Леша написал протокол своего допроса собственноручно. И начинался его рассказ с другого убийства, вернее, покушения. Вот как выглядели события в его изложении.
Двадцатого января ему сообщили о том, что на Васильевском острове неизвестные стреляли в его хорошего знакомого – Абрамсона, ранили его и скрылись. Он, как сотрудник отдела по раскрытию умышленных убийств, немедленно выехал на место происшествия и стал работать по установлению виновных лиц. Абрамсона отправили в больницу, и Чумарин организовал там круглосуточное дежурство сотрудников своего двадцать второго отдела, опасаясь, что убийцы могут прийти туда и довести до конца свой преступный умысел. (Хорошо все-таки устраиваются отдельные бизнесмены, которые дружат с сотрудниками милиции. Я тут же вспомнила Владика Владимирова с его организацией охраны «Черной смерти», с привлечением личного состава отделения, вооруженного табельными пистолетами.)
Всю неделю Чумарин, не покладая рук, работал по раскрытию покушения на Абрамсона. (Когда я спросила, кто поручил ему работать именно по этому убийству, поскольку Васильевский остров – это не его район, не он его курировал как сотрудник главка? Леша ответил, что поручило руководство. Руководство ответило более обтекаемо – в том смысле, что Леша попросился поработать по этому делу, а противопоказаний не усматривалось, почему бы и не разрешить.)
Я просто поразилась служебному рвению сотрудника главка. Ни для кого не секрет, что, задыхаясь от вала убийств, опера стремятся использовать любую возможность, чтобы скинуть со своих плеч очередной «глухарь».
Доходило до смешного. Как-то в районе меня вызвали на труп женщины в подвале. Спустившись в подвал, я увидела труп обнаженной женщины, засунутый под лесенку, неподалеку валялись ее одежда и пустая бутылка из-под водки – Уголовно-розыскные начальники уже приготовили к моему приезду объяснение: мол, все как на ладони, – она пришла в подвал выпить, выпила, ей стало жарко, и она разделась; потом ей стало холодно, и она заползла под лестницу, чтобы согреться, а там и умерла от алкогольной интоксикации. Один старый патологоанатом ворчал: чем отличаются старые опера от нового поколения? Раньше, лет двадцать назад, когда он вскрывал труп, опер стоял рядом и говорил: «Посмотрите хорошенько, товарищ эксперт, не убили ли покойного?» Он отвечал: «Да нет, он сам упал». – «Ну ладно, – говорил опер, – вы тут вскрывайте, а я пойду пока поработаю на предмет того, не ударили ли его». – «А сейчас я, – говорит, – доказываю оперу, что потерпевшего ударили, а опер мне отвечает – да нет, товарищ эксперт, вы плохо смотрели, он, наверное, сам упал».
И если есть хоть малейшая зацепка для того, чтобы возбудить дело по признакам не убийства, а любого другого преступления и не портить статистику – неужели ею не воспользуются?
А в случае со стрельбой в Абрамсона, того легко ранило, чуть повредило мягкие ткани, и дежурный следователь возбудил дело по признакам хулиганства. Так Леша, примчавшись в отдел, добился переквалификации на покушение на убийство. Зачем? Да только для того, чтобы иметь возможность открыто заниматься работой по этому делу. Тогда еще я только не знала, почему для него это так принципиально?
После покушения на Абрамсона, по словам Чумарина, еще один их общий друг, которого Леша называл братом, – Петя Бляхин стал опасаться, что могут охотиться и на него, поэтому решил жить не дома, а у своего знакомого – Игоря Тараканова. Сам же Леша Тараканова видел всего дважды, в прошлом году, а дома был у него только один раз, зайдя за Бляхиным и не переступая порога. Кепки Леша, по его утверждению, никогда не имел.
Поздно вечером 26 января (как раз когда веселый народ расходился с празднования моего дня рождения) Бляхин вызвал Лешу с работы и преддожил немного отдохнуть – взять девочек и поехать к Тараканову. Леша горячо согласился. Они заехали за девочкой Аллой, в час тридцать ночи позвонили Тараканову. Бляхин сказал: «Мы едем, ставь чайник», а когда они подъехали к дому Тараканова и позвонили в дверь, им никто не открыл. Они долго звонили, стучали, кричали – в квартире была тишина, но в щелку двери видно было, что внутри горит свет. Бляхин позвонил по радиотелефону некоему Коле Мурину, и тот сообщил, что у Игоря была в гостях девушка, которая уходила за сигаретами, об этом он знает из телефонного звонка Игоря, который с ним разговаривал как раз после ухода девушки. Леша Чумарин горячо доказывал, что с убийством Тараканова все ясно, к нему пришли проститутки, которые опоили Игоря клофелином, убили его и уже собирались выносить вещи (в коридоре действительно стояла сумка, в которую был затолкан поношенный пуховик), но он, Бляхин и Алла спугнули их своим приездом, громкими звонками и стуком. А после их ухода убийцы тихо покинули место происшествия (правда, непонятно, почему они тогда не прихватили все приготовленные вещички, раз уж могли беспрепятственно уйти?). Чума же вместе с Бляхиным и Аллой поехал к себе на квартиру, где они пили и развлекались до утра.
