—А что, собс-с… венно, ты делаешь в моей спальне?
Лешка мрачно сказал:
—Жду.
—Да-а? И чего?
—Ответов на вопросы.
—Ик! Какие такие вопросы, не знаю никаких вопросов, я спать хочу…
—Обязательно ляжешь. Только плащ сними.
—Нетушки.
Лешка в упор рассматривал Тамару и нехорошо улыбался. Тамара покрепче вцепилась в лацканы и забормотала:
—Плащ мой, можно сказать — родной, Лелька дарила, сестра единственная, ни за что не сниму, даже не надейся…
—Так в плаще и ляжешь?
—Ага. В плаще, колготах, макияже и другой красоте. Кровать моя, стерпит.
—Ты где была?
—Я?
—Нет, я!
—Где ты — не знаю, а я… я гуляла.
—Где?
—Ну… по улицам, наверное, что ты привязался, я плохо помню…
—С кем?
—С… ик! – девочкой. Машей звать. Хорошая девочка, знаешь, только шампанское любит. Я не пила!
—Правда?
—Ненавижу шампанское. Коварный… ик! – напиток.
—Ты пила не коварный?
—Само собой. Ик.
Тамара снова попыталась проскользнуть мимо Лешки, но очень неудачно. Ноги что-то почти не слушались, голова гудела — понятно, устала, — и она вынуждена была, чтобы не упасть, повиснуть на Лешкиной руке. В результате мгновенно лишилась плаща. Даже моргнуть не успела.
Тамара недоверчиво ощупала ярко-алый лиф, запуталась в цепочках и больно поцарапала руку о рубин. Машка уверяла — настоящий. Тамара сунула пострадавший палец в рот и проскулила:
—Фокусами балуешься?
Лешка изумленно присвистнул, обошел вокруг нее, как возле новогодней елки, Тамару аж в краску бросило, и пробормотал:
—Ага. У Кио в подручных состоял. В далеком и тяжелом детстве. Навыки, сама видишь, остались. Ловкость рук, что называется, и никакого мошенства…
Он как-то хищно кружил по комнате, и Лешкины глаза Тамаре совсем не нравились. Нехорошие глаза. Слишком злые.
Тамара непроизвольно поежилась. Почему-то именно сейчас она почувствовала себя практически голой. В казино — нет, а вот дома…
Глупо как!
Тамара зачем-то прикрыла руками напудренный Машкой живот и нечаянно смахнула с пупка клипсу. Та неприятно звякнула. Тамара быстро наступила на нее и ойкнула — неудачно. Камень оказался под подушечкой маленького пальца.
Она искательно улыбнулась. Лешка широко ухмыльнулся в ответ. Тамара побледнела и покосилась на дверь.
Само собой — никого. Предатель Крыс набивал живот на кухне. Чавкал там и давился, паразит. И это вместо того, чтобы защитить хозяйку. Единственную, можно сказать. Которой его вот-вот лишат. Потом, наверное, пожалеют, но воскреснуть из мертвых Тамаре вряд ли удастся. Она не птичка Феникс. Чтоб из пепла взмыть. А жаль. Жить-то как, оказывается, хочется. Даже сонливость исчезла.
Лешка хрипло выдохнул:
—Шлюхой, значит, вырядилась. Подрабатываешь где?
Он сбросил куртку прямо на пол, Тамара похолодела: Лешка аккуратен до отвращения. И к своим вещам относится весьма бережно. А тут…
Лешка безразлично переступил через коричневую кляксу на паласе. Тамара звонко чихнула. Лешка рванул воротник, на пол посыпались пуговицы.
—Ну что ж, попользуемся!
—Кры-ы-ыс…
—Даже не пытайся. И потом — я заплачу. Сколько ты берешь за ночь?
—С ума сошел?!
—Впрочем… Мне часика хватит, толку от тебя сейчас никакого. Так сколько?
—Гад,—задохнулась от возмущения Тамара,—скотина белобрысая, гадкая, небритая, немытая, вонючая…
—Ври больше. Я вечером душ принял. Это от тебя табаком разит, как от грязной пепельницы. И спиртным, как из дешевого кабака.
—Вовсе не дешевого!
Тамара с ужасом услышала, как под Лешкиными безжалостными руками затрещал Машкин сверхмодный «ансамбль». Проводила взглядом наконец-то действительно распавшуюся на лепестки юбку и мертво вцепилась в лиф.
Машка ее убьет! Точно убьет. Или спляшет на ее похоронах, потому что убьет ее Лешка.