Мы погубили бы себя тотчас, если бы позволили гоям самостоятельно мыслить в этой важнейшей сфере. Вот отчего первейшая забота истинного патриота — навязать противнику и конкуренту ложную парадигму, которая сама произведёт эффект разрушения…
До чего мог додуматься Сталин, если его мозги были в клещах марксистских формул?.. Выскользнул? Но на какие открытия вышел? Эпштейн-Мирзоев клянётся, что все письма Сталину контролировались и из них изымались наиболее серьёзные разработки под предлогом их полной абсурдности и противоречия «бессмертному учению Маркса-Ленина-Сталина». Авторов потом без шума и пыли депортировали в безлюдные зоны. За полярный круг, где при минус сорок и соевой похлёбке сморщиваются любые мозги.
Сам?.. Неужели сам?.. Недоучка, мелкий ублюдок, которого проморгали и прохлопали в свой час. Лев Давидович кусал себе локти, — поздно спохватился!.. Никогда нельзя забывать о заповедях, оставленных нам более мудрыми: «Потенциальный враг должен быть устранён. Большой или маленький, различий нет: дороги во всякое время должны быть без камней…»
Если бы я руководил операцией, я бы начал с ареста Прохорова. Молчит — мучить. Ещё молчит — ещё мучить. Мучить, пока не заговорит.
Они проморгали. Даже убивая, не убили, — портачи.
И потом, чтобы получить «Завещание», нашим засранцам не следовало мелочиться, нужно было пообещать хорошие бабки. Думаю, что всё так долго тянулось именно потому, что взятки давались не тем лицам.
Меня так и не отблагодарили, хотя именно я дал верное направление поиска… Сёма Цвик сдрейфил, а наш «суперагент» так и не раскопал, куда делись две папки, которые Прохоров держал у себя дома…
Застолбив финансирование, они нарочно топтались вокруг сталинских недобитков, лауреатов и прочих, которые лгали напропалую…
Кто именно встречался со Сталиным? Даже это достоверно не известно. Но мне лично, кстати, и не нужны были эти сведения. Тиран ни с кем так часто не встречался, как с высшим генералитетом и оборонщиками. Он думал, что мир побеждают армиями и оружием, — наивный. Чебурашка усатая: мир побеждают обманом, системой разложения и лишения соков. Велика и могуча сосна. Но пусти на её ствол крошечных короедов, и уже никто не спасёт дерево от усыхания и смерти…
Борьба умов — вот сфера главной борьбы народов. Только побеждая в каждом конкретном случае, можно победить в целом… «Сколько у вас гениев, господа чукчи?..»
Я ленив — это так. Даже деньги всё реже оживляют мою угасающую энергию. Но что её способно оживить всегда, так это ненависть. Или я ё или они! И когда ты уже видишь, что они проснулись, что-то почуяли и заблеяли, как жертвенные бараны, энергия возвращается вновь: запах свежей крови, запах новой победы щекочет ноздри. Как это сказано у Багрицкого? «Лишь попирая этот сброд, мы обновляем идеалы. Долой недуги и усталость, нас комиссар ведёт вперёд!..» Или это не Багрицкий?..
Мы комиссары — такова воля Господа. Нация комиссаров…
Сундучок скрывает много добра. И много тайны, которая произведёт огромные беды, если вырвется наружу. Но она не должна вырваться, если думать об этом постоянно, быть постоянно готовым к любой интифаде. Мы убережёмся, мы выйдем из любых камер, об этом есть кому позаботиться, но разве не возмущает, если нарвёшься на фанатика и фашиста, который тебя обшмонает до последней нитки и непременно выудит свою добычу?..
Жизнь всё-таки невыносима. Мы заложники безрассудства наших князей. Приходится угождать самонадеянным фонфаронам, хотя меня бесит их зазнайство при вопиющем невежестве. И кому не пожалуешься? Нельзя выносить сор из избы: за это бьют в промежность, бьют больно.
С другой стороны, тупые обыватели. Да, они питательная среда. Колодец, откуда надо черпать воду и песок, чтобы обнажить золотые слитки. И все эти двуногие, даже самые покладистые, смиренные, поведение которых мы хорошо оплачиваем, полны презрения и скрываемой ненависти.
Постоянно валять Ваньку или Ахмета — надоедает. Надоедает тупость, медлительность, жадность и затаённая надежда на то, что наша власть обвалится.
Не обвалится — медный пест вам в зубы! Мы владеем выверенной технологией достижения и удержания гегемонии!
