– Уже так темно, а на улице так небезопасно. Оставайся.
Особый вес его словам придал все тот же трехметровый забор, мрачно нависающий над погружающейся во тьму фазендой.
Оставаться Руслану совсем не хотелось, тем более, что рука хозяина дачи продолжала покоиться на его остром колене. Но отговариваться было, как он решил для себя, бесполезно, да и опасно. Мало ли что можно ждать от зарвавшегося нувориши! В те минуты Руслан ругал себя последними словами – за то, что поехал, за то, что не сказал никому на вернисаже, куда его увозят, за то, что оказался в такой идиотской ситуации.
– Да, пожалуй, останусь, – произнес Руслан покорным голосом.
– Вот и правильно,- резюмировал Мишка.
После чая они переместились в дом, по которому была проведена своеобразная экскурсия. Конечной точкой этого шествия стала спальня, в которой предстояло ночевать Руслану. С ужасом гость увидел, что на двери нет никакого замка, что делает его беззащитным перед натиском голубого дачника. Но Руслан, будучи натурой цельной, страха своего не показал, а лишь поблагодарил Мишку, заявив ему, что устал и не прочь уже отдохнуть.
Как только дверь за Михаилом закрылась, Руслан погасил свет, разделся и забрался в постель. Но, испытав чувство некоторой неудовлетворенности, встал и направился в ванную, которая прилегала прямо к спальне. Там он принял душ, почистил зубы и даже зачем-то подушился. Никакого разумного объяснения своим поступкам ему найти не удавалось, но про себя Руслан решил, что разумнее будет проделать все эти процедуры.
До четырех утра несчастный пролежал без сна, ибо боялся сомкнуть глаза и пропустить голубую атаку на свою плоть. Но, к великому удивлению Руслана, ничего ровным счетом не произошло. Как заснул, он не помнил, но проснулся в отличном настроении и абсолютно один. На всякий случай Руслан осмотрел свое тело на предмет следов домогательства, но никаких признаков насилия не нашел, а потому оделся и вышел из своей комнаты.
Мишка встретил его внизу, сидя в кресле-качалке с трубкой в зубах. Он был одет в восточный, расшитый золотыми нитками, халат, который фривольно спадал по его бледным ногам, оголяя худосочные ляжки. Он улыбнулся, предложил Руслану кофе, а потом и остаться. Видя растерянность своего нового знакомого, который так вскружил ему голову, Михаил пустился в пространные разговоры и нелепые уверения, что не имеет намерений причинить Руслану вреда, в том числе и сексуального характера. В своем монологе Мишка полностью открылся. Он заявил, что действительно голубой до глубины души, но Руслан для него не объект вожделения, а лишь недосягаемый образ, который ему по возможности хотелось бы удержать.
Образ слушал эти откровения и понимал, что дело принимает по-настоящему крутой оборот. Он, было, попытался дать мягкий отпор голубому коммерсанту, но каждая его попытка вырваться приводила к тому, что в глазах Мишки вставали слезы, которые капали на восточные шелка, впитываясь в золотые нитки.
В результате дело кончилось тем, что Мишка уговорил Руслана погостить у него недельку-другую, а взамен он пообещал оборудовать ему мастерскую и предоставить все необходимые условия для нормального творчества. Подобный расклад Руслана вполне устраивал и он уступил.
Потекли беззаботные летние деньки, которые заканчивались томными вечерами, во время которых Руслан и Михаил беседовали, но не более. Пару раз, правда, Мишка все же пытался начать домогаться до своего подопечного, но тот пресек его попытки на корню.
