Возникла неловкая пауза, ощутимая, как ток горячего воздуха. Выражение лица Гая не изменилось. Но пальцы тиснули портсигар, и сигарета упала на пол.
— В наше время, — сказал он, и его голос был неприятно вкрадчив, — людям приходится скрывать даже искреннюю веру в Бога. Если вы не против, я оставлю свои убеждения при себе. И безропотно приму все несправедливые обвинения… Сэр Генри, сказать вам, о чем вы сейчас думаете? — спросил он, резко сменив тему. Он дотронулся до своих очков. — Вы спрашиваете себя — как и все, впрочем, — почему я хожу в темных очках, когда на улице пасмурно? Я отвечу: потому что даже самый тусклый дневной свет причиняет моим глазам невыносимую боль.
Мантлингу явно стало неловко.
— Слушай, Гай, ты что, совсем шуток не понимаешь? — Он повернулся к Г. М.: — Бедняга, похоже, обвиняет во всем меня, но откуда, черт побери, мне было знать? У него случилась эта штука с глазами после того, как я затащил его в мое последнее путешествие. Подумал, что перемена мест пойдет ему на пользу…
Гай поднял сигарету. Когда он прикуривал от карманной зажигалки, у него дрожали руки. Терлейн вдруг обратил внимание на то, какой высокий и выпуклый у него лоб — создавалась неприятная иллюзия, будто темные очки делят его лицо пополам. Его тон по-прежнему был дружелюбным, с небольшой примесью хорошо контролируемого сарказма.
— Да, и кое-кто высмеял меня, когда я предложил надеть солнцезащитные очки… Та экспедиция была чудо какой успешной, сэр Генри. Разумеется, меня не интересовали ни бредовые идеи о дворцах в джунглях, ни прогулки по Амазонке. Я поехал с Аланом и Карстерсом только потому, что думал, что смогу высадиться на Гаити для изучения… местных обычаев. Но Алан решил, что для этого у нас нет времени. Я остался в Макапе. Три месяца я жарился в адском пекле, пока они с триумфом не вернулись. Они приволокли трофеи — пару фаршированных змей и пригоршню стрел, которые они считали отравленными. Но я знал, что вы думали про темные очки.
— По правде говоря, — пропыхтел Г. М., — я думал о том, почему всех в этом доме тянет поговорить об отравленном оружии. Впрочем, не обращайте внимания. Я вот что хотел спросить: вы специалист по семейной истории, верно? Хранитель бумаг, скелетов и проклятий?
— Если вам угодно так выражаться, то да.
— Я полагаю, семейные документы также хранятся у вас?
— Да.
— На них можно взглянуть?
— Нет. — Лицо Гая окаменело. — Извините, сэр! — не сразу продолжил он. — Я не хотел показаться… э… резким. Буду рад предоставить вам аннотацию или рассказать то, что вас интересует.
— Понятно. — Не сводя взгляда с Гая, Г. М. кивнул. — А как эти документы передаются? От отца к старшему сыну или еще как?
Гай едва не рассмеялся.
— Вы бы не заставили Алана ими заниматься, — объяснил он. — Они передаются тому, кто выказывает к ним наибольший интерес.
— Хорошо. Возможно, позднее я захочу познакомиться с семейной легендой о «вдовьей комнате» и о тамошнем привидении, А пока я хотел бы побольше узнать о Чарльзе Бриксгеме, который, как считают, умер в ней первым в… — отдуваясь, он залез во внутренний карман пиджака и достал листок с записями. Узел его черного галстука съехал почти под самое левое ухо и сильно ему мешал, когда он стал заглядывать в этот листок, — 1803 году. Хм. У него было двое детей. Сын и дочь. Известно вам что-нибудь о сыне?
Гай пожал плечами:
— Кажется, он был немного не в себе. Нет, сумасшедшим он не был, не поймите неправильно, но… За ним ухаживала его сестра.
— Понятно. И она умерла во «вдовьей комнате» накануне свадьбы. Точная дата?
— Четырнадцатое декабря 1825 года.
Г. М. рассеянно уставился в потолок и принялся возить дужкой очков по носу — от кончика до переносицы.
— Значит, 1825 год. Давайте посмотрим. Что произошло в 1825-м? Заключено большое количество международных договоров. Признана независимость Бразилии. В России на трон взошел Николай I. Друммонд изобрел друммондов свет для освещения сцены. Первое морское путешествие из Англии в Индию, осуществленное с помощью пара. Впервые расшифрован «Дневник Пепи»…
— Вы поразительно информированы, — отрывисто заметил Гай, морща лоб.
— Что? А… У меня энциклопедические знания, сынок. Это необходимо для работы. — Г. М. бросил очки и потер лоб. — Идем дальше. Сильные волнения среди коммерсантов и финансистов… Ага! Как тогда обстояли дела с семейным состоянием?
— Слава богу, отлично. Я могу предоставить доказательства.
— Так. Значит, вам приходится скрывать что-то еще, верно? Дальше. Дочь Чарльза Бриксгема, Мэри, умерла во «вдовьей комнате» накануне собственной свадьбы. Вот что не дает мне покоя. Неожиданно ей пришла в голову блажь провести ночь в той комнате. Почему? Что заставило ее лечь спать в нежилой комнате, тем более в той, тем более в такой день?
