— Трава! — опять страшно прорычал Майда. — Я заказывал пустынную траву! Это должна была быть трава! А теперь копалка! Экскаватор? И откуда я этих русских возьму?
— Спокойно, не надо так нервничать. Вон в Дании еще хуже было, так что вы оказались в хорошем обществе. Вся Дания пострадала, правда сейчас вроде бы выкарабкивается. Еще далеко до конца, но уже положено начало. И вы справитесь…
— Бетон! — рычал Майда. Похоже, просто он говорить не умеет, только рычит. — Какой такой бетон?
— Я же конкретно вам назвала — номер 450, тот, что идет на мостовые конструкции и бомбоубежища.
— Ты слышал, пани еще и русских рекомендовала?
— Где я их раздобуду? И экскаватор.
Я, конечно, сразу подумала о пане Ришарде, которому раздобыть любой экскаватор — раз плюнуть. Рука сама потянулась к сотовому, но я подумала: правда, бамбук растет слишком быстро, но не до такой степени, чтобы к вечеру заполонить весь город.
— А корни у него до середины земли! — уже выл пан Майда.
— Да нет же, всего на полтора метра. Но никакие химикалии, никакие яды не подействуют. Только мои способы.
— И это вам пан Кшевец посадил? — откуда-то сзади поинтересовалась Малгося.
Майда испустил очередной рев и замахнулся на нее лопатой. Витек не хотел оставаться вдовцом, успел перехватить лопату. Дама со шлангом прыснула изо всех сил на Майду, но попала на Собеслава с Юлитой, по адресу вылилось совсем немного. Первая дама кинулась на помощь Витеку, пытаясь вырвать лопату из рук Майды, при этом поддала ногой бидон, и общие запахи сразу перебила резкая вонь бензина.
Пришлось опять изображать трубу иерихонскую:
— Ну что вы безумствуете? Я же дала вам прекрасный совет, надо действовать, а не голосом брать. А я знаю, что советовать. Собственными руками боролась с этим свинством. У меня тоже есть сад.
— И в нем тоже такое растет? — чуть спокойнее поинтересовался Майда.
— Вы что? За кретинку меня держите? Только через мой труп!
И тут появился комиссар Вольницкий. Похоже, он давно наблюдал за спектаклем и теперь счет нужным вмешаться.
— Пан Антоний Майда? — вежливо спросил он.
Тот поглядел на новенького со вспыхнувшей было надеждой.
— О! Вы наверняка можете достать экскаватор! — почему-то решил он.
— Сожалею. Я из другого ведомства. Приехал поговорить с вами. Позвольте, отойдем в сторону…
Мы остались одни, если можно так охарактеризовать толпу в десяток человек. К нам как-то незаметно присоединился еще и сержант. Стало тише, ведь увели главного крикуна, все как-то замолчали, а Юлита и Собеслав пытались хоть немного стряхнуть с себя воду.
Облившая их дама устыдилась:
— О, Езус-Мария, прошу извинить, я в Антося метила. Он такой нервный.
— Человек не успеет обернуться, как он уже взрывается, — озабоченно добавила другая дама и подняла канистру с остатками бензина. — Ему доктор давно советовал — с его нервной системой никаких эмоций нельзя душить в себе, не то удар приключится. Инсульт, значит. Вот он и старается все эмоции, всё раздражение излить наружу, да не всегда получается кстати, а уж чего ему стоил его сад — и сказать нельзя. Постойте-ка, а этот пан кто?
И матрона подозрительно уставилась на Собеслава. Если бы не смерть садовода, о которой наверняка эта братия прекрасно знала, она как пить дать огрела бы его канистрой, приняв за покойного брата.
— Разрешите представиться, Собеслав Кшевец, — поспешил Собеслав предотвратить неприятность. — Понимаю, мой брат виноват, поверьте, мне самому неприятно, и я перед всеми вами приношу за него извинения. Но лично мы с ним очень мало были связаны.
— Вы похожи на него. Хотя… не совсем,
— Мне бы хотелось спросить вас… — начал Собеслав, но его перебили:
— Тогда вы хоть экскаватор бы нам достали… Или русских. Кстати, почему именно русских?
— Потому что если уж они что-то делают, так делают! — очень доступно пояснила я. — В три раза лучше наших, и вообще это очень выносливый народ, такие и до корней докопаются. А этот пан и в самом деле ни в чем перед нами не виноват, он художник, и вообще жил за границей, всего три дня, как приехал в Польшу.
— И я хотел бы вас спросить… — предпринял вторую попытку Собеслав.
— Этот ваш брат такое устроил моему мужу, что аж плохо делается! — заглушила его дама с канистрой, не скрывая крайнего недовольства и претензий. — А ему так хотелось иметь садик на старости лет! А получалось — все, что ни купи, все непременно сдохнет, погибнет, а такая вот зараза так прет, не остановишь! А ведь умные люди советовали ему — не брать этого, потому как такую дрянь ни вода ни огонь не берет, разве что атомная бомба уничтожит. А мы уж чего только не испробовали! И даже два литра камфоры вылили, кто-то посоветовал, дышать сами не могли, а этому хоть бы что!
