Установленная власть должна защищать себя. Но это трагедия, если власти приходится только тем и заниматься, что защищать себя. Эту вот трагедию и навязали Советскому Союзу политические проходимцы и в стране, и за рубежом.
Между тем задачи власти — созидательные. Но даже экономика имеет тут подчинённое значение, о чём и не подозревают бравые марксисты, а точнее — провокаторы. Главное — свободное развитие духовного потенциала, расширение нравственного пространства, которое компенсирует погрешности и ложь политических доктрин и установок. Говорю честно: мы не выжили бы без наследия Достоевского, Льва Толстого, Гоголя, Пушкина, без тех, кто смотрел дальше сохранения простой народной традиции, кто создавал новое пространство для духовного творчества.
Великий писатель — это всегда политический писатель. Чтобы заполучить его, нужно терпеть сотни единиц писательской мелочи, работая с ними, но, конечно, не в плане кагального давления, как было и есть у нас до сегодняшнего дня. Стричь всех под эту гребёнку, которая якобы необходима власти — не только позорное, но и пагубное дело, ибо подлинный гений, выделяемый народом, непременно видит дальше, чем наши недоучившиеся доктринёры.
Я представляю себе весь ужас положения действительно талантливых поэтов или прозаиков. С одной стороны — железобетон официальной доктрины, серость которого усилена безмозглостью партийного чиновника и замыслами тех, кто погоняет и чиновников. С другой стороны, расхолаживающая дребедень всех этих парикмахеров и конферансье, представляющих «граждан мира». С третьей стороны, давление религиозной кондовости и местечковой заскорузлости, прикрытой фразами о национальном искусстве.
Вот что мы обязаны видеть постоянно. Народ должен иметь возможность свободно выражать то, что он осознаёт. Причём, без русского языка он этого никогда не выразит. Русский язык должен дать простор всему национальному. Вот где наши бонзы могут наделать ошибок, которые приведут к взрыву, что сметёт и бонз, и всю нашу работу.
Наша духовность принадлежит всем в равной мере, и если где-то будут нарушены шлюзы, наш корабль остановится, заржавеет и потонет. Я вижу, что марксист-ленинец или марксист-сталинец нас не спасут, нас спасал и спасёт приверженец Пушкина и Льва Толстого. Вас это удивляет? Меня уже не удивляет.
Всего важнее — понять, что нам отведён удел рабов, ничего не знающих о пирамиде, для которой мы вырубаем в скалах многотонные блоки… Что вы способны сделать, если вам свёрстан план и определены все условия производства — количество сырья, энергии, поставщики, цены, зарплата?.. Ничего вы не способны сделать радикально, вы будете копаться в этих примитивно определённых обстоятельствах… Представьте себе, что почти такая же участь ожидает нас в стихии мирового хозяйства. Если страна не сама по-хозяйски определяет свою стратегию, она никогда не вылезет из пропасти бедности, отсталости и зависимости… «Короли королей» определяют для мира и общую стоимость труда, и цены на нефть, золото, металлы, станки и всё прочее, они же постоянно понижают цену нашей валюты, понижая наши шансы на существование… Управлять управляемым хозяйством — это заведомо обречь себя на жалкую роль лакея. СССР — пожалуй, единственная страна, которая может позволить себе независимое развитие. Это ценность, едва ли не более высокая, чем ценность нашей власти, что служит рабочему, трудовому человеку, но пока ещё служит не очень хорошо, а должна служить так, как это положено…
Если бы они знали о моих планах, сегодняшних намерениях, они растерзали бы меня на мелкие части, подкупили бы даже членов Политбюро, чтобы отстранить меня от власти, отравить, ослепить, лишить воли к жизни…
Народам всего более всегда угрожала и угрожает не нищета, не бесправие, даже не невежество и болезни, а невообразимая примитивность организации всей их жизни, их повседневного быта, прежде всего. Вот корень бедственного положения, нищеты и бесправия. Вот корень того, что на одного трудящегося слетаются и сползаются дюжины паразитов, которые сосут его кровь и силы.
