непростое дело.
А вот с переводом крупной суммы в швейцарский банк дело обстояло как раз наоборот: слишком поздно Василий Иванович с Оржановым поняли, что что Второе Бюро (французская контрразведка) может не понять, по какой причине у рядового научного сотрудника Академии наук на банковском счете находится такая большая сумма. Они предложили перевести деньги в посольство СССР на бульваре Ланн, но тут уж запротестовал Олег Степанович — подобный перевод засветит его лучше киносъемочного прожектора, и с ним согласились.
Короче говоря, все получилось настолько хорошо, что Олег Степанович сам не смог бы придумать ничего более благоприятного — у него оказался законный повод для поездки в Женеву. Оставалось обеспечить безопасность семьи. Выезд был назначен на 6 мая, поэтому он решил съездить в райотдел в пятницу 4 мая, а с начальником политотдела областного управления поговорить в субботу. В субботу же он пригласил на дачу — после довольно резкого разговора — и сына.
В половине пятого Олег Степанович подъехал к райотделу лобненской милиции. Полковника уже не было — какой начальник задерживается на работе так поздно по пятницам? — а вот руководитель группы предварительного дознания майор Филатов все еще сидел у себя в кабинете. Олег Степанович попросил дежурного по отделу пригласить майора для беседы по важному вопросу. Лейтенант позвонил майору и тот, услышав фамилию Ростова, тут же предложил Олегу Степановичу зайти в его кабинет.
С момента последней встречи прошло несколько месяцев, но оба тут же узнали друг друга. В кабинете сидел еще один сотрудник и Олег Степанович вспомнил, что где-то видел его. Но где? Впрочем, за все время разговора между Олегом Степановичем и майором Филатовым этот сотрудник в штатском не проронил ни слова.
— Проходите и садитесь, Олег Степанович, — пригласил Ростова майор. Чем обязаны?
— Мне кто-то позвонил по телефону пятнадцатого апреля и угрожал расправой, — ответ Ростов и положил на стол майора отпечатанное заявление.
Филатов внимательно прочитал текст заявления. Да, подумал он, этот Ростов куда изворотливее, чем мы предполагали.
— Почему же вы ждали почти три недели, Олег Степанович, и только сейчас сообщили нам об угрожающей опасности? — спросил он.
— Во-первых, товарищ майор, вам отлично известно, что Поляков бежал из места заключения, — спокойно заметил Ростов, — и меня удивляет, что вам потребовалось столько времени, чтобы решить, предупреждать меня об опасности или нет. Итак, бежал Поляков из лагеря?
— Бежал, — согласился майор.
— Целых три недели назад?
— Нет. Побег произошел только двадцать шестого апреля, и мы считали, что беспокоить вас не следует.
Олег Степанович посмотрел на майора и задумался. Итак, пятнадцатого апреля Поляков был еще в лагере. Тогда кто звонил ему? Трудно предположить, что сообщники Полякова настолько глупы, что предупредили Олега Степановича за одиннадцать дней до намеченного побега. А что если бы он тут же поехал бы в милицию, как и следовало поступить при обычных обстоятельствах? Еще при первой встрече Олег Степанович понял, что этот пожилой майор с худым болезненным лицом не верит его рассказу о том, что произошло тем темным осенним вечером, а последующая встреча с Марком Захаровичем и упоминание о фотографии, на которой запечатлена длинная царапина на стволе ели, лишь подтвердила это подозрение. Собственно, выбирать приходилось из двух возможностей: если звонил ему не Поляков, то кто-то из сотрудников милиции, надеясь, что он начнет беспокоиться и наделает глупостей.
— Я этого не знал, — заметил, наконец, Олег Степанович. — Предполагал, что звонил именно Поляков. Но угрозы мелкого хулигана — даже сумевшего обзавестись пистолетом — меня не слишком пугают.
Майор тоже заметил, что каждый из них недоговаривает, и решил умолчать, что после побега и убийства конвоира Поляков сразу перешел из категории «мелкого хулигана» в разряд бандита-рецидивиста, единственным приговором которому — после ареста — будет расстрел. Даже если Полякову попадется милосердный судья и он получит пятнадцать лет — что весьма и весьма сомнительно, — охрана любого из лагерей найдет повод, чтобы отомстить за смерть конвоира. Майор знал, что убийца одного из служащих постоянного состава — так называли тех, кто охраняет заключенных, в отличие от временного состава, то есть самих зэков — не проживет и месяца. Прикончат сами при попытке к бегству или найдут способ так воздействовать на заключенных, что те порешат его чтобы угодить охране.
— Но теперь передо мной возникла сложная проблема, — продолжал Олег Степанович. — В ближайшие несколько дней я уезжаю в зарубежную командировку. — Он намеренно не сообщил майору, что улетит в Париж уже в воскресенье. — И меня беспокоит безопасность моей семьи. Поэтому я и обратился к вам с этим заявлением. Не сомневаюсь, что вы разберетесь, кто из сообщников Полякова звонил мне пятнадцатого апреля. А чтобы вы не колебались слишком долго, я уже передал копию заявления в областное управление внутренних дел. Признаюсь, что поведение сообщников Полякова кажется мне странным. Если бы я сообщил вам о телефонном разговоре раньше, разве вы не поручили бы начальнику лагеря усилить наблюдение за Поляковым, готовяшимся к побегу?
— Да, конечно, — согласился Филатов. — Но не следует считать преступников слишком уж умными.
— Я и не считаю, — впервые улыбнулся Олег Степанович. Но одновременно не считают их и феноменально глупыми, хотя в данном случае все указывает именно на это. Ну что ж, — он встал, — если у вас не вопросов…
— Мы благодарны вам за сообщение о телефонном звонке, — майор поднялся из-за стола. — Можете не сомневаться, что мы примем все меры по розыску преступника, а также постараемся защитить вашу семью. Вы долго предполагаете пробыть за рубежом?
— Думаю, около месяца.
— Поезжайте и ни о чем не беспокойтесь. Да и вообще угрозам преступников не следует придавать значения.
— Вы правы. Теперь у меня стало спокойнее на душе, особенно когда знаю, что этим делом займетесь вы, Владимир Борисович. Полковник Устинов хорошо отзывается о вас. До свиданья.
Хлопнула дверь.
— Чертовы политорганы, — проворчал майор. — Интересно, как ловили преступников до революции, без политкомиссаров?
— А вы знаете, Владимир Борисович, — впервые заговорил Кулик, — мне кажется что у этого Ростова поехала крыша.
— Ошибаешься, друг Саша. Ростов нормальнее и умнее нас с тобой.
Кулик, услышав грустный голос начальника, посмотрел на него с удивлением.
— Владимир Борисович, да стоит ли расстраиваться из-за этого, — бодро заметил он. — Переживали неприятности раньше — переживем и теперь.
— Да ведь я не из-за этого глупого звонка расстраиваюсь, друг Саша, покачал головой майор. — Мне Ростова жалко. Он очень несчастен.
— Это Ростов-то несчастен? С трехкомнатной квартирой в Москве, огромной дачей, зарплатой намного больше нашей, машиной и всем остальным?
— Эх, Саша, Саша. Да разве вещи могут сделать человека счастливым? Человек счастлив лишь когда делает любимое дело. А вот Ростов занимается не тем делом, которое любит, а тем, которое у него лучше получается. Жизнь жестоко обошлась с ним, и он начал мстить ей. И неважно, как обстоит все на самом деле. Ростов считает — и это самое главное, — что его обидели, ему страшно, что может стать еще хуже, поэтому он отбивается изо всех сил, хлещет направо и налево. И нужно сказать, что в его борьбе есть какая-то справедливость.
— Да что вы, Владимир Борисович! Ведь он убил мальчишку! Вернее, убил его пес, но по закону это не имеет никакого значения, раз он натравил такого свирепого пса на пацана!
— Если мы начнем копать по-настоящему, друг Саша, то узнаем о Ростове немало такого, что у нормального человека волосы дыбом встанут, я уверен в этом. И все-таки Ростов — человек глубоко несчастный, хотя сам и не подозревает об этом. И давай бросим эту философию. Ты ведь знаешь меня. Ростов нарушил закон и понесет за это суровое наказание. Но никто не запретит мне жалеть его.
В это время «шестерка» Олега Степановича удачно проскочила переезд у Лобни и уже подъезжала к посту ГАИ на развилке Дмитровского шоссе. Ему предстояло еще многое сделать, и Ростов спешил домой.
Самолет в Париж вылетал в 9.15 из аэропорта Шереметьево-1. Здание нового, намного более привлекательного и современного аэропорта Шереметьево-2 уже виднелось на противоположной стороне огромного летного поля. Его обещали открыть к Олимпийским Играм 1980 года. Но пока западно-германская строительная фирма продолжала работу, стараясь успеть в срок.
К субботе Олег Степанович сделал многое. Он уговорил Сашу-милиционера, который зимой работал охранником в соседнем генеральском поселке, поселиться у него в сторожке и жить до его приезда. Олег Степанович был знаком с Сашей и доверял ему — Саша не пил и на него можно было положиться. За это он обещал платить ему триста рублей в месяц. Разумеется, Олег Степанович объяснил Саше, почему потребовалась его помощь. Милиционер поморщился и презрительно заметил, что еще ни разу не слышал, чтобы преступники убегали из лагеря лишь затем, чтобы отомстить свидетелю, который опроверг версию происшедшего. Олег Степанович не был уверен, что Саша подружится с собаками, но, к счастью, и это обошлось. Овчарки с рычанием бросились на Сашу, Олег Степанович резким окриком остановил их и приказал обнюхать милиционера. Рэд и Рада подошли к Саше, ощетинившись и ворча, и вдруг он заговорил с ними тихим, ласковым голосом. Олег Степанович не расслышал слов, но овчарки внезапно завиляли хвостами. Саша погладил их, погладил грозных овчарок, которых видел впервые! — и они не тронули его.
— Ну, вот и отлично, — заметил Олег Степанович. — Но почему они не тронули вас, Саша?
— Собаки не кусают меня, — коротко ответил сержант.
Эти парни из транспортной милиции какие-то странные, подумал Олег Степанович. С раннего утра до ночи они сопровождают электрички по Савеловской дороге — вот уже несколько лет пассажирские поезда ездят с милицейской охраной. На этом направлении произошло столько преступлений, что транспортной милиции пришлось прибегнуть к такому радикальному средству. В прошлом году на перегоне между Катуаром и Трудовой, весной, когда растаял снег, было найдено мертвое тело девушки — ее выбросили на ходу из поезда. А что милиционеры действительно странные люди, Олег Степанович убедился двумя годами раньше. Тот самый академик, который приезжал к Ростовым встречать Новый год, однажды попросил найти мужчину, чтобы тот спилил огромную ель, нависшую над его дачей. Тогда в охране генеральского поселка подрабатывал молодой сержант транспортной милиции Костя, и Олег Степанович предложил ему заработать стольник. Парень согласился и с удовольствием принялся за работу. Он исполнил все быстро и аккуратно, даже распилил толстенный ствол, поколол его и сложил в поленницу. А спустя два дня, находясь на дежурстве, прошел на площадку первого вагона, прямо за кабиной машинистов электропоезда, достал пистолет и выстрелил себе в рот. Потом прошел слух, что у него были семейные неурядицы, но Олег Степанович не мог забыть, что всего два дня назад парень улыбался и был, судя по всему, в отличном настроении.
— Хорошо, Саша, — повторил Олег Степанович, — приходите сюда вечером в субботу. Брать с собой ничего не нужно — в сторожке приготовлена постель, жена будет кормить вас, а в дни дежурства предупреждайте моего сына вот по этому телефону и он будет приезжать сюда. Он же обеспечит собак мясом. Договорились?
— Да, Олег Степанович. — Саша пожал руку Ростову и пошел к калитке.
Это было вечером пятницы. Утром в субботу Олег Степанович съездил домой на Байкальскую улицу, зашел к себе в квартиру, посидел там с полчаса и затем навестил соседа, с которым заранее договорился о встрече. Устинов обещал разобраться в обстоятельствах странного телефонного звонка Полякова, который в то время находился в лагере под Пермью. Олег Степанович понял, что теперь милиция месяца полтора будет копать взад, вперед и поперек — и одновременно присматривать за дачей. Успокоенный, он вернулся обратно.
Предстояло самое трудное — разговор с сыном. Андрею было двадцать три года, но отец старался, насколько это возможно, не посвящать его в свои дела. Сейчас у него не осталось иного выхода, как рассказать Андрею хотя бы о том, что необходимо знать сыну на ближайшие пару месяцев, чтобы за время отсутствия Олега Степановича ничего не произошло.
