Брион отвел меня назад к колоннаде, затем с одновременно разочарованным и облегченным видом отошел, когда Елена Юстина, молодая девушка, которая была членом этой семьи, встречала меня своей сонной, невозмутимой улыбкой.
Когда я возвращался к Елене со счастливым посвистыванием арфиста, к ней только что подошел ее свекор. Не упоминая о разговоре с дрессировщиком лошадей, я извинился за свое присутствие, смутно объяснив Капрению Марцеллу, что встретил Елену Юстину, которая перегрелась на солнце…
Приход Марцелла положил конец моему осмотру территории. Ничто не могло мне помочь; я воспитанно ушел, тихо кивнув ее светлости, — все, что я смог сделать, чтобы ответить на вопрос, который читался в ее темных, глубоких, любопытных карих глазах.
Должно быть, Марцелл счел мою историю довольно правдоподобной. Елена выглядела совершенно истощенной. Я чувствовал, что ей необходим не просто отдых под пледом и горячий чай. Она нуждалась в том, чтобы ктонибудь за ней поухаживал. Хуже всего было то, что моя обычно такая выносливая девушка, казалось, тоже так думала.
Когда я повел мула приказчика обратно к дороге с виллы, я не мог вспомнить ни единого слова Елены с того момента, как привел ее домой, и до того, как ушел. Только те глаза, которые смотрели на меня со спокойствием, изза которого я ненавидел уходить от нее.
Чтото было не так. Еще одна проблема. Еще одна закопанная реликвия, которую мне предстоит откопать, как только будет время.
К черту приказчика, ожидавшего в Геркулануме своего мула; я сделал остановку и поужинал со своими друзьями в Оплонтисе. Честно говоря, мне показалось, что они все стали спокойнее, когда я уехал жить в другое место.
Пророчество Елены насчет служанки оказалось верным. Эту легкомысленную глупую девчонку отправили на рынок рабов! Невероятно. Я надеялся, что она найдет более снисходительную госпожу; я больше никогда ее не видел.
Мне ничего не сказали. На следующий день я сам поднял этот вопрос в разговоре с Эмилией Фаустой. Она выслушала мою точку зрения, потом угрожала прекратить мою работу учителем. Я посоветовал ей сделать это. Фауста проиграла; я остался.
Я разозлился не только изза того, что девушка была привлекательной. Проведя полдня с Еленой, я с трудом мог вспомнить, как выглядела служанка Фаусты. Но мне казалось, что должен существовать другой способ поддерживать дисциплину.
Я не допустил, чтобы эта ссора с Фаустой повлияла на наши с ней профессиональные отношения. Она стала более увлеченно, чем когдалибо, совершенствовать свою музыкальность. Девушка нашла новый стимул: она сказала, что Ауфидий Крисп планировал устроить огромное пиршество для всех своих друзей на этой части побережья.
Руф туда собирался. Он отказывался брать сестру; сказал, что пойдет с одной своей знакомой девушкой. Казалось, Фауста была поражена. Хорошо бы это означало, что ее брат знал только неуместных в таком обществе девушек; так наверняка будет веселее.
Я имел большие надежды попасть к Криспу. Частично изза Эмилии Фаусты, которая была решительно настроена заявиться туда без приглашения. И частично изза того, что она брала с собой арфу. И чтобы ненавязчиво привлечь к себе внимание и пронести ее мимо неприветливого привратника, знатная Эмилия Фауста брала с собой меня.
Сегодня вечером я его увижу. Иногда знаешь наверняка.
Один из моих родственников, наделенный ярким чувством юмора, говорил, что всякий раз, когда женщины испытывают такие чувства, всегда оказывается, что у героя слабые руки, высокомерная мать, а состояние мочевого пузыря сказывается на его личной жизни. К счастью, я знал Ауфидия Криспа не настолько хорошо, чтобы слышать о его семье или жалобах на здоровье.
Он взял виллу в Оплонтисе. Или снял, арендовал, позаимствовал, просто украл ее на одну ночь, кто знает? — кого это волновало, когда атмосфера была приятной, напитки неограниченными, а прекрасные танцовщицы почти обнаженными? Как утверждали местные жители, вилла принадлежала Поппее Сабине, второй жене Нерона. Такая связь дома с императором содержала хороший намек на амбиции его хозяина.
