- Вот как? - кокетничала колоритная блондиночка, бросая на меня многозначительные призывные взгляды любви. - Именно так, - лгал я. - На всем свете не видел женщины прекрасней. - Спасибо, - разулыбалась, - я - Стелла. - А я Савелий, - ощерился. - Разрешите угостить шампанским? - Разрешаю. Вульгарный курортный роман. А почему бы и нет? Во-первых, не хотелось возвращаться в душный "пенал" и отбиваться от бабы Тони за битый стакан, во-вторых, общая атмосфера легкомысленного флера и ветреного блуда, в-третьих, Стелла была вполне симпатична с удобным тренированным лошадиным крупом и в-четвертых, я не спал более двух суток и, будучи один, мог от переутомления не уснуть вовсе, а вот после угарного любовного гарцевания засыпал, как младенец. И спал, и видел сны.
...Проснулся рано - чувствовал себя превосходно. Ни одна живая душа не знала, где я нахожусь, кроме женщины, посапывающей под моими ребрами. Типичная санаторная комната с видом на морской порт: самое удобное и надежное убежище для menhanter. - Я тебя люблю, котик, - утверждала ночью позитивная во всех отношениях Стелла. - Прошу: делай со мной все, что хочешь. Я люблю бешеных муж-ж-ч-ы-н! - Бешеных? - переспрашивал, вспоминая, что когда-то меня тоже называли "котиком" - в другой жизни, которую не вернуть. - Да! Да, Савелий! Ну же взбесись!.. И я старательно выполнил просьбу - у меня прекрасное качество: если кошечка в койке просит, я не отказываю. Главное, чтобы женщина не храпела. В этом смысле мне тоже повезло. Приятно лежать в рассветной тишине после глубокого сна и быть уверенным в собственной безопасности. Потом я ушел - любвеобильная Стелла продолжала счастливо спать и я решил ее не будить. Зачем пустые разговоры на прощание? Наша новая встреча на гранитной набережной вполне возможна, тогда и поговорим.
Чтобы не раздражать командование щетиной, я решил зайти в личный "пенал". Более того, покидая санаторий "Жемчужина", я самым хамским образом упер казенный стакан - на долгую память о пламенной ночке. И теперь мог честно смотреть в глаза могущественной, как мафия, бабы Тони.
Опасность почувствовал сразу, как только переступил порог комнаты-пенала. У меня была отработанная годами привычка, уходя из места, где проживал, оставлять метки, с помощью которых нетрудно можно было установить постороннее вторжение. Казалось, весь мой скромный скарб вечного командировочного находился на своих местах, да меточки, невидимые для чужого глаза, утверждали обратное. Например, нитка на рубахе, висящей на спинке стула, изменила, скажем так, свою конфигурацию. Был знак Y, превратившийся по причинам неизвестным в W. Ну и так далее. Побрившись, решил пойти на поиски командира беспокойного хозяйства: возможно, была плановая уборка, а я нервничаю? И обнаружил на первом этаже невразумительную сумятицу среди обслуживающего персонала. - Что случилось, бабоньки? - позволил себе пошутить. - Простыни стащили или стаканы? - Ой, сыночек, - ответили мне. - Васечку-то нашего Татарчука убили. - Как убили? - задал совершенно бессмысленный вопрос.
...Битые лейтенантские "Жигули" были обнаружены рыбаками кооперации в бухте Янтарная. По ранним утрам там случается отлив и машину приметили. Вначале показалось, что она сама кувыркнулась с горного серпантина: подобное частенько случалось на этом участке шоссе, потом один из рыбаков, бывший афганец, углядел характерные пулевые отверстия... К полудню основные оперативно-следственные мероприятия по данному эпизоду были завершены. Не потому ли, что работали две группы - МВД и ФСБ? Из покореженного остова автогеном были вырезаны два тела: лейтенанта Татарчука и некто Суховея И.С., сорокалетнего местного жителя. Общая картина трагического происшествия была примерно такова: в 22-23 часа автомобиль, в котором находились вышеупомянутые лица, был обстрелян из двух АКМ-74. Стрельба по цели, появившейся из-за поворота, велась с кустарника на расстоянии десяти метров. Гибель водителя и его пассажира наступила от пулевых ранений. Потерявший управление автомобиль рухнул в бухту Янтарная, разбиваясь в всмятку на скалистых выступах.
Экстренное совещание в Управлении вел сам генерал Иванов. Перед группой из семи человек, которую возглавлял майор Деревянко, были поставлены определенные задачи по разработке версий убийства сотрудника ФСБ. Меня не оказалось в составе группы. И я понимал генерала, что можно требовать от пришлого разгильдяя, уже отличившегося тем, что избил до полусмерти подследственного. - До полусмерти? - удивился я, когда был вызван вечером в генеральский кабинет. - Анатолий Федорович, вас неверно информировали. - Верно, Вячеслав Иванович, верно, - устало проговорил Иванов, постаревший за день. - Впрочем, не утверждаю, но, как говорится, результат вашей, Синельников, деятельности налицо. - Пролистал записную книжку. Гражданина Катышева по требованию прокуратуры мы освобождаем. А вот второй, как его, черта черного... - Левис Андре Санта Мария Льюис Гранде Сигма Лео Банангида, - отчеканил я.
- Вот именно, - генерал удивленно глянул на меня, такого памятливого. Так вот этот... Санта Мария... четверть часа назад обнаружен повешенным. - Где? - спросил я. - Что где? - Где обнаружен? - Вот ты и выясни, капитан, - с раздражением ответил Анатолий Федорович. Может тебе всех преступников подать на блюдечке с голубой, понимаешь, каемочкой? - Разрешите идти? - сказал я.
...Я плохо знаю горы, однако мне известно точно одно - они опасны и коварны. Покатившийся камешек с вершины может вызвать камнепад. Этот не слишком оригинальный образ возник у меня по прибытию в бухту. Вид с шоссейного полотна открывался чудный - утреннее море отсвечивало светлым янтарем, чайки разрезали небо полетом и криком, на дальнем рейде отдыхали длинные нефтеналивные танкеры и уходили в далекое далеко рыбачьи шхуны. Я бы полюбовался этим видом, да надо было торопиться по той причине, что скоро прибывали следственные группы. Представить картину происшествия было несложно: автомобиль расстреляли по всем законам ближнего боя. Шансов у лейтенанта Татарчука и его попутчика не имелось. Затейники с АКМ оказались сметливы: неуправляемая машина по инерции, пробив декоративную гипсовую ограду, ушла кувыркаться по скалам, чтобы ахнуть в ленивые волны. И никаких улик, кроме бесполезных гильз калибра 7,62. Я спускался по ущелью, выбивающиеся из-под ног камни улетали в пропасть. Мне надо было пройти маршрутом погибающей в чудовищных муках машины метров двадцать. Нельзя сказать, что получилась увеселительная прогулка: отсутствовал опыт скалолазания. И тем не менее, спустился к морю, исследуя места, где темнели пятна бензина и машинного масла, где играло на солнце битое стекло и где корежился о камни металл. Потом на потревоженных листьях кустарника обнаружил пыльцу мучного цвета, и понял, что это такое - героин. Затем у самых грязных волн заметил притопленный в гальку стакан. Присев, освободил его из плена. Удивился: стакан уцелел, на нем была приклеена торговая овальная по форме этикетка золотистого цвета, что свидетельствует о недавнем его приобретении. О случайности не приходилось и думать. Был уверен - этот предмет из погибшего авто. Последние слова лейтенанта Татарчука, мной услышанные, были именно о том, что он отправляется за стаканами? Куда?