Таково положение повсюду в мире, и если где-то оно чуть лучше в материальном плане, так это за счёт более несчастных, более задавленных судьбой.
Возьмите положение в нашей колхозной деревне, возьмите положение в городах, хотя бы в Москве. Повсюду неразбериха, повсюду бесправие и произвол. Родился, умер, пенсия, учеба, денежный перевод, посылка, судебная тяжба — сотни бумаг в добавление к тем бумагам, которые строчат на миллионах ежедневных собраний — партийных, комсомольских, производственных, профсоюзных, ДОСААФ и прочая. Ни единой живой мысли, никакого продвижения вперёд в организации дела. Показуха оборачивается всё большим безразличием и неверием в наши светлые идеалы. Я всё это вижу и всему этому в ближайшее время положу конец. Я начну дело, а вы, которым я доверяю, продолжите его. Оно само пойдёт в рост, как на дрожжах, но ему потребуются люди, что уже не впустят в созидательный процесс разрушителей, заговорщиков и негодяев, как это произошло при Октябрьском перевороте.
Всё, что имеется в стране, прежде всего, негативного, я получил в наследство. Я ничего не мог переменить сразу. Прежде всего, потому, что эта бесовская организация всё же позволяла с какой-то долей уверенности решать дела. В тюрьмах и лагерях сидело одномоментно чуть больше 3 миллионов человек, считай, почти 2 миллиона паразитов, разве их можно было прокормить в нищей стране, которая обязана была постоянно считаться с возможностью интервенции и надрывалась, создавая оборонительный щит? Не я, но ещё до меня, не спрашивая меня, заключённых «посадили на самообеспечение». И как только я занялся этим вопросом, я обнаружил, что три четверти материальных ценностей, которые создаёт армия заключённых, уходит на сторону, обогащая тех, кто и создавал эту негодяйскую систему, прежде всего моих политических противников. Я мог бы расстрелять, конечно, рискуя, и один, и второй, и третий состав начальников тюрем и лагерей, особенно лагерей, но я прекрасно знал, какую силу восстановил бы против себя, не решив ни единого вопроса. Ни единый из вновь назначенных начальников не обеспечил бы иной политики, потому что все уже закольцовано и система лагерей не может функционировать, не обогащая присосавшейся к ним банды. Как только я отменю эти лагери, законы лагерной жизни расползутся по ещё свободному сегодня обществу. Это вызовет роковые перемены. Переварим ли мы эту гниль, это большой вопрос…
То же самое — на предприятиях, то же — в министерствах. Жестокие меры парализуют воров и расхитителей, но шайки остаются, шайки, сколоченные по признакам куначеств, землячеств, национальностей и прочее. Они все действуют практически в подполье. У нас не хватит сил подавить их одновременно. А иначе всё бесполезно.
Бороться с нынешними процессами прежними методами — только пыль поднимать… Мы покроем всё государство сетью совершенно новой, совершенно добровольной, свободной организации, которая раздавит класс паразитов, отменит и профсоюзы, и партийные ячейки, и комсомольскую бюрократию, и даже суды и милицию. Но путь к этому долгий и непростой. Сталин, конечно, не может тут предугадать на столетия…
Нынешняя система не позволяет нам избежать развала при чрезвычайных обстоятельствах. Если мы даже будем видеть, что летим в пропасть, мы в течение четырёх-шести месяцев не сможем выработать единого мнения о спасительной процедуре, тогда как это должно решаться в течение часа… Вот цель моих предстоящих преобразований… Не волей Сталина и угрозой палки, а осознанной волей лучших граждан, смёткой каждого и пониманием наших общих интересов… Представляете высоту, на которую должна подняться практически каждая личность?
Только самоограничение освобождает. Разнузданность всегда сковывает силы.
Начнём мы с одного-двух предприятий нового типа. И в городе, и в деревне. Это будет некий новый совхоз или новая производственная и сбытовая община. На первых порах она получит самое передовое оборудование и достаточно средств, чтобы обеспечить производственный процесс на самом современном уровне, полностью решить жилищную, продовольственную, воспитательную и образовательную проблему. Уверен, самое эффективное вложение средств — в предприятия народной жизни. Это будет мой Колизей, который овладеет умами на многие тысячелетия.
