Дачи на Рублёвке мы с Ильёй всё же построили. Скромные такие домишки, чтобы только зафиксировать наличие строения на участке. По сути эти дачи нам были не нужны. У меня имелось владение в Валентиновке, у Ильи то, что он оформил на тёщу. К тому же свободного времени на посещение дач не хватало.
Рублёвские дачи получились скромненькими и без изысков. Обычные домики на две комнаты с печкой. Туалеты во дворе. Единственное преимущество — между участками поставили общую баньку на две семьи. Дровишки для неё сами с Ильёй заготавливали, а больше никакими удобствами не заморачивались.
Не пришло ещё то время, когда здесь вместо скромных дачных домишек начнут возводить настоящие дворцы. Сейчас построить что-то большее, чем конура для собаки, сопряжено с определёнными сложностями. И дело не в стройматериалах, а в том, что разрешено возводить на даче ограниченное по метражу строение. Дурь полная, но приходилось соблюдать эти правила.
Насчёт кирпича и прочего, что необходимо для строительства, к моему удивлению, проблем не возникло. Не было сейчас повального бума строительства загородных домов. Отчего-то я помнил, как всё сложно было «достать» и строили дачи люди «уважаемые», имеющие какой-то блат в этой области.
Прожив достаточно долго в этом времени, я понял простые вещи. Народ стремился «достать» тот же кирпич на халяву, выискивая пути незаконного приобретения или хотя бы подешевле, чем по госцене. На каждом предприятии имелся отдел сбыта. Не то чтобы в него могли прийти все подряд, но и сложностей в покупке чего-либо через службу сбыта не было.
Илья съездил на кирпичный завод, оплатил в кассу, ему выписали накладную и оформили доставку грузовиком. На два домика мы взяли пятнадцать тысяч кирпича по цене 12 копеек за штуку. С учётом побочных расходов на грузчиков и прочее, обошлась эта покупка чуть меньше чем две тысячи рублей. Вполне разумная цена при нашей зарплате. Для обычного инженера это могло быть и дорого, но в моём семейной бюджете дыры не образовалось.
Строительство, конечно, дело непростое. Без личного контроля не обошлось. Но шабашников мы набрали из числа молодых студентов одного из строительных институтов. Две бригады подняли стены домишек за месяц. Могли бы и быстрее, но погода не всегда позволяла работать.
Покрыв крыши шифером и вставив окна, мы заморозили строительство до следующего года. Для выполнения отделочных работ и облагораживания домиков требовались не только рабочие руки, но и наличие материалов. А это дело хлопотное. Фанеру выписать и купить требовалось в одном месте, цемент в другом, закупить краску в третьем, обрезную доску — в четвёртом.
Проехался я в одну контору, чтобы приобрести брус. Решив ускорить процесс, продемонстрировал своё удостоверение комитетчика. Перепугал тамошний народ так, что мне категорично отказали в отделе снабжения, заверив, что сверхплановой продукции не имеют и продать не могут. Брус после купил Илья, но мы дружно решили, что с отделкой дач подождём.
Моя Сашка немного поворчала по поводу такого нерационального использования средств, но я пояснил ей, что это вложение денег в будущее. Так сказать, приданое для Ромки.
На самом деле ситуация сейчас с жильём и дачами немного странная. Меня это всё не коснулось. Благодаря отцу проблем с квартирой я не имел. Мог бы потребовать и от комитета квартиру, но тогда пришлось бы выписываться из отцовской, чего мне не очень-то хотелось. Это жильё стоит гораздо больше, чем типовые квартирки в панельных домах. К тому же у меня ещё мастерская, которая только таковой называется, а на самом деле полноценная квартира.
У простых людей вопросов с квартирами было много. Очереди на получения большие, а на кооперативную не каждый имеет средства. В большинстве своём народ предпочитал получить бесплатно от государства, чем платить самим. Средняя двушка в кооперативе стоила пять-шесть тысяч рублей.
Продавались квартиры в рассрочку. Первый взнос составлял 30 %, а оставшуюся сумму выплачивали в последующие десять-пятнадцать лет. Знакомая такая схема ипотеки. Вот только в СССР проценты по кредиту не превышали 2 %. Для многих и это серьёзная цена. Хотя были и те, кто мог спокойно обменять квартиру на автомобиль. Машина в это время символ престижа и роскоши. И такое отношение к четырёхколёсному транспорту будет продолжаться ещё очень долго, пока внутренний рынок не насытится за счёт иномарок.
