Из машины Леонид позвонил Виктору и первым делом спросил:
— Ты знаешь, что Инга была у Марины в театре за две недели до ее гибели?
— А что тут удивительного? Инга любит посещать театральные премьеры.
— Но она, оказывается, приходила приглашать Марину на юбилей к своему отцу. Ховрин-старший — действительно поклонник Марины?
— Возможно. Но Инга не стала бы приглашать Марину в гости, если бы не была уверена в ее отказе.
— Что ж, по крайней мере, ты хорошо изучил характеры своих жен, — усмехнулся Леонид. — А когда у твоего тестя день рождения?
— В конце января.
— Странно, что Инга пришла со своим приглашением настолько преждевременно — за полтора месяца.
— Ну, ты же понимаешь, что она не каждый день встречалась с Мариной. Просто воспользовалась случаем.
— А почему Инга была в сопровождении Герасима? Он же твой личный помощник.
— Если он не загружен моими делами, то может помогать Инге.
— А они хорошо ладят?
— Нормально. Инга ведь была с ним знакома еще через брата. Герасим приходил к Ховрину, когда служил телохранителем его делового партнера.
— Директора фирмы «Приоритет»? Того, который разорился?
— И это ты запомнил? Да, память у тебя профессиональная, — хмыкнул Голенищев.
— На том стоим. Кстати, Марина была знакома с Герасимом?
— Не думаю. Может, видела когда-то мельком, но вряд ли запомнила. Она вообще не замечает людей, которые ей неинтересны. — Виктор вдруг поймал себя на том, что говорит о Марине в настоящем времени, словно она была жива.
— Ладно, на сегодня все. Прощаемся до завтра, — сказал Леонид.
Закончив разговор с Виктором, он какое-то время неторопливо колесил по городу, стараясь привести в порядок свои мысли. Что-то очень неприятное, тревожное бередило душу. Иногда звенья разрозненных догадок мелькали у него в голове, но упорно не хотели складываться в единую цепочку. Смутное настроение Леонида могло бы окончательно испортиться, но предстоящая встреча с Ксенией, вопреки всему, наполняла его жизнь праздником.
Евгения Константиновна Потоцкая, урожденная Шувалова, уже несколько дней ощущала приближение смерти. Она не боялась умереть, уйти вслед за Мариной, только все же ей хотелось тихой и ненасильственной смерти, а не той, которая налетала в кошмарных видениях. Однажды ей приснилось, что ее душит некая злая сила, но в последнюю минуту добрый ангел без лица и голоса приходит к ней на помощь. В другом сне злая сила принимала облик человека, узнать которого Евгения не могла, хотя и была уверена, что где-то его уже видела. Этот злой демон толкал старую женщину в пропасть и приговаривал: «Отправляйся за своей доченькой». Но вдруг появлялся спаситель — ангел с лицом единственного, обожаемого внука Алешеньки. Потом смерть проносилась рядом уже и наяву. Как-то раз Евгения собралась переходить дорогу возле автобусной остановки — и вдруг увидела, что на нее с огромной скоростью мчится автомобиль, управляемый все тем же зловещим посланцем смерти. Евгении совсем не страшно было умирать, она даже обрадовалась, что скоро увидит и Марину, и Андрея Станиславовича. Но, когда предсмертный туман рассеялся, она увидела себя в окружении трех ангелов, постепенно принимающих облик обычных земных людей. Евгения осознала, что сидит на скамейке, ее поддерживают две незнакомые женщины, а незнакомый мужчина в очках пытается дать ей лекарство. Оказалось, что старушке стало плохо, когда она стояла на автобусной остановке. И никакого демонического автомобиля в помине не было.
Евгения Константиновна рассказала обо всех этих снах и видениях своей подруге Ирине, которая в прошлом тоже была оперной певицей, а теперь, в почтенном возрасте, занялась разными эзотерическими науками. Подруга пояснила, что предчувствие смерти — это не что иное, как инстинктивное стремление в другой мир, вызванное тоской по безвременно ушедшей дочери. Ангел с лицом Алеши — это напоминание о том, что желать себе смерти — грех, потому что на этом свете тоже остаются близкие ей люди. А после того, как Алеша не внял просьбам бабушки и отказался вернуться на родину, ангелы снова стали являться в незнакомых обличьях.
