Роман Андреевич согласно кивнул, с облегчением вздохнул и... отпустил меня. Но не успел я перешагнуть порог своего кабинета, как вновь позвонил порученец: Роман Андреевич опять вас требует...
Нечего и говорить, что я был весьма озадачен. Однако Роман Андреевич, как бы размышляя вслух, произнес:
- Я вот о чем подумал: не следует ли мне в какой-либо форме выразить свою благодарность и сообщить этому прокурору Зиху, что тарелка мне понравилась.
- Мне кажется, что в этом нет никакой необходимости. Ведь Зих на ваш ответ наверняка не рассчитывал. Просто он воспользовался удобным случаем и захотел от себя и своего коллектива выразить вам общее их уважение.
Выслушав это, Руденко сказал:
- Возможно, что это и так. Надо еще подумать...
Очевидно, Руденко окончательного решения еще не принял. Во всяком случае, я опять получил возможность удалиться.
Я не успел открыть дверь, как вновь зазвонил телефон и порученец, с тревожными нотками в голосе, опять попросил к Руденко.
Я в первую минуту даже не смог сдвинуться с места, но превозмог себя и потащился по знакомому маршруту.
Зайдя в кабинет Руденко, я сразу ощутил, что Роман Андреевич изучающе на меня смотрит. Испытав некоторую неловкость и стараясь сдержать волнение, я молча ждал, что последует дальше. И Роман Андреевич, как бы подтверждая непредсказуемый характер своих вопросов, довольно мирно поинтересовался:
- Вы сами от чехов какие-нибудь подарки принимали?
- Получал, в прошлом году, когда отдыхал в Карлововарском санатории "Империал". Тогда меня вместе с одним нашим военным прокурором из Группы советских войск в Чехословакии пригласили в прокуратуру Оломоуца. Там нас встретили очень радушно, угостили на славу и на прощание преподнесли по три фарфоровые кофейные чашечки, с памятной надписью: "Прокуратура города Оломоуц", этот подарок я храню дома.
Лицо Руденко приняло заинтересованное выражение, и он произнес:
- Дело стоящее. Думается, что и в наших ведущих прокуратурах не мешало бы завести подобную практику.
На этом сувенирная тема была исчерпана, и Роман Андреевич взглянул на меня ободряюще.
В коридоре меня нагнал его порученец, явно заинтригованный, и спросил напрямик:
- Сергей Михайлович, чем это вы взбудоражили нашего Романа Андреевича?
Я поспешил его успокоить:
- Все просто. Привез из Чехословакии небольшой сувенир. Из-за этого и возникли некоторые неясности.
- Неужели лично от себя? - воскликнул порученец.
- До такой глупости я не мог и додуматься. От чешских товарищей.
- Ах вон оно что! - промолвил порученец. - Вам не мешало бы в это дело посвятить и меня. Думается, что для облегчения вашей миссии мы что-нибудь придумали бы, ведь Роман Андреевич в такого рода делах особенно щепетилен. Не терпит никаких словесных восхвалений своей личности и отвергает любые подарки, от кого бы они ни последовали.
Мы с порученцем понимающе взглянули друг на друга и разошлись. Больше Руденко меня не вызывал.
Обратный рейс
Трагедия произошла 1 января 1977 года, рано утром. Два пистолетных выстрела, последовавших один за другим, с небольшим интервалом, отчетливо были слышны в смежной квартире, где жил со своим семейством преподаватель Московской военно-инженерной академии им. Куйбышева, инженер-полковник Иванов.
Иванов сразу позвонил по телефону своему соседу - адъюнкту академии майору Вересову, но трубку никто не снял. Встревоженный Иванов вместе с женой вышли на лестничную площадку и стали стучать в дверь соседа, безуспешно. Иванов позвонил дежурному по академии, сообщил о выстрелах в квартире Вересова и попросил заявить об этом в военную прокуратуру.
Таким образом, я, как старший военный следователь по особо важным делам Главной военной прокуратуры, находившийся на дежурстве в первый новогодний день, вместе с представителем военной комендатуры города и судебным медиком прибыли на место происшествия.
Иванов рассказал, что майор Вересов был холост и в их ведомственном доме занимал отдельную однокомнатную квартиру. В ту новогоднюю ночь в квартире были слышны музыка и пение, видимо от включенного телевизора. Были ли у Вересова гости- Ивановы не знали.