Один мой знакомый офицер (из прошлой жизни) рассказывал, как он вывез из Венгрии два автомобиля. Это был конец восьмидесятых. Советские войска покидали уже не совсем дружескую Венгрию. Поскольку вывозилось всё имущество воинской части, то для личного состава объем перевозимых вещей не ограничивали в объёмах и народ затаривался по полной. По каким-то схемам распродажи имущества военных мой знакомый приобрёл девятую модель жигулей и «Волгу».
Всех деталей той истории я уже не припомню, но знаю, что путь лежал через Минск. Там офицеру на полном серьёзе стали предлагать трёхкомнатную квартиру в обмен на «Волгу». Предположу, что и в других городах ушлые люди могли предложить подобную схему обмена. Офицер широким жестом отказался. Потому что это был 1990 год. Народ всё ещё верил в светлое будущее и в то, что государство обязано (!) обеспечить жильём военных. Зачем менять хороший автомобиль, когда квартиру и без этого дадут.
А потом начались 90-е годы. «Волга» того знакомого стала никому не нужна, как и сами офицеры РЦ с их семьями. Никакого жилья, кроме малосемейки, не получили. Приоритеты сменились, а дальше начался полный бардак в стране.
В начале восьмидесятых автомобили пока в большой цене. Нашу, вернее, отцовскую «Волгу» я продал, не задирая цену, Мишке. Он давно мечтал и приценивался. Зарплата у него с учётом каких-то публикаций превышала триста рублей в месяц. А расходов как таковых (после развода) у Михаила и не было. Обедал в столовой МГУ, ужинал на скорую руку дома тем, что попалось. Иногда тётя Роза подкармливала сынка чем-то вкусным, но экономия в деньгах у него была такая, что стоило подумать о машине.
Отец на своей «Волге» уже давно не ездил. Здесь и возраст, и здоровье, и зрение сказались. Он и на даче стал редко бывать. Жаров умер в декабре 1981 года, без него в Валентиновке стало всё не так и не то. Так что продал отец автомобиль без сожаления.
Михаил же теперь рассекал на чёрной «Волге» как барин. Жениться больше не думал, ссылаясь на то, что на женщин много времени тратится и научной работой заниматься некогда. Какую-то «вдовушку» друг изредка посещал, но это для тела, а не для души. К нам на дачу в Валентиновку Мишка, конечно, приезжал, но куда-то дальше на курорты один не ездит.
Вообще-то мы с Сашкой на море в последний раз были ещё до рождения Ромки. Маленького отставлять с тёщей или с моим отцом не хотелось. Это Илье хорошо. У него оба пацана уже большие. Он их прошлым летом по Золотому кольцу свозил. Поплевался, правда, по поводу той экскурсии и рекомендовал выбирать для путешествия регионы с более хорошим обеспечением.
— Лето, а у них ни овощей, ни фруктов. В столовой щи с прошлогодней квашеной капустой. И цвет такой, что сразу на помойку вылить хочется, — делилась впечатлениями Людмила. — В ресторан с детьми не пускали.
К тому же экскурсия только считалась, что по Золотому кольцу. Захватывала она Иваново, где туристов просвещали об истоках революционного движения Иваново-Вознесенских ткачей. Для взрослых относительно интересно, а детям совсем скучно.
Летом 1983 года Илья подбил наших жён и меня на экскурсию в Эстонию. Ромку, которому не было трёх лет, оставляли с моим отцом. Он с удовольствием возился с мелким, поясняя, что если не занимался мной маленьким, то на внуке наверстает. Родственники со стороны жены пытались отстоять своё право, но не имели столько свободного времени, да и жили далековато.
— Свозите Люду и Сашу посмотреть Прибалтику, — одобрил отец идею. — Сами вы мир повидали, а девочки, кроме дач и моря, нигде не были.
Экскурсия была автобусной и начиналась в Ленинграде, куда мы должны были добираться поездом. Илья после предыдущего туристического путешествия в плацкартном вагоне, зарёкся пользоваться подобным транспортом и предложил лететь на самолёте в Ленинград и дальше уже вместе с группой. Цена вопроса всего восемнадцать рублей на человека. При наших зарплатах — сущие копейки.