Взгляните на историю. Разве не ясно, что человек в любом случае живёт одно мгновение? Так разве разумно подчинять все силы нашей божественной души обслуживанию похотей бренного, гниющего уже при жизни тела? Разве разумно измерять все только теми людьми, которые окружают нас? Нет ли наших любезных братьев и сестёр в далёких прошлых веках и не будет ли их в будущих тысячелетиях?
Уделить и им внимание ради высших потребностей и радостей души — разве не наш первейший долг?
Церковь давно уловила эту небесную потребность и стремится подчинить себе под видом служения богу. Но эта потребность не может ограничиться служением вымыслу, заблуждению, хотя бы и искреннему. Эта потребность выражает жажду бесконечного, которое выше всех богов. Говорю вам как священник, которому пришлось доучиваться среди бесов. Флавий Филострат, если вам известен такой греческий сочинитель, он жил на рубеже II и III веков, автор «Жизни Аполлония Тианского», в одном из своих писем обратился именно к этому феномену жизни человеческого духа, но он из гильдии опытных болтунов, навязывавших свою идеологическую гегемонию властителям и умевших наполнять свои кошельки за их счёт, сиречь за счёт угнетённой массы, свёл его к тождеству рождения и смерти. Всё, мол, это одна видимость, никто никогда не родится и не гибнет, просто вещи в процессе перемен становятся очевидны для наблюдения, а потом пропадают. Но феномен этот совсем иного рода: всякое существо жизнью своей участвует в приближении будущего, но не всякое из них служит установлению гармоничного во всех частях мира, что есть цель истории и смысл каждого из рождённых. Каждый из нас обязан соорудить свой Колизей. То есть, не только вырастить сына, построить дом и посадить дерево, но и возвести свой Колизей духа, создать нечто, венчающее наш индивидуальный гений.
В малых и тёмных людях этот небесный порыв ещё мощнее, его только нужно уметь высвободить. Нужна особая и дорогостоящая технология, как при создании атомной бомбы.
Представьте себе, Алексей Михайлович: выделяется некоторая территория; на ней устраивается община, где живут и работают только те люди, которых приняли в эту общину на особых условиях — это человек триста или четыреста. Мы устроим там завод или какой-либо цех завода, дадим все средства для сельскохозяйственного производства, построим жилой фонд, школу, больницу и так далее. Какую-то часть товарной массы заберёт государство, какую-то часть они продадут на колхозном и фондовом рынке, мы создадим и такой рынок, — с одной стороны, он будет компенсировать просчёты Госплана, с другой — пополнит запасы экспорта или государственного резерва… Но самое главное — новый уровень бытовой культуры, общей культуры, общей образованности. Никакого политического контроля, никакой партийной, начальницкой муштры, только моральные обязательства перед общиной. Уровень жизни каждого человека повысится в 4–5 раз, этого достаточно, на столько же и ещё больше повысится и производительность общественного труда и эффективность жизни. Государство приблизится к семье. Вся бюрократия будет раздавлена: люди сами будут выбирать всех руководителей и сами снимать их. Поток пустых бумаг будет заменён веским словом. Дешевле дать всем, чем постоянно ощупывать пустые карманы многих. Люди должны соревноваться, но не в том, кто сколько вырастит зерна или напишет стихов, а в том, кто сумеет предложить, а затем и осуществить самую лучшую организацию, при которой будет веселее выращивать зерно и писать стихи. Не рубль должен гнать человека всё вперёд и вперёд, но только радость существования. Да и не гнать вовсе: человеку нет нужды бежать, если его не хлещет кнут эксплуататора… Общинники не отменят трагедию, но они впервые превратят в комедию наше пустое соперничество, при котором торжествует посредник. Неурегулированность общественных отношений запутывает и осложняет личные связи. Больше половины общественной энергии уходит впустую, точнее, почти 60 процентов. Вот наш резерв.
