— Да какое вам дело?! Чего вы ко мне пристали, в конце-то концов?! Я не обязана вам отвечать. Первый раз вас вижу и…
— Не «хрусти». Сядь на место! — Я сделал шаг в её сторону. — Быстро, ну!
Она не сразу, но все-таки повиновалась. Тень внезапного страха скользнула по ее лицу.
— Так-то оно лучше, — сказал я. — Теперь отвечай спокойно и без фокусов, милая…
— Хорошо. Бабушка находится у моего старшего брата, нянчит правнуков. Брат живёт в Лысьве. Всё?
Она смотрела на меня исподлобья, снизу вверх, как волчица.
— Нет, не все, к сожалению. По твоим глазам я понял, что ты узнала нас… Это так или нет? — Теперь я не спускал с нее глаз, словно удав, глядящий на кролика. — Ну?! — повторил я вопрос почти угрожающе.
В ответе я уже не нуждался — девка явно узнала нас, но, поняв по ходу, в какую историю вляпалась, раздумывала, видимо опасаясь сказать Не то, что мы желали услышать. Страх уже сковал её по-настоящему, и это было естественно — на её месте испугался бы и крутой.
— Если ответишь честно и как есть, все будет в порядке. Слово джентльмена! — пообещал я.
Гадо подошёл поближе ко мне и стал рядом, чтобы подтвердить сказанное.
— Мы не людоеды и не маньяки, не бойся, — сказал он достаточно убедительно.
В кухне на какое-то время стало тихо, не хватало только жужжания мухи.
— Узнала, — наконец выдохнула барышня и испуганно захлопала ресницами в ожидании дальнейшего. — Узнала, — снова повторила она еще более виновато, чем в первый раз.
— И кто мы? — спросил Гадо.
— Беглые. Вас только что показывали по телевизору. Раньше тоже… Об этом все сегодня болтают… Но там показывали троих… Вы из лагеря.
«Ее надо быстренько успокоить», — подумал я в этот момент, опасаясь, как бы деваха не впала в истерику и нечаянно не вынудила нас применить силу. Она была на грани того.
— Молодчина, что сказала! Орел тебе за это, как говорят французы. Я «въехал», как только ты заметила меня. По глазам. Ну да ладно, узнала так узнала, делов-то куча. Ты поможешь нам, дорогуша? — задал я ей неожиданный для неё вопросец.
— Я?! — Она очень удивилась, но и оживилась: её не собирались насиловать и убивать, но, напротив, просили о помощи. Ей это казалось более чем странным.
— Так, всего малость… Вырваться из города сейчас тяжко, сама понимаешь. Быть может, тебя послал нам сам Господь Бог, кто знает, — сказал я.
— Но чем я могу вам помочь?! Я работаю в парикмахерской… Спросите у дяди Толи, он знает меня с детства. Я не скажу про вас ни одной душе. Честное слово, мне это не нужно! — воскликнула Света, ещё плохо соображая, чего от неё хотят урки.
— Погоди, красавица. Ты сперва успокойся и расслабься, ни о чем плохом не думай. Считай, что мы на равных и просто беседуем. Лады?
Мне хотелось похлопать ее по плечу или погладить, но я этого не сделал, понимая, что она непременно истолкует мои прикосновения чисто по-женски и в скверном варианте…
Я очень плохо разбирался в психологии женщин, и особенно девушек, давно не видел их и, по сути дела, не знал, но мне было чертовски интересно «прочесть» её нутро, чтобы понять, кто она есть на самом деле. Собственно говоря, «читка» эта была необходима нам во всех отношениях… Гадо просидел ещё дольше, чем я, и потому рассчитывать на него в таком деле не имело смысла. Я даже опасался, как бы он сдуру не воспользовался ситуацией и не набросился на эту бедняжку. Но нет, Гадо был слишком серьезным человеком, он вряд ли опустится до изнасилования, как какой-нибудь мудак с бритым затылком. Не тот ранг! Он уважает себя и свой авторитет. Честняга по жизни, по нашей жизни!