Олег Степанович въехал в ворота, поставил машину в гараж и прошел в дом. Андрей сидел в гостиной и смотрел на отца недовольным взглядом.
— Я знаю, сын, что ты с большим удовольствием провел бы время с Мариной, — начал Олег Степанович, — но мне нужно, наконец, поговорить с тобой. Ты помнишь Полякова — того парня, чей пистолет ты бросил в разбитую «волгу»?
— Да.
— Он убежал из лагеря и, как сказал мне Устинов, — надеюсь, ты не забыл нашего соседа по дому на Байкальской, хотя и не ночевал там уже несколько недель — убил конвоира. Это его третья судимость — четвертой уже не будет. Я говорил тебе, что у милиции нет доказательств того, что пакет у тех парней забрали мы. Вчера я побывал в райотделе в Лобне и встретился с тем майором, который беседовал с нами осенью. Так вот, у меня сложилось впечатление что этот майор все знает — или догадывается. Завтра я уезжаю в Париж, и вам с мамой придется провести месяц без меня. Я уже договорился с Сашей-милиционером из генеральского поселка, что он будет жить у нас в сторожке. Но каждый четвертый день ему придется уезжать на суточное дежурство, и тогда охранять маму, собак и дачу будешь ты. Только не надо спорить, — Олег Степанович предупреждающе поднял руку, — это очень важно. Думаю, что я еду за границу последний раз. В конце года ты с женой тоже уезжаешь за границу — если не ошибаюсь, в Копенгаген. Верно?
— Да.
— Постарайся поднапрячься и сделать так, чтобы до моего приезда здесь все было в порядке. А сейчас пошли в подвал и я что-то тебе покажу.
В подвале Олег Степанович объяснил сыну, что сейф, вделанный в бетонную стену, выдвигается, и за ним пустота, в которой хранится оружие, несколько толстых пачек долларов и большой кейс.
— Валюту я беру с собой — здесь семьдесят тысяч долларов, — сказал Олег Степанович, — и кейс тоже. Думаю, в нем драгоценность на сумму не менее трех миллионов. После возвращения из Парижа я сообщу тебе номер счета в швейцарском банке, где хранятся наши деньги. Там много денег — не меньше восьмисот тысяч долларов. Они принадлежат вам — тебе и маме.
На лице Андрея было написано удивление. Он открыл рот и хотел о чем-то спросить, но Олег Степанович жестом остановил его.
— Сейчас у нас нет времени — потом я все тебе объясню. — Олег Степанович задвинул сейф, набрал код и открыл дверцу. — А здесь хранятся мамины драгоценность — она знает, что с ними делать. Я ведь много лет ввозил из-за границы и покупал здесь золото и драгоценность. Вот двадцать крюгер-рэндов из чистого золота — каждый по тройской унции. Я купил их в 1969 году в Швеции по тридцать пять долларов за унцию — тогда еще действовало Бреттон-Вудское соглашение. Теперь они стоят в пятнадцать раз больше, больше десяти тысяч долларов. А это сережки с бриллиантами, каждый по три с половиной карата. Знаешь, во сколько мне они обошлись?
— Нет, папа.
— Всего в шесть тысяч рублей. Я купил их у еврейской семьи, которая подала заявление о выезде в Израиль и год ждала разрешения. Сразу после того как они подали заявление, их уволили с работы. Они голодали, у них не было денег, и предстояло заплатить несколько тысяч какого-то выездного налога. Ты не думай, что я поступил как те подлецы в блокадном Ленинграде, которые меняли буханки хлеба на картины и драгоценность. Марк Саулович сам пришел ко мне и предложил купить серьги. Я ответил, что не хочу пользоваться несчастьем других и хотел дать ему деньги взаймы. Но Марк Саулович сказал, что не сможет отдать долг, да и с такими драгоценностями их все равно не выпустят заграницу. Может быть, мама потом свяжется с ним если удастся — и возвратит ему серьги, не знаю. Я съездил к Юре Лебедеву, директору Минералогического музея, он одновременно заведывал лабораторией драгкамней в Минфине — ты ведь помнишь его — и он оценил их по крайней мере в пятнадцать-двадцать тысяч долларов. Но это было давно, и сейчас они стоят, наверное, еще больше.
— А ты бы узнал это у Юрия Николаевича.
— Он умер. Да, я знаю, ему не было и пятидесяти, но у него посадили сына и он умер от инфаркта. Короче говоря, все это пока лежит в сейфе, потому что в случае обыска пустой сейф может вызвать подозрение.
Олег Степанович захлопнул дверцу сейфа и повернул кодовый замок. Запомни код — три раза налево, затем пять направо и три снова налево.
— Теперь самое неприятное. Ты знаешь, что в нижнем ящике стола у меня в кабинете лежит «кольт» — его оставил мне Степан Иванович.
— Да.
— Я так не не решил, что делать с ним. Лучше всего было бы смазать его и спрятать с остальным оружием, но тогда вы с мамой останетесь беззащитными.
— А собаки?
— Эх, Андрюша, собаки страшны только для тех, кто их боится, да и застрелить или отравить их пара пустяков. Вот вчера я привез сюда Сашу-миллиционера из генеральского поселка, и они не только не разорвали его, но и облизали ему руки. Предположим, я оставлю «кольт» тебе — на крайний случай. Да, я знаю, ты умеешь им пользоваться. Но ты не сможешь уладить последствия. Если ранишь нападающих, они обратятся в больницу, а при огнестрельных ранениях врачи обязаны вызвать милицию. Убьешь — тебе придется избавиться от трупа. Знаешь, Андрей, я все-таки отнесу его в подвал и спрячу за сейф.
— Папа, я вступил в охотничью секцию в институте. Теперь у меня есть разрешение и я могу взять у Бориса Изотовича одно из его ружей.
— Отличная мысль, Андрюша! Только возьми что-нибудь попроще. Думаешь, он не откажет тебе?
— Обязательно откажет. А я не буду его спрашивать. У него в шкафу несколько ружей, и он не доставал их оттуда лет десять. Говорил, что там есть даже четырехствольное ружье, которое принадлежало Герингу — стволы десятого и двенадцатого калибра, нарезные 7.62 и 5.6.
— Ну, такое тебе ни к чему. Думаю, больше тебе объяснять ничего не нужно. Ты ведь у меня сообразительный. Прости, я уже думаю о другом. Предстоит трудная поездка и мне нужно, чтобы я не беспокоился о доме.
— Я обо всем позабочусь, папа.
— Если понадобятся деньги, в верхнем ящике три тысячи рублей. Ты сейчас едешь в Москву?
— Поговорю с мамой и поеду.
— Только не рассказывай ей о нашем разговоре. Не надо ее беспокоить.
— Хорошо, папа.
— До свиданья, сын. Я вернусь в начале июня. Знаю, вам будет нелегко без меня, зато после возвращения постараюсь чтобы дальше вам жилось хорошо.
— До свиданья, папа.
Дверь закрылась, послышались шаги Андрея, спускающегося по лестнице. Да, это действительно наилучший выход. Незачем втягивать сына в грязные и опасные дела. Пусть уж он лучше пользуется плодами трудов отца. И деда, который посеял в душе отца семена сомнения и ненависти. Но эти семена умрут вместе с тем, в душе которого они выросли. У Андрея еще будет возможность стать счастливым, но только не здесь, в этой стране, отравленной ядом рабства и неверия в будущее. Здесь нельзя стать счастливым. Можно сбросить оковы рабства — но как построить свободную жизнь в стране рабов?
Ровно в восемь часов, в воскресенье 6 мая 1979 года машина Олега Степановича остановилась у третьего подъезда. На этот раз, хотя ему попрежнему вручили дипломатический паспорт, он решил идти через служебный ход. И Олег Степанович не ошибся — хлопнула дверь и в аэропорт быстро вошел, почти вбежал, Оржанов.
— Здравствуйте, Олег Степанович. Ну что же вы? Я ждал вас у первого подъезда. Садитесь в мою машину.
Черная «волга» Оржанова предусмотрительно остановилась в нескольких метрах от подъезда. Олег Степанович взял чемодан, пластмассовую сумку с деньгами и кейс, подошел к «жигулям», припарковавшимся сразу за «волгой» и наклонился к жене.
— Не беспокойся за меня, — сказал он и поцеловал Зину в щеку. — Я буду звонить тебе из Парижа.
Жена пристально посмотрела на Олега Степановича. — А ты не болен? внезапно спросила она.
Болен, давным-давно болен, вот только вылечить меня невозможно, промелькнуло в голове Олега Степановича.
— Нет, Зина. Все в порядке. Ну я пошел, меня провожают. Ни о чем не беспокойся и поезжай домой.
Ты ничем не сможешь помочь мне. Я следую предначертанной судьбе и уже близок конец, подумал он.
Мотор «шестерки» загудел, она сорвалась с места и повернула налево, к выезду на дорогу, ведущую в Хлебниково. Олег Степанович посмотрел ей вслед, взял небольшой чемодан, кейс, пластмассовую сумку и вошел в здание аэропорта.
Оржанов стоял у столика дежурной стюардессы, улыбался, и о чем-то говорил с девушкой в синей форме «Аэрофлота». Олег Степанович поставил чемодан на весы, сказал девушке, что возьмет кейс с собой — о пластмассовой сумке и разговора не было — и услышал голос Оржанова.
— До свиданья, Олег Степанович. Ждем вас с материалами по истории Парижской Коммуны. — Он улыбнулся.
— До свиданья, — ответил Олег Степанович и пошел к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Товарищ пассажир, а документы? — донесся голос девушки.
Олег Степанович повернулся и досадливо хлопнул себя по лбу.
— Забыл, — произнес он извиняющимся тоном, достал паспорт и билет, положил их на стол и оглянулся. Оржанов садился в машину. Итак, никакой ловушки. — Вы уж простите меня, — и посмотрел в улыбающиеся глаза девушки.
Значит, Оржанов все-таки показал ей свое удостоверение, понял Олег Степанович. Собственно, этот маленький спектакль с паспортом и билетом был затеян с двойной целью — узнать, уезжает ли Оржанов, и выяснить, о чем он говорил с девушкой.
— Можно идти? — спросил Олег Степанович.
— Да, конечно. Паспорт и билет вам вручат перед посадкой.
Олег Степанович кивнул и снова повернулся к лестнице. Теперь почти все. Три часа — и посадка в Париже. Страхи позади.
На этот раз огромное помещение депутатского зала было заполнено. Выезжала какая-то делегация. Боже мой, подумал Олег Степанович, сколько путаницы мы уже внесли в такое простое дело, как отъезд. Дипломатический паспорт у рядового профессора — так он значился в визовых документах, проход через депутатский зал, сотрудник КГБ приехал, чтобы на месте устранить возможные шероховатости, а билет-то не первого класса! Вот удивятся все, когда он направится к трапу, ведущему в туристский класс, усмехнулся Олег Степанович. Зато обратно он хотя и полетит турклассом, но встречать его будут по высшему разряду — КГБ никак уж не допустит, чтобы драгоценные документы, полученные с таким трудом, конфисковал какой-нибудь не в меру усердный таможенник.
Олег Степанович остановил знакомую официантку и попросил принести стакан водки и бутерброд с икрой. Девушка улыбнулась и жестом показала в сторону одного из кабинетов. Олег Степанович вошел в кабинет — здесь стояло всего два высоких круглых столика, стульев не было — выпил тут же появившуюся водку, расплатился, взял вещи и пошел к уже открытой двери, куда пассажиров приглашала гостеприимная, с механической улыбкой на лице, стюардесса в почти белых перчатках.
— Уважаемые пассажиры, наш самолет произвел посадку в аэропорту Шарля де Голля в Париже. Командир корабля и экипаж благодарит вас. Будем рады снова приветствовать вас на борту лайнеров Аэрофлота, — послышалась заученная скороговорка из динамиков, скрытых за обшивкой салона. Самолет подрулил к зданию аэропорта, длинная «труба» подтянулась и была закреплена у выхода, и пассажиры двинулись к паспортному контролю и таможне. Олег Степанович не слишком торопился — до вылета в Женеву оставалось еще больше часа, и ему не нужно проходить пограничных и таможенных формальностей. Он просто перешел в зал для транзитных пассажиров, подозвал француженку, обслуживающую зал, и попросил ее подыскать ему место на первый самолет, вылетающий в Женеву. Девушка кивнула, подошла к терминалу в углу зала, нажала на несколько кнопок, потом вставила развернутый билет Олега Степановича в гнездо терминала и снова нажала на кнопку.
