Ты и с Салтыковой, оказывается, уже знакома, - заметил я. - Быстро ты вошла в местную жизнь...
- А, что такого? - возмутилась Галя. - Я что-то не понимаю твоего тона! В чем дело?
- Да нет, ничего нового, ничего особенного. Просто я еще только собираюсь познакомиться с Салтыковой, а ты уже с ней в близких отношениях...
- Что ты несешь? - разозлилась Галя. - В каких отношениях? Человек проявил любезность, внимание приезжим, а у тебя с твоими навязчивыми идеями уже бог весть, что в голове...
- Ну да, это ты правильно говоришь, - серьезно сказал я. - Обычно Салтыкова прямо с утра стоит на автовокзале, высматривает симпатичных приезжих чтобы всучить дефицитный импорт из - под прилавка.
- Почему из - под прилавка? Почему ты изо всех сил стараешься придать этому какой-то грязный налет, нечистый привкус? Почему у тебя на все в жизни такая извращенная реакция?
- Потому, что ты встретила Екатерину Сергеевну, вы побалакали маленько, обсудили вчерашние печальные события, немного пожаловались друг другу, потом она тебя привела в кабинет Салтыковой, познакомила, и вы сразу взаимно понравились, после чего из подсобки принесли на выбор тебе несколько вещей, и ты, счастливая, выбрала брусничный костюм из настоящей "ангорки", чистую фирму, первый класс. Так ведь было дело?
- Так или почти так! - с вызовом, упрямо бросилась Галя в бой. - Но почему ты говоришь об этом с таким озлоблением? Я уже давно замечаю в тебе потребность отравить мне любой ценой всякую радость! Ты так взбешен, будто я украла этот костюм.
- Лучше бы ты его украла, - сказал я.
- Я ничего не понимаю, - растерялась Галя.
- Да, я знаю, что ты мало чего понимаешь. В частности, ты не понимаешь, что Салтыкова лучше всего напялила бы этот костюм не на тебя, а на меня и по возможности всучила бы его мне бесплатно, только бы я не совался к ней. Ты можешь сообразить своей куриной головой, что мне дали - через тебя - взятку услугой?! Ты это понять способна?
- Не смей так со мной разговаривать, - тихо сказала Галя, и слезы струйками побежали по ее щекам.
Владик подошел ко мне и успокаивающе похлопал по плечу.
- Перестань, Стас, перестань, не расходись, ну, не преувеличивай. Галя не подумала просто, она ведь ничего плохого и в мыслях не держала.
- Да мне и думать нечего было! - закричала Галя. - Откуда я могу знать о здешней тараканьей борьбе, обо всех этих ничтожных, гадких интригах.
Я чувствовал, как клубится, постепенно затопляя меня, черная бесплодная ярость, желание заорать звериным воплем, исчезнуть.
Но не закричал. Продышался, будто вынырнул с огромной глубины, и сдавленно - тихо сказал:
- Я тебя прошу костюм снять, упаковать и отнести обратно в магазин...
- Как? - поразилась Галя.
- Очень просто. Отнеси и скажи Салтыковой, что костюм тебе мал, что я не разрешаю брать вещей из - под прилавка, что ты терпеть не можешь фирменную "ангорку". Говори, что хочешь, но костюма чтобы я этого не видел.
- Ты из меня делаешь совершенную дуру! Тебе нужно, чтобы надо мной смеялись? - закричала Галя.
- Нет. Мне нужно, чтобы я тебя не стыдился. Иди в магазин и сдай костюм.
- Стас, ты меня извини, конечно, что я вмешиваюсь, но мне кажется, ты не прав сейчас, - сочувственно-мягко сказал Владик. - Не только Галя, но и я не улавливаю смысл некоторых твоих действий, а возникновение твоих симпатий и антипатий иногда просто непостижимо для меня...
В тишине раздавались только судорожные всхлипывания Гали.