И все у них было ладно и хорошо до той ночи, когда Руслана разбудил оглушительный рев моторов, который был перемешан с матерными ругательствами и стрельбой в воздух. Руслан подбежал к окну и увидел, как открываются ворота, как в них въезжает Мишкина машина, а потом кого-то выносят через заднюю дверь и несут к дому. Руслан быстро натянул джинсы и футболку и сбежал вниз, где в распахнутые двери уже вносили тело. Мишка лежал на руках своих охранников, здоровенных безмозглых детин, которые, матерясь, пытались уложить Мишкин труп на диван. Женщина средних лет, та самая, что в день их первой встречи поставила на стол самовар, охая и ахая, металась по комнате, не зная, что делать. Руслан так и остался стоять на лестнице, наблюдая за всем происходящим. Он смотрел на Мишку, который лежал в окровавленной рубашке, без пиджака и слезы наворачивались у него на глаза…
Руслану разрешили переночевать в "Мишкином домике". Но поспать ему так и не удалось, так как буквально через десять минут после того, как тело убиенного внесли в гостиную, на дачу приехал Бортковский. Первым делом он распорядился никого не выпускать за территорию дачного участка, а потом начал вызывать по одному тех, кто находился в доме на момент привоза тела. Собственно, всего таких людей было двое – Руслан, да женщина средних лет. С нее и начали. Но, надо сказать, что довольно быстро все разговоры с ней были закончены, ибо кроме невнятных рыданий и причитаний она из себя извлечь не могла. Как Толя не старался настроить ее на деловой тон, ничего из этого не получилось. Ее вывели под руки двое охранников и отвели в комнату для прислуги, где она и пробыла до тех пор, пока сам Руслан не покинул дачу. Что с ней произошло дальше, он так и не узнал. Да, оно и к лучшему. Утром, когда ворота сомкнулись за спиной юного художника, Бортковский приказал немедленно привести к нему истеричную домработницу. За ночь ее накачали успокоительным, так что дар речи к ней вернулся, и мысль ровной рекой текла в ее сознании. Бортковский предложил ей присесть и задал один лишь вопрос, тот же самый, что он задал за несколько часов до этого и Руслану: Что вы видели? И если Руслан четко и ясно ответил, что абсолютно ничего, что никакого тела на даче не было, а где Михаил Александрович ему неведомо, то женщина средних лет не менее четко и ясно попыталась донести до Анатолия совсем иную мысль. Первым делом она задала вопрос, почему не была вызвана милиция. Когда Толя сказал, что все сделано как надо, милиции все известно, она заявила, что лично проверит сей факт, так как "Миша…то есть Михаил Александрович" был ей как родной!
Затем она потребовала показать ей тело убитого или, по крайней мере, назвать место, где оно сейчас находится. При этом голос ее скакал из октавы в октаву, что было явным признаком приближения очередного истерического припадка. Видя, что дальше разговаривать не о чем, Толя сказал ей идти собирать вещи, так как в ее услугах более никто не нуждается. Женщина послушно встала и вышла. После этого Толик вызвал одного из своих верзил и приказал ему сделать так, чтобы домработница не дошла и до ближайшей автобусной остановки. Она и не дошла.
А Руслана отпустили. После миллиона угроз, но все же отпустили.
О трагической гибели молодого успешного бизнесмена Михаила Воронина страна узнала из выпусков теленовостей. С трагизмом в голосе дикторы на разных каналах рассказывали об ужасном пожаре, вспыхнувшем на даче бизнесмена. Кроме обгоревшего тела самого бизнесмена на даче было найдено и тело его домработницы – женщины средних лет, чье имя устанавливало следствие. Далее ведущие убежденно сообщали, что следователи, ведущие это дело, начисто отвергают версию умышленного поджога, ибо врагов у Воронина не было. Далее перед телезрителями возникала фигура Толика Бортковского, который, утирая скупую мужскую слезу, рассказывал согражданам о той невосполнимой потере, которую понесли они как нация в целом, и как автолюбители в частности… …Толя Адидас довольно долго боролся с собой. Впервые мысль избавиться от Мишки возникла у него еще на заре их карьеры, но тогда Мишка был ему нужен, как мозговой центр. Теперь же, когда дело шло по накатанной, когда их империя работала на полную мощность, за сбив схемы можно было не опасаться. Мишка продумал все до мелочей. И больше стал не нужен своему старому школьному другу.