Основное, и в этом я вижу сложность всех перемен, мы должны будем создать совершенно новую философию жизни. Она не будет унифицирующим началом. Она будет индивидуальной в представлениях каждого, но единой — в общей цели. Совершенство личности, её природная естественность — вот что станет основой нового миропонимания. Нам нужны крепкие, сильные, здоровые, умные, инициативные люди, нам нужно единение наций на совершенно новой основе — равноправной культурной кооперации, равноправном взаимодействии национальных культур, стремящихся к единым идеалам совершенства.
То, что существует на Западе — это гораздо большее надувательство, чем у нас теперь. Несчастные, разъединённые всюду люди, как они могут отстоять свои интересы, голосуя за лиц, которых им навязывают? У нас партия предлагает людей из своего актива, на Западе предлагают членов закрытых политических клубов, которые представляют разные партии, но одного хозяина. В новой общине люди будут конкретно знать друг друга, — там голосование станет действительно волей коллектива. И этот коллектив уже никто не обманет.
Культура отношений и развитие талантов — это будет стержнем бытовой жизни в новых общинах. Мы заменим умозрительный и неграмотный принцип распределения по труду принципом солидарности всех общинников. При высоком уровне общественного богатства этот принцип сохранит дружескую, благоприятную, семейную среду. Никто ведь не требует в семье, чтобы дед и внук работали столько же, сколько и отец. Никто не наливает в тарелку в зависимости от того, кто сколько принёс денег. Кто сколько внёс, тому столько и дать — это формальный и условный торгашеский принцип. В нём нет души, нет высшей справедливости.
Люди будут отбираться в общину, и воспитание новых поколений в общинной традиции будет одной из главных обязанностей общин.
На долгий исторический период сохранится некая стихийная среда, куда будут выталкиваться те, кого никто не пожелал принять в общину, или общинники, которые нарушили устав общины.
Если не дурачить человека, надо признать, что его нормальные потребности очень невелики, и каждое общество, если это не общество грабителей и мошенников, в состоянии предоставить каждому на предстоящие сорок лет честного труда хорошую квартиру, хорошее питание, хорошее образование, полноценную культурную жизнь и все шансы на развитие талантов и замыслов. Тут нельзя ограничивать человека. Минимум необходимого труда для всех, а потом — любые замыслы добропорядочного служения своему таланту и Отечеству, пользуйся радостями любви и воспитания своих детей, возделывай сад и огород, пой, рисуй, изобретай, путешествуй, пиши книги и зови собратьев к совершенству, не искушая их чепухой индивидуальных богатств и личной власти, унизительным развратом и насилием, как это делают заговорщики.
Новая, более экономичная, более счастливая цивилизация встанет ближе к природе и тем самым ближе к сущности человека. Это будет единая семья, сообщество крепких и здоровых семей…
Только так мы создадим единый новый народ, который никто не расколет и никто не соблазнит, потому что людей свяжет новая философия жизни. Искать лучшее, имея прекрасное, они не пожелают, потому что это будет стержнем их миропонимания.
Тогда люди разрешат неразрешимые ныне национальные проблемы. Никакого упразднения наций, конечно, не будет, но нации из резервуара для вербовки грабительских шаек, прикрывающихся национальными интересами, сделаются созидательными партнёрами и станут на собственной основе развивать высочайшую культуру, в которой национальная принадлежность будет одной из важнейших индивидуальных характеристик личности. Но люди будут говорить, писать и думать на своих языках только в национальных общинах. На межобщинном уровне будет развиваться общая для всех, более высокая и потому эталонная культура. Никто и не подумает внедрять её, она будет сама нарождать своих приверженцев. Фактическая национально-культурная автономия и обособленность, как сегодня, постепенно отомрёт, это уловка интернационализма, поощряющая заговор, борьбу и противостояние. В международном плане община предотвратит демографический взрыв любой этнической популяции и, собственно, её агрессию. (Тут я хотел бы сделать небольшую оговорку. Вначале мне показалось, что Сталин говорил об общинах как главных носителях национального, однако он ни слова не сказал об умалении роли традиционного национального государства.)
