Константин Дмитриевич Меркулов пребывал в самом скверном расположении духа. Он прохаживался по кабинету, заложив руки за спину и хмуро поглядывал на собравшихся в кабинете следователей. Те молча следили за его перемещениями, обдумывая изложенные начальником факты.
— Подытожим все вышеизложенное, — продолжил свой невеселый монолог Меркулов. — Начали мы с рутинного в общем-то дела о захвате оборонных предприятий. Пока занимались этим делом, убили троих менеджеров тех самых предприятий, которые фигурировали в деле о захвате. Все три предприятия входят в оборонный концерн «Геракл». Я правильно излагаю, Владимир Дмитриевич?
Меркулов остановился и посмотрел на Поремского.
— Правильно, — кивнул тот.
— Идем дальше. — Меркулов вновь принялся мерить шагами кабинет. — Едва мы взялись за это дело, и вдруг — бац! Взрывается офис гендиректора концерна.
Погиб он сам, его жена и сотрудники офиса. Странное совпадение, однако… Меркулов вновь остановился. Посмотрел на следователей тяжелым взглядом. Однако не знаю, имеет ли смысл объединять эти два дела, пока мы не установили между ними прочную связь, основанную на фактах.
— Мне кажется, не имеет, — вставил свое слово старший следователь Рюрик Елагин. — Это же типичный теракт. А то, что взорван гендиректор «Геракла», — это просто совпадение. Ну посудите сами, Константин Дмитриевич, какая связь может быть между чеченкой-смертницей и киллерами в милицейской форме?
— Н-да… — неопределенно протянул Меркулов и задумчиво потер пальцами подбородок.
— А мне эти совпадения не по душе, — сказал Поремский. — Слишком уж их много.
— Володь, вспомни принцип Оккама, — напомнил ему Елагин. — Из всех возможных объяснений нужно выбирать самое простое. У нас есть террористка-смертница, взрыв и оборонное предприятие. Тебе этого мало?
Поремский качнул головой:
— Не знаю. Тогда для чего ей понадобилось взрывать офис? Пошла бы и взорвала сам завод. Какой смысл уничтожать руководство? Ведь на смену погибшим начальникам придут новые. Конвейер не остановится ни на один день.
— Мне тоже эти совпадения не по душе, — вновь заговорил Меркулов. — И тем не менее не будем спешить с выводами, пока не наскребем достаточное количество фактов. С сегодняшнего дня бросаем все силы на раскрытие этого преступления. Будем разматывать клубочек всем миром. Это, как вы сами понимаете, прямое указание сверху. Возглавит следственную группу Порем-ский. Меркулов остановился возле стола и приподнял косматую бровь. — Чего ждем, господа юристы? За работу! Все материалы у вас на руках.
…Поремский сидел в своем кабинете с сонным лицом и помешивал ложечкой кофе в своей любимой чашке-супнице. Он только что приехал с места взрыва и все еще не мог прийти в себя от увиденного.
Камельков сидел напротив шефа, положив щеку на ладонь, и смотрел на него с сочувствием.
— Что, Владимир Дмитриевич, тяжелое зрелище?
— Да уж, — отозвался Поремский. Он отложил ложку и осторожно попробовал кофе. — Черт, еще не остыл.
— Вы не любите горячий кофе?
— Люблю. Когда губы не обжигает. — Поремский еще немного поработал ложкой, затем вновь, еще более осторожно, попробовал кофе. — Порядок, можно пить. — Потом он посмотрел на Камелькова. Прищурился. — Давай рассказывай, Штирлиц, что удалось узнать.
— А вы думаете, я что-то узнал?
— Думаю? Да у тебя все на лице написано.
Камельков улыбнулся:
— Вы прямо Кашпировский. Кстати, по этому поводу анекдот…
— Может, потом?
— Потом я забуду. Да не волнуйтесь, он короткий. Короче, один мужик, насмотревшись Кашпировского, заходит в подъезд и думает: «А вдруг я тоже телепат?» Пусть мне сейчас из тринадцатой квартиры вынесут лодочный мотор!» Распахивается дверь тринадцатой квартиры, и измученный мужской голос кричит: «Ну где я тебе возьму лодочный мотор?!»
Поремский вяло улыбнулся:
— Рассказал? Теперь давай к делу.
— В общем, так. Юля подозревает в убийстве менеджеров трех сотрудников фирмы «Заря».
— На чем основаны ее подозрения?
Начнем с того, что все они сотрудники частного охранного предприятия «808». Это что-то типа дочернего предприятия «Зари». Руководство у них одно и то же — Хамзат Муслиев. Так вот, работают эти ребята бодигардами.
— Кем-кем?
— В переводе на русский — телохранителями.
— А-а. Давай дальше.
— Время от времени эти трое ребят уезжают в какие-то командировки. Так вот, в день, когда убили менеджеров, все трое отсутствовали на работе. Юля пыталась узнать, где они, ей сказали, что они отбыли в очередную командировку. Кстати, в день гибели кандидата в депутаты Герасимова один из парней тоже был в командировке. А Герасимов был основным конкурентом клиента фирмы «Заря» депутата Новикова. Мы с Юлей думаем, что Герасимову помогли досрочно покинуть этот мир, организовав ему автомобильную аварию.
— «Мы с Юлей», — задумчиво повторил Поремский. — Что, уже спелись?
— Спелись, — кивнул Камельков, но тут же нахмурился. — Но я не хочу это обсуждать.
— Не хочешь— не надо, — согласился Поремский. — А что там с организацией захвата фирм?
— «Заря», — уверенно сказал Камельков. — Бобров и Чудаков — их главные теоретики. Муслиев — идейный вдохновитель и руководитель. Но, сами понимаете, прямых доказательств я наскрести не смог. Для этого нужно вскрыть сейф господина Муслиева, но, во-первых, сейф надежно охраняется. Во-вторых, у нас нет санкции на обыск и выемку.
— Это должно было быть во-первых, — заметил Поремский. — Ты видел этих ребят? Бодигардов?
— Одного.
Поремский понимающе осмотрел лицо Камелькова:
— Так, значит, это он тебя так отделал?
— Владимир Дмитриевич, — обиженно заговорил Камельков, — к чему эти беспочвенные подозрения? Я ведь уже сказал — попал под машину!
— Не иначе как под грузовик.
Камельков поморщился.
— Не говорите так, Владимир Дмитриевич. Простая «девятка». Номер я не запомнил — темно было.
— Врачу показывался?
— Да.
— Что он сказал?
— Что мне очень квалифицированно оказали первую помощь.
Поремский кивнул:
— Понятно. При каких же обстоятельствах ты увидел этого бодигарда?
— Этот парень ухаживает за Юлей. Когда я пришел к ней в гости, он как раз ошивался возле подъезда.
— И что было дальше?
— Ничего. Поздоровались и разошлись.
— Ты наверх, а он восвояси?
— Угу.
Поремский хмыкнул:
— Надо же, какой покладистый бодигард. Он подходит под описания?
— Молодой, высокий, спортивный. Закончил академию телохранителей в Тель-Авиве. Владеет боевыми искусствами. И кстати, очень неплохо двигается.
Поремский с любопытством взглянул на Камелькова:
— А это-то ты как выяснил?
— А у меня глаз на такие вещи наметанный.
Поремский с усмешкой посмотрел на здоровый глаз Камелькова (второй, опухший, был почти не виден под повязкой) и сказал:
— Вижу, что наметанный. Ладно. В любом случае у нас есть свидетели. Жена Бойко и этот… как его… помощник Роткевича…
— Антон Михайлов, — подсказал Камельков.
— Нуда. Сможешь раздобыть фотографии бодигардов?
— Попробую, Владимир Дмитриевич. В крайнем случае можно нанять фотографа, чтобы он выследил этих парней и щелкнул их пару-тройку раз — на память.
Поремский покачал головой:
— Не пойдет. Можем спугнуть. Кстати, что с Юлей? Она пошла на работу?
— Нет. Я сказал ей, чтоб оставалась дома.
— Мотивировка?
— Стандартная. Болеет, вызвала на дом врача, теперь ждет.
— Нормально, — одобрил Поремский. — Фотографии надеешься добыть через нее?
— Да.
— Добро. Ну действуй. Как только фотографии будут у тебя — сообщи. Устроим опознание.
Дело, как и предсказывал Камельков, завертелось.
Два дня прошли в лихорадочной работе. Поремский, Камельков и Никитина, а также следователи Елагин и Курбатов мотались по Москве и Подмосковью, беседовали с менеджерами предприятий, входящих в концерн «Геракл», с рабочими, охраной. Допросы и оперативные мероприятия шли один за другим.
К концу второго дня Камельков принес Поремско-му фотографии трех бодигардов.
— Что-то физиономии уж больно протокольные. — Поремский еще раз просмотрел фотографии и поднял взгляд на Камелькова. — Из личного дела, что ли?
— Нет, — покачал головой тот. — Из удостоверений. Лежали в столе у Муслиева, новенькие. Юле пришлось ради этого выйти на работу.
— Что, вытащили из стола? — Угу.
Рискованно. Не заподозрят?
— Да не должны. Юля говорит, что все сделала тихо, во время обеденного перерыва. Секретарша Муслиева — убежала в магазин за чулками. Юля сама ей их порвала — типа случайно зацепила пряжкой от сумки. А пока выясняли отношения, Юля вытащила у нее ключ от муслиевского предбанника.
— Как сделаны снимки?
— Я дал ей маленький фотоаппарат. Такой, знаете, в виде зажигалки. Купил, когда был с мамой в Турции. Юля просто перещелкала. А ключ потом подбросила в карман секретарше.
Поремский еще раз перебрал фотографии.
— То-то, я смотрю, качество такое паршивое, — сказал он.
— Но узнать-то можно?
— Можно, Миша, можно.
Камельков нахмурился:
— Владимир Дмитриевич, риск был немалый. На этот раз обошлось, но больше ей туда нельзя.
— Да, Миш, разумеется. Пусть сидит дома и никому не открывает. Фотки у тебя в одном экземпляре?
— В трех.
— Отлично. Тогда дуй прямо сейчас к жене Бойко.
— В Серпухов? — удивился Камельков.
— Да. Сперва, конечно, позвони ей, телефон я тебе дам. А потом попробуешь вызвонить помощника Роткевича. Этого как его… Черт, все время забываю его имя.
— Михайлова.
— Именно, — кивнул Поремский. Давай действуй!
«Вторник
Сегодня днем проникла в кабинет Муслиева. Страшно было — до жути! Сердце колотилось, как сумасшедшее, думала, что из груди выскочит!
Долго не могла найти их личные дела. Перешарила все полки в шкафу и только потом сообразила, что надо поискать в столе.
Два верхних ящика были закрыты. Третий тоже, но замочек там простенький, как у нас на шифоньере в старом доме. В детстве я такой открывала шпилькой или гвоздиком, когда хотела пофорсить перед зеркалом в маминых платьях. Шпильки у меня при себе не было, но я воспользовалась скрепкой. В общем, открыла я этот ящик. Открыла и чуть с ума не сошла от страха — прямо на бумагах лежал пистолет! Только потом я разглядела, что пистолет липовый. Обыкновенная зажигалка, да и по размеру как игрушечный. Как говорится, у страха глаза велики.
Под пистолетом я увидела несколько красненьких удостоверений, совсем свежих (пахли типографской краской).
Короче, удостоверения я выложила на стол и пересняла их маленьким фотоаппаратиком, который дал мне Миша. (Не знаю, какие получились фотки, пленку я сразу же отдала Камелькову.)
Уходить из кабинета было еще страшнее. Мне все время казалось, что стоит мне выйти в коридор, как меня тут же сцапают. Но… не сцапали.
Ох, черт, только сейчас понимаю, как я рисковала. Ведь я влезла в кабинет к своему начальнику, а это самое настоящее должностное преступление. Если б кто-нибудь увидел — не сносить бы мне головы.
Зачем я это сделала? Не знаю. Сначала думала, что все это из-за злости, которую я испытываю к Леусу, ну и, конечно, противно работать на бандитов. (Конечно, то, что они бандиты, нужно еще доказать. Если выяснится, что Муслиев, Леус, Барыгин и Кузнецов — честные люди, я первая попрошу у них прощения.) Потом, когда я увидела довольное лицо Миши, я поняла, что Леус здесь ни при чем. Мне просто хотелось, чтобы у Миши было такое лицо.
Разумеется, когда он узнал, как я добыла эти фотографии, он пришел в ярость. Кричал, что я не должна была так рисковать, что в следующий раз, когда решу покончить жизнь самоубийством, лучше просто взять и наглотаться таблеток. Кричал и кричал. А потом я взяла и просто его поцеловала. Только тогда и затих. Сказал, что страшно за меня переволновался и что я не должна рисковать своей жизнью. Я ответила, что угрозы для моей драгоценной жизни не было никакой. Ну кто бы, в самом деле, стал убивать меня в офисе? Да и что я такого сделала? Даже не украла ничего.
Нет, скандал бы, конечно, был нешуточный, да и с работы меня после этого наверняка бы уволили. Но чего теперь-то об этом говорить? Все ведь закончилось хорошо. Так я Мише и сказала. А потом… Потом мы целовались. Господи, он может быть таким нежным и ласковым! Прямо как котенок. А может быть крикливым и ершистым, как ежик. Ходил весь какой-то встрепанный, неухоженный. Ладно, не буду больше о нем писать. А то еще влюблюсь…»
Поремский сидел за письменным столом в своем кабинете и держал в руках подробную справку-установку, составленную на основе добытой информации. С цветной фотографии в углу первой страницы досье на него смотрело лицо покойного Карасева.
Седые волосы с сильными проплешинами, широкие скулы, такой же широкий лоб, хваткие серые глаза, нос тонкий, хищный, губы надменные, твердо очерченные.
«Хорошее лицо, — подумал Поремский. Вряд ли человек с таким лицом мог быть замешан в каких-то махинациях. Хотя… в нашем мире и в нашем веке все возможно. Теория старика Ломброзо давно уже не срабатывает. Да и срабатывала ли хоть когда-нибудь?»
Итак, Карасев Анатолий Николаевич. Сорок четыре года. Исполняющий обязанности гендиректора «концерна ПВО «Геракл». В концерн входят сорок шесть предприятий, специализирующихся на разработке и производстве, систем противовоздушной и противоракетной обороны для всех видов вооруженных сил. Действующий полковник Службы внешней разведки (а по совместительству — помощник заместителя руководителя администрации президента РФ генерала ФСБ Виталия Петрова).
Был «командирован» органами на работу в концерне. В начале своей деятельности Карасев стал одним из восьми заместителей гендиректора, отвечающим за заказы и поставки. Но затем — четырнадцатого февраля текущего года — прежний гендиректор концерна Роман Свиридов ушел со своего поста по состоянию здоровья. И Карасев (по настоянию председателя совета директоров концерна генерала ФСБ Виталия Петрова) стал исполняющим обязанности гендиректора концерна.
Двадцать шестого июля должно было состояться собрание акционеров концерна, на котором должны были избрать гендиректора. Мало кто сомневался, что им будет именно Карасев. Но до этого дня он не дожил.
Поремский отложил досье. Посмотрел в окно. Погода пор+илась прямо на глазах. Еще утром светило яркое солнце, пели птицы, лето было в разгаре, но сейчас небо заволокло тяжелыми, серыми тучами, подул ветер, птицы утихли. Надвигалась гроза.
Поремский откинулся на спинку стула и стал размышлять. Итак, допустим, что версия с терактом ложная. Тогда что мы имеем? Начать нужно с главного вопроса: с кем конфликтовал покойный? У кого были мотивы его прикончить? За эти несколько дней удалось выяснить, что почти каждое из сорока шести предприятий, перешедших по указу президента под крыло концерна, отчаянно сопротивлялось интеграции. Карасев же проводил интеграцию железной рукой. Это первый конфликт. Далее…
Телефонный звонок отвлек Поремского от размышлений. Он снял трубку:
— Слушаю.
— Здравствуйте. Я говорю с Владимиром Дмитриевичем Поремским?
— Да. С кем имею честь?
— Виталий Андреевич Петров. Вы, кажется, хотели со мной встретиться?
— Хотел. И до сих пор хочу. Ваша секретарша сказала, что вы в отъезде, и не известно, когда вернетесь, но еще очень не скоро.
— Она вам не лгала. — Петров говорил тяжелым, тягучим басом с еле слышной одышкой. — Я действительно был в отъезде. Лечил нервы в Швейцарии. Но после того что случилось с Толей Карасевым, я не мог не приехать.
— Ясно. А как же нервы? — поинтересовался Порем-ский.
— Нервы подождут, — пробасил в ответ Петров. — Если вы найдете мерзавцев, которые учинили такое с Толей, я буду чувствовать себя самым здоровым человеком на свете. Когда вы готовы встретиться?
— Да хоть сейчас.
— Хорошо. Тогда выписывайте пропуск, буду у вас минут через двадцать.
Поремский положил трубку, затем взял в руки перо, пододвинул к себе справку-установку и жирно подчеркнул слова: «…заместитель руководителя администрации президента РФ генерал ФСБ Виталий Петров». И чуть ниже: «…по настоянию председателя совета директоров концерна Виталия Петрова». Нахмурился и поставил на полях знаки вопроса.
…Председатель совета директоров концерна «Геракл» Виталий Андреевич Петров (он же по совместительству генерал ФСБ и заместитель руководителя администрации президента) оказался огромным, тучным человеком с отвислыми, как у бульдога, щеками- и маленькими глазками, выглядывающими из жировых складок лица сердито и даже свирепо.
Войдя в кабинет, он смерил Поремского оценивающим взглядом и, видимо, остался доволен произведенным осмотром.
— Куда я могу сесть? — пробасил генерал.
— Куда хотите, — ответил Поремский. — Думаю, в кресле вам будет удобно.
Петров втиснул огромный зад в кресло, не обращая внимания на угрожающий скрип соединений и стыков. Достал из кармана пиджака платок, вытер потное лицо, затем спрятал платок в карман и посмотрел на Поремского снизу вверх.
— А вы молодой, — сказал он. — Сколько вам?
— Тридцать два.
— Хороший возраст. И очень продуктивный. Помню, в тридцать два года я работал сутками и устали не знал. Разумеется, тогда я был килограммов на сорок постройнее, чем сейчас, но это не суть важно. Итак, давайте начнем. Как вы хотите построить беседу? Это бу-' дет монолог или диалог?
— Это уж как получится. Но мне было бы удобнее задавать вам вопросы.
— Понимаю, — кивнул Петров. — И удобнее и привычнее. Сам такой. Тогда валяйте спрашивайте.
— Как давно вы видели Анатолия Николаевича Карасева?
— На прошлой неделе. Как раз перед самым отъездом.
— Он не высказывал никаких опасений?
Петров расстегнул пиджак, затем снова достал из кармана платок и вытер лоб:
— Уф-ф… Душно. По всему видать, сегодня будет ливень. — Он помахал платком перед своим раскрасневшимся лицом, затем спросил: — Владимир Дмитриевич, а не вы ли ведете дело об убийстве менеджеров?
— Я, — честно признался Поремский.
— Убийц вы, судя по всему, еще не нашли, так?
— Мы над этим работаем, — уклончиво ответил Поремский.
Петров махнул на него платком.
— Да это-то понятно. Но вы хотя бы знаете, из-за чего их убили? Почему, к примеру, убили Сережу Бойко?
— У нас есть на этот счет определенные соображения.
— Не хотите говорить, — усмехнулся Петров. — Ну тогда я скажу. Я тут провел собственное небольшое расследование и понял, что Бойко убили в назидание. Для того чтобы запугать оставшихся в живых руководителях завода «Ракета», то есть Байкова и Сатановского. В качестве жертвы Сережу выбрали не случайно. У Байкова и Сатановского была серьезная охрана. А у Сережи телохранителей не было. Как не было их и у двоих других убитых менеджеров.
— Допустим. Может быть, вы знаете, и кто убийца?
Петров грустно усмехнулся и покачал огромной головой:
— Увы. До этого я еще не дошел. Так..: — Он повертел в воздухе ладонью: — Кое-какие соображения, которые я, с вашего позволения, естественно, оставлю при себе.
Почему же при себе, Виталий Андреевич? Ведь мы с вами делаем одно общее дело.
Внезапно Петров нахмурился.
— Сказал — при себе, значит, при себе, — грубо сказал он. Значит, у меня есть свои резоны. И хватит об этом. Он насмешливо посмотрел на Поремского: — Вы небось до сих пор думаете, что Анатолия Карасева взорвали из политических соображений? Чечня, джихад, чеченка-террористка, смерть неверным и все такое — так, что ли?
Поремский прищурился:
— А вы так не думаете?
Петров махнул платком:
— Разумеется, нет. Какие там террористы! Тут чистая экономика. Деньги!
— Однако следствием установлено, что офис Карасева действительно взорвала террористка-смертница. Мы даже предположительно установили ее имя.
— А, знаю я, как вы работаете. Небось какая-нибудь очередная Фатима?
— Удивляюсь вашей прозорливости.
— Да чего уж там прозревать. У вас что ни взрыв, так террористы. — Петров поднял взгляд на Поремского, и его маленькие глазки весело блеснули. — Хотите, подкину вам свежую идею?