Мишку застрелил его же шофер. Просто остановил машину в условленном месте, посреди пустынного шоссе, повернулся к хозяину и выстрелил ему в сердце. Мишка даже понять ничего не успел. Затем тело было привезено на дачу, где к удивлению Анатолия оказался какой-то раскосый пацан, да еще эта чертова домработница. Ее вообще не должно было быть – убийство произошло в воскресенье, когда у нее был законный выходной. Но судьба-злодейка распорядилась иначе! О, Мишка! О, добрая душа! Ввиду того, что Руслан гостил в его доме именно он, он сам, попросил женщину средних лет по возможности оставаться у него на выходных, чтобы Руслану было комфортнее, и он не в чем не нуждался. А она, одинокая, была этому и рада!
Что касается пацана, то сначала Толик решил его, что его тоже следует убрать. Но потом, подумав, пришел к выводу, что придется избавляться от тела, так как кидать тело неизвестного человека на даче – себе же создавать проблемы. Он вызвал парня к себе, поговорил с ним и понял, что тот никому ничего не скажет – и из-за трусости, да и из-за элементарного нежелания впутываться в большие неприятности. Поэтому Руслан был выдворен по утру с дачи с напутствием, которое сводилось к тому, что если кто-либо узнает о том, что произошло в "Мишкином домике", то жить Руслану на этой земле недолго.
Когда телохранитель приволок на себе труп одинокой домработницы, все уже было готово к инсценировке пожара. Из обоих тел были извлечены пули, а сами тела были разнесены в разные концы дома. И "Мишкин домик" вспыхнул яркой свечой, осветив языками пламени всю округу.
Так Толя Бортковский стал крупнейшим олигархом всего постсоветского пространства.
И именно от решения этого человека зависела теперь судьба Ильи Далекого, чье место работы в издании олигарха было определено богами.
Василиса сняла трубку и набрала номер главного редактора "Российских новостей" господина Компотова. Какое-то время ей пришлось слушать протяжные гудки, но потом в трубке щелкнуло, и знакомый голос сказал "алло". Василиса решила действовать напористо:
– Привет! Как дела, как жизнь?
– Да живы пока, так сказать, – промямлил в ответ Компотов.
– Я слышала, у вас вакансия открылась? В политике.
– Хочешь вернуться что ли?- усмехнулся Компотов. – Я думал, ты все поняла, так сказать.
– Не обо мне речь. Я свое отписала, отработала. Есть один мальчик. Очень перспективный. Хотела порекомендовать.
На другом конце провода послышалось какое-то шуршание, но затем сквозь него вновь пробился голос главного редактора "Российских новостей":
– Так, что ты говоришь? Мальчик? Ну, пусть подъезжает твой мальчик, пусть подъезжает, так сказать. Посмотрим на него.
– Договорились! Когда тебе удобнее?
– Пусть завтра подъезжает, с утра.
Василиса повесила трубку. Она немного посидела в растерянности, так как не думала, что дело может решиться так просто…
Игорь Аркадьевич Паклин далеко не всю его жизнь назывался этим самым именем.
Вернее, сначала его никак не называли. Но лучше обо всем по порядку. Вообще, вся история его рождения была окутана тайной, ибо даже родная мать не могла назвать точную дату появления на свет своего чада. Вышла подобная оказия в связи с тем, что рожден на свет белый будущий Игорь Паклин был в далеком сибирском селе Лихие Кручи, затерянном в тайге вдали от цивилизации. По традиции, сложившейся еще с тех пор, как в это самое село после реформы патриарха Никона стали перебираться первые старообрядцы, детей никто не регистрировал, а просто относили в ближайшую и, собственно, единственную на ближайшую сотню километров церковь, где местный батюшка осенял двумя перстами младенца, после чего официальные процедуры завершались, и все село бурно отмечало появление на свет Божий нового лихокручинца.
Жизнь в Лихих Кручах не отличалась разнообразием, а была скорее серой и монотонной, что сказывалось и на нравах местного населения. Родители новоиспеченного младенца были скорее незнакомы, чем знакомы друг с другом.
