— У него здесь было какое-то помещение? Контора, комната?
— Здесь? — печально улыбнулась женщина. — Да тут для себя я с трудом нашла место для одного столика и одного стула. Спасибо, хоть унитаз поместился. А больше и иголки воткнуть некуда.
— Так где же тогда место для него?
— Это только так говорится — место. А на самом деле речь идет лишь о том, чтобы он продолжал здесь числиться. Вроде как официальный адрес его фирмы. Ну и телефон. Сам он очень редко здесь появлялся, иногда с кем-то встречался, а так уже недели три я его не видела. И с меня достаточно! Хотите знать, чем он занимался? У оптовиков почти совсем ничего не покупал, а вывозил от них брак. Брак, понимаете? Отходы, негодные экземпляры растений. Сотрудник фирмы, магазина, питомника видит, что какой-то саженец болен, не примется, поломан, пересушен, заражен, поврежден… мало ли что может быть еще! Такие сразу же выбрасывают, причем лучше всего их сжечь. Бывает и так, что питомнику срочно требуется место для новых поступлений, старые не покупают, их тоже выбрасывают, чаще всего очень… небережно, на кой о них заботиться, все равно идут на выброс. Среди этих еще попадаются неплохие, но это уже редкость. А в основном он подбирал брак, какой и для компоста не годится. И продавал это людям. Я лишь позже узнала, когда сюда стали приходить покупатели и устраивать скандалы. Этот адрес? Этот. А я здесь при чем?
— А когда вы его разоблачили?
— Только в этом году. Ну просто как бельмо на глазу, не замечала я его штучек. Он мне после скандалов жаловался на человеческую неблагодарность и что всем не угодишь. Растениями не все могут заниматься, говорил, тут нужно иметь счастливую руку и удачу, а ему просто ужасно не везло! И я, глупая, верила…
Внезапно прервав свою страстную речь, женщина отвернулась, пригасив подошвой окурок. А я уже все поняла — опять сказалось неотразимое воздействие мерзавца на слабый пол. И эта не устояла. Но, умная и рассудительная, быстро разобралась в коварном соблазнителе, и теперь себе простить не может собственной глупости. Ясно, думает о том, как она его пинками выгонит, когда появится, и все ему выскажет.
Нет, как же… уже не выгонит и не выскажет. Мне-то что делать? Признаться, что я знаю о гибели негодяя или скрыть от нее это? И так нехорошо, и эдак плохо. Мне было бы очень выгодно впредь все закупать у нее с доставкой на дом и пользоваться советами умного и знающего специалиста, а если теперь скажу: а пан Мирек того… доверившаяся незнакомке может почувствовать себя мерзко обманутой. Если же я сейчас умолчу о смерти огородника, она узнает об этом позже и тоже спустит на меня собак. Ну, собак не собак, но дела со мной иметь не станет, а то в сердцах не только выскажет, что обо мне думает, но и огреет какой-нибудь лопатой.
Как поступить, чтобы не оказаться в конфликте с собственным, глупым характером и еще более глупой правдивостью?
— Кажется мне, — задумчиво начала я, — вы от пана Мирека уже и без того избавились. И я тоже. Такое у меня создалось впечатление. Именно потому я и ищу поставщиков и сейчас сама разыскиваю нужную мне сирень.
Она непонимающе взглянула на меня:
— А в чем дело?
— У меня была полиция. Расспрашивали о пане Кшевце и доброго слова от меня о нем не услышали, потому как меня сразу понесло. Они не сказали этого открыто, но, похоже, он убит.
— Как это?
— Да вот как-то так… Именно в такой манере разговаривают с гражданами представители власти, когда речь идет об убийстве. А они мне показали документы: «Отдел убийств» — ничего не попишешь. И все же уверенности у меня нет. Но сдается мне, кто-то его замочил, а я у них получилась из-за моих счетов. — Головой не поручусь, — сочувственно продолжала я, — и, возможно, ошибаюсь. Но какая-то там афера произошла — это точно.
