- Как вам сказать... Не могу я руководить людьми... От-то... Не умею... Все надеялся, что привыкну... Я ведь и раньше просил, чтобы оставили мне часы по математике, и дело с концом, не директор я... Просил, чтобы Екатерину Сергеевну назначили... От-то... а теперь эта ужасная история с Николаем Иванычем... Ведь не скроешь от людей, отчего умер он... Представляете, какие это будет иметь последствия для коллектива - разговоры, пересуды, подозрения... От-то... Подумать страшно...
- Я вас не понял, - отсек я его от сетований. - А почему надо скрывать от людей? По-моему, все должны знать об этом!
- Зачем? - ужаснулся он. - Если бы можно было найти и как-то наказать злодея, то это, возможно, имело бы какой-то воспитательный смысл... а так? Вы-то уедете, а как я буду умиротворять все эти страсти?
Я помолчал, поковырял прутиком в песке, потом спросил его:
- Почему вы решили, что этого злодея нельзя найти?
- Потому, что никто не может понять, что это такое - месть, желание досадить, напугать или это был просто хулиганский розыгрыш дурацкого шутника-мерзавца. Как это понять? Кого искать? Где?
- Вот весь круг намеченных вами вопросов и надо выяснить...
- Кто это может сделать? Я? Екатерина Сергеевна?
Судя по всему, завуч Екатерина Сергеевна была его не реализованной в жизни героической сущностью - опорой, советчицей, руководительницей.
- Вы в милицию уже обратились? - спросил я.
- Да, конечно, я сразу позвонил. Начальника городского управления нет, я говорил с Зацаренным... Он заместитель по розыскным делам, интеллигент, милый человек, я его хорошо знаю... От-то... Он говорит, что это казусный случай, мол, невзирая на сложность отыскания виновного, это якобы практически маловероятно, но и пойманного очень трудно будет привлечь к суду... Зацаренный говорит, что нет в кодексе соответствующей статьи...
- Есть такая статья, - заверил я Бутова, встал со скамейки и сообщил: Значит, ситуация обстоит следующим образом: я отсюда не уеду, пока не вытащу за ушко этого мерзавца. И, честно говоря, меня ваши беспокойства мало трогают. Я уверен, что, не выставив на всеобщее обозрение затаившегося подлеца, не представив на человеческий суд убийцу, мы с вами дальше жить не имеем права. Во всяком случае, нам нашим профессиональным делом не следует заниматься, если этот ползучий гад останется безнаказанным...
- Я был бы счастлив вам помочь... От-то... Всем, чем смогу. Хотя не представляю, как вам это может удаться, - потерянно моргал Бутов.
- Это не ваша забота... Мне нужно только, чтобы вы прояснили обстановку в педагогическом коллективе. И прошу от вас полной искренности, прошу вас помнить, что я не проверочная комиссия, мне нужна только правда...
- У меня нет оснований быть с вами неискренним, - обиженно забормотал, зажевал во рту свою нескончаемую кашу Бутов. - Я всегда говорю только правду.
- Не сомневаюсь в этом нисколько, но одной правды мне мало, мне нужен вдумчивый анализ математика и душевное страдание однополчанина...
- Вы думаете, мне не жаль Коростылева? - жалобно спросил Бутов, и в голосе его звучала детская обида. - Я просто опасаюсь, что расследование может иметь кумулятивный эффект - если вы не найдете преступника, то он, убив своей телеграммой Коростылева, достигнет еще одного ужасного результата...
- А именно?
Он протянул ко мне руки, короткопалые беззащитные ласты тюленя, а на лице его была мука:
- Ведь школа - это большой коллектив, естественно, не обходится без разногласий, недоразумений, конфликтов. И, получив официальную огласку, смерть Коростылева станет поводом для ужасных расспросов, проверок, выяснений. Вражда и подозрения, сплетни и оговоры уничтожат все доброе... а школа наша была много лет гордостью района, одной из лучших в области...
- Вы не бойтесь огласки, - сказал я ему злобно. - Сейчас не об этом надо думать! Если вас послушать, надо сейчас нам всем выпить еще раз по рюмке за помин души Коростылева, завтра вывесить в актовом зале его портрет и позабыть о нем навсегда...
- Почему же позабыть?.. - неуверенно возмутился Бутов, но я не дал ему договорить:
- Потому, что Коростылев часто повторял: поощрять зло безнаказанностью так же преступно, как творить его, ибо ненаказанное зло ощущает себя добродетелью... И моя задача состоит как раз в том, чтобы не дать испугу, возмущению и опасениям людей превратиться в злобный хаос всеобщего подозрения. Должен вас огорчить сообщением, что в здоровом организме вашей школы или каких-то связанных с ней отношений возник где- то гнойный нарыв и никакими примочками его не рассосать - его надо найти и вырезать...