Вернее, они знали друг друга, но не более того. Подобная практика была довольно широко распространена в тех местах, ибо как таковое понятие семьи у лихокрученцев просто-напросто отсутствовало. Дело в том, что старообрядческий образ жизни, заведенный в тамошних местах апостолами старца Аввакума, с годами вылился в элементарное сектантство, которое и диктовало аборигенам подобные порядки. Отсутствие семьи, как полноценной ячейки общества, в стародавние времена мало кого волновало. Царские чиновники, которые раз лет этак в десять наведывались в Лихие Кручи, лишь пожимали плечами, но сделать ничего не могли, да и не хотели. Наоборот, подобное положение вещей их даже устраивало, ибо все сельские девки были свободны от брачных уз, а, значит, готовы для свободной любви. На момент рождения будущего Паклина многие местные жители могли похвастать своим знатным, возможно даже в определенной степени дворянским происхождением.
Ситуация в корне изменилась с приходом к власти большевиков. Первоначально никаких большевиков в этих местах и в помине не было. Лихокрученцы о произошедшей революции узнали лишь тогда, когда в их село явился казацкий есаул, объявивший, что отныне все местное население подчиняется диктатору Сибири Колчаку и ни кому более. Лихокрученцам в целом было безразлично, кому подчиняться. Главное для них была их сектантская вера. Многие из селян и тогда все еще были уверены, что за старообрядчество можно поплатиться жизнью, а по сему даже обрадовались, когда на вопрос о вероисповедании нового диктатора есаул ответил, что тот православный, но и крещения двумя пальцами не чурается, не говоря уже о церковном многоголосии. По этому поводу все село гуляло неделю, пока праздник не был прерван приездом нового эмиссара, но теперь уже с красной звездой на лихо сидящей на затылке папахе. Приехавший назвался красным комиссаром Петренко и заявил, что отныне в Сибири устанавливается власть Советов.
Сказав это, он молниеносно умчался на своем пегом скакуне в неизвестном направление. Поразмыслив над увиденным и услышанным, лихокрученцы решили этому визиту значения не придавать и вновь окунулись в атмосферу праздника.
Похмелье было тяжелым. Когда еще через неделю старообрядцы окончательно пришли в себя, они не узнали родное село. Повсюду были развешаны красные флаги, а по улицам разгуливали сомнительного вида личности с винтовками наперевес. Выяснять что случилось был послан отец Иона, который по совместительству считался кем-то вроде местного старосты.
Когда святой отец попытался заговорить с первым попавшимся на его пути солдатиком, он получил такой жесткий отпор, что в сознании его сразу зародились дурные мысли. Но все же вера христианская не позволила ему отступиться от намеченного дела, да к тому же за спиной его была паства, надеющаяся на него и уповающая. Нетвердой походкой Иона вошел в дом, который служил еще неделю назад храмом божьим. Увиденное внутри настолько потрясло пастыря, что он чуть было не лишился дара речи, но, слава богу, вовремя вспомнил, что еще должен выяснить у кого-нибудь, что происходит вокруг. Взяв себя в руки, Иона прошествовал среди перевернутых и полусоженных скромных атрибутов старообрядческого культа, и зашел за алтарь. И если увидев поруганные кресты Иона сдержался, то увиденное за алтарем окончательно вывело его из состояния равновесия. На стуле сидел разнузданного вида мужчина лет, этак, сорока, на голове у него была его Ионы шапка с крестом, посреди которого красовался красный бант. Тело незнакомца была закутано в позолоченные одежды священника, которые почему-то были одеты наизнанку. Картину довершали грязные сапоги, торчащие из-под золотых убранств.
– Кто вы? – как можно жестче вопросил Иона.
– Я – Советская власть. А ты поп – контра, – Послышалось в ответ.
Словосочетание "Советская власть" Иона слышал второй раз в жизни и теперь, как и в первый раз, не мог понять, что оно означает. Тоже самое касалось и слова "контра".
– Вы меня простите, милостивый государь, – начал Иона, вспоминая дворянские обращения, которым его научили его полудворянские родители.
– Чего!? – голос человека с бантом прозвучал несколько возбужденно.
– Я говорю, вы меня простите, милос…
Закончить Ионе не удалось, так как незнакомец вскочил, ловко вытянул из-под церковных одежд винтовку и направил ее прямо батюшке в самый лоб. Иона отпрянул назад, перекрестился и затараторил молитву. Тем временем мужик с винтовкой молвил:
– Значит так, контра поповская, именем Советской Власти, именем Советского правительства, именем товарища Ленина – ты арестован!