— Ну… по-моему… мне кажется, он тут вроде как историк.
— А не биограф ли — что-то вроде приснопамятного Джимми Босуэлла?
— Кто это — Джимми Босуэлл? — спросил у меня Синкфилд.
— Был такой много лет назад, повсюду следовал за парнем по имени Джонсон и записывал все, что тот ни скажет. Джонсон имел обыкновение изрекать по любому поводу разные остроумные фразы.
Синкфилд покачал головой.
— Не, я думаю, что Лукас все ж историк. Этакий любитель копаться в прошлом. Как вчера, когда он ездил в Лос-Анджелес, чтобы порыться в прошлом. В вашем прошлом, мисс Мизелль.
Она взглянула на меня.
— И что ж вы нашли, мистер Лукас? Надеюсь, ничего отвратительного?
— Нет, только обнаружил кое-какую ложь в том, что вы мне рассказывали.
Она рассмеялась.
— О, вы насчет того, что я говорила о своем происхождении из «вот такого вот среднего класса»? Да, при рассмотрении не очень-то похоже на средний класс, не так ли? А как бы вы обозначили мое происхождение? Ну, ведь не «из низших слоев», правда? Только не в этой стране. У нас, как мне порой кажется, можно быть или из совсем обнищавшего, бывшего среднего класса, или из богатых.
— А что плохого в том, чтобы быть из среднего класса? — спросил Синкфилд.
— Ничего, лейтенант, — сказала она. — Просто тоска.
— Вы бы назвали свою мать представителем среднего класса? — спросил он.
— Мою мать?
— Угу. Вашу мать.
— И что бы моя мама с этим делала?
— Ну, я всего лишь интересуюсь, что вы по ее поводу думаете, — сказал он.
— Я думаю, что она была моей матерью. И она делала это, насколько это было в ее силах, — ответила Конни.
— А ваш отец?
— Он учил меня играть на пианино, — сказала она. — И еще кое-каким вещам.
— Вам известно, где сейчас мистер Мизелль?
— Нет, — сказала она. — Они с мамой расстались много лет назад. Я не знаю, где он сейчас.
— А братья или сестры?
— Нет, — сказал она без колебаний. — У меня их нет. Что это у вас вопросы все о моей семье, лейтенант?
— Вы разве не знаете, что Игнатиус Олтигбе был ваш сводный брат? — сказал Синкфилд, и я не мог не отдать должное искусству, с каким он подвел к этому разговор. Конни Мизелль выглядела изумленной. Рот ее открылся, брови поползли вверх. Затем она нахмурилась. Так выглядят большинство людей, когда они чем-то поражены.
- Игнатиус? — спросила она с большой долей недоверия. — Мой сводный брат?!
— Именно об этом говорится в его свидетельстве о рождении, — сказал Синкфилд.
Какое-то время она обдумывала это, а потом засмеялась. Откинув голову назад, она смеялась, будто обнаружила что-то действительно забавное. Отсмеявшись, она быстро вытерла глаза — так что я не заметил, были ли там настоящие слезы — и сказала:
— Вы имеете в виду, что моя мать пошла в постель с черным мужчиной, когда-то давно, еще в начале сороковых?
— Очевидно, так, — сказал Синкфилд.
— Моя мама терпеть не могла черных, — сказала Конни Мизелль.
— Должно быть, на отца Олтигбе это не распространялось.
— Он ее, наверно, изнасиловал, — сказала она.
— И околачивался поблизости, чтобы сообщить ей свою фамилию, — Синкфилд покачал головой. — Как я сказал, едва ли она не переносила всех черных.
— Да уж, переносила она «вертунов», как же! — сказала Мизелль. — Так она их и называла — «вертуны». А еще она терпеть не могла «латиносов», и «узкоглазых», и «пархатых». У моей мамы была тьма предубеждений. — Она снова рассмеялась. — Никак не могу освоиться с мыслью: Игнатиус — мой сводный брат! Если б я знала, я б тогда сходила на его похороны.
— А мать никогда при вас о нем не упоминала? — спросил Синкфилд.
Она решительно покачала головой — и тут же захихикала глубоким грудным смехом.
— Никогда. Так и вижу свою мать говорящей: «И кстати, Конни, у тебя есть сводный братец-«вертун», он где-то в Англии сейчас». Да она б умерла прежде!
— Помните парня по имени Стейси? — спросил Синкфилд.
— Джим Стейси. Ну конечно, я помню Джима. Моя мама одно время на него работала. — Она посмотрела на меня. — У вас хорошая память, мистер Лукас? Помните тот телефон, который я упомянула тогда — тот, по которому я звонила маме, чтобы сказать, что я благополучно добралась домой из школы? Это как раз номер Стейси.
— Я это уже выяснил.
— Вы виделись со Стейси?
Я кивнул.
— Да, я его видел.
— Все такой же клёвый, как всегда?
— Песня, а не человек, — сказал я.
— Так вот этот Стейси, — встрял Синкфилд. — Он знал, что вы в Вашингтоне. А знал он это потому, что ваша мать, прежде чем умереть, поручила отправить вам кое-что по почте. Вам — сюда, и Олтигбе — в Лондон. Мне в некотором роде интересно, что ж такое было в том послании от вашей мамы.
Она улыбнулась Синкфилду. Это была сладкая улыбка.