— Давайте, коли не шутите.
— Что, если эта девочку, эту бедную Фатиму, послали на дело вовсе не чеченские сепаратисты? Что, если это было хорошо и, главное, по-новому спланированное заказное убийство? Как вам такой расклад, а, Владимир Дмитриевич?
Лицо Поремского напряглось.
— То есть вы хотите сказать, что кто-то целенаправленно убрал Карасева с помощью липового террористического акта? И тем самым сразу же отвел от себя подозрение?
— В яблочко! — одобрил Петров. — Гениальная, по сути, идея, вы не находите? Внушили девочке, что она идет на правое дело, подготовили ее как следует, потом обвесили взрывчаткой и вперед — за родину, за веру. Она небось возомнила себя героиней, а на деле всего лишь орудие в руках заурядных киллеров. Вы, Владимир Дмитриевич, не возбуждайтесь раньше времени: это всего лишь мое предположение, и его еще нужно доказать.
— Да-да, конечно. Но, честно говоря, я и сам предполагал нечто подобное.
— Конечно, предполагали, — кивнул Петров. — Мне характеризовали вас как хорошего следователя. А хорошему следователю не могла не прийти в голову столь простая и вместе с тем гениальная идея. Извините, у вас здесь можно курить?
— Курите, — разрешил Поремский.
Петров достал из кармана трубку, не спеша набил ее табаком, так же не спеша раскурил. Выпустил облачко дыма и протянул трубку Поремскому:
— Не хотите попробовать?
— Спасибо, нет.
Петров улыбнулся:
— Знал, что не будете. Это я так просто предложил. Дурацкая шутка, но никак не могу удержаться. Всем предлагаю, даже дамам. Дамы в основном обижаются и поджимают губы. Вы-то хоть не обиделись?
— Нет.
— Ну и славно, — сказал Петров, попыхивая трубкой. — В таком случае, продолжим наш разговор. И давайте-ка вернемся к Карасеву. Дело в том, что в нашем последнем разговоре… перед самым моим отъездом, Анатолий заявил, что не хочет оставаться гендиректором. Он сказал, что, будучи исполняющим обязанности, расчистил площадку для того, кто придет после него, и теперь умывает руки. Мы с ним тогда здорово поспорили. Мне, конечно, не понравилось, что он хочет уйти на покой. Теперь-то я понимаю, что Толя предчувствовал свою гибель. слишком многим он успел насолить, пока был исполняющим обязанности, слишком много чужой кровушки выпил во имя правого дела.
Поремский насторожился:
— Во имя какого правого дела, Виталий Андреевич?
— Во имя какого? Гм… Пожалуй, так просто не объяснишь. Знаете что, давайте-ка начнем с самого начала. У вас как со временем?
— Если то, что вы расскажете, поможет следствию, то в вашем распоряжении весь мой рабочий день.
— Отлично. Тогда приготовьтесь к долгому рассказу. Это было в конце позапрошлого года…
Петров нахмурился, отчего его и без того маленькие глазки совсем утонули в жирных складках лица. Поремский его не торопил. Он был уверен, что рассказ генерала прольет свет на многие события последнего месяца.
— Все началось с того, что в конце позапрошлого года, — начал Петров, — президент подписал указ о создании концерна «Геракл». Борьба за рынок ПВО к тому времени шла уже давно. Все соглашались, что в целях увеличения объемов экспорта и объединения научных усилий консолидация просто необходима. К моменту подписания указа на рынке присутствовали три мощных игрока. Во-первых, открытое акционерное общество «Геракл»… Позже именно оно дало название концерну. Во-вторых, научно-производственное объединение «Титан». И, в-третьих, финансово-промышленная группа «Оружие», активно скупавшая акции предприятий военно-промышленного комплекса. Каждый из этих троих игроков выступал за главенство в будущей объединенной структуре. «Оружие» возглавлял Матвей Соколов, близкий к олигарху Владимиру Сметанину. Ему симпатизировал и сам вице-премьер правительства России Илья Кабанов, который с самого начала курировал процесс создания оборонного концерна.
— Мощная поддержка, — заметил Поремский.
Петров пососал трубочку и усмехнулся:
— О да! Однако после крупного скандала и вмешательства президента премьера Кабанова понизили до ранга министра, а «Оружие» вывели из игры. Итак, несмотря на то что название будущему концерну дал «Геракл», само объединение сорока трех оборонных предприятий, входящих ныне в концерн, произошло на базе «Титана». Правда, «Гераклу» обещали паритетные условия при объединении и посты в руководстве нового концерна. Но в совет директоров вошли гендиректор и генконструктор «Титана» Роман Свиридов и Евгений Ефимов. Представители же «Геракла» не получили ни одного кресла.
— Виталий Андреевич, а какова во всем этом ваша роль?
— Самая непосредственная. Государство владело контрольным пакетом акций концерна, поэтому не могло допустить, чтобы подковерная возня переросла в открытое противоборство. И я был назначен э-э… кем-то вроде разводящего в схватке между «Титаном», «Гераклом» и «Оружием». — Петров весело прищурился. — Вы умный человек, Поремский, и все прекрасно понимаете, правда?
— Не совсем. Видимо, я недостаточно умен для таких дел.
— Бросьте прикидываться. Вы ведь знаете, что я являюсь заместителем руководителя администрации президента? Ну вот. Чтобы все происходило под присмотром сверху, я был назначен председателем совета директоров концерна. Скажу вам по секрету, что уже в момент моего назначения многих людей оттуда… — Петров поднял жирный палец и показал в полоток, — не устраивало то, что концерном руководит Роман Свиридов. Как, впрочем, и то, как он это делает. Но я решил сохранить за ним до поры до времени директорский пост. Позже именно Толя Карасев сменил Свиридова на этом посту.
А как в концерн попал сам Карасев? Я слышал, что он был «откомандирован» в концерн органами, которые… в которых вы и сами работаете?
— Это в том смысле, что я генерал ФСБ? — Петров усмехнулся. — Мне нужен был в концерне свой человек. И я позвонил Анатолию Карасеву. Мы встретились в ресторане…
Встреча в ресторане «Русская кухня» длилась уже полчаса. Все эти полчаса говорил в основном Петров. Карасев лишь ел, пил и слушал, задавая иногда вопросы и провозглашая короткие, как выстрел, тосты.
— В общем, расклад такой, — резюмировал Петров, поддевая с тарелки салат и отправляя его в рот. — Ответ мне нужен сегодня. Максимум — завтра.
— К чему такая срочность? — недовольно нахмурился Карасев.
— А разве в наших делах бывает иначе? — Петров поднял рюмку: — Давай-ка сперва выпьем за дружбу, а потом уже изложишь мне свои контрдоводы.
Карасев взял рюмку. Они чокнулись и выпили.
— Понимаешь, Толя, — продолжил Петров, поставив пустую рюмку на стол, — мне не обойтись без помощи. Слишком много волков вокруг.
— Боишься, загрызут?
— Не то чтобы боюсь, а так… опасаюсь. Впрочем, не мне тебе объяснять. — Петров вновь наполнил рюмки водкой и пристально посмотрел Карасеву в глаза. — Мне не обойтись без помощи людей, на верность и преданность которых я могу рассчитывать. Надеюсь, тебя не задевают мои слова?
— Нисколько, — покачал головой Карасев. — Хотя я всегда считал верность и преданность прерогативой собак. Но это к слову. Виталий Андреевич, я, честно говоря, не совсем понимаю, к чему весь этот разговор? Я ведь служака, солдат, а стало быть, лицо подневольное. Куда меня откомандируют, туда и пойду. Зачем ты тратишь время на уговоры, когда можешь просто приказать?
Петров качнул головой так резко, что завибрировали и затряслись все складки на его толстом лице.
— Не говори так! Мы с тобой не первый год знаем друг друга, и ты прекрасно понимаешь, что в делах, подобных этому, приказ срабатывает не всегда. Мне не нужно, чтобы ты занимал номинальную должность в концерне, мне нужно, чтобы ты реально работал. Пахал, понимаешь!
— Виталий Андреевич, — с мягким упреком сказал Карасев, — ты ведь знаешь, что иначе я и не умею. Если я соглашусь, я буду выкладываться на полную.
— Именно поэтому я и настаивал на твоей кандидатуре! — удовлетворенно кивнул Петров.
Карасев взял тонкую ножку хрустальной рюмки и принялся задумчиво ее покручивать. Петров смотрел на него выжидательно, но ничего не говорил.
— Значит, с одной стороны — «Титан», с другой — «Оружие»… — Карасев поднял голову и посмотрел на Петрова. — Ну и кого мне следует опасаться больше всего, если я соглашусь на твое предложение?
— Всех, — честно признался Петров. — Зубами будут клацать и с той, и с другой стороны. Здесь замешаны огромные деньги. А там, где деньги, там не обойтись без резни и бойни. Наша обязанность выполнить задачу, которую поставил перед нами президент, как можно меньшей кровью.
Карасев мрачно усмехнулся:
— Надеюсь, эта кровь будет не наша с тобой?
Петров растянул толстые губы в улыбке:
— Ты, Толя, руководитель по духу и по характеру. У тебя есть ум и воля. К тому же ты классный стратег. По большому счету, тебе предстоит провести коренную реформу как в концерне, так и во всем военно-промышленном комплексе России. Я уверен, что все твои мероприятия найдут одобрение и поддержку у президента. А ты сам знаешь, что наш президент не остается в долгу. Короче… — Петров поднял рюмку. — Мне не хочется на тебя давить и не хочется, чтобы ты относился к этой работе как к очередному назначению. Дела концерна должны стать твоими делами. Ты должен мясом и кровью врасти в его проблемы. Взяться за их разрешение и довести начатое до конца. Давай-ка выпьем, а потом скажешь, что ты по этому поводу думаешь. Только честно…
— И он сказал «да», — закончил за Петрова Володя Поремский. — Что было дальше?
Петров набрал полный рот дыма и с удовольствием пустил его через ноздри.
— Толя Карасев стал одним из восьми заместителей гендиректора, отвечающим за заказы и поставки, — сказал он. — А полгода спустя Роман Свиридов ушел с должности гендиректора концерна по состоянию здоровья.
— Это, насколько я понимаю, была официальная версия. А истинная?
— Вы знаете факты, — улыбнулся Петров. — Выводы делайте сами.
— Значит, ваш ставленник Анатолий Карасев стал исполняющим обязанности гендиректора вместо ушедшего Свиридова?
— Именно. На этой неделе должно было состояться собрание акционеров концерна, на котором предпологалось избрать гендиректора. Мало кто сомневался, что им будет Карасев. Но, увы, Толя не дожил. — Петров вынул изо рта трубку, задумчиво на нее посмотрел, затем вздохнул и сказал: — Светлая ему память, хороший был человек.
Поремский выдержал необходимую паузу, чтобы выказать уважение к памяти Карасева, потом спросил:
— Я слышал, что у Карасева бы какой-то конфликт не только с представителем «Титана» Романом Свиридовым, но и с гендиректором «Титана». Подождите, сейчас вспомню, как его зовут…
Не трудитесь. Его зовут Владлен Евстигнеев. А конфликт прост. Помните, кажется, у Свифта, два королевства воевали из-за того, с какой стороны нужно разбивать яйцо — с тупой или острой? Здесь ситуация в чем-то похожая. Конфликт назывался «колеса или гусеницы». Роман Свиридов и Владлен Евстигнеев были за гусеницы. А Толя и я — за… — В кармане у Петрова зазвонил сотовый. Генерал достал трубку и приложил к уху. — Слушаю! — Некоторое время он молчал, затем сказал коротко и жестко: — Сейчас буду. Ждите.
Петров убрал телефон в карман и поднялся из кресла.
— Извините, — сказал он. — У меня срочные дела. Договорим как-нибудь в следующий раз.
— Да, но вы не договорили о «гусеницах и колесах», — запротестовал Поремский.
Петров ухмыльнулся и развел руками:
— Ничего не поделаешь, дела. Секретаршу мою больше не терзайте. Как только освобожусь — позвоню вам сам. До свидания.
Он пожал Поремскому руку и ушел.
Поремский прошел к окну и некоторое время смотрел на деревья, облака, проезжающие внизу машины. Потом вздохнул и вернулся к столу. Взял лист бумаги, ручку и принялся чертить «схему противостояния», аккуратно вписывая фамилии «Свиридов», «Ефимов» и «Евстигнеев» в колонку под названием «Титан», а «Кабанов», «Сметанин» и «Соколов» — в колонку «Оружие». Затем он прочертил стрелочки от фамилий чиновников к третьей колонке, которую назвал «Концерн», а под ней вывел фамилии Петрова и Карасева.
После этого Поремский долго смотрел на получившуюся схему, составляя в уме диспозицию и расклад сил, затем сложил лист бумаги пополам и спрятал его в стол. Подумал немного и придвинул к себе телефон.
В дверь вошла Алена Никитина:
— Здравствуйте, Владимир Дмитриевич!
— А, Алена, привет! — махнул ей рукой Поремский. — Пообедала?
— Так точно.
— Ну тогда давай за дело. Готова к выходу в город?
Алена критически оглядела себя в зеркальце. Затем кивнула:
— Вполне. Куда мы едем? В театр, в оперу? Или, может быть, в ресторан?
— Скорее, в театр. Одного актера. Я договорился о встрече с одним типом, зовут Роман Сергеевич Свиридов. Его выкинули из кресла гендиректора концерна, чтобы предоставить место Карасеву. А вслед за тем изменили и саму политику концерна.
— Каким образом?
— Поменяли колеса на гусеницы. Или наоборот.
— Не поняла, — нахмурилась Алена.
— Я и сам толком не разобрался. Узнаем все от господина Свиридова. Точно знаю одно: у этого парня были все резоны не любить покойного Карасева.
— А кем он работает сейчас?
— Никем. Официально он числится в бессрочном отпуске. А неофициально сотрудничает с родным «Титаном» в качестве консультанта. По крайней мере, так он мне сказал.
Алена глянула на часики.
— А где наш Штирлиц? — насмешливо спросила она. — Опять на «задании»?
— На нем, — сказал Поремский.
— Я бы сказала — на ней, — тихо заметила Алена.
Поремский поморщился:
— Никитина, ну хоть ты не пошли. Кстати, слушай анекдот. В дверь Штирлица постучали. Он открыл и увидел на пороге маленькую собачку. «Чего тебе, дуреха?» — ласково спросил Штирлиц. «Сам дурак! Я из Центра!»
Алена засмеялась.
— Ничего, — одобрила она. — Только к нашему Камелькову больше подходит другой анекдот. Рассказать?
— Валяй.
— Штирлиц шел к рейхстагу в буденновке. Ему навстречу Мюллер: «Вы бы хоть конспирацию соблюдали, Штирлиц!» «Действительно», — подумал Штирлиц и надел темные очки.
Поремский улыбнулся и кивнул:
— Анекдот в тему. Теперь прячь зеркальце в сумочку — ив путь.
— А ввести меня в курс дела? — подняла брови Алена. — Я ведь должна узнать подробности.
— Введу по дороге, — ответил Поремский, сгребая со стола записную книжку. — Двигаем!
Прежде чем открыть дверь квартиры, Свиридов долго смотрел в дверной глазок. Затем щелкнул замок — и дверь открылась. Перед Поремским и Никитиной предстал высокий, худой мужчина лет сорока с небольшим. У мужчины были острые черты лица, длинный, тонкий нос и немного выпуклые, горящие хищным блеском, голубые глаза.
— Вы следователи? — спросил мужчина хрипловатым, резким голосом.
— Да. Я— Поремский, это— Никитина. Здравствуйте.
— Здравствуйте. Входите.
Мужчина посторонился, и следователи вошли в прихожую.
— Ого! похвалил Поремский, оглядывая стены прихожей из рыжего кирпича и лампы в виде средневековых факелов. — Да у вас здесь как в замке!
— Мой дом — моя крепость, — сурово ответил Свиридов и жестом указал им на журнальный столик и два кресла в углу прихожей: — Садитесь сюда, в комнатах не убрано.
Поремский и Алена расположились за столиком.
— А вы как же? — спросил Поремский хозяина квартиры.
— Я постою. Мне полезно, — ответил тот и прислонился к стене. — Итак, хватит предисловий. Приступайте к допросу.
— Отчего же сразу «к допросу», — усмехнулся Поремский. — Мы пришли с вами побеседовать.
— Это уж как вам будет угодно. Итак, я жду.
— Роман Сергеевич, нам известна история ваших отношений с Карасевым, — начал Поремский. — По сути, вас сняли с должности гендиректора концерна, чтобы расчистить место для Карасева. Мы понимаем, что вам, мягко говоря, не за что было любить этого человека…
— Что за чушь, — поморщился Свиридов. — Люблю я только жену и дочь. Остальных либо уважаю, либо нет. Карасев работал вполне профессионально, и он заслуживал уважения. Ну а то, что меня сняли с должности, так это не его вина. Тут распоряжались другие люди. Мы с ним и знакомы-то до этого не были.
— Роман Сергеевич, скажите честно, ведь то, что Карасев стал у руля концерна, было для вас и для «Титана» большим ударом?
— Чепуха. Это просто бизнес. А в бизнесе как? Если не удалось заключить одну сделку, заключаешь другую. Если не удалось осуществить один проект, берешься за другой. Только и всего.
— Но ведь бывают и судьбоносные сделки, — сказала Алена Никитина. — Сделки, от которых зависит судьба фирмы. Тогда людей, которые стоят на пути, просто устраняют. Разве не так?
Свиридов уставился на Алену тяжелым, пронзительным взглядом. Потом изогнул тонкие губы в усмешке и кивнул:
— Так. Но к нашему случаю этот пример не имеет отношения.
— Значит, вы не слишком-то пострадали от того, что Карасев собирался наладить выпуск колесных зенитно-ракетных комплексов? Ведь вы, кажется, настаивали на гусеничных?
Вопрос Поремского совершенно не смутил долговязого бизнесмена.
— Да, — сказал он, — настаивал. Я защищал интересы концерна.
— А заодно и предприятия «Титан», в котором вы работали до своего назначения, — заметил Поремский. — Впрочем, вы, кажется, работаете там и сейчас. Расскажите в двух словах о сути конфликта.
Голубые глаза Свиридова стали так холодны, что казалось — они вот-вот покроются коркой льда.
— Вам вряд ли это будет интересно, — отрезал Свиридов.
— Позвольте нам самим решить, что нам будет интересно, а что нет, — твердо сказал Поремский.
Свиридов неприязненно на него посмотрел.
— Ладно, черт с вами. Все равно ведь не отстанете. Оба предприятия, входящие в концерн, выпускают зенитно-ракетные комплексы ЗРК. Только «Геракл» выпускает версию для военно-воздушных сил — на колесах. А «Титан» — для сухопутных войск, на гусеницах. В зависимости от того, чьи интересы будет представлять глава концерна, той версии ЗРК и будет отдано предпочтение.
— Это может принести огромную выгоду, правда? — поинтересовался Поремский. — Экспортные заказы и все такое.
Свиридов сухо улыбнулся:
— А вы как думаете? Это не только экспортные заказы, но и перспективные разработки и создание зенитно-ракетного комплекса нового, пятого, поколения!
— И единственным препятствием для гусеничного варианта был пришедший вам на смену Карасев? — вновь вступила в беседу Алена. — Выходит, у вас все-таки был шанс его не любить?
— Не любить?
Свиридов посмотрел на Алену и прищурился. На его худых, смуглых скулах заиграли желваки.
За дубовым столом в подмосковном доме отдыха сидели трое. Один из них — гендиректор предприятия «Титан» Владлен Давидович Евстигнеев, маленький, упитанный человечек с тщательно зачесанной лысиной, отдыхал здесь уже третий день. Двое других Роман Свиридов и Евгений Ефимов — приехали к Евстигнееву десять минут назад.
Ефимов и Евстигнеев внимательно смотрели на Свиридова. Тот был бледен, хмур и сосредоточен. От него ждали плохих вестей.
Прежде чем заговорить, Свиридов тщательно поправил узел галстука, затем сцепил костлявые пальцы в замок и положил на стол.
— Все случилось как мы и ожидали, — хрипло сказал он. — Меня снимают с должности. Исполняющим обязанности назначают Карасева.
Евстигнеев кивнул и вздохнул:
— Этого и следовало ожидать. Эти сволочи сколотили против нас мощное лобби. А Карасев — человек Петрова. Честно говоря, из всех возможных кандидатур он был самой явной.
— Это так, — согласился Свиридов. — Карасев и Петров собираются переориентировать производство на гусеничные зенитно-ракетные комплексы. Мы, таким образом, остаемся не у дел.
Ефимов, сидевший до сих пор молча, взволнованно взъерошил ладонью волнистые рыжие волосы и сказал:
— Мы можем поднять этот вопрос на совете директоров концерна. Мы не позволим этим фээсбэшникам пренебрегать нашими интересами. В конце концов концерн создан на основе нашего предприятия!
— Н-да, — сдвинул брови Свиридов. — Поднять вопрос мы, конечно, можем, но все равно останемся в меньшинстве.
— Есть еще один способ заставить их изменить свои планы, — сказал Евстигнеев.
