- Доброе утро, Гриша, - как всегда ясным и вежливым голосом поздоровался он. - А ко мне сегодня с раннего утра опять "подключались"!
- С добрым утром, Станисалв Сергеевич, - ответил Гришпа, не задавая дополнительных вопросов, поскольку нужды у том не было.
- Да. Поключались. - грустно повторил Станислав Сергеевич. - И отдали последний, окончательный приказ.
- Какой? - рассеяно спросил Гриша, опять же всё зная наперед. Приказы с утра были чаще всего профессионального характера: "начать посевную", "перепахать погибшие озимые" или "составить годовой отчет".
- Непререкаемый, - с трудом выговорил аграном. - Категорический приказ. Сдать в нужные руки политые кровью сокровища.
- Сокровища? - без интереса спросил Гриша.
- Да.
В палату заглянула Сима и дружелюбно окликнула.
- Уже пробудились? Подьемчик, подьемчик!
Двое стариков ответили лишь сопением - этим на пробуждение требовался добрый час.
- Кровавые сокровища. - твердо повторил Станислав Сергеевич. - Когда я их сдам - ОНИ больше не будут ко мне "подключаться".
- Сдайте. - ответил Гриша, уже давно усвоивший, что в этих местах всякие возражения не принимаются и ничего кроме нервных всплесков не вызывают.
- Вы, Гриша, сегодня покидаете эту юдоль скорби? - все тем же ясным голосом спросил Станислав Сергеевич.
- Да. Через пару часов.
- В таком случае, вы сможете выполнить мой последний завет?
- Какой?
- Сдадите сокровища, обагренные кровью?
- Кому? - слегка опешил Гриша, вдруг сообразив, что затуманеное мышление соседа принимает конкретную форму.
- Государству... Или нет. Я укажу в своем письме. Я вам скажу, к кому обратиться, кому что сказать. Вы получите свою долю. Двадцать пять процентов клада.
Гриша скинул халат и начал переодеваться в только что полученную одежду. Сообщения соседа его не интересовали. Имели они под собой какой-либо осязаемый смысл, или уже после завтрака Станислав Сергееич начисто их забудет, поскольку получит новый приказ тех, кто к нему "подключался" - для него, Гриши, это значения не имело. Но Станислав Сергеевич неожиданно заторопился.
- Я напишу моему племяннику, Гриша! Он вас хорошо примет и поможет! Они со своей женой меня очень, очень любят! Сюда приезжали, письма пишут, деньги присылают... Они выделят вам хорошую долю от этих проклятых сокровищь!
- Хорошо, хорошо, конечно. Вы напишите и я передам письмо.
- Вы будете мне вечно благодарны! - серьезно и строго сказал Станислав Сергеевич и тут же достал из тумбочки школьную тетрадку с огрызком карандаша. - Они живут в деревне, недалеко отсюда. По пути на Кострому. Село Старые Пески... Так называется... А я - из Новых Песков. Они добрые люди... Семья Карауловых. Антон - это мой племянник. Вы поделитесь.
Гриша поймал себя на том, что он - прибирает, застилает свою койку! Он не делал этого уже многие годы! Многие годы в этом не было никакой нужды! Койка - работала круглые сутки и смысла в прибороке не было никакого!
Нервничать он начал за завтраком - не полезла в рот ни каша, ни кусок хлеба с маслом под кружку кофе.
- Кушай, Гриша, кушай, - подбодрила Сима. - Наедайся, чтоб не поминать нас лихом. Мы тебе ещё в дорогу сухой паек дадим.
- Спасибо.
Минут через сорок после завтрака он получил все документы, простился с дежурным персоналом и вернулся в палату за курткой. Двое его соседей стариков к завтраку не поднимались, а Станислав Сергеевич, оказалось, ждал его с нетерепнием.
- Я думал, что вы меня подведете, Гриша! - с легким возбуждением сказал аграном. - Извините, я плохо о вас подумал. Вот, я всё написал. - он протянул сложенный вчетверо литок бумаг из школьной тетрадки. - Здесь адерес в Старых Песках. Там написано, где лежат кровавые сокровища. Адрес написан, но вручите лично! Обязательно лично! Не поленитесь, племянник вам за все хорошо заплатит! Не посылайте по почте, я вас умоляю!
Глаза у Станислава Сергеевича были ясными, голос твердым, но Гриша знал, что это ровным счетом ничего не значит.
Он принял послание и сунул его в задний караман брюк.
- Хорошо, Станислав Сергеевич. Я передам это вашему племянику завтра же.
- Это недалеко отсюда, автобусом на Кострому! А ценности, Антон знает, - родовые, семейные сокровщза! Быть может, из-за них я оказался здесь.
- Хорошо, хорошо.
Они пожали друг друг руки и Гриша громко простился с остальными.
- Прощайте, друзья. Доброго вам здоровья.
Ни один из старичков - не ответили. Пребывали в своем тусклом мире, куда пробивались только самые осязаемые команды и где работали самые изначальные инстинкты.
Гриша вышел из палаты, прикидывая, что ему делать с письмом Станислава Сергеевича. Больница, конечно, не тюрьма, но как по правилам, так и по разуму, подобного рода послания на волю следовало передать дежурной сестре или врачу. Он так бы и сделал, но в коридоре столкнулся с истопником (вместе работали зимой у котлов) и, пока прощался с ним, про письмо Станислава Сергеевича забыл. А потом, уже в дверях, его догнала медсестра Сима с пакетом в руках, улыбалась и тараторила радостно.
- Ох, Гриша, как я рада, что хоть тебя выпускают! Честное слово! Тут наш повар тебе пирожков испек, ну и пакет молока! Ты быть может чиркнешь пару строк, как устроишся?
- Может быть. - ответил он.
Врать не хотелось да и Сима знала, что сюда, по выходу - никто никогда не пишет.
Про письмо Станислава Сергеевича он попросту забыл - а тут ещё кто-то завопил из крайней палаты "буйный" и задерживаться здесь даже на лишнюю секунду у Гриши желания уже не было.
Кислов, пробежавщший мимо него, напомнил о месте и времени встречи и сделал строгий жест укзательным пальцем, что должно было быть предупреждением быть осмотрительным и аккуратным до часа их встречи вечером.
глава 3. Полдень. Свобода.
Проблеск холодного солнца сквозь шторку быстро летящих по небу облаков ударил по глазам и он подумал, что впервые за долгое время видит и небо, и солнце на прямую - без преграды оконных стекол (подчас с решетками) или - через высокий забор прогулочного дворика.
И торчит посреди города без сопровождения! Ни командиров, ни санитаров!
Он стоял на просторной площади, перед ним белели стены неизвестного ему монастыря в центре города, тут же торчал памятник, (Гриша не знал кому) а вдали виднелся мост через реку. Его привели сюда расспросы дороги к почте, она - центральная почта - была на этой же площади, но встреча возле неё с Кисловым должна была состоятся только вечером, через восемь часов.
Он уже миновал душевную растерянность, с которой вышел из ворот больницы - тогда казалось, что все встречные-поперечные будут во все глаза смотреть на него, словно он жираф среди пингвинов. Но оказалось, что его куртка и ботинки - такие же, как у всех, а короткая прическа даже в моде.
Он старался не глядеть на женщин, но глаза невольно выискивали их в толпе - женский персонал в больницах никогда его не занимал, он считал его за неодушевленные предметы, инвентарь - отстраненный от его сознания и чувств.