Как нарочно, за неделю до отпуска позвонил один мой осведомитель из Грузии. Этим источником информации я дорожил. Тимур в столице бывал нечасто, но его донесения представляли интерес для будущих событий в этой республике. Отказаться от встречи или перенести не получалось. У Тимура короткая командировка и он не мог ждать меня неделю в Москве.
— Илья, всё нормально. У вас первая ночёвка в Нарве. Обменяю билет и встретимся уже в Таллине. Не такая большая проблема.
— Мы прибудем четвёртого, а ты прилетишь пятого в Таллин, — согласился Илья с таким планом и довёл до жён некоторые изменения в экскурсионном маршруте, касающиеся меня.
Сашка понимающе покивала, мол, такая работа, что не всегда можно своим временем располагать. На основные экскурсии я успею. Да и женщин не столько исторические памятники столицы Эстонии интересовали, как тамошние магазины.
— Мама просила лифчиков и колготок купить, — строила планы Сашка. — Я себе туфли и сумочку хочу посмотреть.
Вообще-то, когда я увидел тот список от тёщи из двенадцати бюстгальтеров разных размеров, то быстро это дело пресёк.
— С ума сошла?! — возмутился я. — Это не в подарок, а спекуляция натуральная. Себе можешь покупать сколько хочешь. Матери привезёшь два согласно её размерам.
Илья, услышав от меня историю с заказами на нижнее белье, на всякий случай предупредил и свою Людмилу. Чувствую, наши дамы начнут закупаться во всех городах, начиная с Ленинграда. Это же старинная женская забава под названием шопинг. А уж если муж в деньгах не ограничил, то он же и надорвётся, таская чемоданы.
В общем, проводил я наших в аэропорт, а сам отправился на встречу с Тимуром. Одежду выбрал демократичную, никаких новомодных джинсов и рубашек поло. И уж тем более не строгий костюм, в котором на работу ходил. В гардеробе у меня имелась одежда на все случаи жизни и разные ситуации. К встрече с Тимуром я нацепил потёртые вельветки, футболку с принтом московской олимпиады. С такой же эмблемой была сумка, перекинутая через плечо. Добавил кепочку на голову и старые кеды на ноги. В метро я не выделялся среди рабочей молодёжи и выглядел среднестатистическим парнем.
Тимур ждал меня в пельменной, решив совместить приятное с полезным. Свёрнутые в трубочку документы я сразу убрал в сумку и занялся пельменями. Чего-то важного на словах мой осведомитель не планировал говорить. Несколько незначащих фраз дополнили то, что было отпечатано на бумаге. И собственно, задерживаться в пельменной дольше чем нужно не требовалось.
Вышел я из неё один и на всякий случай посмотрел по сторонам, стараясь замаскировать это дело под процесс завязывания шнурка на кедах. Не думаю, что за мной кто-то следил или имел планы на осведомителя, но привычка вторая натура. Убедившись, что никому до меня нет дела, я уже собирался двинуться в сторону метро, когда меня кто-то окликнул по имени:
— Увахин!
Не сразу я сообразил, что это обращается дама, сидевшая до этого в салоне жигулей.
— Увахин, ты ли это? — выбралась женщина из припаркованного автомобиля.
— Э… Скворцова? — наконец узнал я дамочку. — Шикарно выглядишь. — польстил я ей.
— Ты тоже неплохо, — окинула она меня брезгливым взглядом. — А говорили, что спился, художества забросил.
— Да ну? — сильно удивился я подобным сведениям. — Сама-то как?
— У меня всё отлично. По образованию я юрист, но сейчас мне у мужа работу референта-делопроизводителя предложили.
— И где же? — вежливо спросил я, не особо интересуясь ответом, поскольку ни сама Скворцова, ни её муж меня не волновали.
— На Лубянке, — снова окатила меня снисходительным взглядом бывшая одноклассница. — Мда… Жизнь идёт, всё меняется. Кто-то достигает вершин, кто-то опускается. Но по тебе не сказать, что алкоголик. Лечился?