Свиридов и Ефимов с мрачным недоверием уставились на гендиректора «Титана».
— Я подниму вопрос о выходе предприятия «Титан» из концерна, если взамен гусеничного «Антея-2500» нас заставят выпускать колесный «С-400». А если они не согласятся и на это, я просто подам в отставку. Уверен, они не пойдут на такую кадровую потерю в ответственный момент.
Ефимов неуверенно покачал головой.
— А если ничего не выйдет? — спросил он. — Если Карасев останется при своем мнении? Что мы можем с ним сделать?
Свиридов сжал ладони в кулаки и посмотрел на Евстигнеева. Тот перехватил взгляд коллеги и нахмурился.
— Пока не знаю, — сказал Евстигнеев. — Но что-то делать надо — это факт.
…Свиридов тряхнул головой, словно прогоняя наваждение.
— Если вы намекаете на то, что я заказал убийство Карасева, то вам придется это доказать, — жестко сказал он. — А теперь попрошу вас на выход, господа следователи. Если хотите продолжить беседу — вызывайте повесткой или наденьте на меня наручники. Но и в этом случае я не скажу вам ни слова, пока рядом со мной не будет адвоката. Честь имею!
На улице светило солнце, и после мрачной прихожей свиридовской квартиры это было вдвойне отрадно.
Поремский заприметил поблизости летнее кафе и облизнул пересохшие губы.
— Не знаю, как ты, а я голоден как волк. Слушай, давай-ка возьмем по шаурме.
Алена кокетливо передернула плечами.
— Владимир Дмитриевич, я ведь недавно обедала. И потом, есть шаурму на улице — это чистой воды моветон. Никогда не знаешь, что они туда положили вместо нормального мяса. Вдруг они их делают из собачатины?
— Не выдумывай. В любом случае— никто еще не отравился.
— Вот и видно, что вы не слишком часто читаете газеты. В Москве. каждый день человек по десять — пятнадцать травятся уличной шаурмой и беляшами. Нет, Владимир Дмитриевич, вы поступайте. как хотите, а я не враг своему здоровью. Я рассчитываю дожить до девяноста лет, а если повезет — то и дольше.
— Оптимистка, — усмехнулся Поремский.
Расположившись за крайним столиком, Поремский с удовольствием вонзил зубы в сочную шаурму. Сделал задумчивое лицо и кивнул:
— Годится. Итак, сестрица Аленушка, давай порассуждаем. Карасев пришел на смену Свиридову, так?
— Так, — кивнула Алена с завистью глядя на шаурму (сама она заказала лишь стакан минеральной воды и теперь склонна была думать, что погорячилась насчет шаурмы). — Бывший руководитель концерна Роман Свиридов и его «гусеничный» дружок Владлен Евстигнеев имели явный и большой зуб на Карасева. Они старались провести в жизнь политику своего родного «Титана», Карасев же отдавал предпочтение «Гераклу» и его колесам. Мне кажется, мотивы очевидны. Благодаря действиям Карасева «Титаник» Свиридова и Евстигнеева мог пойти ко дну.
Поремский задумчиво сдвинул брови:
— То есть для тебя основные подозреваемые именно они?
— Конечно! — горячо отозвалась Алена. Конечно, как профессионал, я бы не исключала и другие версии, однако… — Она вновь пожала плечами. — Владимир Дмитриевич, интуиция мне подсказывает, что Карасева заказала именно эта сладкая парочка — Свиридов и Евстигнеев.
— Не знаю, не знаю, — протянул Поремский, продолжая уплетать шаурму. — Слишком уж все просто получается. Да и мотив чересчур явный.
— А как же принцип Оккама, Владимир Дмитриевич? Из всех версий нужно выбирать самую простую и правдоподобную.
— Вы бы спелись с Елагиным, — заметил Поремский. — Он тоже при каждом удобном случае пугает меня этим железным принципом. Ладно, поживем — увидим. А пока… Слушай, душа моя, свяжись-ка ты с директором Лианозовского электромеханического завода.
— С Давыдовым?
— Угу. Елагин выяснил, что этот самый Давыдов был страшно недоволен действиями Карасева. Вот и поговори с ним. Выясни, так ли он страшен, как нам его малюют.
— Сделаю, Владимир Дмитриевич, о чем речь.
— Умница. А я пока побеседую с представителем третьей стороны — гендиректором «Оружия» Матвеем Робертовичем Соколовым. Не верится мне, чтобы эти ребята стояли в стороне от схватки, спокойно глядя на то, как грызутся «Титан» и «Геракл».
Дозвониться Матвею Соколову оказалось делом непростым. Однако с пятой или шестой попытки Поремс-кому это удалось.
— Следователь? — удивился Соколов. — Прокуратуры? А что стряслось, скажи пожалуйста? Умер хомячок министра внутренних дел? Или у прокурора украли любимую пепельницу?
Нервы Поремского, и без того расшатанные событиями последнего месяца, накалились до предела.
— Во-первых, — холодно сказал он, — не просто следователь, а следователь по особо важным делам. Во-вторых, не прокуратуры, а Генеральной прокуратуры. А в-третьих, если вы, Соколов, будете продолжать разговор в подобном тоне, я пошлю за вами большую, удобную машину с мигалками.
— Какой строгий, скажи пожалуйста! — насмешливо отозвался Соколов. — Ладно, приезжайте, чего уж там. Только побыстрее, а то у меня еще куча дел. Имейте в виду, уважаемый «важняк» из Генпрокуратуры, если не появитесь через час, я укачу по делам. Ждать не стану! Кстати, можете воспользоваться большой машиной с мигалками.
— Идет, — согласился Поремский. — Только если через час вас не окажется в кабинете, встреча наша позже состоится в камере.
— Это для чего же?
— Для большей безопасности. Вы мне нужны целым и невредимым.
Поремский положил трубку.
Через пятьдесят минут Поремский, миновав два кордона охраны, вошел в кабинет генерального директора «Оружия».
Из-за огромного письменного стола навстречу Поремскому поднялся стройный, моложавый мужчина с седыми висками и симпатичным, насмешливым лицом. Он был смугл, подтянут, широкоплеч — ни дать ни взять, ковбой с рекламы сигарет «Мальборо», только в костюме от «Армани», белоснежной рубашке и при галстуке.
— Ну здравствуйте, здравствуйте! — сказал Соколов, блеснув белоснежными, как у голливудского киноактера, зубами. — А вы, значит, тот самый Поремский?
— С утра был Поремский. А вы, значит, тот самый Соколов?
— Угадали! — кивнул Матвей Робертович, крепко пожал следователю руку и указал ему на кожаное кресло. — Скажите, пожалуйста, какой вы проницательный! Садитесь сюда, это самое шикарное место в моей скромной келье.
— Не такая уж она и скромная, — заметил Поремский, усаживаясь в кресло.
— Это смотря на чей взгляд. Соколов уселся за стол и с выражением вежливого внимания посмотрел на Поремского. — Владимир Дмитриевич, прежде чем мы начнем нашу беседу, если вы не против, я бы хотел угостить вас самым вкусным напитком в мире.
Поремский не успел и рта раскрыть, как на столе, словно по мановению волшебной палочки, появилась большая бутылка темного стекла. Соколов достал из стола салфетку и тщательно вытер бутылку.
— Этот коньяк делал еще мой дед, будучи подданным Франции, — объяснил Матвей Робертович. — Он эмигрировал из России в двадцатом году. Тридцать четыре года жил под Парижем, а потом вернулся на родину. Уж не знаю как, но ему удалось привезти с собой ящик коньяку. Из двадцати бутылок осталось три.
Поремский ошарашено посмотрел на гендиректора.
— Прямо-таки королевская щедрость, — сказал он. — Непонятно только, за какие заслуги?
Соколов весело улыбнулся:
— А ни за какие. Просто вы мне понравились. Вы так ловко отбрили меня по телефону, что я зауважал вас еще до того, как увидел. Уверяю вас, Владимир Дмитриевич, немногие люди на свете решатся разговаривать со мной так, как это делали вы. Приятно иметь дело со смелым мужчиной.
— Интересно, что в вас такого страшного, что все вас боятся?
Красивые глаза Соколова погрустнели.
— Да ничего. Ничего во мне страшного нет. Кроме, конечно, должности. Многие считают своим долгом смотреть на гендиректора снизу вверх, так и норовят вильнуть хвостиком и облизать меня с ног до головы. А это здорово действует мне на нервы. Не могли бы вы передать мне бокалы? Они стоят в шкафчике у вас за спиной.
Поремский взял с полки бокалы и поставил их на стол.
— Благодарю вас, — сказал гендиректор, открыл бутылку и наполнил бокалы ароматной коричневатой жидкостью. Протянул один из бокалов Поремскому: — Держите!
Поремский взял бокал, слегка взболтнул и поднес его к носу. Аромат и впрямь был чудесный.
— Ну как вам? — поинтересовался Соколов.
Пахнет хорошо, — кивнул Поремский. — Хотя я в коньяках не слишком-то разбираюсь.
— А тут и разбираться не нужно. Просто попробуйте — и все.
Поремский поднес бокал к губам и сделал маленький глоток.
Ароматная жидкость согрела язык и нёбо, затем теплой волной пробежала по гортани. Соколов с любопытством глянул на Поремского.
— Ну?
— Здорово! — не сдержал восхищения Поремский. — Настоящий напиток богов!
— А! Что я вам говорил! Это вам не эрзац, который подают в наших ресторанах! Даже самых дорогих.
Поремский сделал еще одни глоток и поставил бокал на стол. Посмотрел на Соколова:
— Теперь мы можем поговорить?
Матвей Робертович отпил коньяку и кивнул:
— Разумеется. Спрашивайте о чем хотите. Я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.
— Я знаю, что финансово-промышленная группа «Оружие», которой вы руководите, выступала за главенство в будущей мощной структуре, которую создали на базе «Титана». Это так?
— Так, — кивнул Матвей Робертович.
— Я знаю, что курировавший этот проект вице-премьер Илья Кабанов не скрывал своих симпатий к «Оружию». Однако после крупного скандала и вмешательства президента Кабанова понизили до ранга министра, а «Оружие» вывели из игры. Это так?
Соколов задумчиво потер пальцами высокий лоб:
— Не совсем. Действительно, нас отодвинули на второй план. Но нельзя сказать, что нас вывели из игры. В конце концов, бизнес — это нечто большее, чем простая игра. В нем есть свои нюансы, не понятные непосвященным. Мы сохранили за собой нашу нишу. И в конечном счете мы были этим вполне удовлетворены.
— Расскажите об этой нише, — попросил Поремский.
— Хорошо. Вот только… с чего начать?
— Какой козырь есть у «Оружия» перед всеми другими предприятиями и финансово-промышленными группами?
— А, вы об этом… Об этом мне говорить легко и приятно. Наша ФПГ является главным игроком на рынке торговли российским вооружением. Согласно законодательству, все экспортные поставки оружия должны идти через «Оружие».
— То есть, — Поремский прищурился, — вы государственный монополист?
— Да, — кивнул красивой головой Матвей Робертович, — вне всяких сомнений. Мы своего рода госпосредник.
— И торговать в обход вас оружием невозможно?
— Возможно, но для этого необходимо получить соответствующую лицензию.
— Вероятно, на этой почве у вас были какие-то конфликты с Карасевым?
Поремский сказал это почти наобум, однако Соколов кивнул:
— Да, конечно, без конфликтов — малых или больших — в нашем бизнесе не обойтись. Анатолию Николаевичу не нравилось, как мы торгуем системами ПВО. Однако истинная суть конфликта, я думаю, состоит в другом. Будучи человеком сильным и упорным, он хотел сам торговать оружием, считая, что разбирается в этом лучше других.
«Вот это фокус, — подумал Поремский. — Выходит, этот Карасев вовсе не был таким уж золотым и непорочным агнцем, каким его обрисовал господин Петров».
— Что же конкретно не нравилось Карасеву в том, как вы ведете дела?
Матвей Робертович нахмурился и вздохнул:
— Это довольно сложно сформулировать. Вчера ему не нравилось одно, позавчера совсем другое. Ну а в целом… Видите ли, сегодня в суммарном объеме экспорта российских вооружений, реализуемых через компанию «Оружие», на системы ПВО приходится только от четырех до восьми процентов, в то время как у основных конкурентов из США и Европы этот показатель в пять-шесть раз выше. Карасева этот факт выводил из себя.
Поремский отпил коньяку и спросил:
— А в чем же тут дело? Наши системы ПВО хуже европейских и американских?
— Да нет, российские системы ПВО ни в чем не уступают западным аналогам. Тут все зависит от политики, от сложившихся стереотипов. Весь мир до сих пор считает, что наше производство едва-едва выходит из кризиса. Мы почти потеряли рынок за годы перестройки… и наладить прежнюю систему продаж не так-то просто. Мы бьемся за каждую страну, за каждую фирму. Мы постоянно ищем какие-то новые маркетинговые ходы, чтобы привлечь потенциальных покупателей. Проблему не решить с наскока, по-кавалерийски. Тут нужен разумный подход, нужна скрупулезная работа профессионалов. Карасев же считал, что проблему продаж можно решить одним махом. Не будучи профессионалом в этой области и имея весьма отдаленное представление о реальных процессах, Анатолий Николаевич считал, что достаточно одного лишь волевого усилия…
Матвей Робертович сделал паузу, чтобы приложиться к бокалу, затем заговорил вновь:
— Карасев собирался за самое короткое время довести объем продаж до двух миллиардов долларов в год. И это при том, что за последние семь лет все предприятия, вошедшие в концерн, наторговали на международном рынке всего на сумму около двух с половиной миллиардов долларов.
— Наполеоновские планы, — заметил Поремский.
Матвей Робертович пожал плечами:
— Не то чтобы наполеоновские… Мы действительно можем довести объем продаж до этой цифры, но для этого понадобится время. Иначе в погоне за призраком успеха можно потерять все. Помните, как это делалось в советские времена? «Пятилетка за три года». И что мы получили в итоге? То, что цифры сознательно завышались, условия жизни людей были ужасны, да и продукцию гнали, сделанную при помощи русского «авось» и железной кувалды. Анатолий Николаевич думал, что на рынке торговли вооружением можно поступать точно так же — взять кувалду и настучать всем по головам. Однако потенциальных покупателей кувалдой уже не удивишь. Да и не убедишь.
— Ясно. Значит, на этой почве вы и конфликтовали? В чем это выражалось?
Матвей Робертович поморщился.
Какое дурацкое слово — «конфликтовали». Это были деловые дискуссии, только и всего. Он старался убедить меня, я — его. Ни у одного это не получалось, однако мы оба были уверены в том, что со временем мы все же придем к консенсусу. Мы уважали друг друга, потому что понимали, что хоть мы и придерживаемся разных точек зрения, но воюем не за свои шкурные интересы, а за благополучие государства. В этом наши интересы сходились.
— Это все, что вы можете рассказать?
Соколов задумался. Потом пожал плечами:
— В общих чертах все. Если вас еще что-то заинтересует, можете звонить мне в любой момент.
— Не так-то просто до вас дозвониться, — заметил Поремский.
Просто, если знать как. Я дам вам номер моего секретного сотового. Он всегда при мне, но его номер знают немногие. Вы будете одним из этих немногих.
Поремский улыбнулся:
— Спасибо. Это большая честь.
Соколов махнул рукой:
— А, бросьте. Я дал вам попробовать дедовского коньяку, а это гораздо важнее, чем какой-то там номер. Итак, звоните.
Мужчины поднялись из кресел и крепко пожали друг другу руки.
Алена Никитина пришла в офис почти одновременно с Поремским. Вид у нее был крайне недовольный.
— Ну как? — спросил Поремский.
— Да почти никак, — махнула рукой Алена. — Господин Давыдов оказался еще немногословнее Свиридова. Узнать удалось очень мало.
— А именно?
— Секундочку.
Алена включила электрический чайник, затем уселась в кресло и устало вытянула ноги.
— Устала, как жучка, — прокомментировала она.
Поремский посмотрел на стройные ноги Алены, она перехватила его взгляд и улыбнулась:
— Владимир Дмитриевич, если вас смущает длина моей юбки, вы только скажите!
— И что будет? Ты сделаешь ее еще короче?
Алена откинула назад белокурую голову и засмеялась.
— В принципе, — весело сказала она, — я могу сделать ее еще короче, но тогда какой в ней будет смысл?
— А ты думаешь, что сейчас в ней уйма смысла? Да в ней и материи-то почти нет, не то что смысла. Ничего удивительного, что Давыдов почти ничего тебе не рассказал. Вместо того чтобы шевелить мозгами, он просто пялился на твои ноги.
— Думаете?
— Уверен.
Алена кокетливо похлопала ресницами:
— Я могу расценивать это как комплимент, шеф?
— А почему бы и нет? — пожал тот плечами.
Алена хотела что-то сказать, но тут щелкнул выключатель чайника.
— Ой! — сказала Алена. — Чайник вскипел. — Она повернулась к Поремскому и умоляюще сложила брови домиком: — Владимир Дмитриевич, родненький, будьте так добреньки, поухаживайте за уставшей от работы женщиной, сварганьте чайку.
— Ох, Никитина, дай тебе волю, так ты на мне верхом ездить будешь, — проворчал Поремский, возясь с чайником.
— К сожалению, вы не из тех, кто позволяет кататься на себе верхом, — в тон ему заметила Алена. — А жаль. Между прочим, я прекрасная наездница.
— Не сомневаюсь. — Поремский наполнил чашки. — Топай к столу, наездница.
Через пару минут они сидели за столом и пили чай с печеньем. В перерывах между глотками Алена продолжала свой отчет:
— Несмотря на президентский указ об образовании концерна, интеграции, по сути, так и не произошло. Практически каждое предприятие, переходящее под крыло концерна, отчаянно сопротивлялось. А что касается директора приписанного к концерну Лианозовского электромеханического завода Василия Васильевича Давыдова, то он прямо заявил, что постановление правительства о преобразовании завода в акционерное общество с последующей приватизацией незаконно. И обратился с жалобой в Конституционный суд.
— И что суд? Удовлетворил его жалобу?
Алена отрицательно покачала головой:
— Не-а. Постановление президента было признано вполне законным и не подлежащим отклонению. Внешне Давыдов смирился, но душа у него бурлит по сию пору.
— И насколько сильно бурлит?
— Настолько, что одно имя «Анатолий Николаевич Карасев» действует на него как красная тряпка на быка.
Поремский кивнул. Посмотрел на печенье и сказал:
— Вкусное. Где покупала?
— Так я вам и сказала! Пусть это будет моей маленькой женской тайной.
Поремский вяло ухмыльнулся:
— Это еще почему?
— Потому что лучший путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. И знать этот путь должна только женщина.
— Понятно. — Поремский доел печенье и запил крепким чаем. — Кстати, а что Давыдов говорит о смерти Карасева? Или ничего не говорит?
— Ну почему же — ничего? Говорит. Говорит, что Карасев доплясался, что этого и следовало ожидать.
— Вот как? Интересно, а сам он не мог приложить к этому руку?
Алена пожала плечами:
— Не знаю. Темный он какой-то. У меня все время было ощущение, что он знает гораздо больше, чем говорит. Вполне может быть, что он имеет к убийству Карасева более непосредственное отношение, чем пытается показать. Ну а вы? Вам удалось узнать что-нибудь важное?
— Кое-что удалось.
Поремский подробно рассказал Алене о своей встрече с Матвеем Робертовичем Соколовым.
— Еще одни мотив для убийства, — резюмировала Алена. — Хотя и не такой явный, как гусенично-колесные разборки.
Поремский отодвинул от себя пустую чашку.
— Давай подведем итог, — сказал он. — У нас имеются три подозреваемые стороны и соответственно три версии.
— С терактом — четыре, — подсказала Алена.
— Это да. Но давай-ка отодвинем версию о теракте на задний план, как слишком простую и несуразную. Итак, первая версия — гусенично-колесные — как ты их назвала — разборки. Руководству предприятия «Титан» выгодно было убрать с дороги Карасева, чтобы наладить производство «Антея-2500», а также приступить к перспективной разработке зенитно-ракетного комплекса пятого поколения. Это сулило «Титану» большие выгоды. Вторая версия — спор с ФПГ «Оружие» за торговлю системами ПВО. Карасев жаждал прибрать это выгодное дело к своим рукам. И наконец третья версия — нежелание директоров заводов вступать в концерн и терять самостоятельность. Согласна?
— Вполне, — кивнула Алена. — Директора заводов вполне могли нанять киллера для убийства Карасева. Вернее, обратиться за помощью к фирме-посреднику, занимающейся такого рода делами.
— Вот с этими версиями я и пойду на совещание к Меркулову. — Поремский потер пальцами уставшие от бессонницы глаза. — Гусенично-колесная версия кажется мне наиболее явной. Буду просить поставить телефоны Свиридова и Евстигнеева на прослушку. А сейчас сделай-ка ты мне чайку, да покрепче. Глаза слипаются — сил нет.
Пленка крутилась медленно и равномерно, механизм старенького диктофона слегка поскрипывал. Первые несколько секунд была тишина, затем раздался легкий щелчок, за ним — шорох, а потом хрипловатый, резкий голос сказал:
— Алло, Владлен Давидович?