Цветочница оторвалась от штабеля мешков, то ли судорожно вздохнула, то ли всхлипнула, опять выдернула из кармана джинсов сигареты и закурила, привалившись к мешкам спиной. Закурила и я.
— Вы с ним были близки? — сдавленным голосом спросила она.
Меня аж перекосило.
— У вас с головкой неладно? — не сдерживая себя, поинтересовалась я. — Неужели похожа на отставную куртизанку? Или он был геронтофилом, чего я не успела заметить?
— Тогда почему же именно к вам пришли?
— Я ж говорю — судя по тем вопросам, что мне задавали, им попался в его бумагах мой счет. Я сама задавала себе этот вопрос, и у меня получилось, что мой счет должен был лежать у него где-нибудь на видном месте или первым в кипе других, потому что он добивался от меня денег за доставленный товар, а я отказывалась платить за брак. Меня долго не было в Варшаве, я только недавно вернулась из-за границы, они могли и не ко мне первой прийти. Могли дожидаться моего возвращения. Мне не доложили.
Мы надолго замолчали. Она задумчиво глядела вдаль, размышляя. Потом вдруг обрела энергию.
— Если его и в самом деле кто-то пришил, ко мне придут, это ясно. А подозреваемые у них в очереди выстроятся. Тут его разыскивала одна девушка, так ей только ножа не хватало. И звонила раз десять. Что скрывать, бабы в нем души не чаяли, а он им головы морочил как хотел. А вторая очередь — из тех, что он на саженцах обдурил. Еще и меня возьмут на заметку. Минутку, а когда это было?
— Что именно?
— Ну, когда его замочили?
— Во-первых, я до конца не уверена в том, замочили или нет, — опять подчеркнула я. — Но если да, то вчера. Меня расспрашивали о вчерашнем вечере, когда уже начало смеркаться.
— Вчера, в воскресенье… Тогда ничего, я была на плантации, полно свидетелей. Проклятый мир, за этого подлеца теперь мне придется расплачиваться. В чем, в чем? Хотя бы телефонные счета его оплатить, чтоб его черт побрал… А если придут, можно сказать, что вы здесь у меня были?
— Без проблем. О чем, о чем, а о своих садовых проблемах я им очень доходчиво все выкричала. А сирень все же хотела бы купить. Где же мне ее искать?
Очередной окурок она раздавила уже без злобы и жажды мести. Только как-то меланхолически задумалась. Я встала, только тут обнаружив, что сидела на мешке с сухим коровяком.
Цветочница вскинула голову, словно стряхивая с себя проблемы, и обратилась к текущим делам:
— Сирень вы через «Магнолию» достанете. Знаете их, на Краковской аллее — собственная плантация. И все же лучше всего — поезжайте-ка в Жабенец, там всегда лучший выбор. Иду, иду!
Это она отозвалась на призывы своего персонала, мужика и кассирши, которые, видно, до сих пор справлялись со своими делами без начальства. А мне так хотелось поподробнее расспросить их начальницу о девушке с ножичком (или без него) и той, что девять раз звонила по телефону, но в сложившейся ситуации это оказалось невозможным. Ладно, в конце концов, я ищу не убийц пана Мирека, а свою зажигалку. Вряд ли именно здесь она может обнаружиться, раз три недели его тут не видели, да и постоянного угла у него в этом крохотном цветоводстве не было.
Дотолкав тележку до машины, я переложила в багажник купленные горшки с цветами и уехала, с грустью констатируя, что Юлиту так и не нашла, но все же вместо этого хоть какая-то компенсация: новокупленные растеньица и адрес сирени. Да, держался пан Мирек на своей мужской притягательности, а женщины ведь нервные бывают…
Комиссар Вольницкий начал с документов, доставленных экспертизой. На одежде подозреваемой Габриэлы, на ее мокрой юбке и блузке, не оказалось никаких следов крови, даже микроскопических, зато сколько угодно и в изобилии следов кофе, так что свидетельница сказала ему правду.