Света не тянула на длинноногую красавицу, каких обычно «поднимают» на подиумы, тем не менее она была довольно мила и обаятельна и имела неплохую фигурку. У меня было такое чувство, будто я ее уже где-то видел. Но где?! Этого просто не могло быть, и я подумал об ассоциации, сходстве с какой-то известной певицей, актрисой… Возможно, я видел ее во сне — такое со мной случалось не раз. Иногда я видел вещие сны, как наяву, и даже записывал их наперед в блокнот, чтобы потом удивить приятелей. И они удивлялись, ещё как!
Однажды, посмеиваясь в душе над некоторыми астрологами и наивными людишками, я даже сочинил свой собственный прикольный гороскоп для арестантов и послал его в солидную газету. Романтические путешествия, бизнес, любовные связи, повышение по службе и тому подобная «зола». И это для тех Львов, Раков, Тельцов и Козерогов, чей нынешний день как две капли воды похож на прожитый и чье тюремное будущее ничем не будет отличаться от настоящего! Ну разве что количеством оставшихся дней. Разумеется, его не опубликовали, но ответ мне пришел — посоветовали обратиться в сатирическое издание.
Света немного оттаяла, но все равно ей было весьма неуютно чувствовать себя в роли пленницы или почти пленницы. Мы вроде не держали ее силой, но и не предлагали уйти. В такой ситуации особо не расслабишься, ибо ты не волен до конца. Видимо, это и мучило ее больше всего. Мне так показалось. Желая хоть как-то облегчить ее незавидное положение, я сказал ей, что она пробудет с нами не так долго, до темноты. Конечно, если ее не ждет дома включенный утюг или что-то в этом роде. Это было мною сказано специально — во избежание выдумок в будущем. Впервые за все время разговора она попыталась выдавить из себя подобие улыбки.
Никакой утюг её не ждал, и она не собиралась «пудрить нам мозги». Так она выразилась. Единственное, что ей хотелось бы сделать, так это закрыть дверь своей квартиры на ключ. На всякий случай. Я не рискнул выпустить ее, сказав, что в этом нет острой необходимости. Через стенку все слышно, если кто-то позвонит — тоже. Света не очень настаивала, и этот вопрос был снят с повестки, как говорят «господа служивые».
Чтобы не сидеть просто так и не разговаривать насухую, я предложил ей немного выпить. Благо дело, водки хватало. Поотказывавшись ради приличия и выдержав необходимый «стояк», она в конце концов махнула рукой и согласилась, видимо решив, что так ей будет легче коротать время.
— А почему вы убежали? — спросила она у меня после того, как мы выпили по сто грамм и слегка закусили. По всей вероятности, ее распирало женское любопытство, присущее всем женщинам на свете, кроме «голубых».
— А почему мы должны сидеть? — вопросом на вопрос ответил я. — Почему?
— Ну как же… Срок, приговор, закон… Я не знаю. Все ведь сидят, не вы одни. Теперь — неприятности, ещё добавят, наверно. Что, в этом есть какой-то смысл? — удивилась она.
— Смысла, может быть, и нет, да и не смыслом единым жив человек. Когда смысла слишком много, он надоедает, как и все, и переходит в нечто противоположное. Хочется бессмыслия. И наоборот. Что до закона, дорогуша, то он существует в основном для нищих… Когда-нибудь ты хо-ро-шо поймёшь это. Я его не принимал и не издавал, ты тоже. Сидят далеко не все, а лишь те, кто не имеет возможности совершать преступления по закону, при помощи и за счет его, — пояснил я. — Все очень просто, святых здесь нет. И не было. Одни грешники сидят, другие нет. Судьба!
Она покачала головой:
— Святых, конечно, нет, я согласна. И о законе вы в общем-то верно сказали… Но ведь и их, тех, сажают иногда. Сажают же, — возразила мне Света.
Я усмехнулся. Она была слишком наивна, но вроде неглупа.