— Да, Роман, здравствуй дорогой, — ответил ему другой голос, более доброжелательный и мягкий.
— Я со вчерашнего дня не могу до тебя дозвониться…
— Дела, Роман, дела. А что случилось? У тебя взволнованный голос.
Что-то зашуршало, и вслед за тем:
— У меня был следователь из Генпрокуратуры.
— Следователь? — Пауза. — Это что, в связи с Карасем?
— Да.
— Гм… Так они начали под нас копать?
— Похоже на то.
— Плохо дело. Ты им что-нибудь сказал?
— Нет. Но они все знают про «Антей-2500».
— Конечно, знают. Шило ведь в мешке не утаишь. И что? У них есть какие-то доказательства? Они подозревают нас?
— Понятия не имею. Это был не допрос, а просто беседа. Я выставил их из квартиры и заявил, что все дальнейшие беседы буду вести в присутствии адвоката.
— Это ты зря. Твой дурацкий характер доведет тебя до цугундера. Нужно быть мягче с людьми, Роман. А ты небось так на них нагавкал, что теперь они записали тебя в главные подозреваемые. Я ведь предупреждал, что нужно делать все, чтобы отвести от нас подозрение! Предупреждал или нет?
— Раньше нужно было об этом думать! Я тебе говорил, что, прежде чем переходить к активным действиям, нужно было попробовать купить Карася!
— Он не продавался. Ты ведь помнишь, кое-кто из наших общих знакомых уже пытался дать ему на лапу.
— Мало давали — вот и не продавался! Черт! Угораздило же меня влипнуть. Весь последний год одна сплошная полоса невезения. Если так пойдет и дальше, то я точно закончу цугундером. Да и ты вместе со мной.
— Типун тебе на язык, Роман! Лучше думай, как от вести от себя подозрения. Сходи к этому следователю, поговори с ним по душам. Только мягко, Роман, мягко. Чтобы он увидел, что ты готов к сотрудничеству. Чтобы понял, что тебе нечего скрывать. Только, ради бога, Роман, старайся не приплетать к разговору мое имя.
— Не трать слова понапрасну. Я никуда не пойду и ни с кем не буду говорить. Мы вляпались, Владлен. И помочь нам может только хороший адвокат. А сейчас извини… у меня пошаливает сердце. Пойду глотать валидол.
Поремский нажал на кнопку и остановил запись. Посмотрел на Меркулова.
— Ну что, — сказал тот, — по-моему, все ясно.
— Н-да, — задумчиво сказал Поремский.
Меркулов хмуро на него посмотрел.
— Не понимаю, что тебя не устраивает. Ты ведь сам говорил, что Свиридов и Евстигнеев — основные подозреваемые. Вот и радуйся — твоя версия подтвердилась.
— Так-то оно так, Константин Дмитриевич, но…
— Только не говори, что все слишком гладко, — недовольно сказал Меркулов. — Скажешь — уволю. Понял?
— Понял. Значит, будем брать?
— Будем, Володя, будем. Готовь мне на подпись постановление, а ты займись этими господами вплотную. У тебя все козыри на руках. С такими уликами можно расколоть их в два счета.
— Вашими бы устами…
— Любыми устами! Видел, как работал в таких случаях Турецкий? Любо-дорого посмотреть. Действуй как он.
— Но ведь это Туре-ецкий, — протянул Поремский. — Он «важняк» от Бога. Нам до таких высот карабкаться и карабкаться.
— Вот и карабкайся!
…Владлена Давидовича Евстигнеева арестовали прямо в офисе. Большого удивления он не выказал, однако попросил, чтобы по коридорам офиса он прошел «свободным человеком» — без наручников, и чтобы оперативники держались на шаг впереди и на шаг позади него, как охранники.
Его просьба была удовлетворена.
Романа Сергеевича Свиридова взяли прямо дома. Увидев на пороге Поремского, он лишь слегка усмехнулся и покачал головой.
— Так я и думал, — хрипловато произнес он. — Одеться-то хоть можно?
— Одевайтесь, — разрешил Поремский.
Свиридов в сопровождении двух оперативников отправился в спальню, Поремский же остался в прихожей, в очередной раз удивляясь ее сходству со средневековым замком.
Уже у себя в кабинете Поремский напомнил Свиридову об адвокате, но тот неожиданно отказался.
— Чего уж там, допрашивайте так. Если сочтете меня виновным, пойду в тюрьму. Ну а нет, так мне и вовсе адвокат ни к чему.
Поремский начал допрос спокойным, даже дружелюбным голосом.
— Роман Сергеевич, вы не хотите ни в чем признаться?
Щека у Свиридова нервно дернулась.
— Вы имеете в виду убийство Карасева? — неприязненно сказал он.
Поремский кивнул:
— Да.
Свиридов пожал плечами:
— Мне не в чем признаваться. Я его не убивал.
— Для того чтобы убить человека, не обязательно заниматься этим самостоятельно, — спокойно сказал Поремский, — иногда достаточно отдать приказ.
Свиридов усмехнулся. Губы у него были узкие и сухие, худое лицо абсолютно непроницаемо.
— Насколько я знаю, смерть Анатолия Николаевича Карасева была последствием террористического акта. Разве это не так?
— У нас есть причины думать иначе, — сухо ответил Поремский. — Карасев был вам неугоден. Из-за него предприятие «Титан» могло понести огромные убытки. К тому же вам было нанесено личное оскорбление. Вас сняли с должности гендиректора концерна, а на ваше — место посадили Карасева. У вас были все мотивы для убийства.
— У меня лично?
— Да. У вас и у генерального директора «Титана» Евстигнеева. От кого из вас двоих исходила инициатива — этого я не знаю. У вас есть шанс рассказать все первым.
— Думаете, я тут же кинусь вешать всех собак на Евстигнеева? — прищурившись, спросил Свиридов. — Думаете, мне настолько дорога собственная шкура?
— Роман Сергеевич, я не охотник и не резидент в тылу врага. А вы — не жертва и не предатель. Я расследую убийство — и рано или поздно найду преступника. У вас есть шанс помочь мне в этом и тем самым облегчить собственную вину, если, конечно, таковая имеется. Выбирайте… Но выбирайте прямо сейчас, пока не заговорил Евстигнеев.
Свиридов нервно дернул щекой:
— Что за чушь? Какой, к чертям собачьим, выбор? Вы что, думаете, я буду собственными руками копать себе могилу?
— Могила уже выкопана, — спокойно возразил Поремский. — Вы можете отказаться от сотрудничества с нами и лечь в эту могилу. А можете отойти в сторону. Для этого вам нужно всего лишь честно ответить на мои вопросы. Я гарантирую, что ваше сотрудничество зачтется на суде. Я сам, лично, за этим прослежу.
Свиридов задумался.
— Глупости все это, — тихо сказал он. — Человека не могут посадить за намерения.
— За намерения? — насторожился Поремский.
Свиридов вздрогнул и посмотрел на следователя:
— Что?..
— Вы сказали, что вас не могут посадить за намерения, — жестко сказал Поремский. — Что вы имели в виду?
— Ничего! — быстро сказал Свиридов. — Ничего не имел. Вам просто послышалось.
Поремский достал из ящика стола диктофон и положил его на стол. Свиридов удивленно уставился на диктофон, но затем в глазах у него мелькнуло понимание.
Поремский, ни слова не говоря, нажал на кнопку воспроизведения.
«— …Твой дурацкий характер доведет тебя до цугундера. Нужно быть мягче с людьми, Роман. А ты небось так на них нагавкал, что теперь они записали тебя в главные подозреваемые. Я ведь предупреждал, что нужно делать все, чтобы отвести от нас подозрение! Предупреждал или нет?
— Раньше нужно было об этом думать! Я тебе говорил, что, прежде чем переходить к активным действиям, нужно было попробовать купить Карася!
— Он не продавался. Ты ведь помнишь, кое-кто из наших общих знакомых уже пытался дать ему на лапу.
— Мало давали — вот и не продавался! Черт! Угораздило же меня влипнуть. Весь последний год одна сплошная полоса невезения. Если так пойдет и дальше, то я точно закончу цугундером. Да и ты вместе со мной.
— Типун тебе на язык, Роман! Лучше думай, как отвести от себя подозрения. Сходи к этому следователю, поговори с ним по душам. Только мягко, Роман, мягко. Чтобы он увидел, что ты готов к сотрудничеству. Чтобы понял, что тебе нечего скрывать. Только ради бога, Роман, старайся не приплетать к разговору мое имя…»
…Поремский остановил запись. Посмотрел на побледневшего Свиридова.
— Хотите расскажу, как все было, Роман Сергеевич?
— Сделайте милость, — тихо ответил Свиридов.
— Узнав о своей отставке с поста гендиректора концерна, вы встретились с Евстигнеевым где-нибудь на загородной даче, чтобы обсудить все последствия этого неприятного для вас обоих события. Посовещавшись, вы решили, что у вас есть единственный выход: убрать Карасева с дороги. Наверняка это предложение высказали не вы, а Евстигнеев. — Поремский выдержал паузу, затем заговорил вновь: — Итак, Евстигнеев предложил убрать Карасева. Вы долго колебались, вам была противна сама мысль об убийстве. Но в конце концов согласились. Любой бы на вашем месте поступил так же. Ведь вам нужно было спасать бизнес. А Карасев сам довел дело до тупиковой ситуации, вина, таким образом, целиком лежит на нем. С этой точки зрения вам не в чем себя упрекнуть. Однако с точки зрения закона вы совершили преступление, за которое обязаны ответить. Но насколько жестким будет наказание, решать только вам. — Поремский чуть склонил голову набок. — Итак, что вы решили? Вы будете с нами сотрудничать?
Свиридов опустил голову и ответил хриплым, усталым голосом:
— Буду. В тот день мы встретились в подмосковном доме отдыха. Владлен отдыхал там после перенесенного бронхита…
— Есть и еще один способ заставить их изменить свои планы!
Слова Евстигнеева заставили Свиридова и Ефимова выйти из мрачной задумчивости, в которой они пребывали до сих пор.
Гендиректор «Титана» обвел их своими грязно-зелеными глазами и объяснил:
— Я подниму вопрос о выходе предприятия «Титан» из концерна, если взамен гусеничного «Антея-2500» нас заставят выпускать колесный «С-400». А если они не согласятся и на это, я просто подам в отставку. Уверен, они не пойдут на подобную кадровую потерю в такой ответственный момент.
— А если ничего не выйдет? — неуверенным голосом спросил Ефимов. — Если Карасев останется при своем мнении? Что мы можем с ним сделать?
Тощие ладони Свиридова сжались в кулаки. Он хмуро посмотрел на Евстигнеева, тот перехватил взгляд коллеги и нахмурился.
— Пока не знаю, — сказал Евстигнеев. — Но что-то делать надо — это факт.
— Это и так понятно, — цоморщился Свиридов. — Что ты конкретно предлагаешь?
Евстигнеев нервно усмехнулся:
— А разве ты не понял? Если на железнодорожном пути лежит дерево и мешает движению поезда, то его… его ведь обычно убирают, правильно?
То есть ты предлагаешь убрать Карасева с пути? — уточнил Свиридов.
— Да, предлагаю. Но это лишь в том случае, если он не переменит свои взгляды.
— Он их не переменит, — тихо сказал Ефимов. — Я знаю таких людей. Он солдат — и до конца будет стоять на своем.
— Солдаты часто гибнут на поле брани, — заметил на это Евстигнеев. — Если ты на передовой, то будь готов к тому, что шальная пуля угодит тебе в голову. Короче… — Голос Евстигнеева окреп и стал звучать веско. — Мы закажем его. Наймем киллера и заплатим ему за убийство Карасева.
— Вот как? И где ты будешь его искать? — насмешливо спросил Свиридов. — Не будешь же ты давать объявление в газету?
Евстигнеев пожал плечами:
— Нет, конечно. Но в Москве множество людей, готовых за приличную сумму убить кого угодно, хоть самого президента. Мы найдем такого человека. Я… — Евстигнеев хищно прищурил маленькие глазки. — Я сам этим займусь.
Нина Ивановна Бойко была очень красивой женщиной. Настолько красивой, что Камельков поначалу даже немного смутился. Правда вот, лицо у нее было чуть-чуть бледней, чем нужно, а под большими карими глазами пролегли легкие тени, но все это можно было списать на переживания последнего месяца.
Жена Бойко сидела напротив Миши Камелькова и помешивала ложечкой кофе.
— Вы знаете, Михаил… Извините, забыла спросить, как вас по отчеству?
— Не важно, — ответил Камельков. — Зовите просто Михаил.
— Вы знаете, Михаил, я ведь видела убийцу мельком. К тому же через тонированное стекло. Не уверена, что я смогу его узнать.
— Ничего страшного, — успокоил ее Камельков. — Не узнаете, значит, не узнаете. Это как у физкультурников: главное не победа, а участие.
Нина Ивановна улыбнулась. Губы у нее были слегка полноватые, а зубы белоснежные, как у актрис, которые рекламируют зубную пасту.
— Что ж, в таком случае я попробую. Давайте ваши фотографии.
Камельков достал из кармана бумажник, вынул три фотографии и протянул вдове Бойко. Нина Ивановна взяла со стола очки, надела на свой изящный носик и принялась не спеша и очень внимательно разглядывать снимки.
— Вот этот, — сказала она, положила фотографию на стол и ткнула в нее наманикюренным пальцем. — Вот этот вроде похож. Конечно, в том случае, если он высок и строен. Потому что у убийцы было спортивное телосложение.
— Он высок и строен, — заверил вдову Миша Камельков. — И спортом занимается вполне регулярно. — Он поднял руку, потрогал опухшее лицо и тихо добавил: — У меня был шанс проверить это на себе.
Нина Ивановна улыбнулась:
— Так это он вас так разукрасил?
— Да, — сознался Камельков. — Но это не имеет отношения к делу. Нина Ивановна, будьте так любезны, посмотрите на фотографию еще раз. Вы уверены, что именно этот человек стрелял в вашего мужа?
Нина Ивановна взяла фотографию и еще раз внимательно на нее посмотрела. Покачала головой:
— Нет, не уверена. Тот был в темных очках. И потом, эти усики… Он был с темными усиками, тот человек. А этот… этот вроде блондин.
Камельков нахмурился.
— Масть можно и изменить, а усики — приклеить, — сказал Камельков.
— Можно, — согласилась Нина Ивановна. — Он похож, очень похож. Но вы ведь понимаете, Михаил, что стопроцентной уверенности у меня нет и быть не может. Я не хочу, чтобы невиновный человек отправился в тюрьму из-за того, что я выдала желаемое за действительное.
— Что ж, спасибо.
Камельков спрятал фотографии в карман.
Может, все-таки налить вам кофе? — с виноватой улыбкой спросила Нина Ивановна.
— Да нет, не нужно. Спешу по делам.
— Что ж, в таком случае до свидания. Приятно было с вами познакомиться… Миша.
Прощаясь, Камельков поцеловал Нине Ивановне руку-
Михайлова Камельков разыскал в Москве. Открыв дверь гостиничного номера, Антон Антонович ухмыльнулся.
— У вас что, все такие молодые? — весело спросил он.
— Где это — у нас? — нахмурился Камельков.
— Как где? В прокуратуре! Сначала Алена, теперь вот вы. Просто детский сад какой-то.
Михайлов был в трусах и в майке. К тому же от него сильно попахивало спиртным. Мишаня нахмурился еще больше.
— Гражданин Михайлов, давайте войдем в номер, — сурово сказал он.
— Да ради бога! — ответил Михайлов и потеснился, пропуская Камелькова.
В комнате царил беспорядок. Вещи, туалетные принадлежности, пакетики презервативов — все это валялось на кровати, на полу, на тумбочке.
Я завтра утром улетаю в Питер. Командировка кончилась, — объяснил Антон Антонович. Затем обвел комнату рукой и добавил: — Вот собираю вещи.
— Не многовато вещей для одной-то поездки? — едко спросил Камельков.
— В самый раз, — заверил его Михайлов. — Я, знаете ли, люблю красиво одеваться. Самому приятно, да и девочки на модный прикид лучше клюют. — Он озорно подмигнул Камелькову. — Вы ведь понимаете, о чем я, Михаил Петрович?
— Понимаю. Чего ж тут непонятного. Приехали в Москву расслабиться. Москва — она для того и существует. Кабаки, девочки… В Питере-то небось жена, дети, а?
Михайлов широко улыбнулся и кивнул:
— Я знал, что ты меня поймешь, приятель! Черт побери, приятно иметь дело с собратом по разуму!
— Угу. Только не «поймешь», а «поймете», — поправил его Мишаня. — Ив данный момент я не ваш собрат и приятель. Я следователь, вы свидетель. Наш разговор будет сугубо официальным.
— Вот так?
— Вот так.
Михайлов поднял руку и поскреб в затылке.
— Жаль, — сказал он после паузы. — А я было хотел угостить тебя отличным скотчем. То есть… вас. Вас угостить.
— В следующий раз угостите. А сейчас — к делу.
Михайлов посмотрел на Камелькова из-под нахмуренных бровей. Затем перевел взгляд на спортивную сумку возле кровати, вздохнул, снова поднял глаза на Камелькова и сказал:
— Ну что ж, раз ты такой суровый, то давай.
Однако, перед тем как начать разговор, Михайлов все-таки достал из сумки бутылку скотча, а к ней и пару приземистых стаканов.
— Стаканы из здешнего ресторана, — прокомментировал он, разливая скотч. — Вот думаю: украсть или не украсть? У меня, видишь ли, такое хобби — брать на память разные скромные вещицы из гостиниц, где я останавливаюсь. — Он завинтил бутылку и посмотрел на Камелькова. — Как думаешь, это не преступление?
— Преступление, — ответил Мишаня. Элементарная кража. Вам повезло, что администрация гостиницы проявляет лояльность по отношению к такого рода иници…
— А, да брось ты, — махнул на него рукой Михайлов. — Лучше давай выпьем. На брудершафт. Кстати, можешь звать меня Антон. Или просто — Тони. Держи!
Он протянул Камелькову стакан со скотчем. Камельков вздохнул и удрученно покачал головой.
— Антон Антонович, — сказал он таким голосом, словно говорил с психически больным человеком, — у вас все в порядке со слухом?
— Полный ажур. А что?
— Да слышите вы меня плохо. Или не слушаете совсем. Я ведь вам русским языком сказал — в следующий раз. Мне вам это по-китайски повторить? Или на фене проботать? Вы скажите — я проботаю.
Михайлов нахмурился и обиженно поджал губы.
— Ладно, черт с тобой, — сказал он без прежнего дружелюбия в голосе. — В следующий раз так в следующий раз.
Михайлов резко выдохнул через плечо и опрокинул содержимое одного из стаканов себе в рот. Затем проделал ту же процедуру со вторым стаканом. Потом поставил пустые стаканы на стол и посмотрел на Камелькова.
— А стаканы я все-таки украду! — с вызовом сказал он.
— Кради, кради, — разрешил Камельков. — Но только мне не попадайся. Попадешься — посажу.
— Как это? — удивился Михайлов.
— А так. Помнишь поговорку — вор должен сидеть в тюрьме! Вот ты и сядешь. Ответишь и за себя, и за всех гостиничных воришек разом. На два года вперед. Да еще и потерю компенсируешь.
Михайлов долго и обескураженно смотрел на следователя, затем вновь поскреб рукой в затылке и вдруг расплылся в улыбке.
— А, — сказал он, — шутка! Понимаю. Извини, сразу не прорубил. Я, когда немного выпью, тормозить начинаю. Ты мне, если буду тягача давать, по два раза все повторяй, о'кей? И погромче на два тона. Тогда услышу и осознаю.
Камельков достал из бумажника фотографии бодигардов и разложил их на столе.
— Это что? — с любопытством спросил Михайлов.
— Подозреваемые! громко ответил Мишаня. Посмотрите, пожалуйста, эти снимки. Если увидите среди них человека, который стрелял в вашего шефа, скажите.
Антон Антонович подошел к столу и склонился над фотографиями. Взял одну, вторую…
— О! — воскликнул он. — Так вот же он! — Михайлов ткнул пальцев в фотографию Алекса Кузнецова. Затем внимательно вгляделся и кивнул еще решительней, чем прежде: — Ну да! Это тот самый парень и есть! Он в Володьку стрелял! Вот подонок! Вы его арестовали?
Лицо Камелькова стало еще строже.
— Антон Антонович, — медленно произнес он, посмотрите, пожалуйста, повнимательней. Это очень важно. Вы и в самом деле узнаёте этого человека?
— Да чё тут глядеть-то? Он это! Я его из тысячи узнаю! Я ж его видел с двух метров, вот почти как тебя сейчас. Опустил стекло — и давай палить. Как только в меня не попал — ума не приложу! И ведь прям в глаза мне смотрел, сволочь!
— Вы хотите сказать, что этот человек стрелял в Роткевича?
— Вот черт! — Михайлов ударил ладонью по фотографии. — Да что ты ко мне привязался? Он не он, он — не он! Говорю тебе: эта сволочь в Володьку стреляла! Так ты его арестовал или нет?