- Скажи, Владик, ты ведь опытный человек, житейско-бытовой мудрец. Может быть, действительно мне надо завязывать со всей этой суетой и нервотрепкой?
Он скорчил гримасу совершеннейшего недоумения:
- Я тебе, Стас, в таких вопросах не советчик. Это твоя профессия, тебе и карты в руки, но если сказать по честному - не верю я, что ты чего- нибудь добьешься. И особого практического смысла не вижу...
- Понятно, - кивнул я. - Ты когда должен уезжать за границу?
- Недели через три - четыре, сейчас документы оформляют, а что?
- Да так, ничего Мне показалось, что ты не исключаешь возможности, что эти молодцы, которые телеграмму прислали, могут и тебе анонимочку в управление кадров подкинуть. В случае если я их и дальше тормошить буду.
Владик сухо усмехнулся, медленно сказал:
- Грубовато намекаешь на мою душевную черствость. - Покачал головой и спокойно добавил. - Вообще-то я не заходил так далеко в своих размышлениях на эту тему, но готов согласиться с тобой. Те, кто послал телеграмму, могут прислать и пакостную анонимку на меня и прямой донос на тебя. Эти люди много могут чего.
- И что, ты их опасаешься? - прямо спросил я.
- Ну, не так уж они страшны и анонимки легко проверяются, а мне бояться нечего, весь я на виду, но сейчас, перед самым отъездом, это было бы довольно неуместно - ходить оправдываться и доказывать, что мой тесть был честный человек, а они жулики и, что он никого не убивал, а это его убили телеграммой. Знаешь сам, кадровики - люди дотошные, в личных делах любят точность и ясность и доказательство твоей положительности начинают от противного.
- Я тебя понял, - снова кивнул я. Мы помолчали и Владик чуть погодя сказал:
- Я не знаю, о чем ты сейчас думаешь, но, боюсь, ты меня неправильно понимаешь.
- Я тебя совсем не понимаю, а думаю я о штуке необъяснимой - где, когда, почему размылась грань между понятиями "честь" и "бесчестье".
- Погоди - поднял руку Владик.
- Нет, это ты погоди. Дослушай может быть объяснишь мне, бестолковому. Почему человека, пришедшего в гости и укравшего ложку, больше никто на порог не пустит? а всем очевидного государственного вора, взяточника, лихоимца все привечают кланяются, дружат, в гости ходят, в сахарные уста целуют. До тех пор, пока мы его в тюрьму не посадим.
И тогда все выкатывают огромные голубые глаза: "Боже мой, кто бы мог подумать!"
- Мне странно объяснять тебе, служителю закона, презумпцию невиновности. Тысячелетняя мудрость не пойман - не вор.
- Я не про ловлю говорю. Их и ловить-то нечего, не скрываются давнымдавно они ни от кого. На "Жигулях", в дубленках, в "ангорках", с "сейками", с "панасониками", во всех кабаках, на всех курортах, на премьерах и вернисажах - они себя на всеобщий погляд выставляют, они настаивают на внимании к ним, им теперь сытости мало и достаток не радует - им кураж требуется.
- Ну, и, что ты хочешь - сажать без суда и следствия? Революционного террора? Тебе этого хочется? - посмотрел на меня в упор Владик.
- Нет мне не хочется никого сажать без суда и следствия, - грустно ответил я. - Мне никого сажать в тюрьму не хочется. Ты ведь понаслышке знаешь, что это такое, а я знаю это хорошо.
- И что?
- А то, что я им куражиться над памятью твоего тестя Кольяныча не дам. Они его при жизни опасались, как черт крестного знамения. Пусть и после его смерти боятся.
- Может быть, ты и прав, - пожал плечами Владик.
- Ладно, что нам с тобой об этом говорить, - махнул я рукой - У меня к тебе есть просьба...
- Пожалуйста, - готовно согласился Владик, но весь напрягся в ожидании чего-то неприятного.