- Я бы это только приветствовал, - смирно сказал Юша. - Боюсь, что вы неправильно оцениваете мои мотивы. Я, честное слово, не опасаюсь каких- то организационных последствий и выводов начальства. Я о коллективе думаю, об учащихся...
- Будем вместе думать, - твердо заверил его я. - В том русле, которое я вам предлагаю...
Очень расплывчатый абрис ситуации начал выплывать из мглы неизвестности - мне надо парализовать влияние завуча Екатерины Сергеевны. Благо, это не очень трудно, поскольку Бутов относился к той части людей, что охотно перекладывают ответственность на более горластого и напористого. Думаю, что завучу меня покамест не перегорланить. Это у нее с Бутовым хорошо получалось. Его ведь не случайно друзья называют Юшей - огромный славный толстячок мальчонка в коротковатых брюках и тесном на животе пиджаке.
- Как фамилия Екатерины Сергеевны?
- Вихоть. Ее фамилия Вихоть, а, что такое? - озадачился Бутов.
- Я хотел спросить вас, почему у нее были недоброжелательные отношения с Коростылевым, - сделал я "накидку".
- Что вы! что вы! Помилуй бог! Как можно так говорить! Конечно, у них возникали разногласия, но разве можно назвать отношение Екатерины Сергеевны недоброжелательным? Она очень уважала Коростылева, уверяю вас!
- А он ее?
- Что? - испуганно посмотрел на меня сквозь круглые окошки - Бутов.
- Николай Иванович уважал Вихоть? Дружил с ней? Считался?
- На такие вопросы трудно ответить однозначно... от-то... Жизнь ставит нас в сложные положения... Иногда возникают недопонимания... Вот видите, вам уже наговорили с три короба...
Ему и в голову не приходило, что я еще ни с кем словом не перемолвился. И не в хваленой следовательской интуиции дело. Просто я хорошо знал Кольяныча и легко мог представить, как на него действовало трибунное велеречие завуча. Она должна говорить так всегда - на поминках, на свадьбе, на педсовете, а, кроме того, несколько минут назад я наблюдал прозрачное и в то же время непроницаемое отчуждение, возникшее вокруг Вихоть, когда она говорила поминальное слово.
- Так в каком положении возникло недопонимание между Коростылевым и Вихоть? - настырно сворачивал я Бутова на тернистый путь однозначных ответов.
- Они очень разные люди... На многое смотрели по-разному... И, конечно, надо считаться, от-то, что Вихоть - женщина, она была иногда мнительна, обидчива, ей казалось, что Николай Иваныч чем-то подрывает ее авторитет... От-то... Хотя я с ней не соглашался...
- Конкретно. Поясните конкретным случаем.
- Как вам сказать, от-то... Они оба словесники, литературу и язык преподают, программа одинаковая... а подход, методика разные... Екатерина Сергеевна строже, требовательнее, и процент успеваемости у нее выше... Был случай, когда восьмой "А" потребовал, чтобы Вихоть заменили на Коростылева... но я, хоть убейте меня, не могу взять в толк, какое отношение имеют ваши вопросы к этой проклятой телеграмме. Вы же, надеюсь, никак не связываете...
- Ни в какой мере не связываю, но мне надо знать все...
Из дома вышла на крыльцо Галя, помахала мне рукой и сказала Бутову:
- Оюшминальд Андреич, вас зовет за стол Екатерина Сергеевна, она говорит, что неудобно, вам надо быть там...
Галя - молодец, уже со всеми знакома, со всеми есть отношения, она любит людей и уверена, что это взаимно.
Бутов с неожиданной легкостью встал, жадно затянулся пару раз, и поднявшиеся над ними клубы дыма ясно показали, что пароход готов отчалить от пристани, только, что наведенные тоненькие сходни разговора, слабые швартовы вопросов и ответов разорвутся и рухнут в воду молчания.
Он мечтал уйти от меня и неприятных вопросов, но решиться не мог, не получив моего разрешения, отпущения, успокоения.
- Нам надо будет договорить, Оюшминальд Андреич, я вас завтра навещу... - пообещал я.
- Хорошо, я буду ждать, - тяжело вздохнул Бутов и затопал по ступенькам.
- А ты? - спросила Галя.
- Я приду через час. - И направился к калитке.