Камельков отрицательно покачал головой:
— Нет пока. Но теперь арестуем. От вас можно позвонить?
— Валяй звони!
Камельков подошел к телефону и набрал номер Поремского.
— Владимир Дмитриевич, здравствуйте! Это Камельков… Да… Да… Хорошая новость. Михайлов только что опознал на снимке убийцу Роткевича. Это Алексей Кузнецов!.. Он самый!.. Понял, до связи.
Камельков положил трубку на рычаг. Посмотрел на Михайлова.
— Ну что? — нетерпеливо спросил тот. — Возьмете этого гада или как?
Камельков задумчиво пошевелил бровями, затем кивнул:
— Думаю, что возьмем. Слушай, Тони… — Глаза Камелькова алчно сверкнули. — Нацеди-ка мне стопочку твоего скотча. И найди чего-нибудь зажевать. Я ужас как проголодался!
Рассказав Поремскому о своей встрече с Евстигнеевым и Ефимовым, Свиридов замолчал. Он сидел на стуле сгорбившись и опустив голову на грудь. Худые руки с длинными, костлявыми пальцами неподвижно лежали на коленях. Он был так неподвижен, что на какое-то мгновение Поремскому показалось, что он умер.
— Что было дальше? — окликнул подозреваемого Поремский. — Вы наняли киллера?
Свиридов медленно покачал головой:
— Нет. Не успели. Пока мы раскачивались, кто-то убил менеджеров концерна. Дело имело большой резонанс. К тому же следственные органы вплотную занялись концерном. Согласитесь, после этого идти на убийство Карасева было бы глупостью.
— Вы хотите сказать, что не заказывали Карасева? — не сумел скрыть своего разочарования Поремский.
Свиридов поднял голову и насмешливо на него посмотрел:
— Разумеется, нет. Я ведь вам говорил — вы не сможете посадить меня за намерения, какими бы гнусными они ни были. Для того чтобы посадить человека, необходим факт преступления, а факта не было. Понимаете, не было!
Поремский пристально вгляделся в худое лицо Свиридова, однако оно оставалось совершенно непроницаемым.
«Чертов инквизитор, — подумал Поремский. — С такой рожей только ведьм на костер посылать! Или людям на дыбе руки выкручивать!»
— Значит, об этом вы и беседовали по телефону с Евстигнеевым? — спросил Поремский. — О намерении?
Свиридов кивнул:
— Конечно. А о чем же еще? Ведь Владлен искал киллера. Так или иначе, но мы бы убили Карасева. Нам помешал этот дурацкий взрыв. Уж можете мне поверить, мы бы так и сделали: не сейчас, так после — когда все эта история с убитыми менеджерами забылась бы. Хотя… — Свиридов усмехнулся, — о чем это я? Ведь с ним разобрались и без нас. Кто-то проделал за нас всю работу. Честное слово, этого человека стоит поблагодарить!
Свиридов запрокинул голову и вдруг сухо рассмеялся.
Поремский посмотрел на его острый, подпрыгивающий от хохота кадык, затем вынул из стаканчика карандаш, повертел его в пальцах, положил карандаш на стол и принялся задумчиво перекатывать его пальцами по столу, не сводя с «инквизитора» внимательных глаз. Свиридов перестал смеяться и теперь наблюдал за действиями «важняка» молча, с легкой, ироничной улыбкой.
— За намерения мы вас, конечно, арестовать не можем, — задумчиво сказал Поремский. — Но и подозрения в убийстве я с вас снимать не собираюсь. По крайней мере до тех пор, пока мы не поймаем настоящего преступника.
Свиридов пожал костлявыми плечами:
— Что ж, ловите. Это ваша работа. Я рассказал вам все, что было. К сказанному мне абсолютно нечего добавить. И вообще… — Он демонстративно зевнул, — я устал и хочу спать. Отвезите меня в камеру.
Допрос Владлена Евстигнеева не дал ничего нового. На все вопросы Поремского тот отвечал коротко и односложно — «нет», «не знаю», «не помню», «не понимаю». Держался он расслабленно, веки его маленьких карих глаз были флегматично полуопущены, словно он ждал удобного момента, чтобы заснуть, а все вопросы следователя воспринимал как досадную, хотя и не такую уж значительную помеху.
Лишь два раза за все время допроса в тусклых, безразличных глазах Евстигнеева мелькнул интерес. В первый раз — когда Поремский прокрутил ему кассету, во второй — когда он услышал о признании Свиридова. Однако и тут гендиректор «Титана» не ст&л проявлять нервозности или суетливости. Он просто пожал плечами и сказал:
— Ну и что? Это все равно ничего не доказывает.
И тут же прервал свой монолог, посчитав, должно быть, что наговорил много лишнего.
Таким образом, в конце допроса Поремский знал ровно столько же, сколько и в его начале.
Звонок Миши Камелькова застал Поремского в кафе, где он с удовольствием поглощал горячие тефтели, запивая их яблочным компотом.
— Владимир Дмитриевич, здравствуйте! Это Камельков!
— А, Мишаня. Ну как? Показал снимки Михайлову?
— Да-да.
— И что?
— Хорошая новость. Михайлов только что опознал на снимке убийцу Роткевича. Это Алексей Кузнецов!
— Один из бодигардов?
— Он самый!
— Ясно. Сейчас же снаряжу бригаду. Пусть Михайлов остается на месте. Глаз с него не спускай. Как только привезем Кузнецова, я тебе позвоню.
— Понял. До связи.
Взяли Кузнецова без шума и эксцессов. Он и не думал сопротивляться. Сам протянул руку под «браслеты». Еще и улыбался, глядя на Поремского. А уже в машине повернулся к Поремскому и сказал с холодком в голосе:
— У меня влиятельные знакомые. Вам придется ответить за этот беспредел. Вы это понимаете?
— Придется — отвечу, — спокойно сказал Поремский.
— Самое забавное, что у вас на меня абсолютно ничего нет, — с усмешкой добавил Алекс Кузнецов. — Хотя… зная ваши методы, могу предположить, что вы подкупите пару свидетелей и по вашему приказу они опознают во мне хоть самого Бен Ладена.
— Поживем — увидим, — все так же спокойно отозвался Поремский.
Кузнецов замолчал и за всю последующую дорогу не произнес ни слова.
Однако в кабинете Поремского он неожиданно разговорился. Причем беседовал, вальяжно развалившись на стуле и закинув ногу на ногу, словно был не на допросе, а на светской вечеринке. Его рыжие волосы слегка растрепались, галстук съехал набок, однако в целом вид у бодигарда был вполне респектабельный и довольный.
— А у вас здесь уютно, — весело сказал он, обводя взглядом кабинет Поремского. О, и чайничек имеется! Может, вдарим по Чайковскому, а, шеф?
— Как-нибудь потом.
— Отчего же потом? Потом может и не быть. Думаете, мы с вами еще когда-нибудь встретимся?
Поремский вежливо улыбнулся.
— Уверен в этом, — сказал он. — Не могу же я отказать себе в таком удовольствии.
— Ладно, как скажете, — согласился Алекс Кузнецов. — Возможно, я и навещу вас в вашей камере, куда вас упрячут за беспредел, который вы здесь творите. Может, даже принесу чего-нибудь. Вам что больше нравится — бананы или яблоки?
— Виноград.
— Виноград в это время года дорог. Ну да ладно, чего не сделаешь ради хорошего человека!
В лице Поремского не дрогнул ни один мускул.
— Высказались? — спокойно спросил он.
Кузнецов кивнул:
—Угу.
Отлично. А теперь буду говорить я. Вы подозреваетесь в убийстве бизнесмена Роткевича…
— Это которого шлепнули в Питере? — иронично прищурился бодигард. — Да вы в своем уме, Поремский? Я сроду в Питере не бывал. Я и Эрмитаж-то видел только на картинке. А кстати, хорошая идея! Нужно будет съездить в Питер на выходные, глянуть на Зимний, плюнуть в Неву. Чем я хуже других?
— Идея хорошая, — кивнул Поремский. — Правда, осуществить вы ее сможете лет через пятнадцать. Само собой, если попадете под амнистию.
— Опять угрожаете, — вздохнул Кузнецов. — И что это за манера такая у наших следователей — угрожать, давить на психику. Нет чтобы угостить чаем, рассказать что-нибудь веселое, втереться к подозреваемому в доверие, стать ему отцом родным. Так нет же, все, что вы умеете, это только угрожать. В то время как…
— Ну хватит кривляться, жестко осадил его Поремский. — Вам не отвертеться, Кузнецов. В день убийства Роткевича вас не было ни на работе, ни дома.
— Ну и что?
— А то, что в этот же день вас видели в Питере. В милицейской форме и с пистолетом в руке. Не припоминаете?
— Нет.
— Жаль. Случается, что чистосердечное признание смягчает наказание.
— Это только в кино.
— Ну почему же. В жизни такое тоже бывает. Все, что от вас требуется, откровенно отвечать на мои вопросы.
Кузнецов задумался. Покосился на Поремского:
— И что, много мне скостят?
— Это решать суду.
— Ну да, конечно. — Он опять задумался. Затем, нахмурившись, посмотрел на следователя, вздохнул и махнул рукой: — Ладно, давайте бумагу. Я все напишу.
— Можете просто рассказать.
— Да нет, уж лучше напишу. Я, когда говорю, не могу сосредоточиться.
Поремский вытащил из ящика стола лист бумаги и протянул его бодигарду.
— А ручку?
Поремский вынул из стаканчика карандаш и положил его на стол перед Кузнецовым.
— Пишите этим.
Кузнецов взял карандаш и склонился над листком бумаги. Он корпел минут пять, затем поднял голову и спросил:
— О том, что раскаиваюсь, писать?
— Пишите.
Кузнецов кивнул и вновь склонился над бумагой. Наконец он отложил карандаш и протянул свой шедевр Поремскому:
— Вот. написал.
Поремский взял листок и стал читать.
Я, Кузнецов Алексей Викторович, верный слуга Его Императорского Величества Карла Седьмого-Хитрого, признаюсь в том, что первого июня сего года проткнул копьем достопочтенного иеромонаха Бонвивана Легкого. В оправдание своего проступка могу сказать лишь то, что бой наш был равным и честным. А то, что повезло мне, а не Бонвивану, так на то воля Всевышнего. Не мне, ничтожнейшему из рабов его, отвечать за судьбу, предначертанную нам самим Небом.
Ежели вашему высочеству будет угодно, обязуюсь восполнить сию потерю двумя мерами отборнейшего зерна. Буде нет — приму с покорностью и почтением любое наказание ваше.
За сим остаюсь покорный раб и слуга ваш Христофор Колумб.
Писано сие осьмнадцатого мартобря медового по Спасу года».
— Это все? — спросил Поремский.
Кузнецов кивнул:
— Да.
Физиономия у него при этом была жутко довольная.
— Замечательно, — сказал Поремский. — Чувство юмора у вас есть, но литератор вы, извините, плохой. Да и в истории вы явно не Эдвард Радзинский.
Раздался тихий скрип, дверь кабинета слегка приоткрылась.
— Владимир Дмитриевич, к вам можно?
— Входи, Миша.
В кабинет вошел Камельков, а за ним Антон Антонович Михайлов. Остановившись у порога, Михайлов уставился на Алекса Кузнецова.
— Мать честная, он! — сказал Михайлов. — Честное слово, он! Что, парень, недолго бегал? Нашлась и на тебя управа!
Кузнецов пожал крепкими плечами и отвернулся.
— Антон Антонович, пройдите в кабинет и сядьте, строго сказал Поремский.
Михайлов, опасливо косясь на Кузнецова, подошел к стулу и, на секунду замешкавшись, чтобы собраться с духом, сел. Камельков сел рядом с ним.
— Антон Антонович, — начал Поремский, — знаете ли вы человека, сидящего перед вами? — Он показал карандашом на Кузнецова.
Антон Антонович решительно покачал головой.
— Не знаю и знать не хочу.
Поремский удивленно посмотрел на Камелькова, тот ответил ему таким же удивленным взглядом.
— Хорошо, — вновь заговорил Поремский. — Тогда поставим вопрос иначе. Видели вы когда-нибудь человека, сидящего перед вами?
— Видеть видел, — согласился Михайлов.
— Где и при каких обстоятельствах?
— В Питере, ответил Антон Антонович, — на набережной. При очень грустных обстоятельствах.
— При каких именно?
— Он, этот парень, стрелял в Роткевича. — Михайлов подумал, что бы еще такое сказать, и добавил: — Из пистолета.
— Вы в этом уверены? — вновь спросил Поремский.
— В чем? В том, что из пистолета?
— В том, что в Роткевича стрелял именно этот человек.
Михайлов еще раз посмотрел на Алекса Кузнецова и кивнул:
— Он, кто же еще. Только форма на нем тогда была ментовс… извините, милицейская.
— Ясно. — Поремский посмотрел на Кузнецова и сурово сдвинул брови. — Что и требовалось доказать, — сказал он.
В конце рабочего дня в дверь к Поремскому робко постучали.
— Войдите, — громко сказал «важняк».
Дверь кабинета приоткрылась, и в образовавшемся проеме показалась маленькая, плешивая голова. Узкие щелки глаз, затянутые в кокон морщин, внимательно посмотрели на Поремского.
— Можно? — спросил плешивый человек.
— Да, пожалуйста, — сказал Поремский.
Человек перешагнул через порог, плотно прикрыл за собой дверь и, замерев у двери, подозрительно оглядел стены и обстановку кабинета, словно подозревал стены и вещи в предательстве и измене.
— Проходите, садитесь, — жестом пригласил его Поремский, убирая бумаги, над которыми корпел вот уже полчаса, в стол.
Человек кивнул, подошел к столу и осторожно присел на краешек стула.
— Василий Васильевич Давыдов, — представился он. — Директор Лианозовского электромеханического завода. Я недавно беседовал с вашей… э-э… коллегой — Аленой Борисовной Никитиной. Я звонил вам полчаса назад.
— Я помню, — кивнул Поремский. — Вы хотели сообщить мне что-то важное.
Давыдов улыбнулся морщинистыми губами.
— Так точно. То есть… да, хотел.
Он испуганно глянул по сторонам, затем придвинулся поближе к столу и, чуть склонившись вперед, взволнованно зашептал:
— Владимир Дмитриевич, я знаю нечто, что поможет пролить свет на историю загадочной смерти господина Карасева!
— Да что вы! — изобразил удивление Поремский. — И что же это?
— Это… — Давыдов вновь окинул быстрым взглядом кабинет. — Э-э… скажите, Владимир Дмитриевич, я могу говорить откровенно в этих стенах?
— В каком смысле? — не понял Поремский.
— В прямом. Сами ведь знаете, как оно бывает. Скажешь слово, а тебя потом за это слово на крест, как Христа. Хотя говорил вроде бы при своих.
— А-а, — понял Поремский. — Вы в том смысле, что и у стен есть уши?
— Так точно! — радостно согласился Давыдов. — Я знал, что вы меня поймете. Так как? Могу я говорить откровенно или нам лучше побеседовать в каком-нибудь другом, менее официальном месте?
Поремский сделал серьезное лицо и сказал с твердостью в голосе:
— Уверяю вас, Василий Васильевич, этим стенам я собственноручно отрезал все уши. Можете говорить спокойно.
— Ну хорошо. — Три или четыре складки на морщинистой физиономии Давыдова облегченно разгладились. — В таком случае я расскажу все, что знаю. Я было хотел сообщить эти факты вашей коллеге, но по определенной причине не смог этого сделать.
— Что же это за причина? — поинтересовался Поремский.
— Видите ли, ваша коллега… женщина.
Поремский сделал круглые глаза:
— Да что вы! Не может быть! Вы это точно знаете?
Глаза Давыдова стали грустными, как у собаки.
— Напрасно вы иронизируете, Владимир Дмитриевич, — обиженно сказал он. — Когда вы узнаете все подробности того случая, о котором я хочу вам рассказать, вы поймете мои опасения.
Тогда, может быть, пора начать рассказывать? предложил Поремский.
— Вы правы. Итак… — Давыдов слегка замялся…Разговор этот происходил в бане. Если быть точным, в сауне. Есть в Новых Черемушках такая сауна… Вы понимаете?
— Что?
— Про сауну.
«Черт, он меня своими предисловиями и намеками с ума сведет», — все больше раздражаясь, подумал Поремский. А вслух сказал:
— Вы хотите сказать, что это был бордель?
— Ну вот, — облегченно вздохнул Давыдов. — Вы все поняли сами. Я, Владимир Дмитриевич, женат, у меня три дочери. Надеюсь, этот разговор, а вместе с ним и мое маленькое откровение останутся между нами?
Поремский взял себя в руки.
— Безусловно, — сказал он. — Продолжайте, пожалуйста.
— Итак, я был в сауне. Я только что вышел из парной и сидел в своем кабинетике с бутылочкой пива. Один. Сижу отдыхаю — и вдруг слышу за стенкой знакомые голоса. И голоса эти говорят… Простите, у вас не будет воды?
— Что за чушь? — поморщился Поремский. — Голоса говорят: «Простите, у вас не будет воды»?
— Да нет. Это я уже вам: не будет ли у вас стаканчика воды? В горле что-то пересохло.
Поремский наполнил стакан водой из графина и протянул его Давыдову. Тот взял стакан и одним глотком опустошил его наполовину. Вытер ладонью мокрые губы, внимательно посмотрел на Поремского и хрипло произнес:
— Итак, я услышал голоса…
Юле Ивановой снилось море. Она сидела на прибрежных камнях и смотрела на синие волны, на чаек, прохаживающихся вдоль белоснежной кромки прибоя. На душе у нее было легко и спокойно. Вдруг подул ветер. Небо на горизонте потемнело. За считанные секунды ветер нагнал облака и превратил их в тучи, и эти тучи, гоня перед собой черную тень, стали надвигаться на Юлю. Море начало волноваться, ветер подул еще сильнее, прямо Юле в лицо, и дыхание его было холодным и колючим. Сердце Юли учащенно забилось, и она проснулась.
Открыв глаза, Юля увидела прямо перед собой лицо Леуса.
Не веря собственным глазам, она приподняла голову с подушки и выставила перед собой руку. Пальцы наткнулись на щеку Леуса — худощавую, холодную, гладко выбритую.
Юля отдернула руку и вскрикнула. Тут же сухая, сильная ладонь легла ей на рот.
— Тихо, — сказал Леус. — Не шуми. Твоих соседей нет дома. Они уехали на дачу и появятся только завтра.
Он убрал ладонь с Юлиного лица.
— Как ты здесь оказался? — испуганно спросила Юля.
— Просто, — с холодной улыбкой ответил Леус. — Шел, шел и пришел. Лифт у вас сломан, пришлось подниматься пешком. Ну ничего. Главное ведь, что мы наконец увиделись, правда?
Юля промолчала.
— На ресепшн мне сказали, что ты болеешь, — продолжил Леус. — Могу я узнать, чем?
— Нет, не можешь.
Почему? — в напускном удивлении приподнял Леус белесые брови.
— Это женское.
— Да ну? — Леус смерил оценивающим взглядом ее фигуру. Остановился на трусиках. — Здесь? — весело спросил он.
Юля покраснела, схватилась за край одеяла и попыталась накрыться, однако Леус быстрым движением вырвал одеяло у нее из рук и отбросил его в сторону.
— Ты не смеешь… — злобно процедила Юля сквозь стиснутые зубы. — Убирайся отсюда!
Леус улыбнулся:
— Так скоро? Но мы ведь даже не успели пообщаться. К тому же… — он вновь скользнул взглядом по ее телу, — я рассчитываю приятно провести с тобой время. Я очень соскучился по твоим стонам.
— Мразь, — презрительно произнесла Юля. — А теперь слушай сюда, подонок: либо ты немедленно уберешься, либо я…
— Ц-ц-ц, — поцокал Леус и покачал головой. — Не нужно шуметь. Иначе мне придется сделать тебе бо-бо. А ты знаешь, как хорошо я умею это делать.
— Ты меня и пальцем не тронешь, — все с тем же
презрением в голосе сказала Юля. — Иначе я вызову милицию, и они упрячут тебя лет на сто.
— Ангел мой, ты начиталась книжек. Думаешь, твой Ромео из прокуратуры примчится к тебе на помощь?
— Примчится! И наваляет тебе по шее!
Леус нахмурился.
— Что ж, нам стоит это проверить. — Он вынул из кармана телефон и протянул его Юле: — Звони своему Ромео.
Юля схватила телефон и быстро набрала номер Камелькова.
— Слушаю, — раздался в трубке его бодрый голос.
— Миша! Здесь Леус! Он хочет…
Леус ударил коротко, без замаха и напряжения. Телефон выпал из пальцев Юли. Голова ее запрокинулась, глаза уставились в потолок.
— Алло! Юля! Что случилось?! Где ты?! — кричал в трубку Камельков.
Леус поднял трубку и приложил к уху.
— У нее болевой шок, — спокойно сказал он. — Но не волнуйся, это скоро пройдет. Останется лишь небольшой синяк.
— Сволочь! Если с ее головы упадет хоть один волос, я с тебя с живого шкуру спущу!