— Вот ваш билет, мсье Ростоу, — сказала она. — К счастью, на этом рейсе немало свободных мест. Самолет вылетает через сорок минут. Посадка через полчаса. Можете воспользоваться баром в левом углу зала.
Олег Степанович благодарно кивнул и пошел к бару. В голове еще шумело от водки, выпитой в Москве, трехчасового перелета, грохота двигателей и напряжения, испытанного перед вылетом. Встав у стойки, он заказал кружку великолепного датского «Тюборга» и с наслаждением осушил кружку. Расплатился, подошел к телефону-автомату и заказал Женеву.
— Мой абонент возьмет оплату на себя, — пояснил Олег Степанович и назвал телефон Саргосяна. Через минуту он уже говорил с портье отеля «Амбруа».
— Добрый день, Жак, — узнал знакомый голос Олег Степанович.
— А, это вы, мсье Ростоу! Мсье Саргосян ждет вас, но сейчас он поехал в банк. Может быть, вы позвоните через час?
— Передай мсье Саргосяну, Жак, что я в Париже и через полчаса вылетаю в Женеву. Скажи мсье Саргосяну, чтобы он обязательно встречал меня в Коинтрине. Да, чуть не забыл. Я хотел бы остановиться в «Коммодоре».
— Обязательно передам, мсье Ростоу. Сейчас же позвоню в банк.
— До свиданья, Жак. Скажи телефонистке, что оплатишь разговор.
— Разумеется, мсье Ростоу. Она уже спросила меня об этом перед тем как соединить нас. Я все сделаю.
Щелчок повешенной трубки. Олег Степанович тоже повесил трубку и подошел к витрине маленького ювелирного бутика. В центре витрины, среди изумрудов и жемчужных ожерелий он с удивлением увидел поразительно красивые часы «Ролекс». Он наклонился к стеклу и с трудом узнал в них те, которые показывал ему Саргосян почти год назад. Теперь они выглядели не купечески роскошными, как в тот раз, а элегантными и чуть высокомерными. Рядом стояла цена — 39. 892 долларов США. Олег Степанович обратился к продавщице.
— Такие часы пользуются спросом? — недоуменно поинтересовался он.
— Ну что вы, мсье! Это всего лишь рекламный экземпляр и он не продается. Чтобы купить такие часы, нужно обратиться вот по этому адресу, девушка протянула ему карточку, — и потом придется ждать несколько месяцев. Я слышала, что за ними очередь человек в пятьдесят, — добавила она с очаровательной улыбкой.
Потрясенный Олег Степанович отошел от витрины. Вот это реклама! После того как стало известно какую огромную сумму нужно платить за редкостные часы и, к тому же, стоять полгода в очереди, от желающих купить не будет отбоя. Интересно, как дела у Саргосяна с доверенным ему золотом? Судя по всему, неплохо.
Короткий перелет до Женевы прошел быстро, даже незаметно. Олег Степанович предъявил дипломатический паспорт, миновал таможенный контроль и сразу увидел Саргосяна. Толстый седой армянин стоял в стороне от толпы встречающих рядом с невысоким худощавым мужчиной.
— Добро пожаловать, Олег, в свободную Женеву! — приветствовал его Саргосян. — Это и есть кейс, предназначенный для меня?
— Да, Рафаэл Амаякович.
— Тогда если позволишь, я заберу его. Да, кстати, познакомься с моим спутником. Инспектор полиции Жюль Алансон, мой давний и хороший знакомый. Он с удовольствием согласился проводить меня до Коинтрина и обратно в Женеву. Обращайся к нему «мсье инспектор» и говори по-французски. И вообще я уже устал от вашего варварского языка. Французский куда культурнее, да и звучит лучше. Ты не возражаешь?
— Нет.
— Тогда поехали.
Только выйдя из здания аэропорта, Олег Степанович понял, по какому высокому классу его встречают. У подъезда, в зоне, где запрещена стоянка всех автомашин, стоял белый сверкающий «роллс-ройс». Шофер вышел из машины и предупредительно распахнул перед ними дверцу. Олег Степанович сел с левой, дальней стороны, за ним со старческим кряхтением протиснулся Саргосян, прижимающий к себе кейс, и последним разместился полицейский инспектор, быстро оглянувшийся по сторонам. Когда он наклонился чтобы войти в машину, его пиджак чуть распахнулся и Олег Степанович увидел черную рукоятку пистолета в наплечной кобуре.
Вот это прием, подумал Олег Степанович. Значит, кейс действительно стоит огромных денег. А я вез его в багажнике безо всякой охраны, да и несколько дней он пролежал в сейфе на даче, причем иногда в доме никого не было.
«Роллс-ройс» катил по шоссе с почти призрачной тишиной, и Олег Степанович вспомнил слова из рекламы этих культовых автомобилей: «Когда вы едете в нашей машине, единственный звук, который слышите, — это тиканье своих наручных часов.»
— Хорошо долетели, мсье Ростоу? — вежливо осведомился полицейский.
— Отлично, мсье инспектор. Этого нельзя сказать про рейс из Москвы. Он был намного продолжительнее и более шумным.
Инспектор кивнул и замолчал. Видимо, он счел что выполнил долг вежливости.
Инициатива перешла к Саргосяну.
— Нам нужно с тобой о многом поговорить, Олег. Поэтому давай сначал заедем ко мне и все обсудим. А потом ты можешь пешком отправиться в «Коммодор» — это совсем рядом. Я приготовил тебе отличный номер. Ты когда улетаешь?
— Завтра мне нужно быть в Париже.
— Жаль. Мне хотелось чтобы ты провел в моем отеле несколько дней.
Остальное время поездки до центра Женевы было занято разговорами о предстоящем в Париже авиасалоне — Олег Степанович тут же пояснил, что на этот раз приехал во Францию только для научной работы, — и об открывающемся скоро открытом чемпионате Франции по теннису на стадионе Роллан Гаррос. Наконец, «роллс-ройс» величественно замедлил ход и остановился у входа в «Амбруа».
Инспектор вышел на тротуар, остановился, настороженно глядя по сторонам, затем кивнул. Саргосян с кряхтеньем вылез из машины и быстро вошел в отель. Олег Степанович взял свой чемодан из рук водителя и последовал за ним.
В вестибюле Саргосян обернулся и жестом пригласил Ростова следовать за собой.
Только войдя в кабинет и положив кейс в в старинный сейф с двумя сложными кодовыми замками, Саргосян облегченно вздохнул и вытер пот с лица. — Садись, Олег. Сейчас тебе принесут пиво. Ты по-прежнему предпочитаешь «Тюборг»?
— Да, это моя старая любовь.
— Когда покончим с делами, можешь залиться своей любовью в «Коммодоре». Там ты мой гость — не вздумай платить за что-нибудь. Скажи, а тебя не интересует, что ты привез из Москвы?
— Интересует, и даже очень. Покажите хотя бы часть. А где ваш давний и хороший друг, Рафаэл Амаякович? Куда делся полицейский инспектор?
— Он уже у себя в участке. Я заплатил ему за поездку в Коинтрин тысячу франков.
В дверь постучали.
— Заходи, Жак, — пробурчал Саргосян. — Мы уже пересохли от жажды.
Улыбающийся порте поставил на стол поднос с шестью банками «Тюборга» и бутылкой сухого вина, поклонился и вышел. Саргосян встал и запер дверь.
— Сначала утолим жажду и отпразднуем твой приезд, — сказал он. Признаюсь, я изрядно волновался. Сейчас увидишь, почему.
От откупорил бутылку и налил себе полный бокал. Олег Степанович последовал его примеру и открыл банку пива.
— За наш успех! — поднял бокал Саргосян и изумленным взглядом уставился на Ростова, который поднес к губам банку пива.
— Да, вы действительно варвары — совсем как американцы, — он сокрушенно покачал головой и парой огромных глотков осушил бокал. Затем встал, подошел к сейфу и, стоя спиной к гостю, что-то повернул, потянул за ручку и сейф распахнулся. Все еще прикрывая спиной сейф, Саргосян открыл кодовые замки кейса и достал из него черную коробку.
— Смотри, — сказал он, нажимая на кнопку замка. Крышка поднялась и Олег Степанович увидел на синем шелке бриллиантовое колье поразительной красоты.
— Тридцать два крупных бриллианта чистейшей воды в платиновой оправе, — произнес Саргосян, не скрывая благоговения.
— Оно будет стоить не меньше миллиона долларов — может быть, гораздо больше.
— Наверно, там есть и другие драгоценности, не менее дорогие? — поинтересовался Ростов. Ожерелье почему-то не произвело на него того впечатление, которое ожидал Саргосян.
— Да, можешь не сомневаться, — кивнул разочарованный Саргосян. — Тебе не нравятся бриллианты?
— Нравятся, Рафаэл Амаякович. Но я предпочитаю изумруды, — честно признался Олег Степанович.
— Тогда смотри. — Саргосян положил черную бархатную коробку обратно в сейф и достал из кейс другую, чуть поменьше, на этот раз синего цвета. Когда он нажал на кнопку и крышка взлетела вверх, у Олега Степановича перехватило дыхание. На белом шелке лежал огромный изумруд пронзительно зеленого цвета. Казалось, он весь светится.
— Старинное изумрудное колье. Камень весит двадцать семь каратов. Ювелиры считают, что изумруды высшего качества стоят дороже самых лучших бриллиантов.
— Хватит, Рафаэл Амаякович, — взмолился Ростов. — Я уже начинаю жалеть, что прилетел из Парижа в Женеву, а не в Тимбукту.
Он тут же понял, что Саргосян не принял шутку.
— Ты даже сам не понимаешь, как тебе повезло, что ты прилетел именно в Женеву, — холодно заметил старик. — Ведь у тебя в Москве остались жена и сын, правда?
Олег Степанович почувствовал, что в кабинете стало прохладнее и запахло сыростью — словно из-под пола повеяло могильным холодом.
— Я прошу извинить меня, Рафаэл Амаякович, — ответил он, тщательно подбирая слова. — Это была неудачная шутка. Но и ваша реакция на нее не привела меня в восторг. Надеюсь, вы понимаете, кто пострадал бы первым, случись что-нибудь с моей семье?
— Кто?
— Вы, Рафаэл Амаякович. Разве вам неизвестно, что невозможно остановить человека, решившего отомстить любой ценой, — особенно если у него есть деньги и он делает это не в первый раз?
Саргосян наклонил голову и сжал перед собой рук, покрытые бурыми пятнами старости.
— Извини, Олег, — мне не следовало говорить об этом. Давай забудем о сказанном и перейдем к делу, ладно? Прости меня, старого дурака.
Олег Степанович сразу понял, что извинения Саргосяна искренни.
— Идет, Рафаэл Амаякович. Приступим к делу. Итак, каков мой счет?
Саргосян встал, положил коробочку со сказочным изумрудом в сейф и запер его. Его движения были какими-то неуверенными, и он споткнулся, возвращаясь к столу.
— Можно, я задам тебе вопрос, Олег? — неожиданно спросил он.
— Да, конечно.
— Я знаю, что ты хорошо знаком с современной американской литературой. Какая американская книга произвела на тебя наибольшее впечатление?
— «Жажда смерти» Брайна Гарфилда, — без колебаний ответил Ростов. — Но почему это вас интересует?
— За свою долгую жизнь я научился распознавать, когда люди говорят правду и когда просто блефуют. Я не читал эту книгу, зато смотрел кино. Ты плохо кончишь, Олег, поверь мне.
— Ну зачем быть таким пессимистом, Рафаэл Амаякович! Я собираюсь жить очень долго.
— Твоя судьба уже предначертана и ты не в силах изменить ее. Итак, тебя интересует, насколько ты разбогател. Про аукцион в «Кристи» ты уже читал — твоя доля, за вычетом моих десяти процентов, составляет 192 тысячи 300 долларов. За монеты я выручил 427 тысяч 240 долларов — я уже вычел свою долю. Кроме того, получишь какую-то мелочь — тысяч десять — от фирмы «Ролекс». Итого у тебя сейчас 629 тысяч 540 долларов. Разумеется, за риск, связанный с перевозкой этого кейса я заплачу тебе, — он заколебался, — еще сто тысяч.
Олег Степанович быстро подсчитал в уме: значит примерно 730 тысяч долларов от Саргосяна. В сумке у него семьдесят тысяч, а в сейфе одного из швейцарских банков — еще 89 тысяч. Сколько получается всего? Восемьсот восемь девять тысяч долларов наличными. Итог жизни. Семье хватит.
