- Ах это вы оказывается, что ж, заходите коль пришли. - Посторонилась, пропуская меня в прихожую и на лице ее стыло неприязненное выражение.
- Здравствуйте, Клавдия Сергеевна Моя фамилия Тихонов. Прошу прощения за то, что пришел без приглашения, но очень уж мне хотелось поговорить с вами.
- Да знаю я - сердито кинула она.
Я обернулся в поисках вешалки - оставить куртку и увидел, что дверь изнутри стальная. И рама дверная вся коробка - стальная. Аккуратно проклеенная обоями под дуб.
Не замечая ее информированности о желании повидаться я сказал:
- Дверь у вас хорошая. Надежная.
- А у меня все хорошее, - серьезно ответила она. - Я вообще люблю так чтобы получше и подешевле. По доходам по нашим по скромным.
Я засмеялся.
- Насчет получше - это понятно, а как подешевле выходит?
- Калькулировать надо уметь, - туманно сказала она, а потом великодушно пояснила. - В Москве зажиточные люди такие двери за полтыщи ставят некоторые из-за границы везут, а мне на ремзаводе нашем по наряду за полсотни сварили. И две бутылки за установку. Если вам понадобится, могу помочь.
Сказала и засмеялась издевательски и во всем ее снисходительном тоне в манере говорить со мной проступала нескрываемая мысль, что такой нищей гультепе как мне с покойным моим дружком и учителем Кольянычем не то, что стальная дверь не нужна, а на дверную задвижку тратиться глупо.
- Спасибо Клавдия Сергеевна за любезное обещание. Накоплю добра на стоимость такой замечательной двери и сразу вас попрошу.
Она осуждающе покачала головой.
- Вот так во всем! Простых людей милиция призывает надежнее обеспечивать сохранность жилищ чтобы ворам потачки не давать, а как самим на копейку разориться для укрепления общей законности - так вас нету.
Она проводила меня в большую комнату - гостиную столовую да и кабинет наверное ее домашний.
- Ко мне в дом Клавдия Сергеевна воры не полезут. Вы не волнуйтесь - я им потачки не дам.
- Что так - уважают они вас? Или красть нечего?
- Уважают наверное. Может быть, как раз потому, что красть нечего, а общую законность как вы говорите я другим способом укрепляю.
Она показала на зеленую плюшевую заводь югославского дивана.
- Вы садитесь, в ногах правды нету. Да и меня уж ноги не держат С утра - отоваривание ветеранов, вчера учетом замучили в четверг снятие остатков...
Она мягко выговаривала - "четьверг".
Богатое жилье. Обиталище человека, еще вчера бывшего бедным. И вдруг оказалось сразу много денег. И вещей. И все это надо было быстро собрать, притащить в эту квартиру, расставить, разложить, распихать по местам. Или без места. Некогда было раздумывать - место искать. Надо было вещи унести оттуда, где они были раньше, и собрать здесь.
Я оглядывался по сторонам и со стыдом вспоминал свой давний сон: вхожу к себе во двор, а навстречу ветер деньги несет. Кружатся на ветру, мчатся на меня купюры - нежно-сиреневые, как весенний вечер, четвертаки. И сочно-зеленые полсотни, похожие на молодую тополиную листву, хрусткую и клейкую. Я хватаю эти деньги и рассовываю их по карманам, за пазуху, тороплюсь изо всех сил - ясно ведь, что сейчас этот поток иссякнет, когда еще такая благодать повторится. И жалею в своем сумасшедшем стыдном сне, что бездна этих деньжат мимо меня пролетает, пропадает на улице...
Проснулся, как в тяжелом похмелье, - с испугом за себя, а Салтыкова не проснулась, ей все еще снится наяву мой глупый сон. Сидит напротив меня в глубоком мягком кресле, запахнув поглубже красивый белый халат со строгой этикеткой "Пума", смотрит мне прямо в лицо и строго спрашивает:
- Так о чем это вы со мной поговорить-то хотели?
- Я вас о многом хотел расспросить.