На вершинах своего духовного развития граждане поймут, что им нечего делить ни в индивидуальном, ни в национальном смысле, что все их перспективы только в поддержании и сохранении общего. Природа сохраняет цикличность и тем обеспечивает свою вечность. Общество должно стремиться к тому, чтобы воспроизводить вечный цикл на своём уровне…
Путь к этим преобразованиям не прост. Не всякий человек поймёт и вдохновится, а иной испугается. Тут надо будет разрешить сотни новых проблем, но мы их разрешим, потому что община как самая естественная связь между людьми труда позволяет это сделать. В общине станут невозможны принципиальные бездельники и политические махинаторы. Вот почему эти силы выступят против. Они и теперь пытаются всеми способами сорвать мои решения по единению общества и гармонизации отношений с иноплеменными народами…
На Западе, как уже очевидно, будет всё более расширяться власть заговорщиков, а, стало быть, власть насилия, абсурда, антилогики и антиразума. Чуть только мы потеснили «Интернационал» в СССР, он обосновался на Западе и на наших глазах наращивает власть банды, которую трудно будет опрокинуть, потому что народы будут периодически заливаться кровью.
И эта тенденция — мировая. В этом её опасность для нас.
Пусть никто не думает, что Сталин однозначен, что он заурядный догматик. Да, мы шагнём к новому миру, но шагнём не раньше и не позже, чем это возможно. Если же мы проспим свой шанс, шальная «демократия» Запада установит свой «всемирный рай», где намного увеличится число рабов и намного уменьшится число свободных. На Западе будет всё сильнее укрепляться формальная власть денег, которой мы должны противопоставить авторитет добра и справедливости, мораль тружеников, делающих общее дело. Торгашеский Запад, который уже топчет плоды нашей Великой победы, не признаёт реальности, он пытается конструировать действительность, демагогия и психическое внедрение — его главные орудия. Фарисеи и сукины дети, они установили, что несчастный человек может принимать несуществующее за реальное: фальшивые векселя за реальное золото, рекламу — за качество товара, шельмовство — за талант, трусость — за героизм и т. д. Философия общинников будет разоблачать негодяев, требуя от них преобразований и реформ. Возникнут определённые трудности с молодёжью, не имеющей собственного опыта, но мы постараемся сделать так, чтобы для всей молодёжи остался священным опыт народной борьбы. Мы пойдём от утопии к реальности, наши враги пойдут от утопий к новым утопиям, пока не поскользнуться и не опомнятся, испытав весь ужас внутренней смуты…
Повторяю, нынешнюю партийную челядь мы оставим, но не до того момента, когда они начнут перерождаться и рвать со своим долгом бескорыстных поводырей масс. Вы можете спросить, что мы с ними сделаем? Мы распустим партию и заменим её ответственными коллективами, которые сами нейтрализуют демагогов и кочевников, всех любителей взбираться на чужие плечи. Или деньги, или — свободная Родина, или эксплуатация, сегрегация и духовный гнёт, или — равенство всех в созидательном коллективе. Мы позволим каждому сделать свой выбор.
Вы думаете, власть Сталина — это его должность генсека? Чепуха, я вырвал власть генсека из грязных рук проходимцев, чтобы создать власть духа. Сегодня это «ленинизм», которому я придаю современную окраску, отталкиваясь от насущных задач страны, завтра это будет совсем иная система, в которой исчезнут и выдуманный Маркс, и искажённый Ленин.
Я знаю, что и я не сохраню своего действительного образа. Это не беда, оставался бы пример подвижничества, свет великой веры в Справедливость, вокруг которой собирались бы лучшие.