— Как мы поступим дальше? — спросил он.
— Я уже предупредил директора банка, чтобы он ждал нас, — ответил Саргосян. Былое веселье исчезло и он говорил равнодушным, каким-то бесцветным голосом. — Сейчас мы приедем туда, откроем твой сейф, ты вернешь мне сертификаты, я передам тебе ключ от другого сейфа, где хранятся твои деньги. Все.
— Тогда поехали, Рафаэл Амаякович, — нарочито бодро произнес Олег Степанович. Он тоже почувствовал, что в их отношения с Саргосяном вкралось что-то холодное и угрожающее.
Формальности были завершены быстро и просто. На этот раз Олег Степанович не только получил ключ, но и оставил имя человека, которому он доверял пользоваться деньгами в случае отсутствия самого владельца сейфа. Директор банка передал ему в запечатанном конверте номер сейфа, который надлежало назвать человеку, который захочет получить доступ к нему, даже если у человека будет ключ и соответствующие документы, — 273-А-1314 и посоветовал номер запомнить, а конверт с листком бумаги уничтожить.
Саргосян стоял в стороне и безучастно смотрел в окно.
— Ну что, Рафаэл Амаякович, поехали обратно? — обратился к нему Ростов.
— Поехали, — согласился Саргосян.
— У меня к вам две пустячные просьбы, Рафаэл Амаякович, — уже в машине заговорил с ним Олег Степанович.
— Знаешь, Олег, сейчас уже время обеда и мне хочется немного отдохнуть, — произнес старик извиняющимся тоном. — Давай встретимся в семь вечера у меня, поужинаем и поговорим. Что-то подсказывает мне, что это наша последняя встреча, и мне хочется, чтобы она — как это у вас говорится прошла на высоте. А сейчас у меня просто не осталось сил. Я все чаще чувствую, что старею. Ты уж извини.
Олег Степанович пообещал вернуться ровно в семь и направился к набережной Женевского озера. Оттуда было совсем недалеко до кубического здания отеля «Коммодор».
В отеле ждали его прихода и сразу проводили в номер. Ростов почувствовал внезапно навалившуюся усталось, отказался от обеда, лег на кровать и мгновенно уснул.
Проснулся он в половине седьмого. Быстро встал, принял душ, критически посмотрел на сиреневую рубашку, в которой прилетел из Москвы, брезгливо понюхал ее и надел свежую. Олег Степановича вдруг охватило отчаянное чувство голода и он едва не заказал пару бутербродов, но вспомнил о приглашении Саргосяна и поспешил к выходу.
Через десять минут он сидела за роскошно накрытым столом в кабинете хозяина гостиницы. На этот раз Рафаэл Амаякович был в хорошем настроении.
— Мне хотелось бы, Олег, начать с того чтобы вручить тебе эти часы, которых ты терпеливо дожидался почти год, — и с этими словами он положил перед Ростовым оранжевую коробочку. В ней лежали точно такие часы «Ролекс», которые Олег Степанович видел в аэропорту Шарля де Голля.
— Спасибо, Рафаэл Амаякович, — растроганно произнес Ростов. Он был искренне рад. — Я видел рекламный образец в Париже. Продавщица сказала, что за ними очередь.
— Совершенно верно, — кивнул Саргосян. — Фирма удивительно точно сыграла на тщеславии клиентов. Носить такие часы стало чем-то вроде знака принадлежности к высшему свету. Твои полуимпериалы уже кончились, и «Ролекс» лихорадочно ищет новые. Империалов еще хватает, ведь на часы идет только две монеты. Ты не нашел еще нового источника старинных золотых монет?
— Нет, не нашел.
— Жаль. Как ты заметил, они платят очень щедро. Ну, надевай новый «Ролекс» вместо своих.
Олег Степанович снял с руки старенькую «Омегу» и надел сияющий золотом «Ролекс» с золотым браслетом.
— Теперь давай примемся за ужин. Я не заказывал ничего слишком уж изысканного — знаю, у тебя мужицкие вкусы. Суп-консоме, устрицы — хотя зачем тебе устрицы? Ведь по бабам ты не ходишь, верно? Зато вино — лучшее из моего погреба. Да, ты хотел меня о чем-то меня попросить. Говори.
Можешь считать, что твои просьбы будут удовлетворены.
— Мне нужен хитрый и пронырливый человек в Париже, Рафаэл Амаякович. Незаметный, но способный пролезть куда угодно. Я заплачу ему.
— Это просто, Олег. У меня есть такой человек в Париже. Он — частный детектив. Хитрый и скользкий, для него просто нет преград. И преданный мне. Но, представь себе, честный и с принципами. Не берется за дела, когда нужно собрать компрометирующие материалы для развода. Но в остальном именно тот человек, который тебе нужен. Надеюсь, ты не собираешься красть французские военные секреты — вроде чертежей их нового «Эксосета»?
— Нет, Рафаэл Амаякович. Это чисто личное дело.
— Ты где собираешься жить в Париже? Уже выбрал себе отель?
— Да, Рафаэл Амаякович. Это «Феранди» на Шерш а Миди, у бульвара Распай.
— Отличный отель, мон шер! Удобный и недорогой. Кстати, его хозяин мой друг. Если не будет номеров, упомяни мое имя. Итак, мой человек подойдет к тебе сам. Он узнает тебя по описанию и по этим часам. Его зовут Пьер Сантини. Но он дорого берет.
— Это не имеет значения. Работа несложная, и я хорошо заплачу ему.
— Вот видишь, твоя первая просьба уже удовлетворена. Вторая?
— Моя вторая просьба будет сложнее. Мне нужен дом в окрестностях Женевы — желательно километрах в шестидесяти.
— Ты хочешь купить его или взять в аренду?
— Купить.
— Да, это действительно непросто. По швейцарским законам недвижимость может купить любой иностранец, но ему понадобится указать источник финансирования.
— Вот поэтому я и обратился к вам.
— Какие требования ты предъявляешь к дому?
— Скромные. Две спальни, гостиная, кухня, ванная, туалет. И гараж — в нем должна стоять неприметная, но надежная машина, лучше французского производства.
— Постараюсь, Олег. Это обойдется тебе в триста пятьдесят-четыреста тысяч швейцарских франков, в зависимости от близости к Женеве, расположения и престижности района. Кстати, настоятельно рекомендую тебе обменять доллары на швейцарские франки. Думаю, что в скором времени доллар упадет, а курс франка поднимется. Не теряй времени.
— Хорошо, Рафаэл Амаякович. Спасибо за совет. Улучу время и заеду сюда из Парижа.
— На чье имя оформлять дом?
— На имя Андрея Олеговича Ростова.
— Это твой сын?
— Да.
— А почему не на твое?
— Боюсь, Рафаэл Амаякович, что я могу и не приехать.
— Жаль, Олег, очень жаль. Впрочем, я так мало о тебе знаю. Я попытался собрать сведения о тебе через друзей в Москве, но им тоже мало что известно. Скажи, откуда у тебя этот шрам на голове?
— Попал в дорожную катастрофу.
— Понятно… А длинный шрам на плече?
— Откуда вы о нем знаете? — удивился Ростов.
— Мне рассказал один известный теннисист, с которым ты играл на кортах местного теннисного клуба в 1969 году.
— В то же время, как и шрам на голове. Меня изрядно покалечило.
— Очень интересно. Особенно если учесть, что в аварию ты попал в 1972 году. Ну-ну, больше не буду спрашивать. Значит, ты решил отправить сына и, наверное, жену, правда, — на Запад? Мудрое решение. Ты слышал про такого папу — Григория I?
— Нет.
— А ты знаком с григорианским хоралом?
— Как-то смутно. Это что, католические песнопения?
— Совершенно верно. Названы в честь папы Григория I. Это был очень мудрый и дальновидный деятель католической церкви. В одной из своих проповедей он заметил: «Не советую впадать в отчаяние, ибо тем, кто будет жить после нас, суждено увидеть еще худшее.» Ты уж извини меня, старика, но я думаю, что ваше государство — оплот развитого социализма, общество равенства и всеобщего братства — очень скоро развалится.
— Почему вы так думаете, Рафаэл Амаякович?
— Как ты считаешь, откуда взялись эти два кейса, которые ты привез из России? Вот то-то. Рыба, как у вас принято говорить, гниет с головы. У вас она прогнила до самого хвоста. Да ты посмотри на себя! Я не хочу льстить тебе, ни, тем более, обижать тебя, но вот послушай. С одной стороны, ты умен, владеешь несколькими языками, — причем очень хорошо, чувствуешь себя на Западе как дома. Но ты, в то же самое время, типичный продукт своего общества. По своему честен, наивен и, ты уж не обижайся, фанатичен и безжалостен. Знаешь, что сказал великий американский философ Джордж Сантаяна — кстати, он умер не так давно, в 1952 году — о фанатизме? Причем фанатизм, по его мнению, во многом схож с идеализмом. Так вот, послушай, — Саргосян подошел к книжной полке, снял толстый том и прочитал:
— «Фанатизм — состояние человека, при котором он удваивает усилия, уже забыв о поставленной цели».
— Как точно сказано, верно? Вот сегодня утром ты резко мне ответил, а я даже не осознал, что причиной всего была шутка, которую я не понял. Поверь мне, я ни на мгновение не усомнился в твоей серьезности. Вы, русские, не цените жизнь. В этом одновременно ваша сила и слабость. А раз вы не цените жизнь — даже свою — то зачем стремиться к ее улучшению? Проживем как-нибудь, думаете вы. Вот и живете как-нибудь, то есть плохо. Пока вы не поймете, что человеческая жизнь — своя и чужая — самое ценное в мире, у вас ничего не получится ни с вашим социализмом, ни с капитализмом, если захотите попробовать. В общем, предлагаю покончить с философией, я не слишком большой ее любитель. Но вот что я хочу сказать тебе напоследок, Олег. Надеюсь, мои слова помогут тебе, хотя ты вряд ли сможешь изменить свою природу. Ты жесток, Олег, жесток и злопамятен. Помнишь, вчера я спросил тебя о книге современного американского автора, которая произвела на тебя наибольшее впечатление?
— Да.
— Я вообще-то имел в виду другую книгу, но очень схожую с той, которую ты назвал. Поэтому позволь мне задать тебе последний вопрос: ты любишь собак?
— Люблю, Рафаэл Амаякович. Считаю что они честнее и преданнее людей.
— Ну вот, теперь мне все ясно. Сентиментальный, умный, наивный, уверенный в себе, — по крайней мере, внешне, — ненавидящий окружающий мир, и, к тому же, идеалист. Поверь мне, это очень опасная смесь. Ты знаешь, как звали самого известного человека двадцатого века, к которому применимы все вышеупомянутые характеристики, включая болезненную любовь к собакам?
— Нет.
— Его звали Гитлер.
На второй день проживания в Париже в номере Ростова зазвонил телефон.
— Мсье Ростоу, меня просил связаться с вами мсье Саргосян. Если вас устраивает, я жду в вестибюле «Феранди».
— Сейчас спущусь. — Олег Степанович положил трубку, надел пиджак и пошел по лестнице вниз.
Вестибюль был совершенно пуст, лишь в одном кресле сидел высокий худощавый мужчина с приятным лицом.
— Мсье Сантини?
— Здравствуйте, мсье Ростоу. Мсье Саргосян просил оказать вам всяческую помощь. Давайте прогуляемся по улице — напротив отличный бульвар. Подышим свежим воздухом и обсудим ваши проблемы.
Они вышли из отеля, пересекли улицу и сели на скамейку в крошечном бульваре.
— Так что передал вам мсье Саргосян? — поинтересовался Ростов.
— Он просил оказать вам помощь в личном деле и обещал, что вы хорошо заплатите мне за это, — улыбнулся Сантини.
— Отлично. Итак, мсье Сантини, мне требуется следующее. Как вам известно, сейчас в Париж съезжаются участники авиасалона в Бурже. Уже приехал генеральный директор советской секции Соколов со своими помощниками. Думаю, он наймет себе переводчика-француза, которым, скорее всего, снова станет Моренье.
— Ги Моренье? — с интересом перебил его Сантини.