- Хотеть никому не запрещено, - сурово усмехнулась она. Лицо у нее было тяжело - красивое, и существовал в нем трудноуловимый перелив, как на цветных календариках, где рисунок меняется в зависимости от освещенности и угла зрения. Вот так же ее лицо ежесекундно меняло свой возраст - только что это была двадцатилетняя красавица девка, и вдруг безо всякого перехода смотрела на меня немолодая баба с запечатанным жестокостью сердцем.
- Так чего вам там про меня нарассказали? - спросила она равнодушно.
- А почему вы решили, что про вас должны были мне нарассказать? поинтересовался я.
- Да городишко у нас такой, языки без костей. Им главная радость в жизни - о других посудачить, чужое бельишко перемыть...
- А вы не любите о других говорить, Клавдия Сергеевна?
- Я? - удивилась она. - Да по мне пропади они пропадом, мое какое дело. Я вообще о других говорю только то, что меня просили передать.
Она сказала это серьезно, и я понял, что это правда. Клавдия Салтыкова была непохожа на человека, тратящего время на сплетни.
Из спальни, оттолкнув неплотно прикрытую дверь, вышла маленькая кривоногая собачонка, пучеглазая, с лохматым хвостом, похожая на декоративную аквариумную рыбу. Деликатно процокав когтями по паркету, собака подошла к Салтыковой и трудно вспрыгнула к ней на колени. Клавдия потрепала ее ласково по спине и душевно поведала мне:
- Людям бы у нее поучиться не помешало. Это собачка "ши-пу", ей тыщи лет несчетные, а выжила такая мелкая тварь благодаря характеру - жадная, умная, трусливая и злая...
- А на кой вам, Клавдия Сергеевна, злая собачонка? - спросил я, вспомнив огромного Барса.
- Так это она с чужими злая, а со мной она ласковая. - Салтыкова сбросила ее с колен, и собачонка, отряхнувшись, покосилась на меня своими выпученными коричнево-кровавыми глазами и недовольно зарычала густым нутряным хрипом.
Салтыкова встала и пошла на кухню, а я принялся рассматривать небольшую картину в старой раме, висевшую на стене над сервантом. Хозяйка принесла кувшин и два стакана, налила в них сок, и стекло мигом вспотело холодной испариной.
Перехватив мой взгляд, Клавдия заметила:
- Это хорошая картина. "Деревенский праздник" называется. Художник Кустодоев. Слыхали небось?
- Кустодиев? - удивился я
- Может, Кустодиев. Вроде бабка эта говорила - Кустодоев. В прошлом году у старухи тут одной купила. Из "бывших" бабка. Сохранились у ней кой-какие вещички.
Зазвонил телефон. Салтыкова сняла трубку, недовольно ответила:
- Слушаю... Ну, я. Я, говорю... И что?.. Нет.. Ничем тебе помочь не могу... Не могу... У меня и так проверка за проверкой... Не знаю... - Она неожиданно усмехнулась, сказала зло - весело: - А у меня и сейчас такой проверяющий сидит... Да, дома, а, что такого - у меня время безразмерное, как гэдээровские колготки... Да ладно тебе!.. Если можешь - прости, а не можешь - не надо... Пока...
Бросила на рычаг трубку, походя ткнула кнопку выключателя телевизора, и в комнату влетел с экрана дельтаплан - лохматый стройный парень, гибкий и нежный, высоким страстным голосом пел о любви к своему дельтаплану, с которым они где-то под облаками летают.
Салтыкова сердито хмыкнула:
- Вот, елки - палки, времена настали - жены мужей кормят, мужики поют бабьими голосами. Странные дела... Так чего вы хотели спросить?
- Я знаю, что у вас были с покойным Николаем Ивановичем Коростылевым неважные отношения. Вот я и хотел у вас выяснить - почему?
Она выключила телевизор, нажала на крышку блестящей сигаретницы, стоящей посреди журнального столика рядом с большой хрустальной пепельницей, ловко ухватила выскочившую сигарету, чиркнула не спеша зажигалкой, затянулась со вкусом, щуря левый глаз от тоненькой струйки дыма, и я обратил внимание на то, какие у нее маленькие руки - короткие пухлые пальчики с длинными полированными ногтями. Странно было видеть у такой крупной женщины эти жирные когтистые лапки.