Подозрения Вольницкого по отношению к сестре убитого малость увяли.
С помощью сотовых следователь отловил трех из остальных возможных подозреваемых, перечисленных в показаниях двух первых. С одним из них очень трудно было говорить, все заглушало могучее рычание какой-то машины, и он не сразу вспомнил, что местом работы этого свидетеля является варшавский аэропорт Окенче. Последнего свидетеля, некую Юлиту Битте, он так и не разыскал, дома ее не было, а сотовый она выключила напрочь.
Он допросил трех из отловленных, из них с двумя, Малгожатой и Витольдом Гловацкими, беседовал лично, в аэропорт отправил сержанта. Все фактически говорили одно и то же. Они вместе провели вечер в ожидании возвращающейся из отпуска Иоанны Хмелевской, дождались ее, ели французские сыры, расставаться начали после девяти вечера. Никто из них никуда не отлучался, Гвяздовский тоже сидел с ними и тоже ел сыр.
Теперь, откровенно говоря, Вольницкий уже и сам не знал, за что взяться, так что уселся, можно сказать, на бумагах. Короче, занялся изучением бумажной макулатуры. Записная книжка убитого, календарь убитого, целая гора счетов и всяческого рода переписки. Весь стол был завален бумагами, а рядом без конца нудил фотограф, которого следователь не отпускал. Бедняга уже третий раз спрашивал, зачем он следователю и как долго ему еще тут торчать. Поскольку бумаги лежали спокойно, не досаждали, следователь снизошел к человеку и решил сначала расспросить фотографа.
— Так, говоришь, лично знаешь того самого Собеслава Кшевца?
Фотограф тут же отмежевался от Кшевца.
— Лично не знаю, — поспешил заявить он. — Один раз видел на вернисаже два года назад, и все. Просто знаю как великолепного фотографа. Он из вольных стрелков, которые не связаны ни с какими изданиями, работают сами по себе. Но за их продукцией охотятся все — и издательства, и лучшие журналы. Его область — природа, пейзажи, звери, растения, человек. Всякого рода крупный план его конек. Для этого и рука и глаз нужен. Талант потрясающий!
— А в личном плане что он собой представляет?
Фотограф не удивился вопросу, в конце концов, уже не один год подрабатывает в полиции и никакой вопрос при расследовании убийства не застанет его врасплох. Он просто понял, что разговор предстоит долгий, свалил с плеча тяжеленное фотографическое оборудование и сбоку присел к столу.
— В личном плане о нем немного известно, но никогда ничего плохого не слышал. А так… может, просто сплетни, потому как он мужик скрытный, необщительный, и часто пребывает за границей в поисках сюжетов для своих произведений.
— Повтори сплетни. Это родной брат убитого, сам понимаешь… Ну, например, где его можно найти?
— Там, где он в данный момент находится. Слушай, если на обложке его цветная фотография, скажем экзотический цветок, со всякими там пестиками, тычинками, а на цветке сидит некое насекомое и питается нектаром, так вот это насекомое… конечно же крупным планом, так на него лучше не глядеть, не то приснится ночью некое неведомое страшилище — ужас, до чего впечатляет! Человек с воплем срывается с постели и долго в себя не может прийти. Так как ты считаешь, такое нечто может он у нас найти? Скорее, где-нибудь в дебрях Африки, на худой конец — поближе к Средиземному морю.
— Но спать-то он иногда спит? И ест?
— И спать и есть можно повсюду.
— Нет, ты скажи, где же он все же живет? Моется, держит свои вещи? Костюмы, портки, обувь! Проявляет негативы! Обрабатывает на компьютере! Пусть даже на лэптопе-ноутбуке! И увеличивает! Для увеличения требуется особенно много всего. И что, возит все это с собой по всему свету? В конце концов, должен иметь почтовый адрес, хотя бы для заказчиков. Родная сестра может его не знать, но ваша братия всегда все знает.