— Я не знаю, как его зовут. Мне известна лишь фамилия. Соколов не говорит по-французски, хотя среди его помощников наверняка есть люди, владеющие французским языком. Он будет платить за отель, в котором разместится руководящий персонал, за другой отель, где будет жить технический персонал — рабочие, монтажники, техники, инженеры и тому подобное — вы понимаете, о чем я говорю. Этот отель будет, наверное, располагаться в дешевом районе Парижа, и Соколов подберет отель с самыми дешевыми номерами. Далее, ему придется платить за участие в салоне, шале, топливо для самолетов — они будут совершать демонстрационные полеты, а потом улетят обратно в СССР — за автобусы, которые будут возить в Бурже, а после окончания работы обратно в Париж обслуживающий персонал, арендованные автомобили, французских уборщиц и тому подобное. От вас, мсье Сантини, требуется следующее: всякий раз, когда Соколовы сам или через своего переводчика платит за что-нибудь — неважно за что, пусть даже за такси, мне нужна ксерокопия платежной квитанции. Ксерокопии будете привозить сюда, в отель «Феранди», раз в неделю. Прошу вас проявить максимальную осторожность, — Соколов ни в коем случае не должен знать о вас и вашей работе. А теперь скажите — вы готовы взяться за это?
— Да, мсье Ростоу, — без колебаний ответил Сантини.
— Вам, наверно, нужен аванс?
— Это было бы весьма кстати.
Олег Степанович достал из кармана чековую книжку швейцарского банка, куда ему перевели сто сорок тысяч французских франков, и выписал чек на двадцать тысяч.
— Пока достаточно? — спросил он, протягивая чек Сантини.
— Да, — кивнул француз. — Кроме того, я беру пятьсот франков в день на ежедневные расходы, подмазать кого надо и тому подобное.
— Тогда решено. Прошу вас ни при каких обстоятельствах не обращаться в советское посольство. Если у вас возникнут какие-нибудь сомнения, позвоните мсье Саргосяну.
Сантини посмотрел на Ростова, не скрывая любопытства.
— Значит, о вашем задании будем знать только мы двое? — поинтересовался он.
— Да.
— Хорошо. Сегодня восьмое мая. Я буду звонить вам каждый четный день недели в девять утра. Время вас устраивает?
— Вполне.
Сантини встал.
— До свиданья, мсье Ростоу.
— До свиданья, мсье Сантини.
Нациаональная библиотека Франции располагалась в особняке Тюбефов, построенном еще в 1663 году. Огромный особняк был перестроен и значительно расширен кардиналом Мазарини. После смерти великого кардинала библиотека неоднократно перестраивалась и расширялась чтобы удовлетворить ежегодно возрастающие потребности как библиотечных фондов, так и желающих пользоваться ими. Олег Степанович хорошо помнил, где находится это величественное здание, и решил отправиться туда пешком. Подойдя к Сене, он прошел по мосту Карусель, площадь Согласия, свернул налево и подошел к входу в библиотеку. В канцелярии он предъявил письмо Академии наук СССР с соответствующими подписями и печатями, написанное на отличном, чуть старомодном, французском языке (Олег Степанович сам написал его, а потом перепечатал на машинке), и получил временный пропуск в архив исторических документов. Прошел в архив, познакомился с заведующим, сказал, что начнет работу на следующий день, и решил прогуляться по Парижу.
Прелести весеннего Парижа мало привлекали Ростова. На этот раз он решил взглянуть на те парижские отели, где останавливался во время предыдущих визитов. С каждым было связано что-то интересное, иногда забавное, а порой и трагическое.
Он свернул на главную торговую улицу Парижа, Фарбур Сент Оноре, и пошел вдоль нее, заглядывая в витрины роскошных магазинов. Олег Степанович направлялся к рю Вашингтон, где был расположен его любимый отель. Здесь он был частым гостем. Еще бы, у отеля была масса достоинств — расположен далеко от старинного дворца д'Эстре, где раньше находилось посольство СССР, но поблизости от Елисейских полей и от рю Габриель, на которой возвышалось огромное здание американского посольства с отличным книжным магазином. Там он покупал последние новинки книжного рынка Америки. К тому совсем рядом с отелем был продовольственный магазин, где Олег Степанович запасался продуктами — не потому что жалел деньги и вполне мог обедать и ужинать в ресторанах — просто в одиночку есть было приятнее. И он любил красное вино в огромных полуторалитровых бутылках «магнум». Словом, все удовольствия.
В май 1973, во время авиасалона, в Бурже планировалось провести советско-американскую выставку «Союз»-«Аполлон», а в марте американская сторона — НАСА — потребовала провести переговоры, чтобы уладить финансовые и технические проблемы. Академия наук собиралась командировать в Париж одного Ростова, но Минобщемаш настоял, чтобы вместе с ним выехали два технических эксперта. Олег Степанович вполне мог обойтись без экспертов, но всю трудность положения, в котором он оказался, понял лишь после приезда в Париж. Судя по всему, это были «прикомандированные» эксперты, активно сотрудничающие с КГБ. Не знающие никакого языка, кроме русского, они старались не отходить от Ростова — даже сопровождали его в туалет. Не подавая вида, Олег Степанович принялся строить планы, как избавиться от нежеланных спутников.
Все оказалось очень просто. После двух дней переговоров, проходивших в американском посольстве на рю Габриэль (советские дипломаты не захотели принимать у себя столь незначительную по рангу делегацию), было составлено и парафировано соглашение о проведении совместной выставки двух космических кораблей, причем с новым андрогинным узлом.
На другой день, поддавшись настойчивым просьбам спутников, Ростов отправился с ними в один из дешевых парижских универсамов. Походив по нему около часа, изынывая от тоски, он внезапно вспомнил о необходимости немедленно отправить в Москву шифровку, информирующую руководство Академии наук о финансовых аспектах соглашения. Ростов раздраженно поморщился, строго посмотрел на своих спутников и сказал, что с покупками придется подождать и всем троим необходимо срочно пройти в посольство чтобы шифрограммой информировать инстанции — он сурово нахмурился — о результатах переговоров. Спутники тоскливо посмотрели по сторонам. Роскошь дешевого универмага притягивала их к себе с непреодолимой силой. Заметив молчание спутников, Олег Александрович напомнил им, что делегации предписано перемещаться по Парижу только всем вместе и хотя скоро предстояло возвращаться домой, придется сохранить непотраченные франки для следующей поездки. Лица спутников вытянулись. Они знали, что следующей поездки в Париж придется дожидаться очень долго. Тогда Олег Степанович смягчился и предложил выход. Он сказал, что может отправить шифровку и сам, с помощью советника по науке, но в этом случае они останутся без его помощи и не смогут объясниться с продавцами. Эксперты, видя возможность потратить еще не тронутые суточные — до сих пор за все платил Ростов и спутники считали, что так и должно быть, — убедили его, что будут всюду ходить вместе и, как только купят кое-какие сувениры, тут же отправятся обратно в отель. Олег Степанович нахмурился и с кажущейся неохотой согласился, сделав вид что идет на такое нарушение только ради спутников. Еще раз напомнив о необходимости соблюдать бдительность и о вероятности провокаций, он вышел из универмага, взял такси и поехал в посольство. Он не сомневался, что эксперты, оставшись вдвоем и без языка, тут же разойдутся во мнениях — один захочет пойти в отдел трикотажа, а другой — в отдел детских игрушек, и обязательно что-то натворят.
Его ожидания полностью оправдались. Олег Степанович находился в посольстве всего два часа, когда из консульского отдела прибежал растрепанный и взволнованный парень. Запинаясь, он сказал, что одного из экспертов задержала полиция. Олег Степанович немедленно спустился в консульский отдел и вместе с консулом поехал выручать пострадавшего.
В полиции объяснили, что советский гражданин — некто Холстынин — Олег Степанович посмотрел на консула и кивнул — упал на стойку с фарфоровой посудой, разбил много чашек и блюдец. Администрация потребовала, чтобы он заплатил за причиненнный ущерб, но поскольку у Холстынина таких денег не оказалось, вызвала полицию. Олег Степанович сразу попросил освободить Холстынина, заявив, что немедленно выплатит требуемую сумму, и эксперта, взволнованного и перепуганного, передали консулу.
Не исключено, что все могло бы обойтись всего лишь высылкой эксперта домой, но в дело вмешалось два фактора, на которые Ростов даже не расчитывал. В посольстве Холстынин заявил, что его намеренно толкнул какой-то мужчина, тут же скрывшийся.
Олег Степанович потом объяснил Холстынину, что он сделал это совершенно напрасно — лучше было бы взять всю вину на себя, — но было уже поздно. Представители компетентных органов, стремящиеся оправдать свое пребывание в веселом городе Париже, тут же заподозрили провокацию и принялись расспрашивать пострадавшего, о чем он говорил в полицейском участке и с кем там беседовал. Его заверениям, что он не знает никакого языка кроме русского, и что с ним ни о чем не говорили, вполне естественно, не поверили. На этом дело, однако, не закончилось. Принялись выяснять, почему спутник оставил Холстынина одного, несмотря на суровое предостережение Ростова. В общем, дело пошло и остановить его оказалось невозможно. На другой день обоих отправили в Москву.
Ростов остался в Париже один. К нему не было претензий, — ведь он предупредил товарищей, впервые выехавших за границу, о необходимости быть вместе и строго соблюдать правила поведения советских граждан за рубежом, а одним из таких правил является неустанная бдительность. За оставшиеся дни Олег Степанович завершил переговоры с американцами, погулял по Парижу, посетил Монмартр, базилику Сакре-Кер, откуда открывался прекрасный вид на огромный город, Монмартрское кладбище там он отыскал могилы художника Греза и генерала Кавиньяка, подавившего революцию 1848 года. И, конечно, побывал в Соборе Парижской Богоматери.
Когда он вернулся в Москву, там его уже ждали. Из в общем то рядового происшествия успели раздуть грандиозный скандал, чуть ли не измену Родине. Три раза Олега Степановича подробно расспрашивали о случившемся, хотя он сразу заявил, что во время происшествия с Холстыниным находился в посольстве. В расследование, как в водоворот, втягивались все новые и новые люди. В результате обоих экспертов исключили из партии и уволили с работы. Олег Степанович получил еще один урок, в котором, правда, не нуждался — никогда не оказываться виновным. Можно творить черт знает что, но если тебя схватят за руку — пощады не жди.
Ростов постоял несколько минут перед крошечным отелем на рю Вашингтон, затем свернул на Большие бульвары. Ему нравилась эта часть Парижа, и он в разные годы останавливался в нескольких отелях, расположенных здесь, между Мадлэн и перекрестком Ришелье — Друо. Когда-то здесь возвышались крепостные стены, начинающиеся от Мадлэн на западе и упирающиеся в Бастилию на востоке французской столицы. Теперь на их месте протянулся широкий тенистый бульвар, обстроенный по обеим сторонам магазинами, театрами, ресторанами, кафе, зданиями банков, а также домами богатых французов. Перед каждым отелем, где ему доводилось жить — пусть неделю, — Олег Степанович останавливался и вспоминал события, связанные с ним. Вот здесь он провел всего одну ночь, возвращаясь в Москву из Женевы (тогда еще не было прямого рейса в Швейцарию). А вот в этом отеле жил две недели — в Париже проходила международная конференция и его пригласили в качестве синхронного переводчика. Французы щедро заплатили ему за работу, и он тогда купил жене изящную золотую цепочку. А вот в этом отеле на Итальянском бульваре Олег Степанович останавливался трижды — по пути в Нью-Йорк и обратно.
Наконец, почувствовав усталость, он спустился в метро, сделал пару пересадок и вышел на станции «Севр-Бабилон», уже рядом с «Феранди». Недалеко от отеля он зашел в продуктовый магазин, купил батон великолепного французского хлеба с хрустящей корочкой, сыр «чеддар» и пару бутылок алжирского вина, так и не изменив своей привычке обедать наедине. Впрочем, это был не обед — скорее, ужин. Завтра утром он встретится с сотрудником посольства Полосиным — Ростов выбрал именно его потому что тот приехал в Париж меньше года назад и не мог быть знакомым с Соколовым. При встрече Олег Степанович сообщит ему о своем приезде, даст адрес и попросит ни в коем случае не сообщать никому, где он живет. А в остальном легенда простая — ученый, приехал поработать во французских библиотеках, собирает материал по истории Парижской Коммуны. Но Полосин был нужен ему по двум причинам: во-первых, ему не хотелось без нужды нарушать правила пребывания советских граждан за рубежом, а регистрация в посольстве была обязательной. Во-вторых, Олег Степанович собирался расспросить Полосина о том, что делает Соколов в посольстве, с кем чаще всего встречается, а также узнать, как позвонить Полосину в вечернее — или ночное — время.