Так, сказал себе, возможно, это я, походя, толкнул с мирной заснеженной маковки гранитный камешек. Что, если твои, menhanter, провокационные действия вызвали камнепад, под которым должен был погибнуть ты сам. Впрочем, нельзя делать выводы без тщательной разработки версии, связанной с личностями погибших, и без ответов на вопросы: не вел ли какую-то двойную игру лейтенант Татарчук и кто такой Суховей И.С.? А пока ясно одно: ситуация выходит из-под контроля и необходимы решительные действия, чтобы исправить положение и решить свою задачу, а именно выйти на Папу-духа. С одной стороны глобальная война мне, как и всему народу, не нужна, с другой: боюсь, что без нее трудно будет выйти на наркобарона.
К полудню я уже знал о гражданине Суховее Игоре Сергеевиче, 1948 года рождения, практически все: разведен, двое детей, из бывших сотрудников ОБХСС, директорствовал в торговой точке на перевале Дальний круг, где умеренно таскал продукты и туристические принадлежности, имел любовницу Викторию Шкурко, в политических связях, его порочащих, замечен не был. И еще: изучая личное дело гражданина Суховея И. С., я обратил внимание на его стандартную фотографию. Возникло впечатление - мы с ним встречались. Зрительная память у меня профессиональная. Я уже видел этот мужиковатый подбородок и азиатский разрез глаз при общей интеллигентной ухоженности облика. Увы, не вспомнил.
Весь транспорт Управления был задействован у бухты Янтарная и мне пришлось взять частника к перевалу Дальний круг. Покружив по горному серпантину, который обновляла дорожная бригада с помощью мата и асфальтированного катка, мы выехали к отметке 3.589 метров над уровнем моря. Местечко было вполне цивилизованное - на свободном, выступающем в ущелье пятачке примащивались туристический кемпинг, автостоянка, гриль-бар, где сочились на вертеле куртуазные куры, и магазинчик "Турист". Очевидно, туристы ушли покорять вершины и в лавке было пусто и прохладно. На полках отмечался стандартный промышленно-продуктовый набор для любителей восхождений и желающих сломать шею: вечные консервы "Завтрак туриста", банки с кабачковой икрой, остроганные ледорубы, веревки из нейлона, котелки-чугунки и прочая полезная в хозяйстве мелочь, среди коей встречались и гвардейские граненые стаканы. - Будьте добры, - попросил стакан. - Необходимая вещь, - сказал я, рассматривая уже знакомую золотистую этикетку овальной формы, приклеенную к стакану. - А вас как зовут, девушка? - обратился к продавщице. - Римма, а что? - привычно фыркнула, похожая филигранной фигуркой на героическую комсомолку КНДР, поклоняющуюся бессмертному учению Чучхе. Правда, пламенеющий помадой, губастенький ротик, искривленный презрительной гримаской выдавал ее вторую профессию, более прибыльную, чем торговля залежалым товаром. - Берем или как? - Что берем? - не понял я. После легкой пикировки мне пришлось предъявить удостоверение капитана Синельникова и коротко объяснить причину своего появления. Девушка от ужаса вскрикнула: - Мамочка, какой кошмар! И Виточка погибла? - Виточка - это кто? И получил ответ: Виктория Шкурко, возлюбленная Игоря Сергеевича Суховея. - Они что, вместе уехали? - спросил я. - Конечно. Васечка за рулем, а Игорек с Виточкой там, сзади. - В котором часу? Около десяти, вспомнила Римма, и в лицах подробно поведала, как они пили зелененький, как крокодильчик, ликерчик за успех какого-то дела, как Игорек предлагал катить на море, чтобы там купаться в чем мама родила, как Васечка отказывался: ему на службу рано и так далее. - Девушки в машине не было, - задумчиво проговорил я. - Неужели раньше вышла, слава Богу, - обрадовалась словоохотливая продавщица. - А где Вика живет? - спросил, уходя. - Ой, не знаю.
Я сел в рейсовый автобусик и медленно покатил в город, рассуждая о том, что последние события приобретают странный мистический характер. Куда исчезла Шкурко - вопрос, ответ на который может помочь разгадать данный криминальный ребус. Если девушка действительно вышла из авто, чтобы навестить, скажем, хворую подругу в соседнем рыбачьем поселке, разгадать его будет легче. А если нет? От перевала Дальний круг до бухты Янтарная километров тридцать. Я внимательно смотрел на мелькающие кустарники и скалы: места дикие и удобные для ликвидации свидетеля. Убийство? Тогда какова причина? И как подобное предположение совместить с образом прилежного, как бой-скаут, лейтенанта Татарчука, на которого неведомые "охотники" устроили столь сложную засаду. На него ли? Подозрительные события, происходящие в глубинах скалистого приморья. Кажется, капитан Синельников совершил ряд ошибок за первые дни своей работы - и для некоторых наступила известная расплата, но menhanter Стахов действовал так, как считал нужным. К сожалению, врага нельзя победить без потерь, а на войне они неизбежны.
После того, как генерал Иванов сообщил, что один из моих подследственных будет освобожден, а второй обнаружен в петле, чувство опасности усилилось. Ко всему удивляла стремительность ответных мер. И это при том, что практически никаких активных действий капитан Синельников не предпринимал, кроме тайной ночной прогулки на яхте и открытого дневного посещения СИЗО. Я снова решил послушать металлическую музыку тюремных решеток и замков. Проклятье, новые проблемы гнали меня, как гончие травили петляющего по летнему полю зайца. Как и полагал: в СИЗО метелки* только развели руками: африканец удавился сам. Где, спросил я. В больничном изоляторе. А почему он там оказался? Жаловался на боли в желудке, ответили. Ааа, наверное, не то съел, пошутил я.
Метелка - милиционер (жарг.).
Хотя какие могут быть шутки, когда чужая душа удаляется в юдоль по причине насильственной. А то, что это было именно так, никаких сомнений. Кто-то открыто и нагло обрывает ниточки. Кто этот кто-то? Думаю, это можно узнать при благоприятном развитии событий - благоприятном для меня. - А когда внука выдают бабушке? - поинтересовался. - Уже выдали, - последовал ответ. Молодчины, промолчал я, оперативно работаем, когда не надо. Ну что ж, первые ходы сделаны, господа, игра вступает в позиционную стадию. В таких случаях рекомендуется торопиться медленно и по возможности не делать ошибок.
