Одна медсестра в госпитале была родом из Берлина. Звали ее Надин. Мы с ней отлично ладили. Жила она в Берлине на Гюнтцель-штрассе в Вилмерсдорфе, очень близко от Траутенау-штрассе, где когда-то жил я, – почти соседи. Раньше она работала в госпитале «Чарити»; там летом 1945-го ее изнасиловали двадцать два человека – Иваны. После чего она утратила всякую любовь к этому городу и переехала в Мюнхен. У нее было тонкое, аристократическое лицо, длинная шейка, прямые плечи и красивые ноги. Всегда уравновешенная, спокойная; по какой-то причине я ей приглянулся. Надин и отвезла записку маленькому Фэксону Штуберу, знакомому таксисту, с просьбой навестить меня в госпитале.
– Господи, Гюнтер! – воскликнул таксист. – Видок у тебя, как у протухшей квашеной капусты.
– Сам знаю. Потому мне и приходится лежать в госпитале. Что поделаешь? Случается и такое, человеку нужно как-то зарабатывать на жизнь.
– Согласен всей душой. Потому-то и пришел.
Не устраивая суматохи, я отправил его в кладовку, где висела моя одежда и лежал во внутреннем кармане куртки бумажник, а в бумажнике прятались десять красненьких «леди».
– Найдешь?
– Красненьких «леди»? Да это мои самые любимые девочки.
– Их десять. И все они твои.
– Людей я не убиваю, – заторопился он.
– Видел я, как ты водишь машину, так что это всего лишь вопрос времени, дружище.
Я рассказал ему, что мне требуется. Фэксону пришлось сесть поближе, чтобы слышать, потому что временами голос у меня становился совсем слабым, похожим на кваканье уже проглоченной лягушки.
– Короче, – подвел он итог, – я выкатываю тебя отсюда, везу, куда требуется, и привожу обратно в госпиталь. Правильно?
– Устроим все во время посещений, и никто даже не заметит, что я отлучался. К тому же мы наденем комбинезоны строителей. Свой я натяну прямо поверх пижамы. Строители в этом городе – невидимки… В чем дело? – насторожился я. – Что это у тебя с лицом?
– Сомнения у меня. Потому что, Гюнтер, я новорожденных котят видал покрепче тебя. Ты и до стоянки не доберешься.
– Об этом я позаботился. – Я показал ему пузырек с жидкостью, который прятал под матрасом. – Это первитин. Я его стянул у врачей.
– И ты надеешься, он поставит тебя на ноги?
– Достаточно надолго, чтобы я успел сделать то, что задумал. В войну им угощали пилотов люфтваффе, когда у тех совсем кончались силы. И они летали даже без самолетов.
– Ладно, – буркнул Штубер, убирая красненьких «леди». – Но если ты хлопнешься в обморок или кувыркнешься на дороге, не жди – работать носильщиком я не стану. Больной ты там или нет, Гюнтер, но мужик ты здоровущий, поднять тебя и штангисту Йозефу Мангеру было б не под силу. Даже если бы от этого зависела та золотая олимпийская медаль, которую он получил в тридцать шестом. И еще. Как я слыхал, эта красная микстура развязывает человеку язык. Так вот, я ничего не желаю знать, понятно? Какие там у тебя секретные замыслы – не мое дело. И как только ты мне болтанешь чего, я вправе отказаться от нашей сделки. Ясно?
– Поллитровка «Отто» не бывает яснее, – заверил я.
– С этим порядок, – ухмыльнулся Штубер, – я не забыл. – И, вытащив пол-литра «Фюрст Бисмарка» из кармана, сунул мне под подушку. – Только не пей слишком много. Ячменный шнапс и эта твоя «бычья кровь», пожалуй, не больно-то поладят друг с дружкой. Я вовсе не желаю, чтоб ты блевал в моем такси.
– Насчет меня, Фэксон, не волнуйся.
– Да я не за тебя, я за себя переживаю – убирать-то мне. Это только кажется, что насчет тебя…
– Понимаю, понимаю. Психологи даже название придумали для такого случая – гештальт [15].
– Ну в этом, Гюнтер, ты больше меня кумекаешь. Ты тут такого нагородил, что, по-моему, тебе голову проверить не мешает.
– Всем нам не помешает, Фэксон, дружище. Всем. Слыхал про коллективную вину? Ты такой же плохой, как Йозеф Геббельс, а я – как Рейнхард Гейдрих.
– Рейнхард – кто?
Я улыбнулся. Гейдрих, шеф политической полиции Германии, протектор Богемии и Моравии, конечно, уже больше семи лет как мертв – убит участниками Сопротивления. Но все-таки немного удивительно, что Штубер даже и не слышал про него. Может, таксист моложе, чем я считал.
Или я гораздо старше, чем себя ощущаю. Что едва ли возможно.
Гештальт – форма, конфигурация (нем.). Представители гештальтпсихологии объясняли целостность восприятия человеком действительности наличием в его сознании сформировавшихся образов – гештальтов.