— А вы с ней говорили, не так ли?
— Да. У нас была беседа.
— И она была трезвой?
— Вполне.
— Удивительно! Он взяла моду названивать сюда в любое время дня и ночи — подавай ей сенатора, и все тут! Нам даже пришлось сменить номер, но она его все равно откуда-то снова узнала.
— Это не так трудно в этом городе, — сказал я.
— Да, пожалуй. Я так сказала малышке Пиплз тогда, на похоронах, по одной причине: хотела, чтобы она заткнулась! Подумала, что так будет лучше всего — так оно и вышло.
— А о лесбиянках — у нее что-то не так с этим?
— Похоже на то. У нее был какой-то очень неприятный опыт, когда ей было тринадцать лет. Подружка матери, по-моему.
— Это она вам рассказала?
Конни Мизелль снова рассмеялась.
— Ну что вы! Она рассказывала сенатору. Постельное воркование, надо полагать. Он пересказал мне.
— Вы, значит, в курсе его интрижки с нею?
— Конечно, — сказала она, гася окурок. — У него от меня нет секретов.
Она посмотрела мне в глаза. — Ни единого.
— А как у вас проходило общение с его дочерью — с Каролиной?
— Подругами мы не были, но общались. После того как она осознала, какие чувства мы с сенатором испытываем друг к другу, она, как я думаю, даже попыталась полюбить меня. Но не уверена, что она очень преуспела в этом. Хотя старалась. Она была очень взрослая для своего возраста.
— А какие чувства вы с сенатором испытываете в отношении друг друга?
— Полно, мистер Лукас! Вам не кажется, что вы задаете весьма нелепый вопрос?
— Возможно, — сказал я. — Но тем не менее вопрос остается.
Она смотрела мимо меня, над моим плечом. Слабая улыбка играла на ее лице.
— Ну хорошо, — сказала она. — Я отвечу. Мы любим друг друга. Мы любим друг друга глубоко и всей душой.
— Это так, — сказал мужской голос за моей спиной. — Мы любим.
Я обернулся. Там стоял сенатор Эймс, который, казалось, постарел лет на десять с тех пор, как я видел его три дня назад.
Мне также показалось, что двигался он чуть замедленно, а стоял не вполне прямо. Вроде бы и морщин на его лице прибавилось — или это я уже фантазировал? Но уж точно не фантазией были проступившие у него под глазами темные круги, из-за чего создавалось впечатление, будто глаза смотрят откуда-то из глубины черепа. И если раньше они едва мерцали, то теперь горели. Или казались такими.
— Дорогой, это мистер Лукас, — сказала Конни Мизелль.
— Вы ведь от Френка Сайза?
— Да, — ответил я.
Он протянул мне руку, и я ее пожал. Не думаю, он действительно хотел это сделать. Просто сила привычки. Это было рукопожатие политика, и оно ровным счетом ничего не означало.
— Садись сюда, со мной, — сказала Мизелль, похлопав по месту на диванчике возле себя.
Эймс кивнул и сел — осторожно, так, как садятся старики, — словно боясь, что сиденье подломится под ними.
— А мы как раз говорим о бедняжке Глории, — сказала она.
Я уловил как будто какой-то блик, трепетанье в глазах Эймса. Интерес, наверно. Или даже боль. Но, что бы то ни было, оно быстро угасло…
— С ней все в порядке? — спросил он. — На похоронах она… э-э…
— Она опять пьет, — вставила Мизелль. — Во всяком случае, мистер Лукас так говорит. Он был у нее вчера.
Эймс обернулся к ней и проговорил неуверенным и просительным тоном:
— А не могли бы мы как-то помочь, что-то сделать для нее? Я не вполне понимаю, что тут можно сделать, но…
— Я позабочусь о ней, — сказала она, снова похлопав его по руке.
Он кивнул.
— Да. Сделай для нее что-нибудь, если сможешь.
— Мистер Лукас хочет задать несколько вопросов, — сказала она. — Он большой мастер этого дела.
— Вы и вправду большой мастер задавать вопросы, мистер Лукас? — спросил он.
— Это моя работа.
— А я думал, что уже ответил на все, которые только можно вообразить. По-моему, ничего нового уже и придумать нельзя.
— Перед смертью, сенатор, ваша дочь позвонила мне. Она сообщила, что имеет сведения, которые могли бы… э-э… реабилитировать ваше имя. Может быть, у вас есть представление о том, какого рода сведения она имела в виду?
— Реабилитировать меня? — спросил он. — Я не думаю, что нуждаюсь в какой бы то ни было реабилитации. А что, разве против меня было выдвинуто какое-то официальное обвинение? — он посмотрел на Конни Мизелль. — В самом деле? — спросил он опять.
— Ну конечно нет, дорогой.
— Вы сложили с себя полномочия сенатора, — сказал я. — Ушли из-за того, что обычно называют пятном грязи. Некоторые говорили, что вы взяли взятку в 50 тысяч долларов. Вы утверждали, что не брали. Если вы не брали — это новость, и Френк Сайз это тотчас опубликует.
— Странно, — сказал он. — В первый раз была новость, что я якобы взял взятку. Никто и никогда этого не доказал. Этого не было. Но это не играет роли. Новость сожрала сама себя. Теперь вы говорите, что будет новостью, если я не брал взятку. Порой ваша профессия кажется мне какой-то непостижимой, мистер Лукас.