Благоухающий розами вечерок располагал к культурному отдыху с прокисшим шампанским и скабрезными анекдотами. Но вернулся в Управление. В окнах кабинетов следственной группы майора Деревянко пылали пыльные люстры. Как говорится, чекисты работают до последнего изнеможения сил своих же подследственных. Понятно, что любая следственная группа воспринимает чужое вторжение весьма болезненно. Деревянко, добродушный толстяк, встретил меня без должного энтузиазма, дышал, как носорог после длительного пробега по выжженной сафари в поисках водопоя. Я ему посочувствовал, человеку, конечно: - Жаркий денек, однако. - Да уж, - вытирал платком потный лоб. - Наверчено да накручено. Эх, жаль Васька, добрый хлопчик был, - и по-бабьи поджал губы. - Ты чего, Вячеслав Иванович, говори разом? Я сказал. Майор принялся отмахивать руками: какая к черту Милькина, мало своих забот, и зачем мне про эту хищную стервозу знать? - Как зачем? - удивился. - Не успел обработать внучка, как его освободили.
- Во, чувствовал я, - признался Деревянко и вкратце поведал о том деликатном давлении, которое оказывала на него некая сторона. - Какая сторона? - не понял я. - Каменецкий, что ли? - Вячеслав, я тебе этого не говорил, - печально отвечал Деревянко. - Ты человек здесь новый и, может, временный, терять тебе нечего, а у нас тут дома, семьи, дети. Я пожал плечами: что за служба безопасности такая, лежащая под гражданскими, как понятно кто с раздвинутыми раструбами ног. - Вячеслав, не играй с огнем, - предупредил майор. - Это мне уже говорили, - сказал я. - Кто? Мне было известно, что СБ на местах потеряла былое могущество, но не до такой же степени, товарищи офицеры? Понимаю, многие вынуждены жить по чужим законам и правилам. Так проще. Я, menhanter, живу и действую по исключениям из правил. И поэтому, повторю, моя профессия - одиночество. Его особенно чувствуешь в увеселяющей толпе, куда я и нырнул, как в бурную волну - нырнул с одной целью: найти ту, кто владела именем Победа, если переводить с языка древних греков.
После утреннего расширенного совещания, где перед сотрудниками были поставлены конкретные задачи в свете последних трагических событий у бухты Янтарная, я прибыл в кабинет полковника Петренко. - Ну как Синельников, обживаешься? - поинтересовался он. - Купался в море? Море у нас хорошее. - Степан Викторович, - кивнул головой. - Разрешите по делу в бухте Янтарная? - А ты в группе Деревянко? - Нет, но... - Капитан, у нас каждый занимается своим делом, - назидательно проговорил Петренко. - Простите, - развел руками. - Одного моего подследственного освободили по прокурорскому распоряжению, а второго удавили в больничном изоляторе. Так что я временно безработный. Полковник удивился: как это освободили и кого, как это удавили и кого? Я доложил. Степан Викторович крякнул и потянулся к телефону, потом остановил руку: - Милькина, говоришь? Эта сучья ментовка может испортить воздух. И портит.
- Тогда вообще зачем взяли ее внука? - У него на лбу намарано, что внучек? - с раздражением проговорил Петренко и, маясь, признался в том, что отношения между ментами и контрразведчиками далеки от идеальных. - Война местного значения, - вздохнул. - Ты пока не встревай, Вячеслав Иванович, держи нейтралитет. - Держу, - сказал правду. - И хочу только помочь своим. - Ну валяй, репей, - обреченно отмахнулся полковник.
Я доложил свое понимание последних событий, а точнее о том, что имеются серьезные подозрения об устранении гражданки Шкурко, которую, как я уже выяснил, в городе не встречали почти уже сутки: ни хозяйка сдаваемой квартиры, где проживал Суховей с молодой любовницей, ни мать потерпевшей... - Загуляла молодая где-то? - Степан Викторович, такие гуляют - небесам тошно. - Всех проверил, значит? - Так точно. - Вот такая вот история, - задумался полковник. - Все бы ничего, да Татарчук в ней каким-то припеком, - и решился. - Ну хорошо, - и вызвал капитана Черныха, от коего тянуло забористым перегаром самогона, настенного, по-видимому, на моче местного молочного поросенка. - Ты, Евгений, закусывай, - поморщился полковник. - Не люблю я этого дела, знаешь. - Так это... день рождения тещи, - признался офицер, стараясь дышать в открытое окно, где плескался васильковый лоскут моря. - Так у вас же война ни на живот, насмерть? - удивился Петренко. - Степан Викторович, у нас перемирие на этот день, - развел руками любящий "сын". Я передернул плечами: черт знает что; если агент ЦРУ слушает наш столь содержательный разговор, точно решит, что готовится заговор против его горячо любимой и чрезмерно патриотической родины. Наконец полковник перешел к сути проблемы: у капитана Синельникова есть версия последних трагических событий, ему нужно помочь машиной и людьми. Узнав в чем дело, тещин любимчик крепко задумался: - Без армии тридцать км. по горам будем ходить три дня. А у них вертушка? - Ну и организуй полет, Евгений, - поморщился полковник. - Ты это умеешь делать, массовик-затейник. Пикнички там всякие на лоне природе. - Без горючки армия не полетит, - капитан выразительно щелкнул себя по плохо выбритой шее. - Степан Викторович, ну вы же знаете? - Обратись к Чубчикову, - страдал начальник отдела по борьбе с организованной преступностью. - Так он не даст, - и посчитал нужным сообщить мне. - Известный наш жмотюк. - Черных, ты это... поаккуратнее с характеристиками, - предупредил Петренко. - Сам знаешь: городской бюджет трещит по швам. - И не только городской, - посчитал нужным уточнить вольнолюбивый офицер. - Идите-идите с глаз моих, - огорчился начальник. - Я Чубчикову позвоню. - Я же для дела, Степан Викторович, - каялся капитан, выходя вместе со мной из кабинета. И объяснился в коридоре. - А я что? Знаешь, не подмажешь, не взлетишь. А ежели официально, в сто раз дороже, я тебе толкую. - М-да, - только и молвил я.
Не хотелось говорить ничего - нищета и позор. Власть, относящаяся подобным образом к службам безопасности, обречена, мать ее так! И не будем больше об этом.
Через два часа ножи лопастей армейского МИ-24 разрезали воздух и пятнистая дребезжащая машина начала подъем. Я с облегчением перевел дух. Предшествующие этому события меня несколько утомили своими мелкими местечковыми страстями. Поначалу мы искали по всему городу подполковника Чубчикова, отвечающего за материально-хозяйственную часть областной Конторы. Тот был неуловим, как никому не нужный ковбой Джо в кактусовых прериях. Обнаружив хозяйственника в банке "Олимпийский", капитан насел на него, как медведь на козу. - С ящика не взлетят, - утверждал один. - С двух взлетят, а с одного нет, я тебе толкую! - Еще как взлетят, - отбивался завхоз. - И с одного ящика. Со стороны происходящее казалось концентрированной галиматьей, если не знать, что спор происходит вокруг ящиков водки. В конце концов полемисты пришли к общему знаменателю: полтора ящика. - Ну вы, ребята, весело живете, - заметил я, когда мы на казенном джипе покатили в городское сельпо за горюче-смазочным материалом. - Живем, хлеб жуем, - отвечала группа поиска из четырех человек. - И водочку пьем. У меня возникло впечатление, что мы отправляемся не на поиски возможного трупа, а на пикничок на лоне природы, повторю за начальником отдела по борьбе с организованной преступностью. Хотя не осуждаю - у каждого свои маленькие радости. По прибытию на военный аэродром наш массовик-затейник убыл в штабную, как он выразился, землянку. Туда он отправился с двумя бутылками родной, а через четверть часа прибыл с заикающимся полковником Соколовым и двумя инертными вертолетчиками. - Ну что, че-чекисты, взлетим, со-соколами, - сказал командир авиаторов. Если еп-пкнемся, я не виноват. Все его прекрасно поняли - перспективы ждали нас самые радужные. И тем не менее, наша группа загрузилась в камуфляжное по цвету брюхо вертушки. И через минуту сонливый полуденный мир планеты уплыл из-под наших ног. Вид с болтающего шумного борта открывался великолепный: сияющее море плескалось в глубинной впадине, отороченной горными грядами и волнистыми лесными угодьями.