Первые дни прошли спокойно и без происшествий. Ростов побывал в новом здании посольства — огромном здании, окруженном по всему периметру высокой металлической оградой, а потому похожему на крепость. Даже семьи дипломатов жили за оградой, хотя и пользовались другим выходом. Судя по всему, решил Олег Степанович, нужно обладать особым складом ума и удивительно терпеливым характером чтобы согласиться жить в посольском жилом доме — в Париже и одновременно как бы вне его, а на части советской территории, перенесенной во Францию. Как только они выдерживают это? — удивлялся он. Насколько должна быть велика страсть ко всему иностранному — особенно к твердой валюте чтобы жить в подобном затворничестве! Да еще если напротив, по другую сторону бульвара, манит зелень Булонского леса. И уж наверняка советник по безопасности является здесь самым уважаемым и внушающим страх человеком, от которого зависела оценка поведения семей дипломатов. Пользуется, наверно, вниманием молодых жен сотрудников посольства, ухмыльнулся он.
Олег Степанович поговорил с Полосиным — он оказался одним из офицеров безопасности посольства, узнал, как связаться с ним после окончания рабочего дня («Мы всегда на службе» — высокомерно заявил Полосин) и поручил ему выяснить по совету Оржанова как часто бывает в посольстве генеральный директор советского раздела салона и с кем встречается. Впрочем, добавил Олег Степанович, отчитываться в этом Полосину следует по служебной линии, сам он никакого отношения к этому не имеет.
Дальше началась обычная спокойная жизнь. По утрам Олег Степанович отправлялся в Национальную библиотеку, отсиживал там несколько часов, просматривая микрофильмы старинных документов и делая обширные записи. Он даже заказал копии нескольких микрофильмов чтобы взять их с собой в Москву. Когда ему сказали, что в Сорбонне работает профессор, интересующийся историей Парижской Коммуны и даже подготовивший к печати новую книгу, Ростов отправился в Ситэ. К счастью, профессор уехал читать лекции в США, поэтому Олег Степанович вернулся обратно со вздохом облегчения. Вряд ли, подумал он, ему удастся убедить настоящего знатока Парижской Коммуны в глубине своих знаний.
Каждый четный день, ровно в девять, ему звонил Сантини. Он работает, было неизменное заверение, и надеется скоро привезти требуемые документы. В конце первой недели он не приехал, — сказал, что пока встречаться нет смысла. Зато через две недели Сантини явился в «Феранди» и передал Ростову пачку ксерокопий, причем одна особенно заинтересовала Олега Степановича. Это была копия счета в оплату за недельное проживание двадцати семи человек технического персонала в плохонькой гостинице где, по словам Сантини, французы не останавливаются, избегают ее, и живут там одни арабы. Олег Степанович спросил его, не кажется ли сумма, уплаченная за проживание двадцати семи человек, слишком высокой.
— Я как-то не подумал об этом, — пробормотал Сантини. — Да, пожалуй. Это грязный и запущенный отель, в нем живут одни цветные.
— А вы не могли бы, — осторожно намекнул Олег Степанович, — подружиться с портье и узнать, какой счет остался в самой гостинице? Как я понимаю, этот счет выдали советской стороне. Ведь после возвращения в Москву Соколову придется отчитываться за потраченные деньги.
Сантини задумался.
— Попытаюсь, — заметил он наконец. Этот портье — скользкий и неприятный тип, если ему сунуть сотню… — он снова задумался.
— Послушайте, мсье Ростоу, — Сантини посмотрел на Олега Степановича пристальным взглядом. — Вы не хотите рассказать мне, зачем вам потребовались эти ксерокопии? В этом случае мне было бы легче выполнить ваше поручение.
Почему бы и нет, решил Олег Степанович. Оржанов, разумеется, поднимет крик: честь советского гражданина, честь страны, наконец. При чем тут честь? Жулик есть жулик, независимо от страны, в которой проживает. Единственное, что отличает Соколова, — его высокое положение в СССР и то, что он почти пойманный жулик, хотя и не подозревает об этом.
— Хорошо, мсье Сантини, я расскажу вам об этом. Мсье Саргосян очень хвалил вас и сказал, что полностью вам доверяет.
— Мсье Ростоу, — в первый раз за время их знакомства на лице Сантини появилась улыбка. — Я родился на Корсике, а корсиканцы пользуются репутацией смелых и отчаянных людей. И все-таки мне никогда не придет в голову нарушить слово, данное мсье Саргосяну. Это было бы… — он снова задумался, — ну, скажум, очень неосторожно.
Неужели этот старый армянин пользуется репутацией столько жестокого человека, изумился Ростов. До сих пор он казался ему всего лишь удачливым бизнесменом. И если он настолько опасен, то почему ответ Ростова на его угрозу так испугал Саргосяна — а Олег Степанович не мог не заметить, что он был тогда действительно испуган. Олегу Степановичу и в голову не пришло, что Саргосян пришел в замешательство совсем не от слов, которыми он ответил на угрозу Саргосяна. Нет, старый, повидавший многое на свете армянин увидел в глазах Ростова вспышку неконтролируемого, звериного безумия. Разве есть в мире сила, которую можно противопоставить не просто смелому человеку, а тому, который совершенно не ценит своей жизни, когда требуется отомстить за своих близких?
— Вы убедили меня, мсье Сантини. Мне нужны копии всех счетов, оплаченных Соколовым, так как я подозреваю, что он платит одну сумму, полностью соответствующую французским расценкам, здесь, а увозит с собой в Москву и предъявляет для отчета там поддельные счета, выданные ему руководителями французских фирм как потому что хотят сохранить его своим клиентом и в будущем, так и потому, что он платит им определенный процент наличными.
— Пожалуй, в этом что-то есть, — медленно протянул Сантини. — И вы считаете, что это могут быть крупные суммы?
— Да, по моему мнению, очень крупные. Может быть, измеряемые миллионами франков.
— В таком случае, мсье Ростоу, у меня есть предложение. Когда вы впервые упомянули Моренье, я недаром спросил вас, не зовут ли его Ги Моренье. Я встречался с ним и имею возможность так надавить на него, что он пойдет на все чтобы избежать скандала — даже предаст своего русского босса. Особенно когда узнает, что в любом случае ему больше не придется работать с Соколовым.
— Раз вы считаете, мсье Сантини, что это самый надежный способ добиться успеха, я полагаюсь на вас. Хочу только предупредить…
— Не надо, мсье Ростоу. Мсье Саргосян попросил меня оказать вам помощь — и я сделаю это. Если вы согласны, я примусь за работу.
Прошла еще неделя. Сантини позвонил и попросил ждать его вечером. На этот раз он явился с портфелем, в котором лежала толстая пачка ксерокопий, а также конверт.
— Я думаю, мсье Ростоу, что ваше поручение выполнено. Но мне нужны деньги.
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч сейчас и еще пятьдесят через неделю, когда закончится работа салона и будут оплачены все счета.
— Давайте сначала посмотрим, что вы мне принесли сегодня.
Дело в том, что у меня ограниченная сумма, и я не должен ее превышать.
— В таком случае, из уважения к мсье Саргосяну.
— Мсье Сантини, я ведь не сказал, что не могу уплатить ту сумму, которую вы просите. Я всего лишь хочу посмотреть на принесенные вами документы.
Олег Степанович медленно, один за другим, читал ксерокопии счетов. Да, этого уже вполне достаточно. Ксерокопии счетов, оставшихся в двух отелях, где проживал технический персонал советского раздела авиасалона, ксерокопии счетов, которые были выданы Соколову. Во всех случаях сумма счетов, оставшихся во Франции, была почти вдвое меньше суммы счетов, которые Соколов предъявит в бухгалтерии министерства в Москве. Счета за топливо, техническое обслуживание, организацию приемов, транспорт… Всюду та же картина. Наконец, Олег Степанович достал из конверта три листа бумаги с текстом, написанным от руки. Это было признание Моренье, что он участвовал в качестве переводчика советской делегации в пяти авиасалонах и всякий раз речь шла о переговорах, Целью которых было вернуть генеральному директору Соколову значительной части сумм, уплаченных им французским фирмам.
Каждый лист был заверен нотариусом.
— Дело в том, что поведение Моренье в данном случае не нарушает французских законов, — пояснил Сантини. — Не исключено, что он и сам получал деньги от мсье Соколова. Но ведь для вас это не имеет значения, правда?
— Никакого, — согласился Ростов. — Сегодня второе июня. Значит, не позже девятого вы представите мне остальные документы?
— Совершенно верно, мсье Ростоу.
— Олег Степанович достал чековую книжку и выписал чек на имя Пьера Сантини. Сумма — восемьдесят тысяч франков.
— До моего отъезда из Парижа я заплачу вам оставшиеся сорок тысяч, сказал он.
На следующее утро Олег Степанович вместо работы в Национальной библиотеке встретился с Полосиным.
— Мне нужно еще тридцать тысяч франков. Передайте в Москву, что задание выполнено, — собраны все документы. Сообщите, что все подтвердилось, и запросите деньги. Срочно. Я вылетаю в Москву девятого июня и должен расплатиться. Документы привезу с собой.
— Тридцать тысяч! — присвистнул Полосин. — Вы уверены, что в Москве это не сочтут шуткой?
— Уверен. Не теряйте времени.
Разговор состоялся около полудня третьего июня. Утром четвертого Олега Степановича разбудил телефонный звонок.
— Это Полосин. Деньги прибыли. Можете получить их в бухгалтерии посольства.
— Э, нет, уважаемый Эдуард Павлович. Их получите вы — и не сегодня, а утром девятого июня. Получите и доставите мне в «Феранди». Я не имею ни малейшего желания появляться у вас. Одну минуту… — в голове Ростова промелькнула пугающая мысль. Что если Моренье, дав Сантини компрометирующие Соколова документы, все-таки сообщит об этом своему боссу?
— Мы поступим вот как, Эдуард Павлович. Вы получите деньги утром девятого, привезете их в «Феранди» и будете ждать моего звонка в вестибюле отеля. Я сообщу, куда привезти деньги.
— Олег Степанович, мне не дадут такую сумму, — запротестовал Полосин.
— Меня это не интересует. Договоритесь. Ждите моего звонка между десятью и одиннадцатью девятого июня. Все. — Олег Степанович повесил трубку.
Телефон зазвонил почти сразу. Олег Степанович не поднял трубку, с лихорадочной быстротой собрал вещи, уложил их в чемодан, спустился вниз, расплатился и дал портье банкноту в сто франков.
— Шестого утром мне позвонит мсье Сантини. Передайте ему, что я переехал в другой отель. Пусть ждет моего звонка рядом с вами у стойки ровно в половине десятого девятого июня. Это очень важно.
— Конечно, мсье Ростоу. Но вдруг вас будут искать? В какой отель вы переезжаете?
— Еще не знаю, — коротко ответил Ростов и вышел на улицу. Пройдя пару кварталов, он остановил проезжающее такси, бросил в него чемодан и сел на заднее сидение. — Восточный вокзал, — сказал он водителю.
Через несколько минут такси подъехало к Восточному вокзалу, откуда Олег Степанович не раз возвращался поездом в Москву. На этот раз, однако, у него были другие заботы.
Расплатившись, он вошел в огромный ангар вокзала, подождал минут двадцать, вышел на улицу и, миновав ряд стоящих машин, ожидающих пассажиров, снова остановил проезжающее такси. На этот раз Олег Степанович ехал в аэропорт Шарля де Голля и очень спешил. Он рассуждал так: если за ним начали следить — а исключить это нельзя, принимая во внимание, о каких огромных суммах идет речь, — пересадка с одного такси на другое и смена мест назначения поможет ему избавиться от хвоста.
Сидя в такси, мчавшемся в аэропорт, Олег Степанович обдумывал создавшееся положение. Лишь сейчас он понял, что сохранить в тайне свое пребывание в Париже ему вряд ли удалось, о нем знают десятки сотрудников посольства, в том числе те, кто так или иначе связан с Соколовым. Опасность угрожала отовсюду: Соколов мог, пользуясь положением заместителя министра и обширными связями, просто настоять на его немедленной высылке из Франции. Или через французских знакомых нанять убийцу. Все это казалось теперь не таким уж невероятным. Жизнь человека в Париже — особенно если он не является видной личностью — стоит недорого, за десять тысяч франков его могут устранить тихо и незаметно. А защитить себя здесь Ростов не мог. Это не Москва, где у него много влиятельных знакомых, широкие связи и, в самом крайнем случае, крепость, в которой он может стоять насмерть. В Париже у Ростова нет даже оружия и он впервые почувствовал себя беззащитным без привычного «кольта» в наплечной кобуре.