— Иногда, точно. Когда что-то не поделили и топят друг друга. Когда закон перестает быть в одних руках. А сейчас как раз время «большого дележа», эпоха такая. Кто не успел, тот опоздал. Привет председателю! Вот мы и поспешаем, так сказать. А то эти гэбисты и спецы ограбят и выбьют половину населения, нам ни чего не оставят, — мрачно пошутил я.
— Разве это они убивают?
— А ты думала кто, мы, что ли?! Уголовники — народ незатейливый и глупый, пока не потратит всё до копья, не угомонится. Не все, но в целом так. Чтобы убирать банкиров, деловых и таких, как Листьев, нужны информация, опыт, терпение, деньги, связи, организованность, ум, дисциплина! Убирать с концами, заметь, ква-ли-фи-ци-рованно, так сказать. Неужели ты веришь, что простые уголовники обладают всем тем, что я перечислил?! Если среди нас и есть таковые, то их раз-два и обчелся. Их, милая, самих отстреливают, как бешеных собак, и прячут в тюрьмы. А вообще, честный вор обречен на пожизненную тюрьму. На воле он только в гостях. Ты еще слишком молода, веришь прессе и телевизионным заказным «сказкам», а для нас, меня и его, уже идет только повторение пройденного и совсем ничего нового. Увы, — развел я руками.
Ей, конечно, были интересны мои циничные рассуждения вслух, я видел это, однако, как и всякий нормальный человек, она не принимала зверств, убийств и всего того жуткого, чем так богат преступный мир. «Все, что угодно, только без крови!» — примерно так думала Света, и я её понимал. Любить кровь действительно невозможно, но как без нее обойтись, если ты видишь вокруг себя десятки и тысячи «чистеньких» людоедов, типа бывших коммунистов, уничтоживших за семьдесят лет больше людей, чем все уголовники, вместе взятые! Эти козлы умудрились «сорваться с противня» вчистую, и почти никто из них не попал под суд. В то время когда сами они судили беспошаднейше и жестоко даже за пачку дешевого маргарина, даже за снятое с веревки белье!
Умом тут ничего не постичь, ибо не каждое столетие так оболванивают народы, не каждое. Я не мог и не хотел им ничего прощать, я жаждал настоящей стопроцентной мести, как тысячи моих собратьев, заживо гниющих в карцерах и крытых. Пусть эти педерасты простят нас, пусть! Прощение не может быть однобоким, как того пожелал какой-то президент.
Всего этого я не стал говорить ей, зачем? Она не пережила того, что испытал я, ее муки и прозрения еще впереди.
— Но ведь и вы, пусть не вы лично, а те, что сидят в лагерях, тоже убивали, — не сдавалась Света. — Там же не одни мошенники и воры находятся. Что, все врут или я чего-то не понимаю? — произнесла она без укора и осуждения, но достаточно веско.
— Да нет, почему же. Сидят… И убивали… Кто из-за денег, а кто по дурости, из принципа, — согласился я с ней. — Мир полон всяких мерзостей, но так было всегда, Света. Люди борются и выживают как могут, вот и всё.
— Приятного мало. Особенно когда это касается тебя лично, и совсем не до философских рассуждений.
— Да, мало, но так уж все устроено. Так распорядился сам Господь, а не мы. Чтобы не болеть, нужны болезни, чтобы человечество имело сострадание, очевидно, нужны звери. Тут — чистая диалектика, если ты знакома с ней. Не в воле человека…
— Знакома. А вы что, имеете образование?
— Лагерное, — вставил Гадо. — Когда дают фунт хлеба в сутки и полный «голяк», думается похлеще, чем на кафедре! Не слушай его, а то сама возьмешься за автомат. Он такой. — Гадо повернулся ко мне. — Не та тема, Кот! Давай-ка поговорим о деле… Время идёт, не забывай.
Дело… Как мне осточертели эти вечные дела! Первая женщина на воле, а я не имею права даже поговорить с ней как следует!
Но он был прав, разговоры не улучшат наше положение. Как меня еще не узнали на базаре?! Может, потому, что я был один, с гаечным ключом в руках? А может, и узнал кто, как знать. Скорее всего, нет, вряд ли. Дерзость всегда вознаграждается. Всегда!