Когда МИ-24 медленно и низко поплыл над маршрутом бухта Янтарная - перевал Дальний круг, группа, используя полевые бинокли приблизила поверхность. По гудронной шоссейной ленточке тянулись друг за другом малолитражные коробки, автобусы, грузовики. На обочинах и в ущельях вскрывались следы нашей варварской цивилизации: мусорные плешки вяли в камнях и кустарниках.
Мы пролетели по всему маршруту минут за сорок - без результата. И какой может быть результат, если достаточно заложить жертву камнями или кинуть в ельник. - Промашка вышла, капитан, - кричал Черных. - Садимся и культурно отдыхаем. - Еще раз, - предложил я. - Ящик за мной. - Ну да? - не поверили мне. - У нас так не шутят, товарищ капитан. Какие могут быть шутки, успокоил я коллег, вперед и ниже, и я держу слово. Видимо, перспективы активного отдыха вдохновили пилотов - вертолет припал к планете и, буквально разрубая кроны сосен, начал движение по маршруту.
Я чувствовал - прав; к сожалению, прав. В подобных случаях рад обмануться, но факты говорят сами за себя. - Викочка? Вы ищите Викочку, - скрипел древний старик, похожий на птеродактиля, из своей комнатушки, когда я пришел по адресу. - Хорошее дело, мы тоже ищем Викочку. Куда вы дели Викочку, убивцы? - Не обращайте внимания, - говорила мать девушки. - Это наш прадедушка, никак не помрет, черт старый. - И пригласила на кухню. - Тут удобно, наши спят все. - Закурила. - Чай-кофе будете? - Я отказался. Женщина с увядшим орхидейным лицом глубоко затянулась: выпустила неустойчивые колечки дыма. - А что до Виктории - девка она шалая, да мы с ней, как подружки, никаких секретов. - Да? - не поверил я. - Никаких секретов? Выяснилось, что мама Вики работает в детской комнате милиции, имеет, так сказать, определенный опыт в воспитании подрастающего поколения. Им не надо врать, сказала она, они все прекрасно, как звери, чувствуют. И воспитывала дочь именно в духе библейских заповедей: не лгать. - Извините, - проговорил я. - Такая личность, как Суховей вам, конечно, известна? Женщина притушила окурок в пепельнице из цветного стеклопластика, взглянула на меня странным косящим взглядом, будто я ее ударил, потом выдохнула: - Я выпью водки? А вы? Я отказался и попросил, если это возможно, принести фотоальбом. Мою просьбу выполнили. Я внимательно рассматривал глянцевые карточки и слушал исповедь матери, пытающейся суррогатным пойлом приглушить страх. Страх за жизнь дочери, внешность которой, оказывается была мне знакома: именно ее в белом платье, загорелую и веселую, я видел тогда в ресторане "Парус" - с Анастасией.
Счастливое детство, дедушки-бабушки, школа, после ее окончания пытается поступить в областной институт культуры - неудачно, возвращается домой и... Женщина наливает еще стопочку сивушной отрады, морщась, заглатывает ее: - А здесь Суховей, - говорит с заметной брезгливостью. - В каком смысле? - не понимаю. - В самом прямом. Суховей был моим гражданским мужем, - помолчала, словно решаясь к продолжению разговора. Ее когда-то красивое лицо от водки размякло и походило на физиономию печального циркового арлекина. - Понятно, - сказал я. - У него с вашей дочерью возникли, так сказать, отношения. - Отношения, - фыркнула женщина и неверным кокетливым движением руки поправила прядь волос. - Викторию я не могу судить, а вот его, - и сжала кулачки, - убила бы. Я хотел сообщить, что теперь в этом нет необходимости: убивать. Промолчал, зачем говорить, если это уже не имеет никакого значения. Пока человек жив, он создает проблемы другим. А когда уходит в миры иные, никаких проблем для оставшихся.
...Проблемы были у тех, кто мотался в пятнистом монстре, тарахтящему механическую симфонию небу. От напряжения устали глаза - я смотрел через оптику в мелькающую карту земли и чувствовал: поиск будет завершен успешно. Если в подобных случаях можно так выразиться. И когда из-под скалисто-наслоенных нагромождений у горной речушки выметнул лилейный клок материи и пропал, я прокричал: - Стоп! Здесь вижу! Вертолет пострекотал над скалами, потом нашел удобную для посадки поляну, поросшую индиговыми туями. Отойдя от канистровой вертолетной бочки, я почувствовал проникающий в кровь питательный кислород. Кустарники населяли мелодичные невидимые птахи. Стращая их шумом шагов и голосами, наша группа приблизилась к ущелью, где в камнях, полированных быстрой водой, колотилась безымянная речушка.
Я прилег животом на теплый валун и глянул вниз. Мертвая ломкая девушка была зажата в расщелине, точно в створках гигантской раковины. Над искалеченным телом, из которого лучились тростниковые кости, приплясывал рой мух с изумрудно-нефтяным отливом. - Точно Шкурко, - проговорил капитан Черных. - Вызывайте деревянок и труповозку. - И напомнил мне. - С тебя, капитан, ящик. Я поднялся на ноги - расстояние до шоссейки метров двадцать. Тянуть тело через кусты в ночи? Странно? И я направился в сторону трассы, словно пытаясь найти ответ на этот простой вопрос. - Эй, капитан? - крикнул Черных в спину. - Ты куда? Отдыхай - нехай Деревянко и его деревянки отрабатывают хлебушек. А мы сейчас тут пикничок... Мне нравятся люди с выносливыми желудками, они напоминают мне эскулапов, жующих бутерброды над открытой, как тюльпан, брюшиной смертельно больного.