— Какие мы грозные, — усмехнулся Леус. — А теперь послушай меня, Ромео. Сегодня вы взяли Алекса Кузнецова. Я знаю, что малышка Юля помогла вам выйти на нас. Видеокамеры зафиксировали, как она пробралась в кабинет Хамзата. Я также знаю и то, что у вас есть свидетель, который опознал Алекса.
— Ты слишком много знаешь, — прорычал Камельков.
— Тихо, — сказал Леус. — Я еще не закончил. Если ты хочешь, чтобы с Юлей все было в порядке, сделай так, чтобы Кузнецова освободили. Или в крайнем случае чтобы он исчез. Исчез навсегда.
— Что за бред? Как я это сделаю? Я что, Игорь Кио?!
— Не нужно быть фокусником, чтобы сделать это.
— Кузнецов может повеситься в камере. Или погибнуть при побеге. Да мало ли способов? Ты умный парень и сможешь придумать, как. устранить Кузнецова, пока он не начал давать показания.
— Вот оно что! Вы с Муслиевым боитесь за свои поганые шкуры…
— Молодец. Правильно понял. Теперь ты знаешь не только то, что должен сделать, но и почему.
— А если я откажусь?
Леус посмотрел на вздрагивающую Юлю и криво усмехнулся.
— Тогда можешь навсегда попрощаться с нашей общей знакомой.
— Ты блефуешь. Ты не посмеешь убить ее.
— Давай поспорим, что я сделаю это. И сделаю так. что не останется ни одной улики. Диагноз будет очевидным: суицид. А таблетки или петля — это не так уж важно, правда?
Камельков молчал.
— Эй, — окликнул его Леус, — чего молчишь?
— Думаю.
— Тогда думай быстрее. Девчонка вот-вот очнется. Если ты к этому моменту ничего не надумаешь, мне придется еще раз ее вырубить. А мне это так же неприятно, как тебе. Мы оба знаем, какая она сладкая девочка, правда?
— Заткнись!
— Она так громко стонет. Особенно когда перевернешь ее на живот и…
— Я сказал — завали хлебало!
Леус хрипло рассмеялся. Глаза его, однако, не смеялись. В них было все что угодно, только не веселье.
— Ладно, — сказал наконец Камельков. — Я сделаю то, что ты просишь. Но я должен быть уверен, что с Юлей все будет в порядке. Где она?
— Здесь.
— Где ты ее прячешь?
Юля глубоко, с хрипом, вдохнула ртом воздух, но тут же схватилась руками за горло и закашлялась.
— Я больше не могу говорить, — быстро сказал Леус. — Она пришла в себя. Я позвоню через два часа. К тому времени Кузнецов должен быть мертв. Это все.
Отключив телефон, Леус схватил Юлю за плечо, одним рывком перевернул ее на живот, заломил руки и перетянул их скотчем, который достал из кармана.
Юля судорожно хватала ртом воздух, но не могла произнести ни слова. Глаза ее вылезли из орбит от ужаса и боли.
— Ничего, скоро пройдет, — успокоил ее Леус. — Этому фокусу научил меня один китаец. Мы с ним учились в одной группе. Через пять минут ты сможешь говорить, а пока… — Он оторвал кусок скотча и плотно заклеил Юле рот. Улыбнулся: — Вот так. Теперь нам с тобой нечего опасаться, ангел мой.
Юля замычала и попробовала привстать, однако Леус положил ладонь ей на спину и легонько надавил. Юля снова упала на кровать. Рука Леуса осталась лежать у нее на спине. Длинные пальцы ласково поглаживали ее лопатки. Затем они скользнули ниже и остановились на пояснице.
— У тебя такая нежная кожа, — грустно сказал Леус. — Жаль, что мы не нашли общего языка. Я бы любил тебя всю жизнь.
Он сдвинул руку еще ниже и запустил пальцы за резинку Юлиных трусиков.
— А ведь и ты любила меня, — продолжил он печальным, задумчивым голосом. — Я это видел, я это чувствовал. Ты была от меня в восторге. Я казался тебе настоящим рыцарем — сильным, честным, без страха и упрека. — Леус наклонился и поцеловал Юлю в нежную кожу спины. — Что же случилось потом? — прошептал он. — Почем я стал тебе так противен? Я ведь не превратился в чудовище, у меня не выросла вторая голова. Я остался прежним Олегом Леусом, человеком, который полюбил тебя и любил больше всего на свете.
Юля застонала. Леус тут же тряхнул головой, выпрямился и улыбнулся.
— Ладно, — сказал он. — Не время предаваться сантиментам. Слишком поздно, уже ничего не исправить. Теперь нужно думать о деле. В конце концов ты сама во всем виновата, и моя совесть чиста. Абсолютно чиста. — Внезапно Леус нахмурился. — Правда, есть еще один должок, — холодно произнес он и сощурил голубые глаза. — Но я отдам его чуть позже.
Это случилось двумя часами раньше. Когда Леус вошел в кабинет Муслиева, Гарри Барыгин уже был там.
— А, пришел, — хмуро глянул на Леуса Хамзат. — Садись.
Леус сел и закинул ногу на Ногу.
— Плохо выглядишь, — сказал ему Гарри Барыгин. — Совсем, что ли, не спишь?
— Сплю. Всю ночь только этим и занимаюсь.
— А по роже не скажешь, — усмехнулся Барыгин. Но уже через мгновение усмешка покинула его губы. — Сильно ты нас подвел, Олег, — серьезно сказал Барыгин. — Очень сильно.
— Подвел? — Леус склонил голову набок и изучающе посмотрел на приятеля. — Это как же?
— Я тебе скажу как! — вклинился в разговор Мус-лиев. — Ты привел сюда эту суку! Ментовскую подстилку! Она с самого начала тут все разнюхивала. И я не уволил ее только из-за тебя!
— Ты расписался за нее, приятель, — сказал со своего места Барыгин. — И ты должен исправить ситуацию.
Олег задумчиво посмотрел на свои ногти.
— Исправить что? — тихо сказал он.
— Эта сука… — вновь заговорил Муслиев, — эта маленькая сучка пробралась ко мне в кабинет! Не знаю, что она тут искала, но она рылась в моем столе!
— Ты это точно знаешь? — спросил Леус.
— Точно? — Черные глаза Муслиева превратились в черные щели. — Ты спрашиваешь — точно? По-твоему, я такой человек, что работаю с предположениями? По-твоему, я грязный, трусливый ишак, который дрожит от одних предположений?
— Тогда от чего? — спокойно спросил Леус.
— От фактов — вот от чего! — рявкнул Хамзат. Видеокамера засняла ее во всех позах! Эта сука выкрала у Нинки ключ и вошла в мой кабинет! Слава богу, сейф был на замке.
— И что же теперь я должен сделать? — с усмешкой поинтересовался Леус. — Найти ее и убить?
— Да, убить. — Муслиев тряхнул черной головой.
— И еще кое-что.
— Что именно?
И тут снова заговорил Барыгин:
— Олег, сегодня взяли Алекса. Он засветился в Питере. У них есть свидетель. Помнишь, однажды во время вечеринки Алекс заявил, что, если его когда-нибудь заметут, он не станет брать на себя всю вину и не сядет один. Так вот, нам с Хамзатом кажется, что он в тот момент не шутил.
Барыгин внимательно вгляделся в хмурое, побледневшее лицо Леуса. Олег перехватил его взгляд и сказал — спокойно, без всякого волнения:
— Вы хотите его ликвидировать?
Барыгин кивнул:
— Да, дорогой. И сделаешь это ты.
— С какой стати?
— Нужно исправлять свои ошибки.
Леус побледнел еще сильнее.
— Ив чем же я ошибся? — спокойно спросил он.
— В бабе, — просто ответил Барыгин.
За столом раздался шорох. Леус и Барыгин посмотрели на Муслиева.
— Ты всегда был идиотом! — выкрикнул из-за стола Муслиев. Лицо его было багровым и потным. Я всегда знал, что ты когда-нибудь подставишь нас всех! Ты грязный белый шакал!
Леус, ни слова не говоря, поднялся со стула и двинулся к столу, за которым сидел Муслиев. В то же мгновение Барыгин вскочил на ноги и оказался между Олегом и столом.
— Остынь, — сказал он и положил Леусу ладонь на грудь.
Леус брезгливо, как на насекомое, посмотрел на ладонь Барыгина и громко, четко произнес:
— Убери свою грязную лапу, пока я не свернул тебе шею.
В кабинете повисла тягостная тишина. Долго, около минуты, никто ничего не говорил. Первым нарушил тишину Гарри Барыгин.
— А ты рисковый парень, Олег, — сказал он и усмехнулся. — Ладно, извини. — Он убрал руку с груди Леуса. Огляделся и весело посмотрел на испуганно вжавшегося в стул Муслиева, затем — снова на Леуса. Улыбнулся и сказал: — Извини, старина, Хамзат погорячился, да и я тоже. Однако исправить свою ошибку тебе все равно придется.
— Что ж, — в тон ему ответил Леус, — я исправлю свою ошибку. Но не думай, что я забуду то, что произошло в этом кабинете.
— Это уж как тебе будет угодно, — кивнул Барыгин, — Сядем?
Олег вернулся и сел на свой стул.
— Вот и хорошо, — одобрил его действия Барыгин, усаживаясь в кресло. — А теперь обсудим наши дальнейшие планы.
Два часа прошли быстро. Леус дремал в кресле. Юля лежала на кровати тихо. Было похоже на то, что она тоже уснула.
Леус зевнул, потянулся и посмотрел на наручные часы. «Пора», — сказал он себе.
Достал из кармана телефон, но нажать на кнопку вызова не успел. За стеной послышался шум, словно там что-то упало. Леус насторожился. Соседей не должно было быть дома, он сам за этим проследил — видел, как они погрузили вещи в старый «Москвич» и выехали со двора.
За стеной включили музыку. Это была модная песенка про двух любовников, между которыми выросла стена. Леус терпеть ее не мог.
«Они не могли войти в квартиру — я бы услышал. Значит, там кто-то остался, — резонно рассудил Леус. — Но кто?»
Он решил не забивать себе голову подобными вопросами, но тут Юля, ободренная музыкой, зашевелилась и громко застонала, так громко, что ее могли услышать. Леус вскочил с кресла и одним прыжком достиг кровати, на которой лежала Юля.
Юля попробовала встать на ноги, но Леус схватил ее за волосы и ткнул лицом в подушку.
— Молчи! — рявкнул он. — Молчи, если не хочешь умереть!
В стенку застучали.
— Черт, — поморщился Леус. — Теперь они знают, что мы здесь.
Стук прекратился, но в то же мгновение зазвонил лежавший на тумбочке мобильник Юли.
Леус ослабил нажим и взял с тумбочки телефон. Секунду поколебавшись, он нажал на зеленую кнопку и поднес телефон к уху.
— Что у вас там происходит? — завопил в трубку визгливый мужской голос. — Что за крики? Вам мало ночи? Я вызываю милицию, ясно? Сейчас же вызываю милицию!
Связь оборвалась. Музыка за стеной стала тише.
«Черт, неужто он и впрямь вызывает милицию?» — подумал Леус.
Под ложечкой у него засосало. Милиция не входила в его планы. Медлить было нельзя. Этот кретин — кем бы он ни был — сам виноват, что не уехал вместе со всеми на дачу.
Леус быстро подошел к двери и рывком распахнул ее. Мощный удар в лицо отбросил его назад. Леус упал на пол, попытался приподняться, но новый удар в лицо опрокинул его. Шея ослабла, локти соскользнули, светловолосый затылок глухо стукнул о паркетный пол комнаты.
Камельков подскочил к Юле, перевернул ее на спину и сорвал с губ скотч.
— Ты жива? — взволнованно спросил он.
Юля слабо улыбнулась в ответ:
— Да…
— Погоди секунду. — Мишаня осторожно перевернул ее на бок и разрезал складным ножом скотч, стягивающий руки. — Ну вот, — радостно сказал он. — Теперь, кажется, все.
За спиной у Камелькова зашевелился Леус. Мишаня обернулся, подошел и снова коротко ударил Леуса ногой в лицо. Тот затих.
— Здорово ты его, — похвалила Юля, опираясь на плечо Камелькова и усаживаясь в постели. — Он жив?
— Жив, конечно. Что ему сделается. — Мишаня достал из кармана блестящую вещицу и показал Юле. — Кастет, — стыдливо объяснил он. — Остался со школьных времен.
Юля прижалась щекой к плечу Камелькова и всхлипнула.
— Я думала, он меня убьет, — произнесла она со слезами в голосе. — Господи, я так испугалась!
— Ну-ну. — Камельков нежно погладил ладонью ее растрепанные волосы. — Все уже позади. Сейчас вызову бригаду и отправлю эту сволочь на нары. Ну не ишчь. — Камельков встревоженно осмотрел Юлю.
— У тебя нигде не болит?
— Нет, — продолжая плакать, покачала головой Юля. — Со мной все в порядке. А как… — Она вытерла ладонью заплаканные глаза. — А как ты здесь оказался?
— Залез к соседям по пожарной лестнице. Включил музыку. Потом позвонил сюда и стал качать права. Угрожал вызвать милицию. Я боялся, что этот гад не купится на мою уловку, но он купился. К счастью, он оказался глупее, чем я ожидал.
— Не думаю, — раздался за спиной у Камелькова хриплый голос.
Мишаня резко повернул голову, в тот же момент громыхнул выстрел. Камельков, как разъяренный зверь, бросился на Леуса и ударом ноги вышиб из его пальцев ствол. Затем несколько раз, словно футбольный мяч, ударил его ногой по голове, вкладывая в удары весь свой гнев. Леус потерял сознание.
— На этот раз ты у меня надолго затихнешь, — со злостью сказал Камельков.
Он поднял с пола ствол, сунул в карман ветровки. Затем выпрямился и повернулся к Юле. Юля лежала на кровати. Лицо ее побледнело и судорожно искривилось. Изо рта вырывалось хриплое дыхание. По правому боку на белую простыню стекала алая струйка крови.
Давыдов вытер губы ладонью и сказал:
— Итак, я услышал голоса. Поначалу они не показались мне знакомыми, и я не стал прислушиваться, но… там такие тонкие перегородки. Нет, конечно же они говорили негромко, но ведь и я не глухой.
— Так что же вы услышали? — нетерпеливо спросил Поремский.
Давыдов наклонился, вытянул худую шею и тихо сказал:
— Это были Соколов и Карасев.
— Постойте… — Поремский поморщился и потер пальцами лоб. От бессонницы и череды допросов у него начинала болеть голова. — Вы хотите сказать, что в соседней кабинке находился гендиректор «Оружия» Матвей Робертович Соколов?
— Ну да, — кивнул Давыдов. — Он самый. А с ним — Анатолий Николаевич Карасев. Ныне покойный, — поспешно добавил Давыдов.
— О чем же они разговаривали?
— О бизнесе. Насколько я понял, их встреча в сауне была чистой случайностью. Вот они и воспользовались моментом, чтобы выяснить отношения. Да только не знали, что за стенкой я.
Матвей Робертович провел ладонью по влажным волосам. Облаченный в белую простыню, он был похож на древнеримского сенатора. Его красивое лицо голливудского актера раскраснелось и поблескивало от пота.
Невысокий, седовласый Карасев сидел на дубовой скамейке, положил кулаки на стол, и угрюмо смотрел на Соколова.
— Анатолий Николаевич, то, что вы говорите, имеет столь же малое отношение к реальности, как я… к коневодству. — Матвей Робертович вновь провал ладонью по волосам. — Наша маркетинговая политика строится на основе глубочайших исследований. На нас работают лучшие ученые России.
— При чем тут ученые? — недовольно сказал Карасев. — Деньги-то вы кладете себе в карман. А ваши ученые за лишнюю копейку обоснуют и оправдают все что угодно. Прежде чем браться за это дело, я и сам много с кем беседовал. И много чего прочитал. Отчеты, исследования… — Карасев устало откинулся на спинку дубовой скамьи и вытер полотенцем лоб. — Вы работаете неэффективно. Будь я не так мягок, я бы сказал, что вы там вообще ни черта не делаете!
— Не делаем? — удивился Соколов. — Мы не работаем? Тогда позвольте спросить, благодаря кому Россия продала оружия только за один этот год на пятьсот миллионов долларов? Чья это заслуга — ваша или моя?
Карасев небрежно махнул рукой:
— Для такой огромной страны, как наша, это не цифра.
— А что тогда цифра, а, Анатолий Николаевич? Какая цифра вас убедила бы?
Карасев задумчиво нахмурил потный лоб:
— Я думаю… миллиард долларов в год. Это для начала. А затем в течение следующих трех — пяти лет можно выйти на объемы продаж порядка двух миллиардов в год. Специалисты, к которым я обращался, доказали, что при правильном маркетинге можно получать до двух миллиардов долларов только в течение одного года. Это при том, что вы за семь последних лет наторговали на ту же сумму. И это вы называете правильной маркетинговой политикой? — Карасев усмехнулся и покачал седой головой. — Чушь на постном масле — вот что это такое. Вы монополизировали рынок продаж, а все, что вы делаете, — это набиваете свои собственные карманы. Ну ничего. Скоро это закончится.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Соколов.
— Что имею? — Карасев глянул на гендиректора «Оружия» из-под нахмуренных седоватых бровей. — А что имею, то и введу, ясно?
— Солдатский юморок, — поморщился Соколов. — И это человек, который хочет поднять торговлю оружием до мировых стандартов. Да вы и игрушечный пистолет продать не сможете, не то что системы ПВО!
— Посмотрим, — с угрожающей улыбкой отозвался Карасев. — Уже осенью я получу лицензию на торговлю. Само собой, вы не в восторге от этой идеи и будете всячески затягивать выдачу лицензии. У вас много знакомых в правительстве, но и у меня их немало. Вам придется потесниться, а со временем вообще уйти с рынка. Я вам это гарантирую.
— Бред! Чушь и бред! Анатолий Николаевич, ну к чему нам ссориться? Мы ведь взрослые, разумные люди и сможем найти общий язык.
— Правда?
— Да! Уверяю вас, что от нашей ссоры не выиграет никто. Ни вы, ни я. А вот от нашей дружбы выиграют все! И вы в первую очередь.
— Правда? — вновь повторил Карасев. Затем презрительно посмотрел на Матвея Робертовича и грубо ухмыльнулся. — Я не дружу с бандитами и ворами. Так и передайте вашим хозяевам.
— Что ж… — Соколов нахмурился, — я передам. Я все передам.
— Вот и отлично.
Карасев поднялся с лавки и вышел из кабинки. Соколов какое-то время глядел на закрывшуюся дверь, затем протянул руку и достал из сумки сотовый телефон.
Набрав нужный номер, он приложил телефон к уху:
— Алло, здравствуйте. Будьте добры Богомолова… Ясно. Когда освободится, пусть перезвонит Матвею Соколову… Спасибо.
Матвей Робертович откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Он сидел так не меньше двух минут, до тех пор пока не запиликал лежавший на столике телефон. Он быстро открыл глаза и взял телефон.
— Алло… Да, Алексей Борисович, это я. Только что беседовал с Карасевым… Нет, он не изменил своего мнения. И боюсь, уже не изменит… Да, ты прав. Ты прав, именно так мы и поступим… А разве я когда-то отказывался от своих слов? На мою поддержку ты можешь рассчитывать твердо. Впрочем, это не телефонный разговор. Подъезжай сегодня ко мне— поговорим… После восьми… Пока.
— Это все, что вы слышали? — спросил Поремский.
Давыдов кивнул:
— Все.
— Значит, человека, которому звонил Соколов, звали Алексей Борисович Богомолов?
— Так точно.
— А вы не знаете, кто он такой?
Давыдов задумался, затем покачал головой:
— Никак нет. Фамилия вроде знакомая, но где я ее слышал — не припомню. Хотя… Черт, что же это я? Был в прошлом правительстве один Богомолов! Вице-премьер.
— Да-да, я теперь тоже припоминаю. — Поремский вежливо улыбнулся. Что ж, Василий Васильевич, спасибо за информацию. Вы нам очень помогли.
— Не за что. Помогать органам правопорядка — священный долг каждого гражданина. — Давыдов радужно улыбнулся, почесал пальцем морщинистую переносицу и лукаво сощурился. — А вы небось уже меня в убийцы записали, а?
— Почему вы так решили?
— А чего бы ради ко мне приходила ваша сотрудница? И все выведывала, выспрашивала. А я бы и рад был ей все рассказать, но сами понимаете. Вы-то хоть сохраните мое инкогнито?
— Ваше — что? — не понял Поремский.
— Инкогнито, — повторил Давыдов. — В смысле тайну моей личности.
— Это уж как получится, — сказал Поремский. — Но обязуюсь не открывать вашего «инкогнито» без крайней необходимости.
— И на том спасибо. За себя-то я не боюсь, но сами понимаете — жена, дети. Вы, самое главное, жене моей не говорите. Про сауну. Ну и вообще.
— Я же пообещал, — напомнил Поремский.
На столе у Поремского зазвонил телефон. Он снял трубку.
Алло… Что?.. Вот черт! Где она?.. Так… так… В какой больнице?.. Понял. А Леуса куда?.. В реанимацию?.. Ясно. Держи меня в курсе, хорошо?.. Пока.
