— Неплохо.
— Много всяких новостей. Рассказать сейчас?
— А давай. Мне звонили?
— Еще как!
— И кто?
— Ты намерен перезвонить им прямо сейчас?
— Да нет. Просто любопытно.
— Ну, лейтенант Синкфилд звонил. Дважды. Мистер Артур Дейн — один раз. Голос у него… вкрадчивый. Разок звонили эти твои… из клуба. Еще жена сенатора, миссис Эймс. Потом еще какая-то, говорила этак плаксиво, назвалась Глорией Пиплз. Еще Конни Мизелль, девица с таким бархатным голосом.
— А ты б видела ее тело… — сказал я.
— Если оно соответствует голосу, ты, поди, опять влюбился.
— Я с этим справлюсь. А что ты им говорила?
— Что ты в Лос-Анджелесе, где именно я не в курсе, и что если у них что-то особо важное, они могут, наверно, попытаться достать тебя через офис Френка Сайза. А теперь марш в постель!
— Я вот думаю, не надеть ли мне пижаму?..
— Сейчас тебе будет не до нее, — пообещала она.
Это было смутное чувство, что здесь есть кто-то еще. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть руку. Пальцы ее были напряжены и вытянуты, и она стремительно приближалась к моей переносице. Я резко откатил голову влево, и пальцы цапнули меня чуть повыше правого уха. «Уанг!» — крикнул Мартин Рутерфорд Хилл вместо «Доброе утро!».
— Да ты у нас киллер, да, малыш? — спросил я.
Затем прислушался к себе, стараясь оценить, насколько тяжелое похмелье я заработал в результате вчерашнего бесконтрольного потребления внутрь горячительных напитков. По ощущениям, была не крайняя степень, но почти.
— Дик! — сказал Мартин Рутерфорд Хилл.
— Эй, Сара! — закричал я.
— Что? — донесся ее крик с первого этажа.
— Ребенок произнес слово!
— Сейчас несу! — крикнула она.
Некоторое время спустя она появилась, неся с собой чашку кофе. Я с кряхтением сел на кровати и благодарно принял ее.
— Дать тебе сигарету? Или ты собираешься опять бросать?
— Я брошу на следующей неделе. Они в кармане пиджака.
Она нашла пачку, вложила сигарету мне в рот и зажгла ее для меня.
— Спасибо, — сказал я. — А ребенок сказал слово.
— Правда?!
— Он сказал мое имя. Дик. Скажи опять «Дик», Мартин Рутерфорд!
— Дик, — тут же сказал Мартин Рутерфорд.
— Видишь?
Она покачала головой.
— Ну, такое он говорит целыми днями.
— Ступай, чадо, — сказал я. — Придешь, когда сможешь сказать «Декатур».
— Примерно в пять лет, — сказала Сара.
— Сколько сейчас времени?
— Начало одиннадцатого.
— Ты сегодня работаешь?
Она опять покачала головой.
— Не сегодня.
— Возьми няньку для ребенка, сходим куда-нибудь вечером вместе.
— Боже, мистер Лукас, я вся трепещу! По какому случаю?
— Просто так, никакого особого случая.
— Здорово, — сказала Сара. — Это лучше всего.
К 10.30 я уже принял душ, побрился, оделся и сидел за столом в нашей второй спальне, которая некогда была моим кабинетом, а теперь я делил ее с Мартином Рутерфордом. Окно комнаты выходило на восток, и теперь солнце заливало светом мой письменный стол, расположенный прямо напротив окна. Третий обитатель комнаты, кот Глупыш, развалился возле телефона. Стараясь его не побеспокоить, я набрал номер лейтенанта Синкфилда, записанный Сарой.
Он тут же возник в трубке со своим резким «Лейтенант Синкфилд слушает!» — весь по горло в делах, не терпящий пустопорожней болтовни, — словно именно ему сегодня утром выпало встать во главе непрекращающейся войны с преступностью.
Назвавшись, кто я есть, я продолжил:
— Ты мне звонил дважды. Я подумал, что у вас, должно быть, что-то важное.
— Важным оно казалось вчера, — сказал он. — Сегодня это так — не более чем интересно.