На горной магистрали трудилась бригада дорожников - укладывала горячий дымящийся гудрон. Люди в оранжевых куртках махали лопатами, а тяжелый каток плющил асфальтовую крошку до панцирного состояния. Под моими сандалиями хрустела галька - я шел по обочине, осматривая кустарники. И нашел то, что искал: шифоновые белые ниточки на кустарниковых колючках. Я соскользнул по обочине вниз метров на пять. Присел на корточки: виделись явные следы грубого вторжения в кустарник: замшевая пыль была сбита с вялых листьев. Это утвердило меня в том, что совсем недавно труп перетащили в расщелину. Кто и зачем это сделал? Возможно, тело хотели убрать, как улику, да помешала дорожная бригада? Что могли видеть работяги в оранжевых куртках? Подойти к ним? Нет, решил не торопиться. Если начата игра в смерть, лучше не спешить делать ответные шаги. - Ну ты чего, капитан? - суетился у бесцветного костерка Черных, где был разбит наш походный бивуак. - Ходишь-бродишь, давай к коллективу. Выпьем за упокой души рабы божьей! - Это на ящик, - передал ассигнацию цвета полянки, на которой мы находились. - Отрываешься от масс, - осклабился массовик-затейник. - У нас, я тебе толкую, так не положено. - По-положено, - неожиданно вмешался полковник Соколов, вздернув поникшую от хмельного утомления голову. - Нам бо-больше бу-будет! От ви-винта! Мы посмеялись железной логике небесного аса и расстались: мои непритязательные коллеги остались бражничать, ожидая группу Деревянко и труповозку, а я отправился на перекладных в город. - Я в Управление, - сказал капитану Черныху; и на шоссе, остановив частника, промчался с ветерком несколько километров по направлению к центральному проспекту Ленина, потом притормозил малолитражку и перемахнул в кабину трайлера, тянущегося туда, откуда я только приехал.
Зачем выделывал эти каскадные трюки? Мне нужно было до перевала Дальний круг и я не хотел, чтобы чьи-то бдительные глаза отметили мой интерес к магазинчику "Турист". На такое поведение у меня были основания. - Дочь говорила, что скоро у нас не будет никаких проблем, - сказала мне на прощание мать Виктории Шкурко. - В каком смысле? - В материальном. - А конкретно? Мама, смеялась Вика дня три назад, мы купим островок в океане, засадим кипарисами и будем под ними жить с папуасами. - Островок в океане, - повторил и попросил женщину никому не говорить о моем ночном визите. - Думаете, с ней что-то случилось? - спросили меня. Что мог ответить - промолчал. Теперь на этот вопрос получен ответ, страшный для матери. Для меня это лишь один из кровавых эпизодов в сложной криминальной интриге по розыску республиканского наркобарона Папы-духа.
За километр до перевала "Дальний круг" я прыгнул с дизельного трайлера и он, чадящий, убыл в параллельный, более, как мне кажется, простой мир, где нет непрерывного чувства опасности. - А с кем она дружит? - спросил я мать Виктории на прощание. Женщина курила в коридоре и ее искаженное лицо в мутном свете лампочки казалось импрессионистским рисунком художника-коканиста. - Не знаю, - ответила мать. - Она со всеми дружит. - И по моей просьбе назвала несколько имен. И среди них я услышал имя: Анастасия. Интуиция и опыт подсказывали мне, что последние трагические события каким-то образом связаны с этой девочкой. Хотя не отметаю и того, что я мог спровоцировать действия, в результате которых и случилось то, что случилось.
Отработав несколько версий, пришел к убеждению, что Анастасия то ли по глупости и детскому легкомыслию, то ли от своей безнаказанности затронула интересы неких сил, занимающихся прибыльным бизнесом на белом порошке. Конечно, мог и не заниматься проблемами красивой молоденькой дурехи, да был уверен - так или иначе выйду на того, кого ищу. Папа-дух неуловим, как дух, однако и ему надо себя проявлять перед Организацией, в противном случае подельники не поверят в его состоятельность. Если хозяин не приносит прибыль, материальную или моральную, его лучше устранить от земных забот. Так будет лучше для общего дела.
Я оказался прав в том смысле, что события на перевале "Дальний круг" развивались по стандартному сценарию поиска нечто. Проникнув в закрытый на амбарный замок магазинчик "Турист", я обнаружил, что по нему будто прошел смерч. Дикая сила вскрывала половицы и деревянную декоративную обшивку, раскидала товар на пол, разбила витрину - стекло скрипело под ногами. Кто-то искал что-то? Кто и что? Вопросы на злобу дня. И где продавщица по имени Римма? Не плещется ли в притопленном состоянии на мелководье? К счастью, мои подозрения не подтвердились. Я услышал лязг засова и приготовил к бою "Стечкина": вдруг некто любопытный позабыл взять "Завтрак туриста"? - Ой! - сказала девушка, переступив порог, и едва не лишилась чувств. Что здесь происходит?! Все под контролем, ответил я и задал несколько вопросов: где, когда и с кем она была последний час? Вспыхнув, продавщица отвечала, что это не мое дело. Пришлось рассказать об увиденном в створках скалистой раковины. Это произвело должное впечатление. Побледнев, как смерть, девушка призналась во всех грехах: во времени обеденного перерыва она ходит в кемпинг. Зачем? К приезжим друзьям. Пить черный кофе? И не только пить, но и угощаться ихними сэндвичами. Я понял иносказательный смысл признания и порадовался тому, что хоть кому-то в этой истории повезло остаться живым, да еще с доходом. - Вызывайте милицию, Римма, - сказал я на пороге. - Обо мне можно не говорить. И последний вопрос: Анастасия Собашникова сюда приезжала - к вам или в кемпинг? - Такая вся из себя, - поморщилась продавщица. - На красной машине? - Да, - подтвердил я, - на красной. Они встречались, две подруги - Виктория и Анастасия на перевале "Дальний круг". И встреча эта была неделю назад. С какой целью? Этого Римма не знала, сообщив лишь, что подружки укатили на час, а потом вернулись к закрытию магазинчика. - И в каком состоянии они находились? - поинтересовался я. - Как в каком? - Веселые, печальные? Какие? - Веселые, - призналась. - Хохотали, как дурочки. - И что говорили? - Ничего такого, - передернула плечиками. - Про какого-то Гарика смеялись, как ненормальные. - Про Гарика смеялись? - повторил я, улыбаясь. - Симпатичный парень? - Кто? - Ну этот Гарик. - А я не знаю кто это, - равнодушно отвечала Римма. - Может, приятель какой Собашниковой? Простоватая, как ситец, девушка была близка к истине: гаррик на воровском жаргоне означает "героин". И две подруги были счастливы, что нашли того, кто заинтересовался их "Гариком". Мне интересен этот кто-то, находящийся в минутах десяти-пятнадцати скоростной езды от Дальнего круга. - Вызывайте милицию, Римма, - повторил я. - И о Гарике лучше не вспоминать. - А он кто? - дрогнула девушка. - Преступник? - Точно, - подтвердил я. - Рецидивист.
Итак, мое предположение оказалось верным: Анастасия является катализатором всех последних печальных событий. Подозреваю, ей удалось стащить какое-то количество героина с борта своей яхты, приспособленной именно для этих целей: в чем я сам мог убедиться. Девчонка так поступила то ли по недомыслию, то ли от желания проявить самостоятельность, то ли мечтала заработать себе на булавки. Перед ней возникла естественная проблема сбыта продукта и она обращается к Вике Шкурко, та в свою очередь к Суховею, а тот, возможно, решает найти защиту в лице Татарчука. Где-то цепочка из этих дилетантов разорвалась. Не в самом ли начале, когда легкомысленная владелица яхты не смогла сокрыть свои следы, а, быть может, кто-то из следующих участников авантюры допустил ошибку; так или иначе, их деяния стали известны. Моя гипотетическая схема груба, однако по сути верна. Хотели они или нет, да нарушили незыблемый закон мафии: в деле работают только "свои". А у тех, кто посмел затронуть интересы лапотной, но решительной "козы-ностры", шансов выжить нет. Анастасия, наверняка, подписала себе смертный приговор, ей не помогут даже любимые братья. Я задумался: приговор подписан, однако надеюсь, еще не приведен к исполнению - это первое. И второе: коль началась бойня, то, думаю, только с позволения господина Дыховичного. Значит, у меня есть возможность метнуть партию в дурака с Папой-духом, где на кону будут наши грошовые жизни. Вот только бы найти его, умного и неуловимого, для игр на свежем горном воздухе.