Вилла Поппеи доминировала в местности Оплонтиса. Вероятно, люди, которые в ней жили, могли не заметить шумных бараков грубых рыбаков за пределами своей территории и думали, что их вилла и была Оплонтисом. Людям, живущим в такой роскоши, удобно игнорировать бедняков.
В течение почти всего нашего пребывания в городе этот огромный дом был закрыт ставнями и оставался темным. Аррия Сильвия пыталась попасть внутрь, чтобы посмотреть, что там, но сторож ее выгнал. Насколько нам удалось узнать, когда Поппея вышла замуж за Нерона, эта вилла перешла в собственность империи и после ее смерти оставалась пустой. Казалось, никто не хотел принимать решения, что же делать с этим местом, словно за жестокую смерть такой красивой женщины от рук Нерона даже исполнителям в императорском дворце было стыдно.
Большая часть особняка располагалась на двух этажах, и здание со всех сторон окружали одноэтажные галереи с колоннадами и сады. Широкая терраса выходила прямо на море, ведя к большой центральной анфиладе комнат. В боковых частях здания, должно быть, находилось более ста комнат, каждая из которых была декорирована с таким изысканным вкусом, что следующий хозяин обязательно переделает и реставрирует их. Вилла была готова к небольшому ремонту; я имею в виду, что она и так была прекрасна.
Я бы никогда не смог жить в таком огромном доме. Но поэтулюбителю он дал бы множество возможностей для фантазии.
Ужин, как и положено, начинался в девятом часу. Мы приехали как раз вовремя. Судя по количеству повозок, переполнявших дорогу Геркуланума, это был один из самых больших приемов, на которых я когдалибо присутствовал. Магистрат поехал раньше, чтобы послушать свежие сплетни, а Эмилия Фауста считала, что другие люди платили местные налоги для ее личного удобства, так что она взяла в сопровождение служащих своего брата; они за казенный счет оживленно проводили нас через толпы и очереди.
Сегодня благодаря любезности великодушного Криспа здесь ужинала большая часть местной знати и простая чернь. Первыми, кого я заметил, оказались Петроний Лонг и Аррия Сильвия. Должно быть, они позволили затащить себя сюда, чтобы послужить цели великого человека распространить то самое всеобщее гостеприимство на широкий общественный фронт. Настоящий покровитель. Отец для голодных клиентов из всех слоев общества — то есть сверху донизу покупающий поддержку триб.
Петроний набрал себе бесплатных булочек и сбежал. Я узнал, что поскольку Петро назначили командиром стражи, он никогда не голосовал. Он считал, что человек, получающий государственное жалование, должен быть беспристрастным. Я с этим не соглашался, но восхищался настойчивостью Петро в его странностях. Ауфидий Крисп был необычным политиком, если допускал такую нравственность у избирателей, которых он привлекал.
Петро и Сильвия на эту тему со мной не разговаривали. Они находились в доме, наблюдая, как у меня получались насмешливые улыбки. Я все еще стоял на улице, красуясь своей лучшей горчичной туникой, а тем временем моя грозная спутница у дверей спорила с управляющим.
Человек, проверявший список гостей, понимал, что к чему. Это торжество было умело организовано. У меня и мысли не возникало, чтобы вмешаться физически. Если бы я попробовал применить какуюнибудь силу, то большая банда с шипами на запястьях, которая пряталась с нардами за горшками с растениями, изящно скрутила бы нас и вышвырнула вон.
Эмилию Фаусту посещало маловато мыслей, но когда появлялась хотя бы одна, то девушка понимала, что такого сокровища, возможно, у нее больше не будет, и зацикливалась на ней. Когда Фауста вступила в спор, это произвело на меня серьезное впечатление. Сегодня она была одета в розоватолиловое платье из муслина с маленькими белыми манишками на груди, похожими на два грибка, уложенные в корзинку в овощной лавке. Заостренная диадема крепко держалась на столбе из ее тусклых волос. Яркие пятна краски пылали на ее щеках. Решительность увидеть Криспа сделала ее сверкающей и свирепой, как акула, почуявшая запах крови. Управляющий вскоре отбивался от нее, запыхавшись от отчаяния, словно попавший в кораблекрушение моряк, который заметил темный плавник.