Пригласив понятых, я попросил слесаря жэка открыть дверь. Ступив через порог единственной большой комнаты, я сразу увидел лежавшие на кровати два трупа - мужчины и женщины в одном нижнем белье. Смерть женщины наступила от выстрела в сердце, о чем свидетельствовало обширное кровавое пятно на рубашке. Смерть мужчины - от выстрела в висок, характерный для самоубийства. К окну был придвинут обеден ный стол с бутылками шампанского и водки и остатками какой-то еды. У стола стояло три стула. Очевидно, кроме убитых, в квартире был кто-то третий. Однако он вряд ли был убийцей: квартира на пятом этаже была заперта на ключ изнутри.
В кровати лежал и пистолет ТТ, с двумя стреляными гильзами. Пороховые следы на рубашке убитой свидетельствовали о том, что стреляли в нее с очень близкого расстояния. Предсмертные записки отсутствовали.
В дамской сумочке, кроме значительной суммы денег, лежали два железнодорожных билета. Один из них, от 30 декабря 1976 года, из Москвы до Ленинграда, на поезд "Красная стрела". Второй, от 31 декабря, - от станции Бологое до Москвы, и тоже на поезд "Красная стрела". Создавалось впечатление, что она до Ленинграда не доехала, вышла на станции Бологое и возвратилась в Москву: об этом свидетельствовал первый железнодорожный билет, который она взяла у проводника вагона.
Судя по ее паспорту, она постоянно проживала в Москве и была замужем. Навести о ней оперативные справки ничего не стоило, вскоре мне сообщили, что она жена известного профессора-физика. Имела двух детей - сына 16 лет и дочь-первоклассницу.
Я понял, что дама возвратилась в Москву с единственной целью провести новогоднюю ночь у своего любовника майора Вересова.
Мне удалось перехватить и поездную бригаду "Красной стрелы", с которой она направлялась якобы в Ленинград. И проводник вагона без особых усилий припомнил, что она действительно вышла в Бологом, забрав у него свой билет. Более того, проводник и его напарница вспомнили, что на перроне московского вокзала с большим букетом цветов ее провожал пожилой мужчина, видимо, муж. Эти цветы в высокой стеклянной банке так и простояли до самого Ленинграда в ее одноместном купе.
Допросил я и нескольких приятелей и сослуживцев майора Вересова. По их мнению, он был человеком неуравновешенным, вспыльчивым и подозрительным.
Мне удалось установить и личность третьего. Им оказался инженер-конструктор, работавший на часовом заводе в Москве. Он не отрицал, что в ту новогоднюю ночь, напившись, стал усиленно ухаживать за единственной в их компании весьма привлекательной женщиной: говорил ей комплименты, целовал ручки, во время танцев пылко прижимал ее к себе. Все это, очевидно, Вересову не понравилось. Во всяком случае с ним они расстались довольно холодно.
Настало время допросить мужа убитой. Об амурных делах своей супруги он еще ничего не знал. Как он отнесется к известию о ее измене? Как это отразится на его взаимоотношениях с тестем и тещей, людьми преклонного возраста? Что он скажет детям? Вот почему, перед тем как что-то предпринять, я решил посоветоваться с начальником нашей следственной части полковником юстиции Маркарянцем. Он меня внимательно выслушал и спросил:
- Какие у тебя планы в отношении этого дела?
- Конечно, прекращу за смертью виновного!
Тогда Маркарянц убежденно посоветовал:
- Постарайся убедить родственников в том, что жена профессора явилась жертвой бандита, который пытался в тамбуре ее ограбить. Это, с моей точки зрения, будет соответствовать общим интересам.
И как это ни странно, к нашей выдумке о вооруженном грабителе, которому удалось скрыться, сам профессор и родители его жены отнеслись с пониманием.
При этом на вопрос о цели ее поездки в Ленинград профессор спокойно пояснил:
- Она так поступила и в прошлом году. Ведь я не подарок: не пью, не танцую, предпочитаю уединяться и ложиться вовремя спать. А у нее в Петергофе есть давняя подруга. Точного адреса этой подруги я не знаю. Вот у нее дома, под Новый год, обычно и собиралась их веселая компания.
Похороны убитой прошли тихо; на девятый день родные пришли на кладбище и скорбно постояли у ее могилы.
О каком-либо продолжении следствия по данному делу уже не могло быть и речи, и я вскоре его прекратил.
Обманутый муж
Привычка по пятницам задерживаться допоздна на службе - для подведения итогов работы - у генерал-майора Озерова Владимира Петровича укоренилась довольно прочно.
Но иногда выпадали и такие дни, когда работа заканчивалась гораздо раньше, он отпускал свою служебную машину и направлялся домой пешком, подчас выбирая не самый близкий путь.