Вайолет Вест было почти восемьдесят, но она прекрасно обходилась без посторонней помощи.
— Иди спать, — сказала она Лайону. — Устал как раз ты.
Той ночью Вайолет уснула, сидя в большом кресле у печки.
В разговоре с Лайоном она не упомянула, что теряет зрение, что кости у нее стали такими хрупкими, что, казалось, могут треснуть от холода, когда она выходила по утрам покормить Бобби. И уж конечно, она утаила тот факт, что дважды за этот месяц почти что подожгла сама себя, задремав у плиты. В последнее время она спала урывками, что правда, то правда.
И поэтому вначале, когда Дори спустилась вниз с пчелиным роем, ей показалось, что она видит все происходящее во сне. Начать с того, что Дори накрыла рой белой наволочкой. На мгновение показалось, что жена Лайона несла в руках через всю кухню круг лунного света. Пчелы жужжали, как обычно они делают по ночам. Дори положила рой на кухонный стол и зажгла сигарету. На ней была старая ночная рубашка из хлопка, а волосы на голове торчали сонными вихрами. Она дунула немного дыма в наволочку, и пчелы затихли.
Вайолет Вест выпрямилась в кресле и заморгала глазами, подернутыми пеленой. Она внимательно проследила за тем, как Дори сунула руку прямо в рой и вытащила целую горсть меда. Это был мед с красного клевера и душистого горошка, самый лучший мед на Кейп–Коде. Меда было достаточно, чтобы заполнить небольшую глиняную баночку.
— Я обещала, что поделюсь им с вами, — сказала Дори.
Дори вышла во двор босиком. Там она пристроила пчелиный рой на нижней ветке груши. Потом одним резким движением мгновенно стянула с него белую наволочку и помчалась обратно в дом. Она пахла медом и клевером. Но ноги у нее посинели от холода.
— Как сильно ты его любишь? — спросила Вайолет Вест.
У Вайолет все еще было ощущение, что она видит сон. Она так привыкла быть в доме одна, ей казалось просто нелепым вести подобный разговор с женщиной из Германии, которая делит постель с ее внуком.
— А как сильно любите его вы? — спросила в ответ Дори.
Утром Лайон поклялся, что никогда в жизни не спал так хорошо. Наступивший день был еще холоднее, земля была твердая как камень, и шел снег.
Вайолет приготовила для своих гостей чай из остролиста, такой отвратительный на вкус, что у любого бы перекосило рот. Дори добавила пару ложек меда, пакетик сахара, который достала из кармана, и объявила, что горячее питье по утрам — это дар небес. Именно так Вайолет думала о своем внуке, что он для нее — дар небес, которого она не совсем и заслуживала, но о котором она будет заботиться так хорошо, как только может. Лайон сказал, что отправится в город навестить старых друзей. Он пригласил Дори поехать вместе с ним, но она покачала головой.
— Ты уверена, что хочешь остаться здесь? — спросил он, когда Дори подошла поцеловать его на прощание.
Он собирался узнать у Нейта Крауна, владельца конторы по недвижимости, что нужно сделать для продажи дома. Может, если удастся получить за дом приличную цену, бабушка согласится переехать в город, а там Лайон сможет присматривать за ней.
— С некоторыми людьми она бывает немножечко вздорной. Я и забыл об этом.
— Она любит тебя так сильно, что убить за тебя готова, — прошептала в ответ Дори. — Так чего же мне бояться?
Вдруг оказалось, что это Вайолет почувствовала себя неловко в собственном доме. Дори вымыла пол на кухне смесью золы из плиты и мастики со щелоком, хотя ее об этом никто не просил. После мытья старые доски пола стали на удивление чистыми, в кухне стоял странно свежий запах, напоминавший аромат мяты или молодой капусты. Потом Дори пошла во двор. Она собрала попадавшие груши и, взяв мед из банки, стоявшей на столе, и порубив черствый хлеб для коржа, испекла нечто, назвав свое творение кексом.
— Мне он больше нравится со сливами, — заметила Дори. — Но где же сейчас взять слив? Пришлось положить то, что под рукой.