— Какой хозяин, — презрительно насмехалась Эмилия Фауста, которая была маленького роста и просто подпрыгивала на каблуках, — станет включать в список гостей себя или хозяйку? Луций Ауфидий Крисп надеялся, что вы знаете: я, — заявила знатная Фауста с неописуемой злобой, — его невеста!
Единственное, что преуменьшало в моих глазах эту дерзкую уловку, так это то, что девушка считала это правдой.
Побежденный несчастный слуга проводил нас внутрь. Я поднял кулак, приветствуя Петро, взял венок у безумно хорошенькой девушки, а когда сестра магистрата пробиралась вперед, я шел сзади и нес ее кифару. Приятный распорядитель быстро оценил ситуацию, потом усадил Фаусту рядом с тарелкой битинского миндаля, а сам улизнул, чтобы посоветоваться с господином. На удивление быстро он прилетел обратно. Мужчина уверял Эмилию Фаусту, что ее место ждет ее в личной столовой, изящном триклинии, где Крисп сам будет развлекать самых почетных гостей.
Не знаю, чего я ожидал, но быстрота и любезность, с которыми он устроил прием своей брошенной невесте, указывали на то, что Ауфидий Крисп владел опасным искусством общения.
Распорядитель начал извиняться.
— Ничего страшного. Я всего лишь преподаватель игры на арфе; не нужно снова никого пересаживать…
Он обещал втиснуть меня, но я сказал, что когда буду готов втиснуться куданибудь, то сделаю это сам.
Уже почти настало время ужина, но я проскочил через опоздавших, чтобы рассмотреть флотилию, стоявшую у просторной террасы с той стороны виллы, что выходила на море. Понадобилось всего мгновение, чтобы найти «Исиду Африканскую»; она стояла на якоре в стороне от этой морской компании, сама по себе, немного подальше в заливе. На ней было темно, словно все уже сошли на берег.
Вряд ли этот прием был из тех, где хозяин в своей лучшей обуви топчется у дверей, ожидая каждому пожать руку; некоторые руки были слишком неприветливыми, чтобы их пожимать. Но к тому моменту Крисп уже должен был находиться в доме. Я вернулся с террасы, чтобы заранее взглянуть на него, если смогу.
Я прошел через атрий. В основном это помещение было выполнено в красном цвете и расписано имитированной колоннадой из желтых колонн, через которые открывались массивные двойные двери, украшенные символическими фигурками и обитые небесноголубыми гвоздиками среди сказочных пейзажей, религиозных персонажей и триумфальных щитов. Соседняя комната вывела меня в тихий закрытый садик — с живыми растениями и садовыми пейзажами на внутренних стенах. За всем этим находилась большая гостиная, которая выходила через две величественные колонны прямо в главные сады, производя удивительный, типичный для Кампании эффект. Большая часть кушеток для гостей из высших сословий общества поставили в гостиной, так что, когда я заглянул туда, шум, тепло и аромат от множества венков из свежих цветов потекли в летнюю ночь. В приемных поменьше стояли столы для людей пониже классом. Ничего из этого меня не интересовало. Пробиваясь обратно через толпу, я по счастливой случайности обнаружил богатое помещение кухни, рядом с которым, как я ожидал, располагалась столовая хозяина.
В триклиний виллы Поппеи можно было попасть через колонны в виде гермы, где на страже стояли крылатые кентавры, припавшие к земле. Это было маленькое помещение, расписанное в изысканном архитектурном стиле, характерном для всей этой виллы. На стене в триклинии были нарисованы красивые ворота внутреннего двора с крылатыми морскими коньками, извивающимися на архитраве под статуей какогото богапокровителя. На задней стенке мое внимание привлекла особо живописная картина с изображением чаши с инжиром.
Сегодня приятные ароматные масла придавали помещению пикантную обстановку. Стандартные девять мест, по три на каждой кушетке, были покрыты украшенной вышивкой тканью, под павлиньими перьями, образующими дугу над высокой цветочной композицией. Павлины в натуральную величину также были основной идеей в украшении дома. Я мысленно сделал несколько заметок насчет этих великолепных картин, на случай, если когданибудь буду устраивать званый ужин у себя дома.
Я пришел слишком рано; Криспа там еще не было. Почетное место на центральной кушетке все еще оставалось свободным.
