— Это скаковые лошади? А это дрессировщик?
— Брион — да, это он. — Елена замолчала. — Возможно, стоит осмотреть конюшни…
Я запрыгнул на ограду, уцепившись за фиговое дерево в углу поля. Дочь сенатора, которая не понимала, когда что уместно, поставила одну сандалию на забор и тоже подтянулась наверх, держась за меня. Мы наблюдали, как дрессировщик быстро гнал лошадь, затем замедлил ход, развернулся, рванул вперед и стремительно помчался в обратную сторону. Я не интересовался скаковыми лошадьми, но это давало мне возможность крепко держать Елену…
Мы повернулись друг к другу в одно мгновение. На этом поле невозможно было игнорировать наши сильные воспоминания о том, что произошло в прошлом. Я отпустил Елену, пока не стало слишком трудно стоять так близко. Потом я спрыгнул на землю и помог девушке спуститься. Елена дерзко подняла подбородок.
— Полагаю, ты выбросил ложки в море?
— Конечно, нет! Мой отец был аукционистом; я знаю цену ложкам… — Мы с ней были друзьями. Ничто не могло этого изменить. Друзья, которых объединяла любовь к интригам; постоянно ругающиеся, однако мы никогда не раздражали друг друга так сильно, как утверждали. И напряжение между нами, как эмоциональное, так и сексуальное, я все еще постоянно ощущал. — О чем ты сейчас думала? — рискнул спросить я.
Елена тихо отодвинулась от меня, покачав головой.
— Кое о чем, в чем я не уверена. Не спрашивай меня.
К тому времени, как мы дошли до дома, Елена снова выглядела ужасно. Обычно у нее было хорошее крепкое здоровье, так что такое состояние в равной степени беспокоило меня и смущало ее. Я настоял остаться с ней, пока Елена не устроилась на кушетке в длинной колоннаде с подносом горячего чая из бурачника.
Пока успокаивалась небольшая суета, вызванная нашим приездом, я играл роль гостя. Елена отослала рабов. Я сидел с ней, попивая из маленькой чаши, которую держал между большим пальцем и двумя другими, как солидный человек. Мне вполне нравился чай из бурачника, если он не был очень крепким.
Утолив жажду, я поставил свою чашку и потянулся, оглядываясь вокруг. Никаких признаков Марцелла и мало работников. Садовники выкапывали большой куст мимозы. Они низко склонились над ним. Гдето в доме я слышал, как женщина чтото терла щеткой, дребезжащим голосом подпевая себе. Через заостренное ситечко я налил ее светлости еще чаю, после чего лениво встал рядом с ней, словно наблюдал за медленно поднимающимися колечками пара…
Огромный дом казался спокойным и тихим. Обычные люди занимались своей обычной работой. Я тихонько коснулся плеча Елены, потом отошел, как скромный мужчина, который собирался ответить на зов природы.
Появление дрессировщика скаковых лошадей возбудило мой интерес. Я обошел отдельно стоящие здания в надежде найти его. Если стоять лицом к морю, конюшни располагались слева. Там находилась старая постройка, где обычно нагружали мулов и повозки, а также большая новая часть здания, пристроенная около пяти лет назад и имеющая признаки того, что недавно там ктото был. Имея большой жизненный опыт, я смог проникнуть внутрь незамеченным.
Несомненно, здесь Пертинакс и Барнаб когдато держали своих чистокровных лошадей. В комнате со снаряжением для верховой езды стояла одна из серебряных статуэток в виде коня, которые я видел в доме Пертинакса в Риме. Большая часть конюшни сейчас была пуста, предположительно с тех пор, как он умер. Но две лошади, которых, я уверен, я узнал с того самого утра, удовлетворенно пыхтели в соседних стойлах. Их только что вычистил дородный конюх, который сейчас подметал проход между рядами.
— Здравствуйте, — закричал я, словно у меня было разрешение здесь находиться. Он облокотился на свой веник и злобно посмотрел на меня.
Я подошел к двум лошадям и притворился, что мне интересно.
— Это те двое, которых Атий Пертинакс держал в Риме?
