— Обедаем, не сомневайся. Наедаемся до отвала в кафетерии «Шолль», потому что там дешево и они обходятся без всех этих религиозных штучек. По нашей работе ничего лучше не найдешь.
— А я вот думаю о чем-то покучерявее.
— Да уж надеюсь, — сказал он.
— Как насчет «Герцог Зиберт»?
— Что ж, достаточно кучеряво.
— А когда вам было бы лучше поесть? — спросил я.
— Я люблю обедать в районе полудня, не сочти только меня деревней.
— Полдень — отлично, — сказал я. — Кстати, а ты знаешь кого-нибудь в Лос-Анджелесе, в убойном отделе?
— Да знаю там кое-кого, — сказал он осторожным тоном, словно боясь сболтнуть лишнего.
— Да тут такое дело… По-моему, вчера там кто-то хотел меня убить. Я подумал, может, твои друзья смогут выяснить кто?
— Ты шутишь?
— Нет, какие шутки.
— Ты запомнил его внешность?
— Это была она. Я хорошо запомнил.
— Начинай описывать, — приказал Синкфилд. — Я буду сразу печатать… если с тобой все в порядке.
— Со мной все о-кей, — сказал я.
В 11.30 утра я подтолкнул свой отчет о расходах, и он скользнул через стол Френка Сайза. «Первоочередное первым!» — сказал я. Отчет я ему сунул вверх ногами. Он нахмурился, глядя на него, и потом стал разворачивать к себе при помощи ластика на другом конце желтого карандаша. По-моему, он не хотел к нему прикасаться.
Закончив читать, он стал медленно поднимать на меня глаза. Недоверие прямо-таки нарисовалось у него на лице. Недоверие читалось также и в его глазах — но их оно никогда и не покидало. «Один костюм? — спрашивал он. — Одна электробритва? Одна зубная щетка? Один тюбик зубной пасты «Крест»? Одна пара жокейских шорт? Одна голубая рубашка? 183 доллара и 45 центов?!» К тому моменту, когда он дошел до 45 центов, его голос поднялся до верхнего регистра полнейшего недоверия.
— Вы хотите, чтобы я рассказал вам об этом, — сказал я, — или хотите проверить, сможете ли петь сопрано?
— Расскажите мне об этом, — сказал он. — Что-то с утра я еще не слышал ничего занимательного.
И я рассказал ему, а он слушал как всегда — полностью погрузившись в процесс, только временами помечая для себя вопросы, которые надо задать по окончании рассказа.
Когда я закончил, Френк воспользовался своим желтым карандашом, чтобы поставить «ОК!» и свои инициалы на отчете. Он подтолкнул его через стол ко мне.
— Честно говоря, — сказал он, — я б, наверно, и не подумал заворачивать ни к какому Стейси. Или первым же самолетом отбыл бы куда подальше, или пошел бы к легавым.
— У меня с собой было много Скотча, — сказал я.
Он кивнул.
— Что вы расскажете Синкфилду?
— Да, думаю, практически все.
Он снова кивнул.
— Я тоже так считаю. Затем?
— Затем я позвоню или навещу всех тех, кто мне звонил в мое отсутствие. Может быть, у них что-нибудь есть.
— Мы уже набрали материала для целой грозди колонок, — сказал он. — Как лихо Конни Мизелль и этот ее наполовину брат подъехали к сенатору и к его дочери! Просто красота!
— По-моему, недельку с тем, что у вас есть, вы продержитесь, — сказал я.
— За исключением одной вещи, — сказал Сайз.
Тут кивнул я.
— Вместе ничего не стыкуется.
— Да, — сказал он. — Не сходится.
— Колонка-другая — может, тогда и остальное проявится?
— Так-то оно так… Но пока ведь не скажешь, что они у меня в руках?
— Для себя — нет, не скажешь.
— А я хочу всю историю, — сказал он.
— Вот и я того же мнения.
— Вы хотите довести все до конца самостоятельно или вам потребуется помощь?
— От кого? — спросил я.
— От меня.
— Давайте поглядим, что случится в ближайшую пару дней. У меня чувство, что что-то должно вот-вот произойти.
Сайз кивнул.
— У меня тоже. Потому-то я и хочу вмешаться.
— Ну, черт возьми, хозяин-барин. Босс — вы!
— Но то, что я хочу, не всегда оказывается самым разумным.