Вскоре я увидел Эмилию Фаусту; она клевала виноград, сидя на кушетке слева — не самое почетное место. Двух сенаторов, которых я не смог узнать, посадили более заметно — по обе стороны от пустого места хозяина. Пара женщин сверкала тяжелыми украшениями, и кроме них там находилось двое мужчин помоложе, модно наряженных в круглые сетчатые тоги для ужина. Одним из них был наш белокурый бог Руф, стоявший в центре комнаты и беседовавший с одним из сенаторов. Он бросил известную красотку одну у края стола как раз передо мной.
Я узнал ее в ту же секунду, как увидел. Прежде чем она успела повернуться и заметить меня, я наслаждался восхитительным зрелищем: длинные светлые ноги, капризно постукивающие друг о друга, когда магистрат не обращал на нее внимания; тело, стройное и пышное одновременно, которое облегала какаято красивая серебристая ткань. Казалось, материал будет чудесно скользить под мужскими руками, если он рискнет ее обнять. Шею окаймляли лазуритовые бусы, стоившие целое состояние. Темные блестящие волосы спереди были завиты, а сзади их тяжелая масса убрана под круглую золотистую сеточку. Это аккуратное темноголубое ожерелье и закрытая золотая шляпка придавали ей более молодой и милый вид. По сравнению с бесстыдной напыщенностью вокруг, девушка обладала скромной, сдержанной элегантностью. Этим вечером она была самой красивой женщиной в Кампании, но у жителей Кампании ужасный вкус, и я, вероятно, был единственным мужчиной, который это знал.
Раб чистил ее сандалии у ножки кушетки, так что девушка обернулась, чтобы поблагодарить его, и увидела меня. Я, подпирая стенку, стоял у дверей с инструментом Фаусты под левой рукой, а правую руку опустил в ее оставленную чашу с миндалем. Пока Елена не обернулась, я жевал орешки.
Брови, которые я узнал бы через всю арену большого цирка, резко поднялись наверх, когда спутница магистрата неотрывно смотрела на меня своими красивыми карими глазами. Я беззвучно восторженно присвистнул. Дочь сенатора в золотой шляпке отвернулась, чем хотела выразить свое крайнее пренебрежение.
Она нарушила это впечатление, предварив его откровенно страстным подмигиванием.
Началась суета, которая возвещала о приходе Криспа, потом меня вытолкали из комнаты. Уходя, я сбагрил арфу рабу, приказав ему поставить ее к спинке кушетки Фаусты, — я не намеревался всю ночь таскать чьюто кифару. Смирившись с положением дел, я позволил выгнать себя в коридор. Я бы хотел посмотреть на Криспа, но выбрать подходящее время — это решающая часть моей работы. Сейчас, когда его любимые гости чавкали за столами, было не время привлекать внимание большой шишки к моему императорскому заданию.
Я снова заглянул в гостиную, но уже начали подавать закуски. Хотя там оставалось одно или два свободных места, они находились рядом с мужчинами, у которых был неприветливый вид, или с женщинами с толстыми пальцами и искусственными волосами. Я уклонился от стопки подносов с украшенным цикорным салатом, которые несли слуги, потом протиснулся через представителей низших сословий, пока, наконец, с облегчением не плюхнулся между Сильвией и Петронием.
— Опасайся клецок из мидий! — посоветовала Сильвия, не соизволив даже поздороваться со мной. — Луций видел, что еще полчаса назад они были сырыми. — Она разделяла взгляды моей матери на то, как подавать пищу. И я не удивился, когда узнал, что Сильвия послала нашего друга на кухню даже здесь. — На центральном столе есть страус, но нам не хватит…
— Тогда что же здесь будет, Луций? — весело спросил я. Я знал, что его звали Луций, хотя я называл его так только в том случае, если мы были неимоверно пьяны. — Один из тех пиров, где умный шефповар готовит тонну лосося, который производит впечатление, что это сорок разных кусочков мяса?
Петро хихикнул, прежде чем открыть свой рот и положить туда колимбадианских оливок. Они были потрясающими — эти огромные плоды из Анконы плавали в амфоре с маслом и травами, пока не приобрели аромат, который вы никогда не найдете в маленьком, крепком, просоленном халмадианском сорте, что обычно едят люди.