Едва за ним закрылась дверь, Знаменский быстро проговорил:
— По анкете у Кудряшова нет никаких братьев.
— Да, на всякий случай я проверю, что за двойник… Довольно нагло насчет дедеронов. По-моему, до него не вполне доходит, за что посадили жену.
— Она просила сказать, за халатность — пока.
— И ты послушался? И обкладываешь ваткой этого самовлюбленного дурака? Ох, Знаменский, Знаменский!
Носился с идеей освободить до суда, а в проходной тюрьмы что-то загрустил.
Она бросилась к мужу, как… ну как бросается человек из каземата к свободе и свету? Обняла, обвилась — счастье до боли. На прощание обернулась, но слов к следователю не было и глаза незрячие.
Маслов радовался и ликовал, уводя ее на волю. Если б тем и кончилось, за эту пару можно бы не бояться. Но впереди столько всего. Маленькая, слабая, справится ли она? Хватит ли ее миловидности?
Знаменский незаметно проследил, как шли к машине. Муж придерживал ее за талию, поминутно наклонялся и целовал в волосы. Он был в дедероновом костюме.
Они уехали, Знаменский вернулся в проходную. Дежурная спросила:
— Пал Палыч, что вам приятней: поймать или выпустить?
— Это, Ниночка, смотря кого. Мне Кудряшова, пожалуйста.
Вдыхая тоскливый капустный запах Бутырки, Знаменский придирчиво перебирал подробности супружеской встречи. Нет, сегодня ничто не царапнуло в поведении красавчика в дедероне. И тем не менее…
Кудряшов по-прежнему боек и курит «Мальборо», но к концу разговора слишком много окурков в пепельнице и с лица таки спал. Понемногу копятся в деле улики — на шаг отступает. Впрочем, еще верится ему, что заступятся, вызволят.
Пытались. После намеков «авантюриста» Капустина Знаменский ждал заступничества. И вот его посетил мужчина нечеловеческой ухоженности, словно он принимал ванну восемь раз на дню, а в остальное время пребывал в руках массажистов и парикмахеров. Был он директором Мосресторантреста, глаза имел всепонимающие и добрые.
Что руководитель хотел знать о неполадках в своем ведомстве — это нормально. Но слишком демонстративно он вздыхал, жалея Кудряшова. Когда Знаменский проигнорировал вздохи, высказался более вразумительно — мол, куда бы лучше, если б выяснилось, что люди не хищениями занимались, а лишь злоупотребляли служебным положением. Разумеется, лучше: и статья полегче, и без конфискации.
— Тут ведь подчас такая тонкая грань! — улыбка его была обезоруживающей.
— Разберемся, — сказал Знаменский, внимательно глядя в пустой открытый ящик стола.
Через полмесяца в высокую канцелярию пришло письмо от замминистра торговли республики. Он сетовал, что аресты среди работников ресторанов проведены без консультаций с руководством министерства. Что методы, применяемые следствием, дезорганизуют систему общепита. В заключение просил принять меры против нагнетания нервозности вокруг ресторанного дела низовыми милицейскими сотрудниками. То бишь Знаменским и иже с ним. Пришлось составлять объяснительную записку с приложением копий документов и допросов.
(Этот замминистра сел спустя два года за феодальные поборы с подчиненных, попался на жадности).
Кудряшов все вызывал на идеологические дискуссии. Знаменский осаживал его, не щадил:
— Вы думаете: я делал, что хотел, я сильный человек. А я считаю — слабак. Лежит мешок муки — руки дрожат, дай украду. Масло привезли — опять стащить хочется.
— Как это вы говорите… будто я простой воришка!
— Если украли очень много муки и очень много масла, разве стали лучше?
Тот хлопнул себя в досаде по колену.
— Выставляете меня примитивным жуликом! А ведь сколько ума надо! Сколько мы, бывало, комбинировали да выдумывали, чтобы выходило и нам, и потребителю!
— Это наш старый спор. Есть, знаете ли, закон сохранения вещества. В применении к вам: если хочешь, чтобы у тебя было погуще, где-нибудь обязательно должно стать пожиже. Ладно, вернемся к сбыту «левых» пирожных и тортов. Как вы установили контакты с магазинами?
— Наш отдел сбыта получал заявки. Были свободные кондизделия — мы отправляли.
— Но почему в магазины одного-единственного торга?
— Случайность.
— А не потому, что в этом торге работает ваш брат?
— Какой еще брат? — Кудряшов хмуро почесал толстый нос.
— Да младший, Валентин Петрович. Не припоминаете? Он судился за должностное преступление, когда освободили, женился и взял фамилию жены. Вы — Кудряшов, он нынче — Муратов. Припомнили?
В наступившей паузе Кудряшов все сильнее пыхтел, соображая, от кого пошла молва.
— Ага… — протянул, озлившись, — вот оно что… Ну, Иринушка, ну, лапочка! Один раз случай вместе свел, а до сих пор не забыла! Нет, скажите на милость, какой ее черт за язык тянет?! Теперь вот братана припутала. Э! — спохватился он. — Нашел кому жаловаться!
Знаменский улыбнулся.
— Обошла она вас, даю слово! Что ни скажет — всему верите. Известное дело — баба, собой недурна, вот и растаяли. А следователь должен какой быть? На три метра под землю видит, а в душе сталь!.. Нет, по-вашему, я злодей, а она невинная овечка, да? Только об меня замаралась, с детским мылом помыть — и порядочек. Да если хотите знать, иной месяц ей куш больше моего доставался! Вся между нами разница, что я расходовал на разных кошечек, а она — на одного своего кота с котятами!
Насчет кошечек — да, падок Кудряшов до женского пола. И все они у него пышнотелые, цветущие первой молодостью. Но, пожалуй, не похотлив, сами летели на огонь. Щедр он был порой с кошечками до безрассудства. Гуляй, Манька, ешь опилки, я директор лесопилки. А с женой разведен и не детолюбив: платил алименты с зарплаты — и только.
— Я Маслову не оправдываю. Куда человек тратит деньги — это кому что нравится.
— Вот наконец вы здраво рассуждаете. Но, Кудряшов, мне небезразлично, как кто пришел к преступлению. Сам искал, где плохо лежит, или втянули по слабоволию. И второе: как относится к своему прошлому — жалеет, что воровал, или жалеет, что попался. Маслова отдала деньги и ценности, а не устраивала тайников в ванной, как вы. Она…
— Думаете, все отдала? — прервал Кудряшов. — Ни в жизнь не поверю! Сережки с брильянтами отдала?
— При мне из ушей вынула.
— А золотые часы?
— Отдала.
— Три колечка?
— Да отдала, не волнуйтесь, — потешался над его усилиями Знаменский. — Поговорим лучше о вас.
— Погодите. Портсигар гравированный, по краям по изумруду, отдала?
Знаменский рад бы оглохнуть. Неужели мордой в грязь? Непохоже, что врет.
— Откуда вы знаете ее вещи?