«Ситроен», визжа шинами, промчался по пандусу, ведущему к залу вылета, Олег Степанович вышел из такси, расплатился и скрылся в здании аэропорта, держа в руке чемодан. Теперь он не спешил. Сегодня рейса на Москву — или из Москвы — нет, поэтому сотрудников посольства здесь не будет. Он подошел к кассе, показал свой билет до Москвы и попросил переоформить его на промежуточную остановку в Женеве. Для этого понадобилось доплатить семьдесят восемь франков. Через несколько минут Олег Степанович получил заново оформленный билет с остановкой в Женеве и датой вылета из Парижа 23.15 девятого июня. Затем он пошел к газетному ларьку, купил «Интернэшнл Хералд Трибьюн», сунул газету в карман плаща и не спеша направился к отелю «Хилтон», находящемуся поблизости.
Как всегда, в «Хилтоне», рассчитанном на обслуживание американских туристов, прилетающих в Париж или останавливающихся здесь по пути в другие страны, было достаточно мест. Олег Степанович выбрал комнату поудобнее ему предстояло провести здесь несколько дней — и поднялся к себе, отказавшись от услуг носильщика.
Пятое июня прошло спокойно. Олег Степанович провел весь день в номере, лишь дважды выйдя из него — один раз чтобы позавтракать и купить что-нибудь почитать (ему повезло — в киоске отеля оказалась только что появившаяся в продаже повесть Джона МакДональда «Террористы») и затем поужинать.
Обедом он пренебрег, увлеченный книгой.
Ровно в десять шестого июня Ростов позвонил в «Феранди» и попросил к телефону мсье Сантини. Олег Степанович объяснил ему, что решил переехать в другой отель, и поинтересовался делами. Сантини с удовлетворением ответил, что все документы собраны и он мог бы доставить их прямо сейчас.
— Нет, мсье Сантини, давайте не будет отступать от разработанного нами плана. В полдень девятого июня я встречусь с вами у «Феранди», передам деньги и получу от вас оставшиеся материалы. Только давайте договоримся: встреча должна произойти ровно в полдень. Приготовьте расписку на получение от меня ста тридцати тысяч франков за оказанные услуги — какие, можно не указывать.
Седьмое и восьмое июня тянулись бесконечно долго. У Олега Степанович появилось искушение съездить в Париж, но он сумел преодолеть его. Вторым искушением было купить пару бутылок виски и провести время в пьяном забытье, однако и здесь здравый смысл победил. Сейчас нужно быть настороже каждую минуту.
Стопка книг и газет на журнальном столике заметно выросла, когда наступило девятое июня. В девять утра Ростов спустился к стойке портье, заплатил за проживание и с чемоданом в руке пошел к зданию аэропорта. Там сел в такси и поехал обратно в центр Парижа, к отелю «Феранди». Он попросил водителя остановиться в сотне метров от входа и увидел недалеко черный «ситроен» с дипломатическим номером. Значит, Полосин уже приехал. Олег Степанович достал из чемодана лист бумаги, написал расписку в получении тридцати тысяч франков от Полосина Эдуарда Павловича, вышел из такси и направился к отелю. Полосин сидел в автомобиле, озадаченно глядя по сторонам. Увидев Олега Степановича, он распахнул дверцу и бросился ему навстречу.
— Ну что же вы, Олег Степанович! Мне сказали, что вы уехали.
— Совершенно верно, уехал. Где деньги?
— Вот, — и Полосин вручил Ростову толстый конверт.
— Хорошо, Эдуард Павлович. Получайте расписку. Прощайте. Да, передайте в Москву, что я прибуду рейсом из Женевы утром одиннадцатого июня. Пусть встречают. Вот что еще — это очень важно. Вы уверены, что Соколов ни о чем не подозревает?
— Совершенно уверен.
— Отлично.
Олег Степанович подошел к своему такси, сел на заднее сиденье и скомандовал: — Поехали!
— Куда?
— Куда угодно. Но без четверти двенадцать мы должны вернуться сюда, так что постарайтесь не попасть в транспортную пробку.
Оставалось еще больше часа. За это время Олег Степанович проехал по Елисейским полям, по Большим бульварам, рю де Темпл, затем вдоль бульвара Сен-Жермен. Ровно без четверти двенадцать такси остановилось у «Феранди». Олег Степанович подождал в машине несколько минут, увидел Сантини, подходящего к отелю, вышел из машины и свистнул. Сантини повернулся и подошел к такси.
— Вот деньги, мсье Сантини. Давайте документы и расписку.
— Здесь все, что вы просили. мсье Ростоу.
— Спасибо, мсье Сантини. Я передам мсье Саргосяну, что вы отлично выполнили мое задание.
— Буду очень вам признателен. И скажите мсье Саргосяну, что я всегда к его услугам.
— Обязательно. До свиданья. — Они пожали руки и Ростов сел на заднее сиденье такси.
— Поехали, — сказал Олег Степанович, обращаясь к водителю, и такси покатилось по Шерша Миди.
— А теперь куда, мсье?
Ростов посмотрел на часы. Начало первого. Десять часов до вылета в Женеву.
— Я впервые в Париже, — повернулся он к таксеру. — Мне говорили, что в окрестностях города немало интересных дворцов и замков. Что вы могли бы порекомендовать?
— О, мсье, все зависит от того, сколько у вас свободного времени.
— Я должен быть в аэропорту в десять вечера.
— Тогда я мог бы показать вам Венсенский замок, — поверьте, мсье, на него не жаль потратить полдня, — затем можно посетить великолепный парк Сен-Клу, откуда открывается прекрасный вид на Париж, и замок Шантильи. Оттуда проедем в Санлис и осмотрим старинный собор, дальше.
— Можете не продолжать, — прервал его Ростов, — я полностью полагаюсь на вас. Только учтите, что ровно в десять мы должны приехать в аэропорт.
Когда такси вечером остановилось перед зданием аэропорта, Олег Степанович настолько устал, что с трудом выбрался из машины. Замки, соборы, часовни и музеи смешались у него в голове. С другой стороны, подумал он, если таксер сумел так запутать меня, можно быть уверенным, что никто не следовал за нами.
Олег Степанович щедро расплатился с водителем, оказавшимся знатоком окрестностей Парижа, взял чемодан и подошел к стойке регистрации. Там он предъявил билет и попросил разрешения взять чемодан с собой.
Стюардесса с сомнение посмотрела на чемодан, затем кивнула.
— Самолет будет полупустым, — сказала она, — да и ваш чемодан невелик, — и привязала к ручке бирку с надписью «ручной багаж».
В начале первого ночи самолет приземлился в Женеве и скоро Олег Степанович мирно спал в номере отеля «Коммодор» — том самом, где ночевал чуть больше месяца назад.
Следующий день оказался напряженным. Ростов заехал к Саргосяну, потом в банк, — там он распорядился обменять свой вклад в долларах на швейцарские франки, поехал по адресу, который ему дал Саргосян, — домик оказался небольшим, но уютным и достаточно уединенным. К тому же вместе с «Пежо», стоящим в гараже, он стоил всего триста девяносто три тысячи франков. Далее Олег Степанович вернулся в Женеву, выписал чек на эту сумму и передал его Саргосяну.
— Ты знаешь, Олег, мне только что пришло в голову, что мы познакомились с тобой ровно десять лет назад — в начале июня 1969 года, — с какой-то грустью заметил старик.
— Действительно, Рафаэл Амаякович. Признаться, я совсем об этом забыл.
— Поскольку, как мне кажется, что мы больше с тобой не увидимся…
— Ну что вы, Рафаэл Амаякович!
— Речь идет не обо мне, у меня хорошее здоровье. Боюсь, это зависит скорее от тебя. Так вот, хочу сделать тебе последний подарок. Сними свой «Ролекс» и дай его мне.
Недоумевая, Олег Степанович расстегнул золотой браслет и протянул часы Саргосяну. Тот подцепил ногтем крышечку за обратной стороне часов и тоненький лепесток открылся.
— Я ведь хорошо знаком с условиями жизни в вашей стране. Если кто-то обратит внимание, что советский ученый носит столь дорогие часы, вот здесь, — по моему сцепиальному заказу, — выгравирован год, когда были изготовлены эти часы.
Не веря своим глазам, Олег Степанович с трудом прочел крошечные буквы на французском языке: Geneva, 1959.
— Теперь ты всегда сможешь сказать, что получил эти часы от своего отца-генерала.
— Но откуда вы это знаете, Рафаэл Амаякович?
— Пока ты собирал какие-то странные документы в Париже, я тоже не терял времени даром. Между прочим, хочу сразу предостеречь: в Москве у тебя все благополучно, но твое возвращение будет печальным.
— Что-нибудь с моей семьей?
— Нет, с семьей все в порядке. Конечно, это зависит от того, кого ты считаешь членами своей семьи. А сейчас извини, Олег. Через два часа я улетаю в Нью-Йорк, и мне нужно собрать вещи. Смогу ли я чем-нибудь помочь тебе?
— Присмотрите за моим сыном и теми, кто с ним приедет.
— Я помогу им во всем.
В 21.30 одиннадцатого июня самолет «Аэрофлота» приземлился в Шереметьеве. Оржанов ждал Олега Степановича у поста паспортного контроля и провел его в небольшую комнату, которую отпер ключом.
— Ну, здравствуйте, Олег Степанович. — В голосе Оржанова прозвучала, как показалось Ростову, искренняя теплота. — Признаюсь, мы не раз ругали себя, что послали вас в Париж одного, без, скажем, помощника. Однако нам передали, что вы справились с заданием. Это верно?
— Да, Николай Иванович. Вот здесь ксерокопии всех — или почти всех счетов, которые Соколов выдал французам. И те же ксерокопии, но уже те, которые он собирается предъявить после возвращения в Москву. Кроме того, я привез признание переводчика Ги Моренье. Он утверждает, что в 1971, 1973, 1975, 1977 и 1979 годах принимал участие в переговорах Соколова с французскими фирмами, которые возвращали заместителю министра значительную часть выплаченных им сумм.
— Ну-ка, дайте посмотреть.
Олег Степанович протянул Оржанову три листа бумаги с водяными знаками и замысловатыми печатями на каждой.
— Я не слишком хорошо разбираюсь во французском — что написано на этих страницах внизу и почему здесь стоят печати?
— Все признания Моренье заверены нотариусом, и по французским законам нотариус ручается за каждое слово.
Оржанов посмотрел на Ростова, не скрывая изумления.
— Вы хотите сказать, что Моренье не только обвинил Соколова в присвоении крупных денежных сумм, но и заверил свои признания у нотариуса? Каким образом это вам удалось?
— Мне пришлось прибегнуть к помощи знакомого француза — именно ему я заплатил сто сорок тысяч франков, вот расписка. Часть оставшейся суммы израсходованы мной, я представлю подробный отчет. Остальные находятся в пакете вместе с документами.
— Извините, Олег Степанович. Я выйду на пару минут. Подождите меня здесь.
Прошло почти десять минут, прежде чем Оржанов вернулся.
— Василий Иванович просил передать вам свою благодарность. Сейчас я отвезу вас на дачу, а завтра приглашаем к себе. За вами приедут. Вам придется написать подробный отчет — нет-нет, не финансовый. Отчет о своей работе в Париже. Ну что, поехали?
Оржанов провел Олега Степановича через какой-то коридор, и они вышли в общий зал аэропорта, минуя таможню. У подъезда стояла черная «волга».
— Едем на дачу к Олегу Степановичу, — сказал Оржанов водителю. Надеюсь, ты не забыл дорогу?
Водитель отрицательно покачал головой. Машина плавно тронулась с места.
Олег Степанович сразу понял, что шофер «волги» отлично знаком с дорогами вокруг аэропорта. Он поехал не на Лобню, а свернул направо, в сторону Хлебниково. Скоро машина вырвалась на Дмитровское шоссе и стремительно полетела через сумерки. Спустя всего пятнадцать минут они остановились на обочине напротив дачи Ростова.
— Саша заедет за вами завтра в десять часов, — сказал Оржанов.
Олег Степанович молча кивнул, взял чемодан и вышел из машины. «Волга» развернулась и помчалась по шоссе, быстро набирая скорость. Ростов пошел к воротам.
От дома к нему шел Андрей. Его лицо было печальным. Слышался вой Рэда.
— Здравствуй, папа. С приездом.
— Что случилось, Андрей? Ради Бога, ничего не скрывай. Где мама? Почему Рэд на цепи?