Я вышел на автобусную остановку - куда? К теплому морю или к заснеженному пику местного Килиманджаро? В металлической палатке купил бутылку крем-соды и, глотая веселые пузырьки, поинтересовался у старенького человечка в греческой феске: - А что там, дядя? - и кивнул на горную гряду. - Москва, однако. - Не, поближе. На машине минут пятнадцать-двадцать. - Не понимаю? - Ну, где можно хорошо отдохнуть, - сказал по наитию и выразительно щелкнул себя по горлу. - Вах! "Орлиное гнездо", - улыбался в зарешеченное окошко. - Санатория там. В работе охотника за чужими скальпами случаются и такие милые оказии. Когда бдительные старушки на лавочке или старичок в железном коробе могут сообщить самую бесценную информацию. И не надо никого брать на храпок, то бишь душить. Главное, провести определенную работу, чтобы после задать нужный вопрос в нужное время и в нужном месте. И получить ответ, удовлетворяющий тебя. То есть хаотичная мозаика из последних событий и моих размышлений складывалась в гармоничную, приятную для глаза картинку. Остается лишь дополнить ее конкретными мазками, чтобы сполна упиться тонкой профессиональной работой. Надо - надо еще потрудиться во славу созерцательного и приятного для души состояния.
И с этой мыслью толкаюсь в маршрутный автобус с туристами. Они галдят и пинаются брезентовыми рюкзаками. Я искренне завидую им. Такие же чувства испытываю и к тем, кто мчит в лакированных скорых авто, мимо нашего автобусного гробика. Стекла автомашин тонированы и лиц пассажиров не видно. Как говорится, каждый у нас имеет право занять место согласно купленным билетам. Любопытно, где продают билеты в такие лимузины с кондиционерами и маячковыми проблесками? Кажется, я знаю ответ и на этот вопрос. Пофыркивая, автобусик покатил по горному серпантину - катил по обновленному асфальту весело и с туристическими песенками под гитару. И поэтому я ничего не услышал - не слышал как в близких горах ударил громовой раскат. И не увидел как из ребристых скал к сияющей небесной сфере взметнулся столп черно-бархатистого дыма. Я не мог знать, что в горах погиб армейский МИ-24, возвращающийся на аэродром, и поэтому спокойно прогулялся по набережной, утомленной жарой.
Потом обнаружил, что ноги сами вынесли к городской мэрии. Местная власть функционировала в старинном особнячке с колоннами и мраморным парадным входом. У открытой дубовой двери томились два молоденьких милиционера в летней форме. Я решил посидеть в тени разноцветного тента местного кафешантана. Спешить, как я считал, мне было некуда. Почему бы и не выпить чашечку турецкого кофе? Утверждают, что он стимулирует работу головного мозга. И то верно: прежде, чем начинать решительные действия, нужно хорошо подумать. И получить фактическое подтверждение своим догадкам. ...Автомобильный кортеж, мне уже знакомый тонированными стеклами, прибывает к старинному особнячку - громкий скрип тормозных колодок и нервные удары дверец. Откормленный морской капустой хозяин городка г-н Каменецкий выкарабкивается из лимузина "BMV-740i" цвета "дельфин". Лев Михайлович солиден барским телом и потешен местечковой физиономией с обвисшими жировыми складками. Горбатый нос похож на пеликаний капкан. Тяжелая одышка. Широко расставляя ноги, очевидно, по причине хронического геморроя, направляется в здание. Молоденькие милиционеры отдают ему честь, телохранители защищают обвисший задний тыл, водители отъезжают для парковки на стоянку, обнесенную декоративной металлической сеткой. Я смотрю на циферблат. Мои мысли полностью подтверждаются: мэр посетил санаторий "Орлиное гнездо" - эти расчеты трудно объяснить дилетанту, и нужно ли объяснять?
Ну и хорошо, иду уже по набережной, теперь можно и поработать, Алекс... - Савелий! - кокетливый окрик отвлекает меня от самого себя. - Куда пропал, котик? - И я вдруг осознаю, что обращаются именно ко мне, и узнаю в романтической блондинке Стеллу. - Ты меня совсем забыл, да? Какие мы бессовестные? - Надувает пухлые губки сердечком. Я целую курортную дурочку в руку, шершавую и холодную, как ящерка в горах, и каюсь во всех грехах. Как верно заметил кто-то из философов: бойтесь женщин, которые вас любят, и бойтесь тех, которые вас ненавидят. Мужчина только зол, женщина - скверна. - Любовь у нас до гроба, Стеллочка, - и клятвенно обещаю после сиреневого заката посетить танцевальную площадку ДК моряков.
Посмеиваясь над нелепыми случайностями, я продолжил свой путь и прибыл в Управление в хорошем расположении духа. Встретили меня там неистовым воплем: - Синельников, ты?! - Я, - подтвердил я. - Живой?! - А что случилось? Почему должен быть другим? Через минуту я уже находился в кабинете полковника Петренко и отвечал на вопросы: где, когда, с кем и почему? Руководитель нервничал и лица, как говорят в таких случаях, на нем не было. - А что произошло, Степан Викторович? - не понимал. - А то, что МИ-24 расшибся, Синельников, - отвечал полковник. - Погуляли, сукины дети! - И признался. - Мы думали, ты тоже там... в братской могилке. - А нашли место падения? - Группы Руденко-Хренникова работают. - Разрешите и мне. - Там и без тебя народные гулянья, - отмахнулся полковник. - Что по Шкурко? Я высказал ряд соображений по делу на горном серпантине. До конца не был откровенен. И не только потому, что не доверял руководству. Я чувствовал, что ситуация усложняется до такой степени, что постороннее участие в разрешении моих проблем в поисках Папы-духа могут мне только помешать. Полковник слушал невнимательно, и я его понимал: в тишайшем эдемском уголке и такие кровавые шоу.
Тревожный телефонный звук прерывает нашу унылую производственную сцену. Петренко рвет трубку и я вижу, как его крупное лицо багровеет от гнева: - Как сбили?! - не верит сообщению. - Стабилизатор от "стингера" нашли, недоумевает. - Них...я себе войнушка! Что же это такое? А я все понимаю: кто-то хорошо контролирует ситуацию и уничтожает всех, кто так или иначе связан с проблемой, возникшей по шалости Анастасии. Теперь калейдоскопическая картинка для меня обрела четкий узор, где цвет крови преобладает над другими цветами. Остается лишь практически отработать рабочую версию, чтобы убедиться в своей правоте и выполнить "заказ" по заслуженному наркобарону республики, для которого чужие жизни не стоят и гроша ломаного.