— Я?! — разом растерял способность к адекватной речи и поправил кепочку на голове. Настолько удивился и поразился, что оказался не в состоянии связать пару слов. Со Скворцовой мы не виделись с тех времён, как закончили школу. Какие-то встречи выпускников случались в феврале каждого года. Мишка парочку таких посетил, поведал новости об одноклассниках. А после и ему это стало неинтересно. Из добытых сведений я знал, что Скворцова быстро выскочила замуж, но в институте доучилась. Где жила и что делал всё это время, неизвестно.
— Родители как у тебя, живы? — продолжала наседать Ленка. — Мы бы с мужем у вас квартиру обменяли с доплатой.
— Отец меняться не планирует, — ещё больше озадачился я.
— Мужа из Ростова перевели, он майор КГБ, — прихвастнула Скворцова. — Если будут проблемы, обращайся, помогу, — завершила она свою речь и, вырвав из блокнота листок, быстро написала номер телефона.
Дальше интерес ко мне был потерян, и Ленка вернулась в машину. А я весь такой в непонятках побрёл в сторону метро. Так-то ясно, что бывшую одноклассницу привлекла четырёхкомнатная квартира на проспекте Мира. Но какова нахалка! Сразу решила, что я алкаш и можно отжать жилплощадь с небольшой доплатой. Сколько лет прошло, а Ленка ничуть не изменилась.
Звонить ей я не собирался, но листок с номером сохранил. Что там за муж такой комитетчик? И как он Ленку сумел пристроить на Лубянку? По негласному правилу близкие родственники не могут работать вместе. С другой стороны, тот неведомый майор мог договориться о супруге в другом отделе. Эх, жаль, не спросил я новую фамилию Скворцовой! И всё равно звонить не буду. Да и когда мне? С утра на самолёт, а там уже отпуск и интересные путешествия.
Сейчас из столицы в Таллин имеется прямой авиарейс (и не один). На ТУ-134 комфорт был неплохой. Не сравнить, конечно, с самолётами будущего, но не так уж и плохо. И стюардессы сейчас поголовно красавицы. С удовольствием я полюбовался фигурками девушек, пока они раздавали конфеты «Взлётные». Хорошо, что без жены. Можно без зазрения совести разглядывать стройные ножки. Сейчас на все авиарейсы отбор стюардесс чуть ли не как на конкурс красоты. Особенно на зарубежные. Там ещё и знание иностранного языка требовалось. Но отбирали, ориентируясь больше на внешние данные.
Сидящая справа от меня женщина с девочкой громким шёпотом стала давать указания.
— Тётя подаст тарелку, ты много не бери. Одну-две конфеты и вежливо поблагодари.
Девчушка в точности выполнила распоряжения мамы. Но проводила взглядом поднос, полный конфет, с большим сожалением.
Изначально у меня было место «у окошка». Оценив своих соседок, сам предложил поменяться. Я всегда предпочитаю место у прохода. Манёвренности больше. Не нужно извиняться и просить пройти, если понадобится в туалет. Да и обзор с этого места всегда лучше. А ножки стюардесс очень уж приятные глазу.
Кстати, одни ножки что-то немного засуетились. Одна из девушек встала в начале ряда кресел, с беспокойством оглядывая пассажиров. Нет-нет да скашивая взгляд на кого-то, сидящего через проход на три ряда впереди меня. Вторая бортпроводница спешно скрылась в кабине пилотов.
И почему мне это всё не нравится? Статистику по угонам самолётов мы ведём, и даже выдвижной ящик с этими событиями не успевает покрыться пылью. В этом году уже были две попытки угнать самолёты. Неужели и мне «повезло» или я сам накручиваю и воображаю то, чего нет?
Из кабины пилота вышел штурман и, подойдя к тем пассажирам, на которых косилась стюардесса, что-то стал тихо пояснять. Судя по лицу штурмана, он не договорился. Мужчина, сидящий у прохода, повысил голос и предпринял попытку встать.
— Сидите, капитан сейчас подойдёт, — донёсся до меня голос члена экипажа.
Ну точно! Нас угоняют. Бли-и-ин… как мне так подфартило-то! Пусть я и комитетчик, но не спецназовец и не герой-самоубийца. А разруливать ситуацию как-то нужно. Резко поднявшись, я в две секунды оказался рядом с тем креслом.