Только теперь я учуяла в вони пепелища чуть заметный душок, какой-то нетипичный, и подумала — а не ошиблась ли я немного в направлении поисков ревматика?
— Вот именно, — измученным голосом Собеслав опять сделал попытку докричаться до людей.
Дохлый номер!
— А оно все растет, его все больше вокруг! И ничто его не берет. Ни керосин, ни камфора, ни спирт…
— Дай мне это!
Лысый отнял у дамы канистру, так как та опять принялась ею агрессивно размахивать. Вылил на землю остатки бензина и наклонился взять вторую канистру, заявив, что надо их отнести в гараж, как бы Антося опять не побудило к новому скандалу.
Супруга Майды очень быстро успокоилась, отдала канистру, вытерла слезы, вздохнула:
— Надо бы здесь хоть немного прибрать, а то перед людьми стыдно.
Обе дамы принялись энергично приводить в порядок пепелище, а лысый с канистрами направился к дому. Собеслав отказался от попыток задать свой вопрос, я не сомневалась — о зажигалке, и счел своим долгом тоже помочь. Подхватив другую, почти пустую канистру, он последовал за лысым.
Гараж находился у стены участка, и был сквозной, то есть в него можно было въехать с одной стороны и выехать с противоположной. Очень удобно, но для таких гаражей требуется много места, не в каждом дворе хватит. А кроме того, не исключено, что года через два все это место зарастет бамбуком, превратив его в непроходимую и непроезжую часть. Ликвидирует или выезд, или въезд, без разницы.
Сержант тоже потопал к этому гаражу, дошел до распахнутых ворот и врос в землю. Стоял памятником самому себе, не шевелясь и вглядываясь в лобовое стекло серого «пассата». Стоял и стоял, смотрел и смотрел, так что я не выдержала и тоже глянула. Не заметила ничего особенного, стекло как стекло, очень чистое, так что через него отчетливо просматривается зеркало заднего обзора и висящий на ним талисманчик — маленькая обезьянка на тонком шнурке.
Дело решил окончательный разговор с женой зоолога. Да-да, именно эту голову она видела в машине, стоявшей напротив их дома. Те же брови, нос, и так же он жевал губами. Ну, и та же обезьянка, в этом никакого сомнения.
Кстати, в нашем присутствии пан Майда совсем не жевал ртом, поскольку был в ярости и ничего в себе не душил. Это позднее выяснилось. Губами он двигал только тогда, когда должен был подавить в себе раздражение.
Его хватило лишь немного прижать к стенке, и он сдался. Правда, вначале пытался играть в молчанку — молчал, исполненный важности и достоинства, но вскоре не выдержал. И принялся с присущим ему бешенством истошно вопить:
— Проше пана… я с детства! С рождения!.. Даже хотел учиться на ботаника, профессионально заняться разведением садов. А родители заставили пойти на экономику, по маклерской части, дескать, заработаешь больше. Да плевать мне, сколько я заработаю! Душа требовала! Я сады хотел разводить, всю жизнь мечтал о собственном садике. Так мне даже садово-огородного участка не дали, как я ни просил, — чтоб этому коммунизму проклятому в аду гореть! И вот теперь, на старости лет… А ведь я, проше пана, уже старый человек, мне шестьдесят восемь, сколько мне осталось жить-то? Наконец вот этот сад мне продали, да знаете ее, та самая глупая курица, и надо было, не теряя времени, заняться обустройством сада, а я ничего не знаю, маклер поганый! Этот участок я своим горбом заработал, на трех ставках. Профессионалу ничего не стоило бы сделать шедевр из этого клочка земли, а я — болван болваном. Пришлось обратиться к профессионалу, даже глупая курица мне его рекомендовала, чтоб ей, проклятой, счастья не видать! Померла, говорите? Так ей и надо! А сколько восторгов по поводу сволочного профессионала, дескать, лучше во всем свете не найти, он все знает, все умеет! Деньги драть с человека он умеет — вот что я вам скажу! За его астильбой цветущей я как за малым дитем ходил — и все равно она загнулась! Высохли клематицы и пеларгонии, не говоря уже о дорогущих туях и кустарниках! А когда выяснилось, что я кончу свои дни в бамбуковой роще, у меня внутри что-то сломалось… Я вовсе не хотел его убивать, по морде дать — довольно с подонка, и все высказать, что о нем думаю! А в самом начале он всучил мне больную сирень, с красной полосой, так ее только сжечь, такие не излечиваются, а я на нее собственное здоровье положил! Три года, проше пана, три года!!! Одно гниет, другое засыхает, третье прет с неимоверной силой, заглушая все вокруг! Да вы поглядите, пан комиссар! Это же не сад, а сплошной отстойник мусора! Все сухое, рыжее, испаскуденное!
Тут у бедняги даже слезы выступили. А комиссар и сам видел, к чему привели многолетние усилия бедного садовода. Да и от других пострадавших приходилось слышать то же самое. Дав подозреваемому передохнуть, он собрался задать ему очень важный вопрос, но уже не из области растений, к этой области он и прикоснуться боялся, опасаясь, что беднягу хватит-таки удар. На другие темы Майда мог говорить почти спокойно.
— Шарфик? — удивился он. — Мужское кашне? Какое… А, этого паршивца шарфик!