Я торопился, убежденный, что девочка обречена на смерть. Во имя процветания прибыльного бизнеса и в назидание другим. Ее братьям раньше или позже будет поставлены определенные жесткие условия. И нет никакой уверенности, что они не пожертвуют ее жизнью. Мои действия и передвижения по городку и побережью для постороннего взгляда были хаотичны: сначала я прогулялся по тихому переулочку имени Александра Грина, затем на частном авто покатил к дорожной бригаде, ремонтирующей шоссейное полотно, и переговорил с пролетариатом о том, о чем давно хотел, после уже на другой частной машине поехал в дальний рыбный поселок Пески и полюбовался сиреневыми (ау, Стелла!) закатом, потом вернулся в Управление, чтобы получить дополнительную информацию по гражданину Суховею И.С., и, наконец, уже в благоухающих потемках прошел к железнодорожному вокзальчику. Там было безлюдно и безмолвно, точно в старенькой полуразрушенной атеизмом церквушке: прибытие новых поездов ожидалось только утром. На всякий случай изучил расписание, затем извлек из автоматической камеры хранения спортивную сумку, где находились предметы, скажем так, первой необходимости для боевой работы menhanter.
У меня имелось преимущество: если я был прав в своих предположениях, то те, кто мечтал поставить свечку за упокой души моей, находились в полной уверенности, что я, любопытный, как ребенок, нашел таки успокоение в гористой местности вместе с группой, возглавляемой капитаном Черныхом. Днем не было достаточных свидетельств его предательства, но теперь я знал: он действовал исключительно по команде и выполнял социальный, скажем так, заказ тех, кто был заинтересован, чтобы труп Шкурко не был обнаружен на шоссейной обочине. - Было чегось, командир, было, - вспоминали дорожники, похожие на костлявых чертей из ада, варящих в чанах со смолой плаксивых грешников, было чегось подозрительное. - И в лицах поведали, что, когда они в поте пролетарского яйца своего клали асфальтовую крошку на отметке 1.456 метров, то чудным явлением появилось перламутровое, как дивноморский рассвет, авто. К удивлению трудящихся катило оно медленно, а перед ним по обочине плелись трое. - Ну такие, затылки стрижены, ну, вроде как из брони. - Были они в модных костюмах и при галстуках, в руках зажимали рации. Потом остановились в метрах десяти, о чем-то заспорили, затем двое поднырнули в пыльные кустики и пропали минут так на пять. - Бандюги, командир, что ли? - И предложили. - Таких гадов недочеловеческих катком укатать враз надо. После этой встречи я решительно утвердился в мысли, что наши двухчасовые поиски хозяйственника Чубчикова были инспирированы только с одной целью с целью задержать вылет вертолета. Нечаянное присутствие бригады дорожников помешало трупоукладчикам кинуть в багажник обнаруженное женское тело. Они ничего лучшего не придумали - кинули его под скалу. Неудачно.
Такой вот обрисовывается печальный пейзаж после боя. Единственный вопрос: зачем бить над горами МИ-24? У меня есть ответ на этот вопрос, однако не буду торопиться с выводами. Только подозреваю, что свеча за упокой души моей уже горит пред смурыми образами вечности. Но я жил и более того находился в прекрасном расположении духа: игра без правил, которую мне пытались навязать, продолжалась и продолжалась по моим правилам. Правило первое и оно же последнее: оказаться в нужном месте и в нужное время, причем в полной боевой выкладке. По опыту знал: иногда только так можно решить проблемы. Одна из них была проста: спасти молоденькую и красивую дуреху Анастасию, находящуюся под домашним арестом в барском особняке братьев Собашниковых.
Я тенью мелькнул по слабо освещенным улочкам, где в листве утопали бюргерские домики. Люди в них проживающие были вполне счастливы, однако, не ведая этого, изводили себя мелкими скандалами, модными песенками, слетавшими мошкарой с ТВ экранов, бесконечным лузганьем семечек на скамеечках и плачем детей. Я неспеша прошел мимо этого подлунного пустого мирка, будто астронавт, убывающий в экстремальный полет на иные, более плодово-ягодные планеты. Особняк Собашниковых походил именно на одну из таких новых планет: ярким праздничным освещением, автомобильными челноками, многолюдьем секьюрити и телеметрическими камерами. И как все гигантские неуклюжие планеты дом имел ненадежную защиту. Моя давнишняя прогулка в его окрестностях была весьма полезна: я обнаружил кабель, с помощью которого он подпитывался электрической искрой. Оставив под ветвистым южным деревом спортивную сумку, я с легкостью гамадрила вскарабкался по стволу, чтобы быть поближе к хрустальным звездочкам и... замаскированному кабелю. Кусочек пластида с таймером на три минуты - что может быть удобнее для решения конкретной задачи по обесточиванию всего планетарного хозяйства.
Дальнейшие события развивались стремительно: когда в деревьях вспыхнул фейерверочный заряд и дом погрузился во мрак ночи и паники, я, применяя систему ночного видения, проник на запретную территорию. Система ночного видения окрашивает непроходимую мглу насыщенным фосфатно-изумрудным светом и невидимый мир предстает в четком негативном изображении. Мечущиеся по двору люди были слепы, нелепы и смешны. Я бегло протоптал через центральную взрыхленную клумбу, вознесся ангелом по мраморным ступенькам и в дверях столкнулся с яростно надрывающимся громилой: - Суки! Что такое?! Врубайте, говорю, фары!.. И притих, позабыв за секунду емкий и колоритный язык нашего великого народа. Более того превратился в чугунную статую первого дипломата большевиков товарища Чичерина, которую еще можно нечаянно встретить в районе Лубянки. И я знал причину такого досадного состояния человека: пистолетный ствол холодил все его пламенные революционные желания. Что там говорить, я еще не встречал тех, кто мечтает из теплой субстанции, бурлящей страстями, превратиться в мертвую гипсовую скульптуру. - Тсс, - сказал я. - Где Анастасия? - И предупредил. - Я умею считать только до трех. - Не-не знаю! - Раз! - Ну в натуре! - Два! Он нашел, что все-таки лучше будет еще пожить и посмотреть, что из этого выйдет. Путь наш был недолгим: громила указывал общий путь, а я, выкрутив ему руку за его же спину, толкал мимо стен. Пройдя по коридору, спустились по лестнице в полуподвальное помещение. Там нервничал секьюрити, охраняющий дверь. Он царапал зажигалку и вспыхивающие клочки пламени смахивали на пугливые сердечки ангелочков, павших на нашу грешную землю. - Эй, где свет? Стой, кто идет?! - требовал к себе внимания. Резкий удар рукояткой пистолета прекратил мелкую истерику охранника. Он тряпично обмяк у двери, которую я приказал громиле открыть. Тот поспешил это сделать, за что я ему подарил жизнь, правда, на время отключив сознание, как грустную грушевидную лампочку в комнате.