Бог велел нам по необходимости стеречь мозги всего мира. И мы выполняли его волю. Вот почему Эсэсэр дрожал от миллионов ежедневных собраний с их протоколами, бесконечными товарищескими судами и периодическими кампаниями, в сумме дававшими эффект перманентной «перестройки»: все зверели от досады, ходили офонаревшими, никто ничего не различал впереди и покорно выполнял волю тех, кто зычно подавал команды. Чтобы рыба стояла на месте, надо уметь взмутить воду.
Сегодня мы не можем действовать, как в советские времена, когда все технологически обеспечивалось нашей доктриной. Придётся уткнуть каждое рыло ненавистника в телеэкран, — он будет лепить из мусора и глины холопов нового и окончательного уже порядка…
Мы, действительно, призваны править миром от имени Бога. Мы усвоили человеческую Истину, а другие — ещё на положении низших тварей. Как муравьи, они суетятся, будто бы спасая род, изводят себя тревогами о какой-то общности: кто как подумает, кто что скажет? Нет, господа, человек совершенно одинок, с ним рядом скользит только небесная тень, но и она — химера, хотя вслух говорить об этом не принято. О многом мы не говорим, но это не значит, что этого нет. Иной обдристался, а с улыбкой танцует гопак.
Да, я откровенно ставлю на свою выгоду. Интересы выгоды обеспечивают мне спайку с другими, расширяют связи и дают взаимодействие. И так называемая «родина» должна приносить выгоду. Если её нет, я не стану держаться ни за какую землю, даже за «святую»…
И мой дед, и мой отец, и я сам — все мы жили в своё удовольствие, не считаясь по возможности ни с кем и ни с чем. Понятие общественной сцены и театра, который происходит на ней, — это всё вторично, а сначала — быт, т. е. еда, сон, безделье, игра, половая связь, использование всех шансов, чтобы наполнить свой кошелёк.
Бог ведь тоже одинок. Жутко, непередаваемо одинок. Но ведь только это одиночество и создаёт бога. Поэтому и мы, сколько бы ни крутились на людях, завязывались и развязывались, так же одиноки. Мы не то чтобы ненавидим всех прочих, мы просто обременяемся ими, если они не несут прибыль, — мёд, молоко или, ещё лучше, деньги.
Богу проще: ему ничего не надо. Нам тяжелее всех: мы знаем, что нам принадлежат и вся власть, и все богатства, но недочеловеки этого не понимают. И не поймут, пока не дашь им бревном по затылку…
Другие чем берут? Во всякий час жизни стремятся прояснить взаимоотношения со всем миром. Как корабль в океане, постоянно уточняют свой курс. В бушующем хаосе мирового быта мы тоже обязаны постоянно уточнять координаты, иначе существование превратится в мучение, в средоточие беспокойств и страхов, вызывающих роковые болезни рассудка. Деньги повышают свою цену, когда смотришь на массивное здание банка…
Некоторые спихивают проблемы на бога, полагая, что для этого он и придуман. Ради этого несутся дары его наместникам, возводятся храмы и поются молитвы — вершится театр, где все участники, за исключением кучки шизиков, про себя хорошо знают цену пьесе и актёрам, но — участвуют, потому что иначе не выдержать напора грязи и бессмысленности каждого жизненного действия.
Бубоны у нобиля — бубоны у клиентов. Всё это не свойственно нашему сознанию, почерпнуто у аборигенов с их незавершённой и потому чрезвычайно неустойчивой культурой. И если только клопа задавили, мы начинаем с восклицательного знака, а они норовят поставить точку, если и бешеного пса связали.
Где сегодня настоящее еврейское сознание? Это фикция, даже если человек торчит в синагоге. Сама синагога давно питается идеями, притекающими из нееврейского, гойского мира… Правда, его богатства принадлежат избранным в их совокупности, как стада домашних животных принадлежат человеку, — с их молоком, рогами, шкурами и потомством…
Говорят, я резок в суждениях. Но это потому, что у меня больше извилин по сравнению с собеседником. Он ещё рта не раскрыл, а я знаю, чего он попросит, задницу подтереть или горло смочить. Отсюда — естественная философия: лучший должен быть выше. Наши отцы вовремя это разглядели и создали механизм рассеяния. Если бы они его не создали, мы пожрали бы друг друга без огня и сковородки. И то произойдёт, непременно произойдёт, если мы окончательно победим — вот опасность. Гений не терпит гения, между ними должна быть резиновая прокладка из дураков. Этакий презерватив. Вожди это знают, и сегодня они уверены, что найдут способ умиротворения: каждому генералу отпишут по сотне черномазых капралов, чтобы он их приводил к покорности и послушанию. Рекомендации будут стандартными: хотя мы и кичимся «независимым умом», мы способны действовать только по предписаниям. Главное из них — террор. Но для успеха тут необходимо громче всех выступать против террора. Мы держали на своих плечах всемирную диктатуру пролетариата. С таким опытом будет проще руководить глобальным порядком. Под молотом антитеррора и экологических стандартов не устоит уже ни одна сволочь, даже шибко цивилизованная. Но соблюдём ли мы здесь меру?