Поремский положил трубку и мрачно посмотрел на Давыдова. Тот невольно поежился под взглядом следователя.
— Что-то случилось? — робко спросил Давыдов.
— Случилось, но вас это не касается.
Ясно, — вздохнул Давыдов. — Я могу идти?
— Идите.
Давыдов кивнул, взял пропуск, пискнул «до свиданья» и поспешил ретироваться.
Миша Камельков сидел перед кроватью и держал Юлю за руку. Рука была вялой и бескровной. Юля лежала в постели с поднятым до самого подбородка одеялом. Глаза ее безучастно смотрели в больничный потолок. Ее красивое лицо побледнело, черты обострились. Под глазами пролегли глубокие тени, губы побелели и запеклись.
— Все будет в порядке, — говорил Камельков, сжимая в ладонях узкую Юлину ладонь. — Врач сказал, что операция прошла успешно. Жизненно важные органы не задеты. Уже через месяц сможешь танцевать, останется только маленький шрамик.
— Не… волнуйся, — тихо проговорила Юля и облизнула пересохшие губы. — Я чувствую себя нормально.
— Только маленький шрамик, — повторил Камельков, стараясь, чтобы голос не задрожал.
Юля повернулась и посмотрела на него ввалившимися глазами.
— А ты… будешь… меня такую любить? — спросила она.
— Спрашиваешь! — горячо воскликнул Мишаня. — Я буду любить тебя всякую! Главное, чтобы ты меня любила, а об остальном не беспокойся.
— Я бы тебя любила, — сказала Юля и снова отвернулась от Камелькова. Глаза ее, огромные, запавшие, смотрели в потолок. — Плохо, что все так получилось, — сказала Юля. — Теперь ты не сможешь спокойно работать. А ты должен быть спокойным.
Камельков нежно поцеловал Юлины пальцы, прижал ее руку к своей щеке и сказал:
— Не волнуйся. Этот гад получит сполна, обещаю тебе!
— Да, — ответила Юля. — Я знаю. Теперь ему не отвертеться. Мы сумели его прижать, да?
— Да, сумели. И только благодаря тебе. — Камельков глянул на наручные часы.
— Тебе пора? — не глядя на него, спросила Юля.
Мишаня вздохнул:
— Да, зая. Сейчас я должен идти, но завтра утром я снова буду у тебя. Хорошо?
— Хорошо.
Камельков встал со стула, затем наклонился и осторожно, словно боялся поранить, поцеловал Юлю в губы.
— Не скучай, — ласково сказал он. — Думай только о хорошем.
Юля улыбнулась:
— Хорошо, милый. Я буду думать о тебе. Только прошу тебя… будь осторожен. И ничего не делай один, без своих товарищей. Обещаешь?
— Обещаю.
Камельков почувствовал, как на глаза ему наворачиваются слезы.
— До завтра, — сказал он, повернулся и поспешно, чтобы Юля не успела заметить его мокрых глаз, вышел из кабинета.
План был простой. Дождаться темноты, а там будь что будет. Ловкости и силы Камелькову было не занимать. Избитый Леус лежал в реанимации. У него были сломаны кости лица, а также — обширная гематома в мозгу. Никаких сожалений по этому поводу Камельков не испытывал. Ну, может быть, всего одно — что подонок не превратился в овощ. Впрочем, овощ не может дать показаний, а Леус, по утверждению врачей, должен был со временем прийти в себя. На данном этапе Камелькова это вполне устраивало.
Поремскому он решил не звонить. Хотел было зайти в бар и выпить рюмку-другую водки, чтобы снять напряжение, но затем передумал. Голова должна была работать четко.
Первый свой визит Камельков нанес оперативнику из детективно-охранного агентства «Глория» Филиппу Агееву, с которым его когда-то познакомил Турецкий. После этого они встречались по делам службы еще три или четыре раза. Благодаря сходству темпераментов и характеров Камельков и Агеев с самой первой встречи нашли общий язык, а вскоре и подружились.
Филя встретил Камелькова радостным возгласом:
— Мишаня! Сколько лет, сколько зим! Проходи, дорогой! Пиво будешь?
Камельков угрюмо мотнул головой.
— Значит, дело и впрямь серьезное, — заключил Агеев. — Выкладывай, что случилось.
Покинув Агеева, Камельков отправился в хозяйственный магазин, чтобы прикупить пару-тройку необходимых вещей. Выходя из магазина, он увидел неподалеку от пивного киоска знакомую рослую, широкоплечую фигуру. «На ловца и зверь бежит», — подумал Камельков.
Мужчина взял что-то у молодого парня, прикинутого рэппером (широкие штаны, толстовка с капюшоном, голова, украшенная рыжеватыми дредами), и что-то передал ему взамен. При этом оба вели себя более чем подозрительно — стреляли глазами по сторонам, переминались с ноги на ногу и так далее. Вскоре парень ушел, а верзила остался у киоска, по-видимому соображая, в какую сторону ему двинуть теперь.
«Эх, Гамов, Гамов, — с усмешкой подумал про верзилу Камельков, — тебе только в разведке работать».
Он подошел и негромко окликнул:
— Привет, Гамов!
Верзила быстро спрятал руку в карман, затем обернулся и, прищурившись, посмотрел на Камелькова.
— А, Михал Петрович, — протянул он. — Как поживаешь?
— Лучше всех. А ты?
— Не жалуюсь, — пожал плечами верзила.
Камельков подошел к Гамову вплотную. Посмотрел на руку, спрятанную в карман.
— Что в кармане? — сухо спросил он.
— Ничего, — ответил Гамов. Голос его при этом слегка дрогнул, а сам Гамов слегка порозовел.
— Покажи, — потребовал Камельков.
— Чего?
— Вынь руку из кармана и покажи, что в ней.
Гамов ухмыльнулся:
— А «хе-хе» не «хо-хо», гражданин начальник?
Камельков поднял взгляд и уставился прямо в красные глаза Гамова.
— Я тобой стену вытру, сволочь, — медленно и четко произнес он.
— Что-о? — Глаза Гамова выкатились из орбит. — Что ты сказал?
— Я сказал — ты у меня сядешь лет на десять.
Он сунул руку в карман. Гамов проследил за его движением и побледнел.
— Ладно тебе, начальник, — неожиданно сломался он. — Ты что в самом деле, шуток не понимаешь? Ну давай договоримся, а? Все мы люди и все делаем ошибки. Нужно научиться прощать.
— Что в кармане? — нахмурился Камельков.
Гамов сдвинул толстые надбровные дуги и, виновато опустив голову, вынул руку из кармана. Протянул руку Камелькову и разжал пальцы. На ладони лежал маленький пластиковый пакетик с белым порошком.
— Это не мое, — просипел Гамов. — Очень нужны были деньги, начальник. В первый раз в жизни. Правда. Черт меня дернул связаться с этой дурью.
Камельков взял пакетик и положил себе в карман.
— Хочешь, чтобы все это осталось между нами? — спросил он Гамова.
Тот поднял глаза и недоверчиво посмотрел на Камелькова:
— Конечно. А как?
— Поможешь мне в одном деле?
Гамов склонил голову набок. Прищурился:
— А если помогу, простишь?
— Прощу, — кивнул Камельков.
— И забудешь про порошок?
— Порошок? — Камельков удивленно поднял брови. — Какой порошок? Не было никакого порошка.
— Что ж… — Гамов поскреб лапой в затылке. — Если так, то помогу. Только смотри не обмани. Хитрый ты мужик, Михал Петрович.
Гамов сплюнул через плечо, подтянул штаны и постучал кулаком в стеклянную дверь.
— Эй, братва! — пробасил он, глядя в глазок видоискателя видеокамеры. — Открывай! Дело есть!
Из полумрака холла к двери приблизился рослый, заспанный охранник. Злобно посмотрел на Гамова и спросил:
— Чего надо?
Гамов поднял над головой пластиковый пакет:
— Слушай, у меня с собой пойла и консервов на две косых. А компании нету. Не хочешь поддержать?
— Нет.
Гамов пьяно осклабился, прищурил глаз и погрозил охраннику толстым пальцем.
— Да ла-адно тебе, — сказал он. — Я ж по глазам вижу, что хочешь. Пивка для рывка, а потом водочки в догоночку, а? В натуре, брат, душа горит, а один пить не могу.
— Мужик, ты что, глухой? Здесь тебе не кабак. Иди домой и там догоняйся.
— Так ведь дома скучно! — резонно возразил охраннику Гамов. — Кореша спят. А мне куда деваться?
— Тоже спи. Иди домой и ложись спать, если не хочешь, чтобы у тебя были проблемы.
— Слушай, брат, чё ты заладил — «иди домой», «иди домой». Думаешь, я без тебя не разберусь, куда мне идти?
К первому охраннику подбежал второй. Вместе они принялись увещевать Гамова отправиться домой. Однако Гамов был непреклонен. К прежним своим требованиям он добавил еще одно — пустить его в туалет.
— Я тоже человек! — обиженно басил Гамов, потрясая пакетом с бутылками. — И тоже права имею! Не пустите, я вам прямо под окнами лужу сделаю — вот увидите!
Охранники переглянулись и вынули из-за поясов резиновые дубинки.
Пока Гамов бушевал у входа, Камельков и Агеев колдовали возле одного из окон с торцевой стороны здания.
— Только имей в виду, — сурово сказал приятелю Филипп, — меня с тобой не было. За такие дела меня запросто могут лишить лицензии.
— Не было, — кивнул Камельков. — Если что, я все сделал сам. — Он быстро глянул по сторонам. — Давай быстрее, пока переулок пуст.
Филя с упреком посмотрел на Камелькова, вздохнул и бесшумно нырнул в форточку, стекло которой он предварительно выставил с помощью хитроумного приспособления, которое принес с собой («мой шпионский набор» — так называл свою амуницию сам Филя). Его маленькая, ловкая фигурка скрылась в темноте кабинета.
Камельков проводил приятеля восхищенным взглядом. Сам он в силу своего долговязого роста никогда бы не смог не то что нырнуть, но даже со скрипом протиснуться в эту маленькую форточку.
Ждать пришлось довольно долго. Со стороны входа слышались отчетливые звуки ударов, стоны и чье-то напряженное пыхтенье.
Наконец Филя бесшумной тенью выскользнул обратно.
— Готово! — сказал он. — Сейчас, только поставлю на место стекло.
Через минуту форточка вновь была цела и невредима. Филя спустился с подоконника на землю. Из-за угла вышел Гамов, кивнул Агееву и Камелькову и, прижав к груди пакет с бутылками, быстрыми шагами направился в сторону ближайшей станции метро.
Камельков проводил его взглядом, затем подошел к углу здания, осторожно выглянул наружу и тут же отпрянул назад. Он успел увидеть, что один из охранников сидит на асфальте, прямо у входа в здание, держась руками за голову, а другой стоит рядом с ним, прислонившись к стене и согнувшись поподам — видимо, приходит в себя от мощного удара в живот.
— Уходим, — шепнул Камельков Агееву.
Агеев кивнул, и через секунду оба приятеля растворились в темноте переулка.
По телефону и без того приятный голос Алены Никитиной звучал еще приятнее. «Ей бы сексуальные разговоры по телефону вести, а не следователем работать», — невольно подумал Поремский, но тут же упрекнул себя за глупые и неподобающие ситуации мысли и спросил:
— Что ты раскопала о Богомолове?
— Немного, — ответила Алена. — Он бизнесмен, человек из окружения олигарха Сметанина. Когда-то, так же как и Сметанин, был вице-премьером правительства. Затем вошел в правление нефтяной компании, разбогател. Нынче входит в двадцатку самых богатых людей России. На экранах телевизоров не светится, в политику не лезет. Этакий скромный миллиардер типа Корейко. Самый незаметный из всех российских богачей. Занимается меценатством, поддерживает фонд «Молодежь двадцать первого века». Закупает компьютеры для деревенских школ и тому подобное. Вот вроде и все.
— А что это за фонд — «Молодежь двадцать первого века»?
— Да самый обычный. Организует для студентов спортивные праздники и фестивали. Назначает именных стипендиатов. Устраивает конкурсы на лучшего математика или музыканта. В общем, все как у других.
— Значит, миллиардер, — раздумчиво сказал Поремский. — А чем он занимался до того как стал вице-премьером? Он ведь кажется тоже из этих?
— Если имеются в виду сотрудники спецслужб, то да. Богомолов — бывший полковник ФСБ. Однако сейчас, насколько мне удалось узнать, никаких связей с органами не поддерживает. И еще…
Алена замолчала. Слышалось лишь ее дыхание и какие-то слабые шорохи.
— Чем ты там занимаешься? — нетерпеливо спросил Поремский.
— Да листки перепутала. Сейчас найду… Ага, вот. Тут у меня написано, что он имеет обширные связи среди политической и бизнес элиты.
— Ты же говорила, что он не лезет в политику, — напомнил Поремский.
— Не лезет, — согласилась Алена. — Но в связях замечен. Я тут нашла в Интернете заметку о крестинах его дочери. Знаете, кто ее крестный отец?
— Кто?
— Замминистра обороны России!
Поремский присвистнул.
— Ого!
— Вот и я говорю «ого». А знаете, кто крестная мать?
— Нет. Удиви.
Ирина Соколова. Супруга генерального директора ФПГ «Оружие» Матвея Робертовича Соколова.
— Так они почти родственники!
— Угу.
— Гм… Интересно. Министр обороны, фирма «Оружие»… Не нравится мне все это. Нужно будет побеседовать с господином Корейко по душам.
— Побеседуете. Но только завтра, где-то после одиннадцати. Сейчас ваш Богомолов находится в Цюрихе на какой-то выставке. Его самолет прилетает в десять тридцать утра.
— Отлично. Нанесу ему визит.
— А мне что делать?
— Иди домой и ложись спать.
— И то верно, — согласилась Алена. — Заработалась я с вами совсем. Некогда собой заняться. Между прочим, бессонные ночи и лошадиные дозы кофе отрицательно влияют на цвет лица.
— Кому-кому, а тебе по этому поводу волноваться не стоит. Твое лицо ничем не испортишь.
— Еще как испортишь! Вот потеряю привлекательность — тогда поймете!
Поремский вспомнил миловидное, нежное личико Алены и улыбнулся:
— Тоже не страшно. Потеряешь привлекательность телесную — останется привлекательность душевная.
— Владимир Дмитриевич, вы неисправимый оптимист! Ладно, пойду спать. Спокойной ночи!
— Приятных сновидений!
Поремский положил трубку на рычаг.
— Вот, — сказал Камельков и положил на стол лист бумаги.
— Это что? — поднял брови Поремский. — Заявление об уходе?
— Не дождетесь, — отрезал Камельков. — Это расшифровка телефонного разговора между главой фирмы «Заря» Хамзатом Муслиевым и неким Султаном Бариевым.
Камельков был бледен и невозмутим. Его темные волосы, обычно взлохмаченные, на этот раз были аккуратно зачесаны набок. Щеки столь же аккуратно выбриты.
— Ты, часом, не заболел? — поинтересовался Поремский, удивленно разглядывая преображенного Камелькова.
Камельков невесело усмехнулся:
— Наоборот, выздоровел.
Поремский взял лист бумаги и пробежал взглядом:
— Когда состоялся разговор?
— Сегодня утром. В восемь часов.
— А это чья подпись? — Поремский показал пальцем на фиолетовую загогулину в конце расшифровки.
— Переводчика, — ответил Камельков.
— Переводчика? — Поремский нахмурился. — Какого еще переводчика?
— Обыкновенного. Разговор-то ведь шел на чеченском.
— И где ты его взял, этого переводчика?
— Мой бывший однокурсник — Руслан. Пришлось поднять его с постели, но медлить я не мог.
Поремский склонился над расшифровкой и внимательно прочел. На листе было написано буквально следующее.
«Муслиев. Муслиев у телефона.
Султан. Здравствуй, Хамзат, здравствуй, дорогой.
М. А-а, Султан! Привет! Рад тебя слышать.
С. Слышу, что рад, брат. Как поживаешь?
М. Нормально поживаю, брат. Проблемы есть, но не смертельные. Справляюсь.
С. Не смертельные, говоришь? Ха-ха! Ну-ну. Как там насчет нашего дела, Хамзат?
М. Насчет нашего дела? Ты имеешь в виду маленький салют, который мы устроили?
С. Для кого маленький, а для кого и последний в жизни. Где деньги, Хамзат? Вчера истек последний срок, а ты так и не перевел их на мой счет. Это не по-честному, брат. Знаешь, что у нас делают за такие дела?
М. Султан, не нужно горячиться. Деньги будут. Тем более что я перевел тебе половину еще на прошлой неделе.
С. Половина денег — это не все деньги, Хамзат. Если ты думал, что я забыл про должок, ты сильно ошибался. Фатима сделала свою работу как надо. Ты думаешь, просто было подготовить ее? Ты знаешь, сколько вечеров я с ней беседовал? Сколько сур читал ей вслух? Ты слышал, как я ей рассказывал о наших погибших братьях? Нет, не слышал. Это стоило мне денег и времени, Хамзат. И еще — нервов. Между прочим, девочке было всего восемнадцать лет. Ты помнишь, что такое восемнадцать лет, Хамзат?
М. Султан… Ну к чему эти сантименты? Если ты хотел меня разжалобить, то ты это сделал. Вот сейчас говорю с тобой и плачу. Только делу это не поможет. Двух моих парней забрали в милицию. Легавые нарезают вокруг меня круги, как суки вокруг зайца. И круги эти, Султан, сжимаются все уже и уже. Если я не перевел тебе деньги вовремя — это еще не значит, что я нарушил наш контракт. Деньги будут, Султан. Клянусь своим здоровьем и здоровьем моих детей!
С. Что ж, раз ты клянешься — я тебе поверю. В нашем деле нельзя без доверия. Смотри не подведи меня. А насчет ментов, Хамзат, не беспокойся. Дело сделано чисто. Кстати, твой заказчик доволен?
М. Да, вполне. Менты ни в чем его не подозревают. Правда, они сомневаются, что это был теракт.
С. Ничего удивительного, Хамзат. Они должны проверить все версии — на то они и менты. Проверят и забудут, поверь мне. Кстати, если будут еще заказы — ты мне сообщи. Девочек у меня хватит. Малышки рвутся отомстить неверным, и я предоставлю им такую возможность. Сколько ты взял с заказчика?
М. Это мое дело, Султан. Мы с тобой заранее оговорили сумму, и ты ее получишь. Этих денег тебе хватит на десять яхт.
С. Яхт? Зачем мне яхты, брат? Я воин ислама, а не Роберт Де Ниро. Деньги нужны мне, чтобы покупать оружие для своих братьев, а не для того, чтобы кататься на яхтах.
М. Ты купишь им тонну оружия, Султан! А сейчас извини, я не могу больше разговаривать. Дела.
С. Понимаю, брат, понимаю. Пока! И не забывай про деньги.
М. С тобой забудешь… Пока».
— Магнитофонная запись имеется?
— Да, конечно.
Поремский откинулся на спинку стула и мрачно посмотрел на Камелькова.
— Откуда?
— Откуда всегда. Прослушка.
— Кто разрешил?
— Никто. Я решил проявить самостоятельность. И, как видите, не зря.
— Кто ставил «жучка»?
— Я.
— Врешь. Без Агеева наверняка не обошлось.
— Нет. Я сделал все сам. Один.
Поремский недобро усмехнулся:
— Разумеется. И что теперь прикажешь мне с этим делать?
Лицо Камелькова выразило крайнюю степень изумления.
— Как — что? Присовокупить к делу! Из разговора ясно, что в убийстве Карасева замешана фирма «Заря». Они были посредниками между заказчиком и исполнителем. Они же и менеджеров убрали. Ведь абсолютно ясно, что эта фирма занимается организацией заказных убийств! Бойко, Роткевич, Каленов… потом Карасев. Они убили их всех! Да, кстати… _
Камельков достал из папки, которую держал под мышкой, еще один лист бумаги и протянул Поремскому. Поремский взял.
— Досье, — прочел он вслух. — Фатима Аслановна Сатуева. Год и дата рождения — двадцать третье августа восемьдесят шестого года. Место рождения — село Атам… Характер спокойный, сдержанный. Прошла подготовку в специальном лагере. Руководитель — Султан Бариев. Отец, мать и брат убиты в двухтысячном году… — Поремский осекся, медленно поднял голову и пристально посмотрел на Камелькова. — Что это? Откуда?
— Из сейфа Муслиева, — ответил тот. — Это оригинал. Видимо, показывали заказчику, чтобы тот был в курсе и ни о чем не волновался. — Камельков вновь полез в свою папку. На этот раз он извлек еще три распечатки. — А вот еще, — сказал он. — Это фотографии Роткевича, Бойко и Каленова, а к ним — сопроводительная информация. Кретины, правда? В кино киллеры всегда уничтожают все вещественные доказательства, биографии жертв учат наизусть, а бумаги и фотографии сжигают. Мне кажется, Муслиев специально держал все это при себе, чтобы при необходимости припугнуть тех, с кем и на кого работал. К сожалению, у меня не было времени вскрыть потайное отделение сейфа. Наверняка там имеется информация похлеще этой.