Полулежащая на тахте девушка с напряженным интересом тянула заостренное красивое лицо на шум, напрасно вглядываясь во мрак, как будто смотрела в пропасть холодного летнего колодца. Я подступил к ней, предупредив: - Анастасия! - Славик, ты?! - тянула руки к моему лицу. - Ничего себе встреча друзей в подземелье? - Уходим, - перехватил ее проточные руки. - Куда? - удивилась. - Быстро-быстро. - Что происходит? - спотыкаясь, двигалась за мной. - С ума все посходили, да? Братья меня сюда, ты меня отсюда, - мелко засмеялась. - Вы так развлекаетесь, ребята? - Она хорошо держалась, не понимая, конечно, какую кашу заварила. - Выход еще есть? - нервничал от сумятицы у парадных дверей: там кричали и резали ночь лучами фонарей. Слишком много оказалось ребят-октябрят с АКМ и теперь надо было искать новый путь к отступлению. - Там кухня, - сообщила девушка. Марш-броском мы с Анастасией проникли в огромное помещение, осветленное фарами авто. Мир кухни был искажен и казалось, что мы угодили в параллельный мирок, где все имеет овальные формы. - Сюда, - ударилась молодым телом о тяжелую металлическую дверь. - А тут замок?! - искренне удивилась. - Никогда не закрывали же? - На каждый замочек есть ключик, - выудил из кармана куртки заряд пластида. - Рванем как в кино, - манипулировал с взрывчаткой. - Интересное кино, - хмыкнула Анастасия; похоже девочка действительно воспринимала происходящее, как немного страшный, но увлекательный сон, который должен исчезнуть с хриплым криком первых петухов. - Нам лучше сюда, - и утащил спутницу под защиту шкафов, где стояли бомбовые пищевые баки. Через пятнадцать секунд мы обрели свободу: управляемый микробный взрыв вырвал замок из петель и дегтярная ночь встретила нас с искрящей радостью, как народ своих космических героев.
Потом был забег меж парковых деревьев: пришлось совершить небольшой крюк, чтобы прихватить брошенный мной спортивный баул. Затем мы нырнули в один переулочек, промелькнули в другом, а в третьем, тихом, как нейтральные воды, перевели дыхание, оставив в стороне вой милицейских сирен и скандальный лай псов. - Пришли, - указывал на "москвичок" у забора, прикупленный мной днем по случаю за триста долларовых рубликов. - А ты кто вообще, Славик? - спросила девушка. - Я - Савелий, - пошутил, открывая дверцы малокомфортабельного средства передвижения. - Сейчас с ветерком! - С ветерком? - Анастасия плюхнулась на переднее сидение. - Да, это не мой "пежик", - недовольно сморщила курносый носик. - Зато полная гарантия безопасности, - и повернул ключ зажигания: чахоточный мотор закашлял, но таки выдал необходимую энергию для карданного вала. Первозданный мирок переулка сдвинулся, в свете фар замелькал черный штакетник и кусты, напыленные серебром. Машина болезненно поскрипывала на ухабах. По словам профессионального водителя в лице Анастасии, гроб на колесах просто-напросто разрушался на ходу. - Ничего, скоро с горки, - успокоил. - Затормозить бы потом, - пошутил. - Ааа, кажется, поняла: ты, Славик-Савелий, каскадер, - подозрительно косилась в мою сторону. - Но я-то причем? Какого черта мне принимать участие в этих гонках? И куда это мы махаем? - Она стала неприятно напряженна и настороженна, и я догадывался о причине такого состояния. - Я за тебя, - посчитал нужным сказать. - И мы махаем туда, где ты будешь в безопасности. - Почему решил, что я в опасности? - Денька на два-три, - не обратил внимания на вопрос. - Ты о чем, Славик?
Я ответил, лучше поговорить после того, как мы благополучно завершим наш ночной полет в скалистых и, следовательно, опасных небесах. Девушка передернула плечиками, мол, ничего не понимаю и понимать не хочу, и принялась любоваться фосфорическим дремлющим морем. Похоже, Анастасия наивно решила, что братья уже наказали ее за проступок, лишив свободы, и они же могут не дать ее в обиду. Жила иллюзиями и верой в сказку, где все заканчивается счастливым happy-end для героев, которые проживут вместе сто лет и угаснут в один день. И поэтому я сказал: если ее интересуют последние новости, могу их сообщить - в полном, так сказать, объеме. - Какие еще новости? - Есть новость плохая, есть новость очень плохая и есть новость без комментариев. - Ну ты даешь! - присвистнула от восхищения. - Славик, я тащусь! - С какой начинать, - спросил, - новости? Анастасия подумала: лучше с той, которая без комментариев. Я сказал, что новость касается именно ее, а вернее побега из родного дома. - Я убежала? - подняла бровь. - Это ж ты меня выкрал! - Девочка еще играла по неведению. Ее стоило пожалеть, да она самостоятельно уже сделала неверный шаг во взрослую жизнь. А за ошибки случается платить и порой очень жестоко. И я ее не пожалел: сообщил о гибели Вики Шкурко, о расстрелянной в решето машине, где находились Суховей и Татарчук, об армейском вертолете, пыхнувшем факелом над горами. - О Боже!.. - проговорила в ужасе. - Этого не может быть! - Может. - За что их? - спросила больным голосом. - За что?! - ее лицо старело, как бумага под солнечным ветром. - Ты можешь ответить? - А я об этом хотел спросить у тебя. - У меня? - нервно провела ладонью по лицу. - Почему у меня? Что я могу знать? Впрочем, объяснился я, она, Анастасия, сама вправе решить: отвечать или нет на вопросы. Мне и так многое понятно, но если девушка хочет обезопасить себя, то ей лучше ответить на мои вопросы. - А я тебя знаю? - пыталась проявить благоразумие. - Почему должна доверять? - Потому, что, вероятно, тебя тоже хотят убрать. - Как это убрать? - Как твою подружку Шкурко, - и жизнерадостно улыбнулся. - Это и есть самая плохая новость, Анастасия. Для всех нас.
...За окнами рыбачьего домика, пропахшего волнами, водорослями и рыбинами, мглилось новое утро. Через глинобитные стены чувствовалось свежее и мощное дыхание моря. Казалось, мы одни в мире, я и Анастасия. Она спала тихо и безмятежно, как свободный и счастливый человек. Теперь у нее не было проблем - они были у меня. - Ну хорошо, - сказала Анастасия, когда мы заехали в этот забытый Богом край земли, пропитанный солнцем, волнами, солью и песчаным ветром. - Что ты от меня хочешь услышать? - Правду, родная, - не был оригинальным я. - И тогда все будет в порядке, у нас, во всяком случае. - Ты уверен? - сомневалась. Тогда я сказал, что мне больше делать нечего, как проводить романтические ночи в этой дыре, пропахшей рыбной требухой. - Понятно, я тебя интересую только по делу, - обреченно вздохнула. Ладно, задавай свои вопросы, Савелий. Я во многом оказался прав: неделю назад яхта братьев Собашниковых ходила на Кипр. Цель: увеселительная прогулка для Анастасии - в честь ее семнадцатилетия. В чужом экзотическом порту они пробыли сутки. На автомобиле друзей-киприотов девушка каталась по островку. Никаких новых и удивительных чувств Анастасия не испытала: лысый, как шар, Кипр, где невозможно укрыться от палящего солнца, аборигены там какие-то карамельные и тщедушные... - Ты отвлекаешься, - помнится, прервал путешественницу. - Давай ближе к делу. - Я должна быть совсем откровенной? - Более чем, - скрипнул зубами.