Поверьте мне, поскольку я осведомлён обо всём гораздо больше: в будущем, если мы не обеспечим торжество мудрости, если не защитим справедливости и благородства, человечество вполне может вернуться к пещерам и людоедству. Так будет удобнее и выгоднее шайке мошенников…
Иногда меня спрашивают о так называемых «репрессиях». Особенно эти закордонные борзописцы. Отвечу: это была реакция страха негодяев на неприятие большинством народа новой власти. Армия Троцкого готова была убивать всех «несознательных», то есть тех, кто ей не покорился… Не я создавал эту преступную машину. Но я не разрушил её сразу, зная, что мне придётся прибегнуть к её услугам, когда все эти «организаторы революции» выступят против меня, едва я решусь отнять у них незаконную власть. Ничто другое не могло сокрушить их. И я сокрушил их их же оружием.
Правда может быть описана из разных точек: получится разный набор фактов и теорем. Но истинной будет только та правда, которая угадает не случайное, а обусловленное течением естественной, природной жизни.
Думаете, я не вижу, что враги стремятся утопить меня в крови невиновных? Я это ясно вижу и стараюсь, чтобы неповинных было как можно меньше. Но я не могу допустить, чтобы от меня отшатнулся народ: я жил для него, я останусь в нём, виновный же, которого я вижу, не избежит наказания.
Но я вижу и другое: под предлогом политических кампаний они хотели бы уничтожить или подавить морально всех моих сторонников, чтобы потом ответственность перекинуть на меня. Это их обычный приём: с больной головы — на здоровую… Они хотят, чтобы весь мир плясал под их дудку, и не признают ни прав, ни интересов других людей… Может быть, на каком-то этапе они даже возобладают, обманув общественность в западных странах, пугая её угрозой СССР. Вот почему я готов убрать и ВКП(б), и ту часть её умозрительной всемирной идеологии, которая попахивает насилием и авантюризмом… «Прибрал везде, да не прибрал в избе», — говорят русские люди. Враги демократии и ненавистники правды никогда не спрячутся в кусты «Интернационала», какие бы новые названия для своих авантюр ни придумывали, отовсюду будут торчать жидкие пейсики и треугольная бородка иудушки Троцкого… Но за ними деньги и сплочённость разбойничьей шайки. Этого нельзя не учитывать. Они захватили все крупнейшие газеты мира и весьма воздействуют на миронастроения… Я не исключаю, что на каком-то этапе они весьма успешно вложат миллионы и миллиарды в разложение наших рядов. Появятся перерожденцы, предатели, жалкая псевдоинтеллигентская сволочь. Но это всё случится, если мы провороним или не сумеем предвидеть. Но пока Сталин в Кремле, шансов у них нет и не будет!..»
При первой же встрече он поразил меня тем, что «всё знал» и обо всём имел собственное суждение.
Вольдемар выражался как-то больше иносказательно, оказывал подкупающее доверие собеседнику: «вам это, конечно, понятно», «исходя из известных законов», «при таком геополитическом раскладе, согласитесь…»
Он непонятно улыбался, придвигался, дыша чесночным перегаром, окладистой бородой к вашему носу, похлопывал по плечу, жал обе руки, подмигивал и произносил загадочные фразы. Из них явствовало, что Вольдемар на короткой ноге со всем политическим бомондом России, а в закадычных друзьях и единомышленниках у него самые знаменитые патриотические фигуры.
По виду ему было чуть за пятьдесят, но Белова он называл Васей, Распутина — Валей, Ганичева — Валерой и «пустой балаболкой». С Прохановым, оказывается, «гонял чаи», с Зюгановым и Селезнёвым пил пиво «Три медведя», со Стасиком Куняевым и Сашей Казинцевым часто играл в подкидного в редакции «Нашего современника». Прочих он вообще и в грош не ставил, хотя парился с ними в лучших саунах Москвы и Питера и «ходил по блядям», — это касалось лысых «президентских мальчиков», о которых он не уточнял: «Вы же сами понимаете, чем это пахнет!..»
Чёрная шапка волос и чёрная борода делали его похожим на цыгана, но он напирал на свои «генетические связи с донским казачеством», хотя при мне однажды сказал, что родился и вырос где-то то ли под Барановичами, то ли под Бердичевом.