Гай снова пожал плечами:
— Не знаю. Сентиментальный каприз.
— Хорошенький каприз, — проворчал Г. М., — провести ночь накануне свадьбы в комнате, где умер ее сумасшедший отец. Ничего себе каприз. За кого она должна была выйти замуж?
— За человека по имени Гордон Беттисон. О нем мне ничего не известно.
На широком лице Г. М. промелькнуло мимолетное выражение «ох, не верю я тебе, сынок». Он не спеша записал что-то в свой блокнот, мигнул, затем сказал:
— Ясно… дальше. Перейдем к следующей жертве, французу, умершему в… хм… 1870-м. Кем он был?
Из-за плеча Гая послышался смешок.
— Он был моим двоюродным дедом, сэр Генри, — с неожиданным дружелюбием сказал Равель и вскинул брови. — Так, по-моему, вы, англичане, называете дядю отца? Да? Спасибо. Значит, двоюродный дед. В этом есть что-то зловещее, вы не находите?
Позвякивая монетами в карманах и покачиваясь на каблуках, Равель одним глазом разглядывал всю компанию. Другой глаз он прикрыл, сообщив своему лицу выражение отстраненного благодушия. В сочетании с краснотой кожи и выступающими на висках венами это придавало ему несколько нетрезвый вид.
— Вот как. Он был совладельцем вашей мебельной фирмы?
— Что? А, нет. Не совсем. Он возглавлял филиал в Туре. Старый Мартин Лонгваль — меня назвали в его честь. Я видел его портрет — бакенбарды и прочее. Вот почему, сэр Генри, мне так интересно поучаствовать в разрешении этой загадки. Понимаете?
— Никакой другой причины нет? Коммерческая выгода, например?
— Ну… Отец как-то проверял здесь мебель по просьбе отца моего друга Алана; он сказал мне однажды, что, если мне когда-нибудь представится такая возможность, нелишне было бы купить что-нибудь — там есть стоящие вещи. А в основном я просто друг семьи. А что?
— Мартин Лонгваль, — задумчиво протянул Г. М. — А какие дела могли связывать его с Мантлингом?
Равель задумался, склонив голову к плечу, будто целился из ружья.
— Сказать по правде, не знаю. Я вообще не думаю, что у них были какие-то общие дела. Может, ему просто нравилась Англия; а что? Вполне может быть. — Равель просто искрился благожелательностью. — Виски с содовой. Ха-ха-ха.
Г. М. положил свои записи в карман. Вытянув шею, он оглядел всю комнату.
— Ну хорошо, — сонно сказал он. — Если вы все готовы, то я тоже готов. Мантлинг, вы, кажется, собирались открыть запечатанную комнату? Сейчас самое время приступить к делу, если мы хотим успеть до ужина.
Мантлинг живо вскочил. Он стал открывать скрипучий ящик стола, чтобы достать инструменты, необходимые для предстоящего дела, и Терлейн будто вышел из транса. Мантлинг извлек долото, молоток и большую отвертку. Потом он отпер нижний ящик и достал большой ржавый ключ с искусно вырезанной бородкой.
— Вот чем мы ее откроем, — с мрачной торжественностью проворчал он, — и прищучим всех призраков. Мне повезло, что на нем не оказалось ядовитого шипа, иначе я бы давно умер — еще когда его чистил.
К удивлению Терлейна, Гай не возразил, когда его брат объявил, что он не будет участвовать в церемонии открывания двери. Будут присутствовать только Мантлинг, Г. М., Терлейн и сэр Джордж. Гай поклонился им вслед. Он снова улыбался, постукивая указательным пальцем по нижней губе.
После теплого уютного кабинета Терлейна поразили тишина и сумрак, царившие в доме. Не мешало бы осветить его получше. Шортер ждал их с коробкой свечей и жестянкой с машинным маслом — для смазывания замка. С некоторым беспокойством Терлейн обнаружил, что, как ни пытается, не может отвлечься мыслями от предстоящего приключения и против своей воли рисует в воображении картину пыльной, заброшенной комнаты. Как бы там ни было, он не собирается ни к чему там прикасаться!
Они прошли холодный музыкальный салон и через двойные двери попали в вытянутую по ходу их движения белую столовую. Г. М., тяжело шагавший об руку с Терлейном, ворчал что-то себе под нос и крутил лысой головой. Длинный стол был накрыт на девятерых; цветов, пожалуй, многовато. Свечи не были зажжены, и комната освещалась только газовыми рожками на стенах. Мантлинг резко отдал какое-то распоряжение, и Шортер поспешно прибавил огня в хрустальной люстре на потолке. Массивная фигура Мантлинга перегораживала проход. Он стоял с молотком в правой руке, словно изготовившись к бою, и не сводил глаз с двойных дверей на другом конце столовой. Он нерешительно покусился на окно-эркер, затем — непонятно зачем — на потолок. Терлейн заметил, что в потолок вделан медный крюк. «Чего Мантлинг тянет?» Прежде чем двинуться дальше, Мантлинг, бормоча что-то себе под нос, внимательно оглядел обеденный стол. Он прошелся вдоль него туда-сюда, и морщины на его лице проступали все резче… видимо, он вдруг испугался.