— Я врач, кому-то стало плохо? Сердечник? — с умной мордой заявил я, разглядывая, что там такое происходит.
— Товарищ пассажир, вернитесь на место, — кинулась ко мне одна из бортпроводниц.
— Я врач… — повторил и нехотя вернулся на своё место.
Всё, что нужно, я увидел. Пистолетов и какого-то другого оружия у парней не было. Два молодых человека не старше двадцати лет держали на коленях некий предмет — свёрток, из которого торчали провода. Явно какое-то самодельное взрывное устройство.
Не так-то и плохо по ситуации в целом. Одно дело пистолеты, из которых в случае опасности могут пальнуть, и совсем другое — бомба. Как аналитик, я знаю, что реальных самоубийц среди тех, кто решился на угон самолёта, нет. Эти люди стремятся покинуть СССР, а не сдохнуть в воздухе. Потому большинство угроз взорвать самолёт так и остаются угрозами.
Другой вопрос, почему на досмотре не проверили. У меня с собой была сумка и в неё заглянул работник аэропорта. Пусть это было больше формальное действие, но увидеть подозрительный предмет, напоминающий бомбу, сотрудник мог. Скорее всего, парни прятали детали устройства на теле или в карманах лёгких курток и собрали взрывной механизм уже после того, как стюардессы разнесли конфеты.
Мысленно я вернулся к тем папкам, которые были собраны у нас в отделе. И снова успокоил себя мыслью, что если нет огнестрельного оружия, то всё не так плохо.
Вообще-то достать пистолет обычному человеку в это время невероятно сложно. Террористам такого рода проще использовать обрезы охотничьих ружей. Их пронести довольно просто под плащом или пальто. Но не в жарком июле месяце. А я ведь писал справку и рекомендации по усилению контроля в аэропортах. Что-то менялось в правилах прохождения проверки пассажиров, но несильно.
В шестидесятых годах угонщики умудрялись угрожать ножами. Это позже стали добывать огнестрел. Самым известным и кровавым был захват Ан-24, летевшего рейсом Батуми — Сухуми — Краснодар. Погибла стюардесса Надежда Курченко, ранены командир экипажа, штурман, бортмеханик. Угонщики выстрелили двадцать четыре раза. Это был первый и самый нашумевший случай, связанный со смертью члена экипажа.
Указом Президиума Верховного Совета СССР за мужество и самоотверженность при спасении людей на воздушном судне бортпроводнице Надежде Курченко была посмертно присвоена награда — орден боевого Красного Знамени.
У меня по отношению к этому событию было неоднозначное мнение, поскольку считал, что экипаж не был подготовлен и не знал, как себя вести во время угона самолёта. Особо проявила себя двадцатилетняя Надежда. Ей дали записку и попросили спокойно отнести командиру. И что она сделала? С воплями «Нападение!» помчалась в кабину экипажа, чем и распалила террористов.
А между прочим, простые правила поведения бортпроводников в нестандартных ситуациях изучали и в далёком 70-м году. Случись пожар или другая неординарная ситуация, стюардесса всегда должна быть спокойной и не демонстрировать панику пассажирам. Могла же Надежда Курченко с милой улыбкой дойти до кабины, отдать записку и ждать. Пусть меня кто осудит, но я считаю, что Курченко оказалась клинической дурой. Сама криками спровоцировала стрельбу, сама себя подставила, загораживая пилотов. Пассажирам конкретно повезло, что не убили всех членов экипажа и случайный выстрел не попал в иллюминатор.
Позже Надежде Курченко поставили памятник, сняли фильм, группа «Цветы» исполняла сентиментальную песню «Звёздочка моя ласковая», якобы посвящённую погибшей стюардессе. Замять громкое дело у комитетчиков не получилось. По этой причине решили сделать из девушки героиню. Страна радостно подхватила идею. Пионерские отряды носили имя Надежды Курченко, её сомнительный подвиг ставился в пример. Хорошо, что позже стюардесс стали натаскивать на нестандартные ситуации.
Те террористы имели неплохое вооружение: пистолеты, охотничье ружьё и ещё у одного висела на груди граната.
Глядя на тех, кто угрожал нам, я совсем успокоился. Своей бомбой они могут только пугать, сами же не представляют опасности для сидящих рядом людей.