А вообще, признаюсь: не понимаю воплей так называемых «патриотов». Это всё клинически больные люди. Убей меня, не представляю, чего они хотят. «Дайте нам Родину!» Так берите её, берите, если вы не импотенты!..
Однажды я спросил об этом знакомого уимблдона:
— Русские хотят управляться русскими, — сказал он.
— Но в сегодняшнем мире это нонсенс! Ни американцы не управляются американцами, ни немцы не управляются немцами!..
Сколько он ни повторял лозунги, я в них не нашёл ничего, что выходило бы за рамки обыкновенной черносотенщины, — какой-то непостижимый фанатизм, сплошной шовинизм, попахивающий фашизмом. Серость и бескультурье…
— Да ты, кочерыжка, хоть понимаешь, что нет уже тех русских, о которых ты болбочешь?.. Последних из них возмущённый пролетариат Москвы и Питера давно в капусту порубил, чтобы жилплощадь себе освободить!.. Теперь, что ни русский, то черемис или северная эта балбашка, как звать, не упомню… Чукча или зюгана!..
Я уже знал, что нахожусь в клинике «Скорой помощи», подобран случайно за кольцевой дорогой в кустарнике и колотых ран на моём теле тридцать шесть, — только по случайности ни единая не оказалась смертельной.
Знал я и то, чего не знали врачи и до чего никогда не докопалось бы следствие: меня везли уже в крематорий, где «свои люди» должны были обеспечить «полное исчезновение улик».
Леденил душу гнусный самосуд, который учинили надо мной мои вчерашние «приятели», — это было пострашнее, чем тот незабываемый расстрел под Смоленском отца и бабушки Фриды.
Я уже не был жильцом на этом свете — тоже было ясно. В стране происходили события, которые привели необузданных эгоистов в состояние эйфории и фанатичной ярости, — кто мог удержать их? Уже не было такой силы. Вихрь обогащения и власти, позволявшей обогащаться, захватил всех вчерашних теневиков и диссидентов…
Судилище готовили больше месяца. Расписали роли. Дважды мне предлагали присоединиться к компании и поехать «на дачу» — банька, пивко, для любителей — патентованные, стерильные «девочки». Я подозревал, что это западня, что любой мой неосторожный шаг обернётся трагедией. А после снов про рыжего кота держался особенно осторожно.
И они устроили похищение: подогнали к издательству, где я работал, задрипанный «РАФ», и когда я вышел, Шлёнский и Додик Верхотуров затолкали меня в машину, где объявили, что меня вызывают на «суд чести».
— Будешь дрыгаться, падла, проломлю череп, — предупредил Шлёнский, выдававший себя за поэта, поклонника Блока и Хлебникова, и подкинул на ладони тяжёлое колесо зубчатой передачи. — Не херем, но вполне интеллигентный тет-а-тет.
Я не сопротивлялся — это было бесполезно. Но потом взяло зло: куда вы суётесь? Кто из вас может гарантировать, чем всё окончится? Черви, пожирающие живую плоть…
Они боялись, что машину остановит какой-нибудь гаишник.
По пятам шла новенькая черная «Волга» с номерами Совета Министров. Видимо, там сидел тип из прокуратуры, который должен был уладить любой конфликт.
Остановились в каком-то старом дачном посёлке в пригороде Москвы. Высокий забор, частный дом.
Когда высаживали из машины, хозяин дома спустил трёх собак. Поднялся перебрёх, при котором даже соседи не расслышали бы криков о помощи.
Это был, конечно, дом миллионера. Все они очень активно участвовали в горбачёвском заговоре и поддержали затем Ельцина: пустили шапки по кругу и выложили «на дело» не менее трёх миллиардов долларов. Не добровольно, конечно, — такие типы добровольно угощают только фруктовым эскимо. Новая власть и новый порядок были практически куплены, хотя со стороны виднелся только густой дым идеологических споров как бы с неопределённым результатом, позволявшим бить прозревавших поодиночке.
Меня посадили в бетонный подвал без окон, где и продержали целые сутки. Поесть принесли только один раз, сказав, что иначе я засру весь подвал. В качестве параши оставили белое пластмассовое ведро с чёрной крышкой.