Я ненавидел лошадей. Они могли наступить на тебя, или навалиться, или с силой наскочить, сломать ноги и ребра. Когда протягиваешь им угощение, они жадно хватают его вместе с пальцами. Я относился к ним так же осторожно, как к ракам, осам и женщинам, считающим себя живыми сексуальными спортсменками; лошади, как любые из них, могли сильно укусить.
Один конь был хорош. Он действительно был какимто особенным; даже я это видел. Гордый горячий жеребец багрового окраса.
— Привет, парень… — Лаская этого красавца, я взглянул на его приятеля. Конюх с отвращением дернул головой. Второго звали Малыш. У когото было хорошее чувство юмора. Малыш никуда не годился. Он вытянул ко мне шею, ревнуя, что все внимание доставалось его соседу, хотя и знал, что в такой впечатляющей компании бездельник, похожий на замусоленный ершик, не имел никаких шансов.
— С характером? Как зовут этого?
— Ферокс. Он становится нервным. Малыш успокаивает его.
— Ферокс у тебя чемпион?
— Мог бы быть. — Казалось, конюх профессионально разбирался в лошадях. — Сейчас ему пять, и он довольно хорошо подготовлен… Вы катаетесь верхом?
Я отрицательно покачал головой.
— Я военный! Когда легионам нужно кудато попасть, они идут своими ногами. Если кавалерия становится настоящей стратегической необходимостью, то они берут волосатых коротконогих иностранцев, которые в бою могут скакать изо всех сил, знают, как лечить колер, и осмотрительно поступят с навозом. Работает прекрасно. На мой взгляд, любая система, которая применима к легионам, хороша для граждан в обычной жизни!
Мужчина засмеялся.
— Брион, — представился он.
— Меня зовут Фалько. — Я продолжал ласкать Ферокса, чтобы поддержать разговор. — Ты дрессировщик! Почему же ты чистишь конюшню? Разве здесь нет слуг?
— Здесь ничего нет. Все распродано.
— Когда Пертинакс отправился на пароме в Гадес?
Он кивнул.
— Лошади были его страстью. Первое, что сделал старик: в тот же день избавился от всех вещей, всех слуг. Он не мог их здесь терпеть.
— Да, я слышал, ему много чего осталось в наследство. А что с этими двумя?
— Возможно, он потом пожалел об этом. Ферокса и Малыша ему прислали из Рима. — Я об этом знал. Когда мы распродавали имущество в доме на Квиринале, то нашли купчие на этих двух лошадей на имя Марцелла. Я не видел животных, но сам подписывал письменное распоряжение на их перевоз домой. — А почему вы интересуетесь, Фалько? — продолжил Брион. Он казался дружелюбным, но я видел, что на самом деле он был скептиком.
— Ты знаешь Барнаба?
— Знал, — ответил он, решив себя не компрометировать.
— У меня есть деньги, которые принадлежат ему. Он здесь не показывался в последнее время? — Брион посмотрел на меня, потом пожал плечами. — Мне кажется, — настаивал я предупреждающим тоном, — что ты определенно видел его — учитывая лошадей.
— Возможно… Учитывая лошадей! — Он согласился с моим предположением, не пошевелив ни одним мускулом. — Если я его увижу, то передам, что вы приходили.
Я отстранил Малыша, который настойчиво тыкался в меня носом, и сделал вид, что сменил тему.
— Летом в окрестностях виллы у Везувия очень тихо. В доме никто не живет?
— Только члены семьи, — сообщил мне Брион с каменным выражением лица.
— А молодая девушка?
— О, она одна из них!
Проницательный дрессировщик сообразил, что я не имел права находиться здесь. Он решительно проводил меня через дверь и повел к дому. Когда мы шли через конюшню, я удостоверился, что проверил все стойла. Брион, в конце концов, потерял терпение от нашего вежливого притворства.
— Если вы скажете мне, что ищете, Фалько, то я скажу, здесь ли оно!
Ничуть не растерявшись, я улыбнулся. Я искал двух лошадей, которые следовали за мной от Рима до Кротона — не говоря уже об их загадочном наезднике, которым, как я вычислил, был Барнаб.
— Тогда попробуем так: двух первоклассных скакунов — большого коня чалой масти, который, похоже, специально обучен для ипподрома, но выглядит так, как будто только что проиграл, и пегую вьючную лошадь поменьше…
— Нет, — коротко сказал Брион.