Камельков швырнул папку на стол и довольно потер ладони.
— Наконец-то у нас появился шанс прищучить их! — сказал он. — Теперь этим гадам уже не отвертеться. Я считаю, что нужно немедленно арестовать Муслиева и дать ему прослушать эту запись.
Судя по суровому виду, Поремский не разделял радужного настроения Камелькова.
— Глупый ты человек, Камельков, — со вздохом сказал он. — Незаконный обыск, провокация при допросе свидетелей, незаконное прослушивание телефонных разговоров… За все эти процессуальные нарушения тебя могут погнать из прокуратуры поганой метлой. И правильно сделают. Ты хоть понимаешь, как рисковал, когда поперся в «Зарю»? — Он еще раз вздохнул, на этот раз еще удрученней. — Черт, и я хорош! Я ведь чувствовал, что ты что-нибудь такое выкинешь…
Камельков насупился.
— Владимир Дмитриевич, — сухо сказал он, — хватит вам изображать мать Терезу. Задача следователя — добиться того чтобы преступник понес заслуженное наказание. Если я нарушил закон, отвечу. Но и эти гады не уйдут от расплаты. И потом… — Камельков усмехнулся. — Победителей-то ведь не судят.
Поремский вздохнул и побарабанил пальцами по столу:
— Ладно, победитель. Как Юля?
— Врач сказал, что лучше.
— Пойдешь к ней сегодня?
— Конечно!
— Передавай привет и… поблагодари ее за все. Вот. — Поремский достал из кармана бумажник и положил на стол тысячерублевку. — Купи там ей что-нибудь… Фрукты, йогурты.
Камельков покачал головой:
— Спасибо, но деньги у меня есть.
— Знаю, что есть. Только при чем тут ты? Я ведь не тебя благодарю, а Юлю. Дня через два-три зайду поблагодарить лично. Пока-то, наверное, нельзя? Женщины не любят, когда их видят такими.
Камельков взял купюру и спрятал в карман.
— А что со всем этим? — кивнул он на разложенные на столе бумаги.
— Как — что? Ты ведь сам сказал — присовокупим к делу. Сегодня же возьмем Муслиева. Ты правильно сказал — бандит должен сидеть в тюрьме.
— А как же процессуальные нарушения? Ведь вас за них тоже не погладят по головке.
— Ну… — Поремский криво усмехнулся и пожал широкими плечами, — это когда еще будет.
Поремский сидел за столом и обрабатывал ногти пилкой для ногтей.
Муслиев был багров и темен лицом. Он зыркал на Поремского горящими глазами из-под густых, черных бровей, и во взглядах этих не было ничего хорошего. Однако Поремского это мало волновало. Он по-прежнему бы занят своими ногтями.
— Вы не понимаете, во что вы вляпались, — процедил сквозь зубы Муслиев. — Идиоты легавые. Вам никогда не посадить меня! Никогда! У меня слишком много влиятельных друзей.
— Друзья есть у всех, — философски заметил Порем-ский. — Но как узнать — настоящий перед тобой друг или лиса в овечьей шкуре? Скормит тебя собакам, чтобы самому не попасться, и все дела.
Мои друзья меня не скормят, — угрюмо отозвался Муслиев, — если я не буду болтать языком.
Поремский усмехнулся.
— Будешь ты болтать языком, не будешь болтать — твой конец предопределен. Ты слишком много знаешь, Хамзат. А тот, кто много знает, долго не живет. Конечно, если он не успеет поделиться своими знаниями с кем-нибудь другим.
— И что? сощурился Муслиев. — Тогда он живет дольше?
— Случается, что да. И причем в самых комфортных условиях. Большая, удобная камера, круглосуточная охрана, бесплатные завтрак, обед и ужин.
— Ага. А потом твой труп находят в душевой. А под лопаткой у тебя торчит рукоятка заточки.
Поремский вытянул руку и полюбовался обработанными ногтями.
— Бывает, что так, — согласился он. — А бывает и иначе. Тут ведь не предскажешь. Точно предсказать можно лишь одно. — Он опустил руку и в упор уставился на Муслиева: — Если ты ничего мне не расскажешь, они тебя тем более прикончат. Мертвый умеет молчать, а живой — нет. Живой ты им не нужен. Поремский вновь напустил на себя беззаботный вид и пожал плечами. — Решай сам, Хамзат. Улик у нас хватит, чтобы усадить тебя в камеру лет на тридцать. Если будешь сотрудничать, просидишь в три раза меньше. Тебе сейчас сколько? Сорок? Ну вот, прибавь к сорока тридцать… сколько получится? Правильно, семьдесят. Не так уж много, если вдуматься. Выйдешь из тюрьмы в тридцать третьем, заведешь какую-нибудь старушку, она тебе будет менять памперсы. Чем не жизнь?
Черные глаза Муслиева сузились до размеров спичечной головки. И вспыхнули так же ярко.
— Ты не понимаешь… Дело все равно не дойдет до суда. Слишком большие люди замешаны во всем этом.
Кто? Богомолов? — Поремский усмехнулся. Этот и без тебя сядет. У нас на него целое досье.
— Тогда зачем вам мои показания?
— «Зачем», «зачем»… — поморщился Поремский. Тяжело иметь дело с идиотами. Ты что думаешь, мне доставляет огромное удовольствие сидеть и днем и ночью над этими делами? Я даже во сне вижу ваши поганые рожи. А жизнь, между прочим, проходит. Ты поможешь мне сэкономить месяц и подготовить такие неопровержимые улики, чтобы дело не отправили на пересмотр. А я подарю тебе десять лет жизни на воле. По-моему, это по-честному. А если не хочешь — черт с тобой, обойдусь и без тебя. Потрачу еще месяц жизни на возню с бумажками, зато тебя упрячу так далеко и так надолго, что после отсидки от тебя даже дом престарелых откажется. Ввиду твоей полной психической невменяемости и физической истощенности.
Муслиев надолго задумался. Наконец вздохнул и покачал головой:
— Нет. Они не простят мне, если я заговорю. Таких вещей никому не прощают.
«Что ж, — устало подумал Поремский, — начнем все сначала».
Допрос длился три с половиной часа. А закончился в считанные минуты.
— Ладно, — тряхнул черной гривой Муслиев, — твоя взяла. Устал я… Нервы болят, сердце болит, мозг — и тот болит. Записывай. Я подготовил убийство Карасева. Мои люди убили Роткевича, Бойко и Каленова. Я сам придумал одеть их в милицейскую форму.
— Для чего?
Муслиев посмотрел на Поремского ненавидящими, красными от усталости и табачного дыма глазами и растянул толстые губы, в шакалью усмешку.
— Для куражу!
— Кто заказал все эти убийства?
— Соколов и… Богомолов.
— Почему?
— А ты не знаешь? Карасев хотел получить лицензию на торговлю оружием. А это миллионы, миллиарды баксов! Соколов и Богомолов остались бы ни с чем. Они говорили, что Карасев все хотел прибрать к своим рукам. Но это чепуха. На самом деле он хотел навести порядок. А где порядок, там не поворуешь.
— А менеджеры? За что их нужно было убивать?
— До Карасева было добраться трудно. К тому же Соколов и Богомолов надеялись, что он еще может образумиться. Этих троих убили для острастки. Они были людьми Карасева и проводили на предприятиях его политику. За это и поплатились. Но только Карасев не понял намека. Он пришел в ярость и поклялся найти убийц — и заказчиков и исполнителей. К тому же со дня на день его должны были утвердить на должности гендиректора концерна. А таМ и лицензия на торговлю оружием не за горами. Медлить больше было нельзя. Мы понимали, что убить Карасева просто так не получится. Ну то есть… было бы слишком много шума. Сначала Бойко, Роткевич и Каленов… Потом он. Вы бы сразу объединили все убийства в одно дело. И тогда Богомолову в голову пришел план.
— Обставить все как террористический акт?
Муслиев кивнул:
— Да. Их сейчас много. В Москве чуть не каждый месяц что-нибудь взрывается. Взрывом больше, взрывом меньше — никто бы и не подумал, что это не теракт, а заказное убийство. — Он осклабился в улыбке. — План был хороший, и осуществили мы его по первому классу. Если б вы, менты, не были такими дотошными, все бы сошло нам с рук.
— Каковы были дальнейшие планы?
— Мои?
— И твои в том числе.
— Лично у меня не было никаких планов. А у Богомолова и Соколова… Тут нужно думать. Хотя… чего тут думать, и так все ясно. Богомолов собирался посадить в кресло гендиректора своего человека. До поры до времени он держался в тени. Никому бы и в голову не пришло его подозревать. Кстати… — Муслиев сощурился, — как ты-то на него вышел, начальник? Ведь его имя нигде не фигурировало.
— К гадалке сходил, — ответил Поремский. — Значит, Богомолов собирался оставить торговлю оружием в руках Соколова?
— Бери шире. Я же тебе сказал — у меня влиятельные друзья. Вернее, не мои, а наши с Богомоловым. Еще вернее — друзья Богомолова. Концерн «Геракл» — жирный кусок, начальник. И они объединились Для того чтобы прибрать его к рукам. Репетицию провели на серпуховском заводе «Ракета». Бойко сопротивлялся, и его убили. — Муслиев успел совершенно успокоиться и теперь говорил так, словно обсуждал деловое предложение.
— Кто? — спросил Поремский. — Кто стоял за спиной Богомолова и Соколова? Кто хотел захватить концерн? И что это за «друзья Богомолова»?
Муслиев усмехнулся:
— Э-э, начальник. Слишком много вопросов для такого маленького человека, как я. Бизнесмены, политики… У Богомолова много друзей. Когда-то он был полковником ФСБ, потом вице-премьером правительства. А сейчас он связан с мафией.
— С мафией?
— Да, начальник, с мафией. Только это не та мафия, которую показывают в «Крестном отце». Нынче руководят не те, кто размахивает пистолетом, а те, кто подписывает бумажки. Продажные чиновники. Коррумпированные политики. С их помощью можно сделать все что угодно. Рассуди сам, если бы Карасев навел порядок в концерне, куда бы потекли все денежки? В бюджет. А если к власти придет Богомолов, куда они потекут? В бюджет? Не-ет. Они потекут в карманы людей, которые подписывают бумажки! Правда, и тем, кто размахивает пистолетом, тоже много достанется. — Мус-лиев улыбнулся своим мыслям и тихо добавил: — Сметании — человек нежадный.
— Кто?
Муслиев вздрогнул:
— Что — кто?
— Вы сказали, что Сметанин — человек нежадный. Значит, это именно он стоял за спиной у Богомолова?
Муслиев напрягся и, судя по выражению лица, вознамерился отказаться от своих слов. Но потом передумал и махнул волосатой рукой:
— А, чего уж там… Он и стоял. Богомолов ведь не взялся из ниоткуда. Он человек Сметанина. Сметанин сделал его богатым, он ввел его в круг избранных.
— Значит, захватом концерна руководил олигарх Сметанин?
Муслиев улыбнулся:
— Ох, начальник. А ты, я смотрю, любитель задавать прямые вопросы. Об этом ничего тебе не скажу. Не знаю, и все тут. У тебя голова на плечах есть? Вот и думай. А ко мне больше не приставай. Устал я… — Он поднял закованные в наручники руки и потер опухшие глаза. — Все, начальник, вези меня в камеру, завтра договорим. Спать… Страшно хочу спать.
Муслиев утомленно опустил небритое лицо в ладони и затих.
Поремский некоторое время сидел, погрузившись в свои мысли и задумчиво хмуря брови, затем тряхнул головой, вздохнул и, нажав на кнопку диктофона, остановил запись.
На этот раз Меркулов сидел за столом, а Поремский, ероша волосы, нервно расхаживал по кабинету.
— Таким образом, — говорил он, — смерть Карасева была результатом политики, которую он проводил в концерне. Карасев полагал, что фирма «Оружие» во главе с Соколовым плохо торгует системами ПВО. Россия продает в пять-шесть раз меньше, чем Америка и Европа, притом что российские системы ПВО ни в чем не уступают западным аналогам. Прежде всего это результат недостаточно продуманной маркетинговой политики господина Соколова, в которую Карасев хотел внести соответствующие коррективы.
— Каким образом? — спросил Меркулов.
Поремский остановился напротив стола и сурово сдвинул брови:
— Он планировал получить лицензию на торговлю. По расчетам Карасева, при правильном маркетинге можно было увеличить объемы продаж в несколько раз. Соколов, ясное дело, не собирался отдавать Карасеву курицу, которая несет золотые яйца.
По мере рассказа Поремского лицо Меркулова делалось все мрачнее и мрачнее.
— Государство все активнее врастает в бизнес, — излагал свои соображения Поремский. — Регулирование мощных денежных потоков уходит все выше и выше. Разумеется, при таком раскладе шансов на то, что урегулирование спорных вопросов будет происходить на основе закона, мало. Между госолигархами возможны только разборки по понятиям — либо под ковром на высшем уровне, либо, если никак иначе не получается, через расстрел у подъезда.
— Именно так они и поступили.
— Да, — кивнул Поремский. — Но они пошли еще дальше, решив замаскировать убийство Карасева под теракт. Живую бомбу они поручили достать Муслиеву. Муслиев связался со своим старым знакомым Султаном Бариевым, который руководит лагерем по подготовке смертников. Вместе они и обстряпали это дело.
— Слушай, может, ты перестанешь маячить перед глазами? — поморщился Меркулов. — V меня уже голова от тебя кружится.
Поремский кивнул и остановился.
— Да ты не стой, садись! — сказал ему Меркулов.
Поремский сел. Положил локти на стол и сцепил пальцы в замок.
— В последние месяцы все чаще идет отстрел людей, связанных с очень высокими должностными лицами, — сказал Поремский. — В ходе расследования этих убийств фигурируют названия самых разных властных структур — Дума, Совет Федерации, губернаторы, администрация президента, министерства и ведомства.
— Черт, Поремский, ты прямо как на лекции. Только ты полагаешь, что я у тебя в роли студента. А мне и без тебя известно, что именно во властных структурах и находятся центры принятия самых важных бизнес-решений. Там же заседают и негодяи, отдающие приказы об отстреле людей и о взрывах… А что с твоей версией о гусенично-колесных распрях?
Поремский усмехнулся:
— Почила в бозе. Взрыв и убийство Карасева заказали Соколов, Богомолов и Сметанин, а вовсе не Свиридов и Евстигнеев. Дело было не в «Титане» и его гусеницах, дело было в «Оружии» и продажах систем ПВО! Карасев задумал провести коренную реформу в своем " концерне и во всем ВПК. Он встал на пути коррумпированных чиновников, и они его убили. Вот такова моя точка зрения! — Поремский потер ладонь, затем поднес к лицу и дунул на нее. — Сдули как песчинку! — прокомментировал он свои действия.
— Ладно, — сказал Меркулов. — Если действительно виноваты, они ответят. По крайней мере задержать и препроводить в Лефортово мы их сможем. Со своей стороны я сделаю все, что от меня зависит, чтобы им предъявили обвинение. Ты доволен?
— Я? — Поремский пожал плечами. — Да. наверное.
— Теперь тебе остается только ждать. Езжай домой и отдохни. А лучше — поспи. — Меркулов взглянул на сонное лицо следователя и улыбнулся: — Я не знаю, существуют ли на свете зомби, Володя, но если они существуют, они выглядят как ты сейчас. Езжай отоспись. Когда дело будет сделано, я тебе позвоню.
Поремский и впрямь валился с ног от усталости. Он кивнул, встал со стула, сказал «хорошо», повернулся и, не говоря больше ни слова, вышел из кабинета начальника.
Богомолова, Соколова и Сметанина задержали на следующее утро. Задержание прошло без особых эксцессов. Уже к обеду все они находились в следственном изоляторе Лефортово. Отныне ни от Поремского, ни от Меркулова ничего больше не зависело. Решать судьбу задержанных должны были президент и генпрокурор.
Меркулов вошел в кабинет Поремского и оглядел всю честную компанию задумчивым взглядом.
— Это хорошо, что вы все здесь, — сказал он и подошел к столу. Вид у Меркулова был подавленный. — Я только что от генерального, — сказал Меркулов, президент принял решение.
— Ну? — хором спросили Поремский, Камельков и Никитина.
Меркулов присел на край стола и взглянул на Поремского.
— Помнишь, мы говорили о центрах, где принимаются самые мрачные и преступные решения, и о том, где эти центры находятся?
— Ну помню.
— А где они находятся? — спросил Камельков, переводя взгляд с Меркулова на Поремского и обратно. — В Думе, что ли? Или в Совете Федерации? А может, в администрации президента? Или…
— Михаил! — строго сказал Поремский.
Камельков замолчал, не закончив фразу.
— Люди, которые принимают эти решения, занимают самые высокие и ответственные посты в государстве, — продолжил Меркулов. — И, судя по всему, они устроили нашему президенту хорошую пресс-хату.
— Что устроили? — не понял Камельков.
— Промыли президенту мозги, — объяснил ему Поремский, посмотрел на Меркулова и уточнил: — Я правильно понял, Константин Дмитриевич?
— Правильно, — ответил тот.
— Как это — промыли? — не унимался Камельков. — Президент не похож на человека, которому можно промыть мозги.
— Фу ты, детский сад какой, — негромко вздохнул Меркулов. — Промыть мозги, Михаил Петрович, можно любому. И даже президенту. Что-то ему объяснили, чем-то его напугали. Короче говоря, час назад он вызвал к себе генпрокурора и поделился с ним своими идеями. А идеи вкратце таковы: ввиду явной нецелесообразности ареста отпустить на свободу временно задержанных в Лефортове лиц: Богомолова, Сметанина и Соколова. Вот так.
— Оригинальное решение, — похвалила Алена.
— И главное — очень свежее, — поддакнул ей Камельков. — А нас куда, к стенке?
Меркулов приподнял густую бровь:
— К стенке? За что?
— Как — за что? За допущенные процессуальные нарушения, — с легкой усмешкой сказал Камельков.
— Да вообще-то надо бы, — согласился с ним Меркулов. — Но ведь победителей не судят.
— Так, значит, мы победители? — не унимался Камельков.
— Глупый ты, Мишаня, — сказала ему Алена. — Слышал такое выражение — пиррова победа? Так вот это про нас.
— Так… — Меркулов сдвинул седоватые брови. — Отставить пессимизм! — Он положил широкую ладонь на столешницу и обвел следователей пылающим взглядом. А вы как хотели? Эти люди прочно сидят в своих креслах, они туда корнями вросли. И тут приходите вы, трое молодых людей, и говорите: этот вор, и этот вор, и вот этот — тоже вор. Вы что думаете, по малейшему вашему требованию президент перетряхнет весь свой аппарат?
— Зачем же весь? — хмуро отозвался Камельков. — Достаточно было бы вытряхнуть из этого аппарата явных бандитов.
— «Явных бандитов», — передразнил Камелькова Меркулов. — Во-первых, будь они такие «явные», нам бы не пришлось месяцами выкладываться, чтобы прижать их к стенке. А во-вторых… — Он нахмурился еще больше. — ; Вы что думаете, президент сам не знает, насколько глубокие корни пустила коррупция в органах власти? Знает! Еще как знает! Но такие дела с кондачка не делаются. Все должно быть постепенно. Знаете, как ловят большую рыбу? Сначала ее долго «водят», чтобы она устала и не смогла мобилизовать силы для решающего рывка. Если дернуть сразу, она сорвется и уплывет с крючком во рту. Подсекать можно только мелкую рыбешку, что вы с успехом и проделали. Да что я говорю — вы сделали больше! Вы не только нашли киллеров и организаторов, вы прекратили деятельность целого преступного синдиката. Муслиев, Леус, Барыгин, Кузнецов — все они сидят и будут сидеть еще очень долго. За это честь вам и хвала. Только представьте, скольким людям вы спасли жизнь!
Алена Никитина вздохнула. Меркулов глянул на нее и смягчил голос.
— Ошибок вы, конечно, допустили кучу, что и говорить. Но я, так и быть, заставлю себя посмотреть на все ваши проступки сквозь пыльцы. А вообще… — Он улыбнулся. — Инфекция и зараза, ребята, будут в мире всегда. Стоит победить одну болезнь, как тут же появляется новая. Но, слава богу, кроме инфекции в мире есть и врачи. Вот мы с вами и есть врачи. Ясно?
— Ясно, — кивнул Мишаня. — Только что-то я не испытываю по этому поводу большого восторга.
Меркулов внимательно на него посмотрел, его смуглое, широкое лицо просветлело, сурово очерченные губы тронула легкая улыбка.
— Восторгаться, возможно, и не стоит. А вот помешать вам выпить за успешное окончание дела никто не сможет. Но это, конечно, после работы. Кстати, я тут вам кое-что принес. — Меркулов сунул руку за пазуху и извлек на свет божий темную, узкую бутылку. Поставил ее на стол и объяснил: — Настоящий, французский. Покупал в посольском магазине. Это вам вместо именных часов и повышения по службе. Пейте и думайте о хорошем. А мне, пожалуй, пора.
Возле двери Меркулов остановился, показал пальцем на бутылку и строго повторил:
— Только после работы, ясно? — Затем повернулся и вышел из кабинета.