Вот и на этот раз, когда Евгения Константиновна возвращалась домой из магазина и опять почувствовала приближение смерти, ее поддержал ангел в облике совершенно посторонней женщины — красивой и сравнительно молодой, с теплыми золотисто-карими глазами. Придя в себя, Евгения увидела, что сидит на скамейке возле дома, а рядом с ней — та самая женщина-ангел, которая взглядом и поворотом головы почему-то напомнила ей Марину. Привычный вкус лекарства окончательно вернул Евгению Константиновну к действительности. В следующую минуту к скамейке подошла молодая женщина, катившая перед собой детскую коляску. Евгения узнала в ней соседку по подъезду.
— Ой, Евгения Константиновна, как я за вас испугалась! — воскликнула соседка. — Увидела издали, что вы вот-вот упадете, но подбежать не могла, я же не брошу ребенка посреди дороги. Спасибо этой женщине, она вас и поддержала, и таблетку дала. Я вам говорю, тетя Женя: не шутите вы с таким делом, ложитесь в больницу. Или пусть внук поместит вас в заграничную клинику. Ну что, вы дойдете одна до квартиры? А то мне еще на молочную кухню надо.
— Ничего, ко мне подруга скоро должна прийти, — сказала бывшая певица, тяжело переводя дыхание.
— Я помогу Евгении Константиновне, — вызвалась Ксения, ибо это именно она спасла Потоцкую от внезапного обморока.
Соседка кивнула и, развернув коляску, направилась в сторону магазина. Евгения несколько секунд молчала, а потом вдруг спросила с удивлением:
— А откуда вы меня знаете?
— Кто же не знает знаменитую певицу Евгению Потоцкую-Шувалову? — улыбнулась Ксения. — А я, тем более, давний любитель оперной музыки.
— Неужели меня еще помнят? — вздохнула бывшая примадонна. — Дай Бог, чтобы помнили хотя бы мою дочь. А мне уже пора на тот свет.
— Напрасно вы так, Евгения Константиновна. Такие сердечные приступы в вашем возрасте — дело обычное. Они сейчас даже у гораздо более молодых людей — не редкость, уж я-то знаю, я… у меня подруга — врач.
— И как вы оказались рядом со мной, деточка? Я поначалу приняла вас за ангела.
— Ну, какой из меня ангел, — рассмеялась Ксения. — Я оказалась здесь, потому что шла именно к вам. Разве вы не помните, что я звонила, договаривалась о встрече? Меня зовут Оксана Радченко, я журналистка из Полтавы, хочу взять у вас интервью. Теперь вспомнили?
Евгения наморщила лоб и растерянно покачала головой.
— Вы знаете, Оксана, у меня после Мариночкиной смерти такие провалы в памяти, что я иногда кажусь сумасшедшей. Но это не так, я в здравом уме. Пойдемте ко мне, побеседуем за чашкой чая.
Ксения с чувством душевного трепета вошла в квартиру, где каждый предмет напоминал об ушедшей славе. Трехкомнатная квартира Евгении Потоцкой не обновлялась со времени смерти ее мужа, но, тем не менее, она еще выглядела добротной. Мебель красного дерева, лепные украшения на потолке, паркет, «шаляпинские» обои, тяжелые бархатные шторы — все было выдержано в подчеркнуто старинном стиле, и это придавало квартире особое обаяние. Стены были увешаны картинами и фотографиями, а все столики, полочки и ниши уставлены различными вазочками, статуэтками и прочими сувенирами. Ксения обратила внимание, что ценность всех этих вещей заключена не в их дороговизне, а в художественном исполнении или знаменитом имени дарителя. И еще она подумала, что нелегко поддерживать чистоту в такой квартире, особенно, если хозяйка — пожилая и больная женщина.
— У вас не квартира, а прямо музей, — сказала она, восхищенно оглядываясь по сторонам.
— А я и хочу, чтобы после моей смерти здесь был музей Потоцких-Шуваловых, — заявила бывшая примадонна. — Я уже и завещание такое составила. И Алеша не возражает. Некоторые вещи перевезем сюда из Марининой квартиры. Мы ведь кое-что сделали для русской культуры, верно? Особенно Марина. Ее когда-то так любили зрители…
— Да, она была и моим кумиром. Я до сих пор жалею, что не попыталась с ней познакомиться. Знаете, всегда было как-то неловко навязываться к таким известным людям. Ведь Марина Андреевна была, как сейчас принято говорить, культовой актрисой. Честно скажу, я напросилась к вам именно для того, чтобы услышать о ней. Я не хочу повторять штампов желтой прессы, мне нужен образ настоящей Марины Потоцкой.