Вайолет почувствовала необходимость побыть одной. Подальше от этой женщины, которая знала, как обращаться с золой, камнями, пчелами, грушами, щелоком и недоверием.
Она вышла покормить Бобби и поняла, как холодно на улице. Уже мог появиться лед, хотя бы у берега пруда. Она всей душой ненавидела саму мысль об электричестве на ферме. По правде сказать, все новое ей было не по душе. Что могло быть в будущем для нее? Все, что она любила, уже произошло и уже свершилось. Вайолет прицепила маленькую тележку, в которой возила лед, к старой лошади. С каждым разом ей становилось все труднее делать это — болели пальцы. И больше времени ушло на то, чтобы направить Бобби к пруду. Было практически невозможно заставить его стоять на месте, даже когда он был привязан к дереву, пока она пошла нарезать лед.
Когда Лайон был мальчиком, он мог нарезать целую тележку льда меньше чем за час. И он говорил, что каждый блок разного цвета, в зависимости от того, как на него посмотреть. Некоторые куски были зелеными, как изумруды, а некоторые серыми, как перья голубки, некоторые на сколе были бледно–бледно голубыми, как утро, а другие блоки — из самого центра пруда, оттуда, где прятался большой сом, — были темными, как полночь.
Сегодня льдом покрылись только отмели, но этого было достаточно. Вайолет была рада, что для нее нашлась работа. Она не хотела думать о влюбленном внуке. Она не хотела думать о том, что, когда она была помоложе, родимое пятно у нее на лице саднило только на солнце, а теперь боль была постоянной. К тому моменту, когда она вырубила два квадратных блока, плечи у Вайолет уже безумно устали. Она посмотрела на дом и увидела струйку дыма, поднимающуюся из трубы. Дори разобралась с капризной плитой без инструкций. Она сделала это без малейшего затруднения.
Когда прямо перед ней стремительно взмыла ввысь большая птица, Вайолет думала как раз о том, что некоторые люди знают, как справляться с тем, что с ними происходит в этом мире, а вот другие нет. Это был белый дрозд, которого время от времени видели на их усадьбе, странное создание, быстро исчезающее в облаках.
Вайолет так и не поняла, видела ли она его на самом деле, но крик птицы вспугнул старика Бобби, привязанного к молоденькому деревцу. Один сильный рывок, и глупая лошадь запаниковала еще больше, когда позади нее запрыгала тележка. Бобби помчался вскачь. Он мчался, не разбирая пути. В следующий миг он оказался на льду и провалился в воду.
Глядя в окно, Дори думала об озере, где они с сестрой любили кататься на коньках. Обычно они держались за руки, потому что сестра была младше и легко пугалась, а Дори нет. У них был дом за городом, не сильно отличавшийся от этого, и Дори любила носиться по полям. Тогда она верила, что лед получается из замерзших слез, а снег — из разбитых сердец. Она верила, что они с сестрой всегда будут вместе благополучно жить в доме у озера. Теперь же Дори, не раздумывая, помчалась к пруду. Она не побеспокоилась обуться, потому что подошвы ее ног были привычны ко льду. Если бы понадобилось, она могла бы заставить себя вообще ничего не чувствовать. Безусловно, ей уже приходилось так делать раньше.
Бабушка стояла по пояс в ледяной воде, уцепившись за тележку и пронзительно крича на Бобби.
Дори много раз слышала, как кричат люди, теряющие кого–то, кого любят. Не лошадей, а детей, не тележки, а матерей и отцов. Не тех, кого можно спасти, а тех, кого уже потеряли. Она схватила Вайолет Вест, которая, хоть и худенькая, отяжелела из–за ледяной воды, пропитавшей одежду и обувь. Лошадь погибла, это было ясно. Дори знала: чтобы утонуть, хватает пары минут, а то и меньше. На поверхности не было пузырьков, и это означало, что все кончено. Не было смысла нырять и пытаться спасти бедное животное. Он наверняка запутался в вожжах или застрял между колесами тележки. Как–то раз Дори даже подумывала утопиться. Многие ухитрялись делать это в ведре. Но она слышала, что это не лучший способ умереть — в самый последний момент человеческая природа борется против утопления и заставляет тело подниматься к поверхности, даже когда выжить невозможно.