— Кто-то застрелил Раду, папа. Она подошла ночью к забору, и ее застрелили прямо в упор. Я боюсь за Рэда и не спускаю его с цепи после того как стемнеет. Он бегает по участку только днем. Мама дома. Неделю назад она взяла отпуск, сразу после того как застрелили Раду. Мама все время плачет. Саша-милиционер сказал, что его перевели на другой участок, и он вынужден уехать.
— Когда?
— Через неделю после твоего отъезда. Я тоже в отпуске. И вот что еще… — Андрей замолчал.
— Не тяни, Андрей.
— Наш сосед по дому на Байкальской, полковник Устинов, погиб. Сразу после твоего отъезда — дней через пять или шесть — от него ушла жена. Мне показалось, что он не очень расстроился. Затем, несколько дней назад, он поехал к себе на дачу. Мне рассказали, что он собирался поднять покосившийся деревянный гараж. Поставил два домкрата, поднял гараж, подлез под него, и тут оба домкрата сорвались. Никого рядом не оказалось. Говорят, он умирал три часа. Его нашли только на следующий день.
Олег Степанович взял чемодан и молча пошел к дому.
— Папа, дай я помогу тебе. Ты устал.
— Оставь меня! — Затем произнес более спокойно:- Где ты похоронил Раду?
— Вон там, на холмике. И прикатил большой валун.
— Хорошо, иди домой. Скажи маме, что сейчас приду.
Олег Степанович подошел к валуну и опустился на траву.
На следующее утро приехала «волга» и отвезла Олега Степановича в Серебряный бор. Там, за высоким сплошным забором, находился безымянный особняк. Водитель нажал на кнопку звонка, сел в машину и уехал. Через пару минут калитка отворилась. Пожилой мужчина молча пропустил Ростова во двор и проводил в дом. В комнате стоял стол и стул. На столе лежала стопка бумаги и две шариковых ручки.
— Василий Иванович обещал приехать после обеда. Он просил описать все поподробнее.
— А где Оржанов?
Мужчина недоуменно покачал головой.
— Не знаю такого.
Олег Степанович кивнул и сел за стол. Он чувствовал себя очень усталым. Ему пришлось бодрствовать всю ночь, лишь под утро удалось подремать около часа. Сначала он успокаивал рыдающую жену, потом взял баллончик с белой краской и вернулся к валуну на могиле Рады. Одна из сторон огромного камня оказалась плоской. Олег Степанович долго встряхивал баллончик, слушая, как внутри грохочет мраморный шарик, затем напылил нитроэмалью небольшое пятно размером сантиметров двадцать на двадцать, подождал с полчаса — нитроэмаль сохнет быстро — и написал фломастером на белом пятне: «Овчарка Рада, дочь Леди и Лорда. Родилась 30 октября 1978 года, убита бандитами 7 июня 1979 года.» Все. Солнце и дождь быстро смоют черные буквы, но Олегу Степановичу было все равно. Он выполнил свой долг перед любимой собакой. Да и времени у него осталось немного.
Он посидел полчаса рядом с могилой, затем тихо, стараясь не шуметь, поднялся в кабинет.
Олег Степанович не сомневался в том, кто застрелил Раду. Очевидно, несмотря на светлую летнюю ночь, приняли ее за Рэда-ведь Поляков оказался в лагере еще до того, как Рада появилась на участке. Но по чьему приказу перевели Сашу-милиционера? Неужели это сделали для того, чтобы оставить без защиты семью Ростова? А как же его заявление о звонке Полякова? Разве милиция могла намеренно отказаться принять меры по розыску убийцы, точно зная, где он должен появиться? Трудно поверить. Судя по всему, Олег Степанович недооценил мстительности Пистона. Преступники редко, исключительно редко мстят своим обидчикам. Как правило, они рассуждают логично — зачем? Ведь этим они сразу наводят милицию на свой след, словно зажигая яркий фонарь, указывающий, где их искать.
Утром Олег спустился к уже стоявшей у ворот «волге». Машина стремительно сорвалась с места и скоро они были в знакомом домике в Серебряном бору.
Неожиданно открылась дверь и в комнату вошел Василий Иванович. Олег с трудом узнал его — лицо генерала пожелтело, казалось, что он за два месяца он постарел на несколько лет.
— Здравствуйте, Олег Степанович. Я приехал чтобы поблагодарить вас за отлично выполненное задание. Боюсь, что через несколько дней меня уволят в отставку, и потому я решил выразить вам нашу признательность. — Он достал из кармана маленькую бархатную коробочку. — Откроете когда я уеду. И вот еще: я не должен говорить вам, но сейчас это не имеет значения — через пару дней к вам на дачу приедет группа сотрудников КГБ с обыском. Мы недооценили связей Соколова. Оржанов уже уволен, а вас, повидимому, арестуют.
Василий Иванович молча повернулся и вышел из комнаты. Олег Степанович открыл коробку — в ней лежали простые на вид, но самые дорогие швейцарские часы «Пияже».
Василий Иванович оказался прав. Да и как мог не быть прав генерал КГБ, через которого проходили все материалы, связанные с коррупцией в высших эшелонах власти.
Олег не спал всю ночь. Он оставил короткую записку сыну и положил ее в секретное отделение сейфа — рано или поздно Андрей найдет ее. Едва начало светать, у ворот дома послышался визг тормозов и шорох покрышек на кирпичной крошке дороги. Олег встал, достал из шкафа автомат с двумя рожками, подошел к окну второго этажа — оно выходило к воротам.
Там стояли три черные «волги» и группа людей, одетых в штатское. От дома к воротам мчался с устрашающим ревом Рэд. Олег распахнул окно и попытался отозвать пса — но было поздно. Послышалось несколько пистолетных выстрелов, огромный пес упал и пополз к воротам. Прозвучал еще один выстрел, и Рэд замер. Как хорошо, подумал Олег, что Андрей с женой выехали из Копенгагена в Швецию, а Зина уже несколько дней была в Стокгольме.
Он вставил магазин, передернул затвор и нажал на спусковой крючок. Люди у машин попадали на землю, закрывая головы руками. Олег вел огонь короткими очередями, затем вставил второй магазин и, стиснув зубы от ярости, продолжал расстреливать приехавших арестовать его. Когда патроны кончились, он достал из ящика стола «кольт», заряженный патронами Глейзера, приложил к виску и выстрелил.
Звонить Певзнеру рано. Андрей решил пройтись вдоль забора участка, как это любил делать его отец. Он надел старую отцовскую телогрейку, взял под мышку помповое ружье и вышел из дома.
С высокого крыльца была видна клумба и два гранитных валуна на ней. Почему два? Андрей подошел к клумбе. На одном валуне было профессионально высечено: КАВКАЗСКАЯ ОВЧАРКА РАДА, ДОЧЬ ЛЕДИ И ЛОРДА. 30 ОКТЯБРЯ 1978 года — 3 ИЮНЯ 1979 года. УБИТА БАНДИТАМИ. Значит, отец нашел время поставить настоящий памятник любимой собаке, хотя и знал что его собственное время подходит к концу. Он вызвал, наверно, мастера-камнереза уже после того как мама и мы с Мариной уехали заграницу. Затем Андрей подошел ко второму валуну. На нем виднелась так же профессионально выбитая надпись: КАВКАЗСКАЯ ОВЧАРКА РЭД, РОДИТЕЛИ НЕИЗВЕСТНЫ, УБИТ, ЗАЩИЩАЯ ХОЗЯИНА 9 ОКТЯБРЯ 1979 года.
Андрей задумался. Значит, Николай Васильевич проявил человеческие чувства, о которых Андрей раньше даже не подозревал. Но тогда где-то на участке должна быть могила отца — не настоящая могила, разумеется, никто не разрешит похоронить тело человека где-то за пределами кладбища, а урна с прахом.
Андрей выпрямился и обвел участок взглядом. Вон, конечно, на возвышенности у сторожки, виден уже покосившийся крест действительно, недавно прошли дожди. Он подошел к кресту, взял стоящую у стены сторожки ржавую лопату и быстро выкопал уже совсем старую урну. Затем Андрей бережно отнес ее к двум валунам и отмерив расстояние чтобы получился равносторонний треугольник, выкопал неглубокую яму, намеренно надеясь что скоро урна развалится совсем и прах отца воссоединится с российской землей, которую он так любил.
Засыпав могилу, он оглянулся по сторонам. Было бы неплохо положить на могилу отца такой же валун, как и предыдущие два. Да, вон там, метрах в сорока, лежит похожий камень. Вот только удастся ли подтащить его сюда, вверх по склону, да еще по раскисшей от дождя земле? Андрей скрипнул зубами, принес из гаража рукавицы и взялся за работу. Через два часа позади пролегла неглубокая черная траншея, зато камень стоял на месте. С трудом разогнув спину, он пошел в дом переодеваться.
Смыв пот под теплым душем, Андрей позвонил Певзнеру.
— Здравствуйте, Илья Абрамович. Это Ростов. Какие новости?
— Здравствуйте, Андрей Олегович. Я обратился к тем людям, телефоны которых вы мне дали. Все улажено. Похороны состоятся завтра, в двенадцать часов. С дачами и квартирами положение сложнее — по российским законам нужно ждать шесть месяцев — не появится ли еще какой-нибудь претендент на наследство, ведь завещание не оставлено — а затем заплатить налог за наследуемое имущество. Принимая во внимание ценность недвижимости в Москве, налог будет огромным.
— Пусть это не беспокоит вас, Илья Абрамович. Я готов ждать шесть месяцев и заплачу такой налог, который от меня потребуют. Что-нибудь еще?
— Нет, пока все. Встретимся у входа на кладбище. Я приму меры чтобы гроб погрузили на катафалк и с соответствующим количеством венков доставили на кладбище в 11.45. Там и встретимся.
— До свиданья, Илья Абрамович. Спасибо.
Андрей положил телефонную трубку. Значит, у него есть время.
Он набрал другой номер.
— Это Ростов. Пришлите машину с охраной на дачу завтра к десяти утра.
— Будет исполнено.
Щелчок положенной трубки. Андрей надел старый рабочий комбинезон, который носил, наверно, еще отец, взял помповое ружье с которым теперь не расставался и пошел в гараж. Там он взял ящик для инструментов, вывалил их на бетонный пол и принялся набирать инструменты для работы по камню молотки, зубила, несколько пар рукавиц. Он решил сам выбить надпись на валуне, лежащем на могиле отца, хотя и понимал, насколько трудным это будет. Взяв тяжелый ящик в одну руку и помповое ружье в другую, Андрей подошел к безымянному пока камню, прислонил ружье к памятнику Рэду и окинул взглядом камень, которому предстояло стать памятником отцу. Да, вот эта сторона почти плоская. Он с трудом повернул камень плоской стороной к воротам, покачал его, закрепляя в земле, и взялся за работу.
Он уперся зубилом в камень и ударил по зубилу тяжелым молотком. От камня отлетел едва заметный осколок. Да, подумал Андрей, вряд ли надпись будет такой же профессиональной как и на тех двух памятниках, но он сделает надпись на памятнике отцу собственными руками.
К вечеру Андрей порвал все шесть пар рукавиц, руки были в ссадинах, пальцы, там, где он промахивался мимо зубила, кровоточили. Зато теперь на плоской поверхности валуна глубокими буквами была выбита надпись, которую не сотрет ни снег, ни дождь, ни ветер.
ОЛЕГ РОСТОВ, ОТЕЦ АНДРЕЯ РОСТОВА. ПОГИБ 9 ОКТЯБРЯ 1979 года.
Андрей тяжело вздохнул и сел на землю. Как странно, подумал он, но за весь день он не слышал пения птиц. Может быть, уже поздно и в октябре птицы не поют? А вдруг птицы не поют именно здесь, на этом холме? Потом он вспомнил про огромное гнездо ястреба-тетеревятника. Если эта пара — или их потомки — по-прежнему живут где-то недалеко, то в округе вообще нет птиц. Он вздрогнул от озноба. Мокрый от пота комбинезон прилип к телу. Андрей с трудом встал, взял ружье и отошел на несколько шагов к воротам чтобы оценить сделанную работу.
Перед ним, на вершине небольшого холмика, виднелись три почти одинаковых могильных камня с выбитыми на них черными надписями. Отсюда разницы в стиле не было заметно.
Подул холодный ветерок. Андрей медленно пошел к дому и поднялся на высокое крыльцо. В это мгновение ему показалось что над самой головой пронеслась огромная хищная тень. Он поспешно запер тяжелую дверь и задвинул кованый засов.