— Правильно, деточка, по справедливости надо бы судить тех писак, которые обливали Марину грязью. Но по жизни лучше всего — просто их не замечать и презирать, потому что для них суды и скандалы — это хлеб насущный.
Ксения подумала, что старушка иногда рассуждает не только здраво, но и весьма реалистично. Вспомнив о законах гостеприимства, Евгения собралась было на кухню готовить чай. Но тут в дверь позвонили, и она с восклицанием: «Наконец-то Ирина пришла!» заторопилась открывать подруге. Ксения отметила про себя, что бывшая примадонна, даже когда спешит или суетится, выглядит величаво.
Пришедшую подругу звали Ирина Карловна, она выглядела лет на пять моложе и значительно здоровей, чем Евгения Константиновна. Ирина Карловна в прошлом тоже была певицей, хотя и не такой знаменитой, как Потоцкая. Оставшись на старости лет одинокими, они трогательно заботились друг о дружке. Ирина Карловна организовывала быт Евгении Константиновны, а та, в свою очередь, поддерживала подругу материально, так как, благодаря внуку и родственникам за границей, имела больше возможностей. Два-три раза в месяц они наведывались в квартиру Марины, чтобы и там поддерживать порядок в перерывах между нечастыми приездами Алеши. Евгения Константиновна до гибели Марины была еще довольно активной, занималась общественной работой, вела курс вокала. К ней и сейчас наведывались бывшие ученики, помогали по хозяйству. Все это Ксения узнала из беседы за чашкой чая, приготовленного Ириной Карловной. Евгения Константиновна со вздохом заметила:
— Если бы не Ирина и не две-три моих бывших ученицы, — не знаю, как бы я управлялась в этой квартире. Они и порядок наведут, и белье в прачечную отвезут, и обед приготовят. А без них пришлось бы мне нанимать чужого человека. Или поселить квартирантов с условием, чтобы они за мной ухаживали.
— Да, уж квартиранты за тобой бы поухаживали, — скептическим тоном сказала Ирина Карловна. — Желающих на такую квартиру ты бы нашла, не сомневайся.
— Знаю, сама все понимаю, читала, видела по телевизору, — недовольно проворчала Евгения Константиновна. — Но только мою квартиру у меня уже никто не отберет. Я ее завещала под музей.
Ксения сказала, просто чтобы продолжить разговор:
— Да, в нашем государстве никогда по-настоящему не решалась проблема пожилых и беспомощных людей. Словно таковых не существовало, и ухаживать за ними не надо было.
— Ну, наша красавица Евгения, положим, и смолоду была беспомощна в быту, — с усмешкой заметила Ирина Карловна. — Но это такая уж общая черта имелась почти у всех русских аристократов. Вспомните, что многие наши поэтессы и артистки в трудные годы перебивались чаем с конфетками, вместо того, чтобы на эти же деньги накупить картошечки и крупы, да элементарно себе чего-нибудь сварить. Я даже думаю, что и революцию-то высшее сословие проглядело из-за своей непрактичности. Ну, это я так, гипотезы от скуки сочиняю, не обращайте внимания. — Ирина Карловна с улыбкой посмотрела на Ксению. — А что касается нашей примадонны, так ей, конечно, это парение над землей сходило с рук, поскольку Андрей Станиславович, царство ему небесное, никогда ее ни в чем не упрекал, исправно нанимал ей домработниц. Но хуже всего то, что она ведь и Марину ни к чему не приучила, а девочке потом тяжело пришлось, когда она попала в семью Голенищевых. Викторовы-то родители были людьми совсем иного склада: по-советски практичными и совершенно не деликатными. Наверняка, они и шпыняли Марину, и обсуждали ее в своем кругу. Она, конечно, это скрывала, чтобы вас с Андреем не расстраивать. Но в ее разводе с Голенищевым во многом виновата его домостроевская требовательность к быту, натолкнувшаяся на ее непрактичность.
— Ну, ты не преувеличивай, — слегка обиделась Евгения Константиновна. — Во-первых, Марина с Виктором почти с самого начала стали жить отдельно от его родителей, так что Раиса и Климентий не имели возможности Марину шпынять. А, во-вторых, моя дочь была приучена к быту лучше, чем я. Ты вспомни, как она, когда еще была подростком, училась у Дуни готовить, записывала рецепты.
— Дуня — это была ваша домработница? — догадалась Ксения.