Дори вытащила Вайолет Вест из пруда, где лед, по словам Лайона, был таким многоцветным, что можно было целую жизнь потратить на то, чтобы описать все оттенки цвета. Обе женщины так замерзли, что хватали воздух открытыми ртами, как рыбы. Они промокли до нитки, до костей, ноги у Дори посинели еще больше и стали цвета льда посередине пруда, того цвета полуночи, который Лайону нравился больше всех прочих.
— Порядок? — спросила Дори старшую женщину.
Вайолет Вест кивнула. На самом деле ей хотелось заплакать. Она думала о том, каким глупым был Бобби, и как она любила его, и как в мгновение ока вдруг стала такой старой, слишком старой, и даже просто стоять не могла без помощи этой женщины, которая спала с ее внуком Лайоном, единственным человеком на земле, за которого она отдала бы свою жизнь, если бы потребовалось.
— Отец у меня был фермером, и у него была упрямая лошадь. Я обычно влезала на забор и оттуда прыгала ей прямо на спину.
Дори не много рассказывала Лайону о своей семье. Она предпочитала, чтобы он думал, что она на самом деле верит — то, что потеряно, пропало навсегда.
— Есть хоть что–нибудь, чего ты не можешь? — спросила Вайолет.
Им пришлось буквально карабкаться вверх по пригорку, который вроде и не был таким уж крутым, если, конечно, не взбираться на него совершенно без сил, замерзшими и босиком.
— Я не могу иметь детей, — сказала Дори.
Сосульки свисали с грушевого дерева, и с сосновых иголок, и с крыши дома, которую давно пора было перекрывать.
— Они сделали это со мной. Я пыталась сказать Лайону, но он не хотел слушать. Это я не могу изменить, или переменить, или поправить. Ни пожелать, ни приказать. Очень может быть, что в конце концов он возненавидит меня за это. Да и за все остальное.
Они добрались до дома и разделись догола перед печкой. Даже своими полуслепыми глазами Вайолет Вест видела шрамы. От ледяного холода они стали багряными, почти красными, цвета груш с дерева, что росло во дворе, цвета крови, которую нельзя смыть, и всего того, что невозможно изменить.
— Он хочет, чтобы вы поехали и стали жить с нами.
Казалось, Дори не испытывает ни малейшего смущения от того, что на ней нет одежды. Все, что ей нужно было прятать, было глубоко внутри.
— Он сказал мне прошлой ночью. Он беспокоится, что вы здесь одна. То, что случилось, просто лишний раз убедит его в том, что он прав. Вы же знаете Лайона.
Никогда Вайолет Вест не ожидала, что будет стоять обнаженная в собственной кухне вместе с совершенно незнакомым человеком. Никогда не ожидала она, что лед окажется таким тонким.
— А ты чего хочешь? — спросила она.
— Я же сказала. Я хочу им поделиться.
Дори надела старую одежду Лайона — голубые джинсы, белую рубаху. Потом она подогрела пирог в сковородке на плите. Она добавила еще пару ложек меда и ваниль, которую нашла на полке. Она воспользовалась рецептом своей матери, тем самым, что когда–то запомнила, а потом повторяла себе на ночь, так, как другие напевают колыбельную или читают заклинание.
Пирог был горячий, и его можно было есть еще до того, как Вайолет упаковала те немногие свои пожитки, которые еще имели для нее какое–то значение. В конце концов, блюдо было незамысловатое, и, когда Лайон вошел в дом, обе женщины уже почти все доели.
СВАДЬБА СНЕГА И ЛЬДА
В 1957 году маленький городок на самом краешке Кейп–Кода вовсе не считал себя таким уж маленьким. Но только до первого зимнего снегопада. Когда природа замирала в тишине и неподвижности перед тем, как в воздухе закружатся снежинки, в предвкушении того безобразия, которое придется разгребать после, люди собирались в местном магазине, где можно было купить все, и запасались свечами, фонариками, провизией и бобами. Ну и конечно же, целыми буханками хлеба.