- И все? Этот порошок и есть героин? - спросил Гоша.
- Нет. Это только первый этап. Тебе не надоело?
- Нет.
- Ну, ладно. Тогда слушай. Помимо полученного порошка еще нужно четыреста миллилитров уксусного ангидрида, тысяча миллилитров аммиака, девятьсот миллилитров стопроцентного спирта, активированный уголь. Морфин размельчается до состояния порошка. Засыпается обратно в колбу. Заливается двести миллилитров уксусного ангидрида. Тщательно все перемешивается. Потом опять используется водяная баня. Все доводится до кипения. И кипятить в течении восьми часов. Раствор охлаждается. Далее заливается пятьсот миллилитров аммиака. Через сорок минут выпадает осадок. Это уже кое-что, но еще не тот героин, которым можно было бы вмазаться. Порошок заливается спиртом, добавляется активированный уголь и кипятится где-то шесть минут. Охлаждается. Отгоняется спирт. Высушивается. Героин готов.
- Ничего себе, - восхищенно сказал Гоша.
- Теперь ясно чего белый так дорого стоит? - усмехнулся Игнат. - Или ты думал тут все проще?
- Да, нет. Я, конечно, предполагал что-то подобное. Но, чтоб на столько...
- Да. Процесс тяжелый. Ладно. Иди, давай.
- А можно последний вопрос задать?
- Ты только, что уже один задал. Спрашивай.
- Я слышал, что героин оседает на костях.
- Ну?
- И иногда патологоанатомы, если к ним попадает торчок, извлекают, так сказать, скелет и соскребают розовый налет. А тело потом уничтожают.
- Да. Такие случаи не редкость. Только героин там не чистый. И толкают его лохам каким-нибудь. Например, деткам богатеньких родителей. Мы такой херней не занимаемся. У нас все серьезно.
- А тело?
- Какое тело? - переспросил Игнат.
- Ну, наркомана этого? Что они потом говорят родителям.
- Говорят, что не было такого. Да и, как правило, никто не ищет наркомана. После того, как человек садиться на иглу - он практически сразу умирает для других. Считанные люди пытаются хоть как-то лечить своих близких, для которых они сами уже навсегда перестали быть близкими.
Как только Гоша закрыл дверцу машины, водитель резко сдал назад. И меньше чем через минуту Audi исчезла за поворотом.
Идя домой, Гоша задержался у круглосуточной киоска с вывеской "Книги и журналы в дорогу". Он купил себе карманную книжку Виктора Пелевина "Желтая стрела", на обложке которой был нарисован желтый поезд.
Дома, первым делом, Гоша убрал героин в стол. Разделся и пошел в ванну.
"Может быть, я и сам кажусь кому-то такой же точно желтой стрелой, упавшей на скатерть. А жизнь - это просто грязное стекло, сквозь которое я лечу. И вот я падаю, падаю, уже черт знает сколько лет падаю на стол перед тарелкой, а кто-то глядит в меню и ждет завтрака..." - прочитал Гоша, сидя в еще не наполненной ванне.
После трехчасовой ванны он постелил чистую постель, чего не делал с тех самых пор, как стал жить один. На самом деле Гоша обожал запах свежевыстиранного белья. Это запах из чужого детства. Запах свежести и женской невинности.
"Он повернулся и пошел прочь. Он не особо думал о том, куда идет, но вскоре под его ногами оказалась асфальтовая дорога, пересекающая поле, а в небе у горизонта появилась светлая полоса. Громыхание колес за спиной постепенно стихла, и вскоре он стал ясно слышать то, чего не слышал никогда раньше: сухой стрекот в траве, шум ветра и тихий звук собственных шагов."
Закрыв книгу, Гоша не спал еще очень долго. Коротенькая повесть подарила ему впечатления до самого утра.
[8]
Встав рано утром, Саша сел за стол, достал из нижнего ящика стола белые листы бумаги. Взял ручку и написал вверху листа.
"Последнее письмо"
Встал со стула. Подошел к окну. Одинаково одетые мужчины и женщины чистили снег лопатами.
Саша вернулся за стол и начал быстро покрывать белую гладь бумаги мелкими буквами.
"А шоколад? Ты помнишь, как мы ели с тобой шоколад? Не помнишь? Ах, какая жалость...Ну, ничего. Не расстраивайся. Ну, не расстраивайся, пожалуйста. Я тебе напомню. Не плачь! Перестань плакать. Немедленно перестань! Не три глаза! Я же тебе сказала, что расскажу.
Мы отламывали по маленькому кусочку и отправляли его в рот. Но не жевали. Нет! Ни в коем случае нельзя было его жевать. Я не понимаю тех, кто жует шоколад и шоколадные конфеты. Шоколадку надо класть в рот и тихо ждать, пока она растает. Лучше всего закрыть глаза. Так больше почувствуешь радости. Мы нежно прижимали язык к небу, и уже растаявший шоколад растекался по всему рту. Но я не запачкала свое розовое платье. Ты же знаешь, какая я иногда бываю неряшливая? И только, когда шоколад совсем таял, его можно было глотать.
Вот так вот, моя милая кукла.
Что-что?
Ты спрашиваешь, что мы делали с остальным шоколадом? Ну, как же ты могла забыть? Мы прятали его в дальнем углу верхнего ящика папиного письменного стола, чтобы никто не мог найти наш шоколад.
А печенье! Какое вкусное было печенье! То, с корицей. Помнишь? Я знала, что ты вспомнишь печенье с корицей!
А помнишь того рыжего мальчишку?
У него еще были штанишки в зеленую клетку и коричневый шнурок, вплетенный в воротник голубенькой рубашки.
Странный был мальчишка. Не играл ни с кем. Сидел один в углу и что-то строил из конструктора. А потом приходили другие мальчишки и рушили все, что он сделал. А он не плакал. Он же мужчина! Настоящий такой мужчина. Он молча смотрел на то, как ломали его город. А когда они уходили, отстраивал его заново.
А на улице? Он же и там ни с кем не играл. Станет у забора, и смотрит куда-то вдаль. А когда летел самолет, и все бежали за ним с криками "Самолет!!!", он один не бежал. Посмотрит в небо. Проводит взглядом железную птицу. Но не бежит.
Никто его не понимал. Только я понимала.
Ты не помнишь, как его звали? И я не помню... Какая же память стала плохая. Старею. Я ведь совсем уже старая, моя милая кукла. Мне целых шесть лет!
Обязательно найду его, когда совсем вырасту. Почему-то мне кажется, что встретимся мы с ним, когда нам будет по шестнадцать лет, чтобы уже никогда не расставаться. Правильно? Ты тоже так думаешь, что так и будет? Ну, вот и хорошо."
- Что делаешь? - проснувшись, Анфиса чмокнула Сашу в щеку.
- Да, так. Пытаюсь писать. Чего ты так рано встала?
- Дай почитать, что уже написал.
- Да я не знаю. У меня не очень-то получается, - начал, было, Саша, но Анфиса уже взяла в руки исписанный лист.
- Последнее письмо, - вслух прочитала она.
- Анфиса, отдай, - попросил Саша.