Ну что ж, надо было работать. Это только в кино эксперт прямо на месте происшествия сообщает следователю, что отпечатки пальцев, обнаруженные на шее Трупа, принадлежат женщине средних лет с крашеными волосами. В жизни, как правило, отпечатки пальцев преступника находят очень редко (а на шее трупа не находят никогда), а заключения об их принадлежности мы ждем месяцами, и то если представим для сравнения дактилокарту подозреваемого с отпечатками десяти пальцев и ладони. У меня, кстати, в практике был такой прискорбный случай, когда с места убийства, связанного с ограблением, было изъято огромное количество отпечатков пальцев и один отпечаток ладони. Вскоре по приметам задержали человека, и доблестный двадцать второй отдел ГУВД, специализирующийся на раскрытии умышленных убийств, двое, суток держал человека и пытался установить его причастность к убийству. Получив справку эксперта о том, что его пальцев на месте происшествия нет, опера отпустили задержанного, естественно, ни словом не обмолвившись следователю, то есть мне. И задержанный тут же покинул пределы России. Его отловили спустя полгода в Армении, я ездила туда за ним, и командировка была не самой приятной в моей жизни, поскольку мы попали туда во время энергетической блокады Армении. В гостинице, где мы жили, температура была +3 градуса по Цельсию, а мой шикарный одноместный номер сообщался с коридором незапланированной архитектором дырой в стене (а предоставление мне одноместного номера администратор, вздыхая, мотивировал так: «Женщина – сотрудник прокуратуры? Как же я могу ее к армянским женщинам поселить? Они же ей темную сделают; придется поселить отдельно!..»). Электричество давали ровно на час в сутки, причем когда этот час будет иметь место, никто никогда не знал – то ли в три, то ли в пять, то ли в десять? Да и вообще, когда мы с превеликим трудом добрались до Еревана на перекладных, питаясь в дороге холодной картошкой, сваренной еще дома, и вышли с вокзала в город, меня поразили темнота ереванских улиц, прорезаемая только желтыми лучами автомобильных фар, и гулкая тишина, несвойственная большому городу. Позже меня поразили метро, освещенное парафиновыми свечками, и абсолютно пустые магазины. По вечерам, голодная и холодная, я приходила в свой номер, надевала пальто и сапоги и ложилась спать. Утром я пыталась умыться ледяной водой, и, заглушая анекдотами урчание в желудке, мы шли работать.
А из-за чего я претерпела все эти лишения? Конечно, разбойник был тем самым. Но по иронии судьбы у него когда-то было перерезано сухожилие на ладони, поэтому кисть не разгибалась до конца. Когда опера взяли его еще в Питере, они честь по чести пытались получить у него отпечатки рук. Пальцы вышли сразу, а ладонь не распрямлялась настолько, чтобы ее можно было приложить к бумаге, ну и схалтурили – не стали возиться и ее отпечаток эксперту не представили. Эксперт честно ответил, что отпечатков пальцев данного лица с места убийства не изъято, а про ладонь он ничего не говорил. Отпечаток ладони надо было брать на цилиндрическую поверхность, собственно, единственный отпечаток его руки, позволивший его изобличить, и был оставлен на винной бутылке.
Если бы меня удосужились поставить в известность, я бы назначила дактилоскопическую экспертизу по всем правилам, и не пришлось бы мыкаться в голодной и холодной Армении, а главковцы, как всегда, считали себя умнее всех и сами решили этот вопрос. Вот тогда возник мой первый конфликт с операми двадцать второго отдела. Мне было трудно смириться с тем, что опера из главка пьют уже с раннего утра. Районные оперативники хотя бы меру знали и работали как лошади. А двадцать второй отдел главка постепенно из элитного подразделения превратился в группу дегустаторов, которые с утра разъезжались по районам и посылали местных оперов в магазин – начальство все-таки...
Из уст в уста передавались легенды об отнюдь не профессиональной деятельности сотрудников двадцать второго отдела. Самая безобразная из них – о том, как два руководителя элитного подразделения приехали в отделение, на территории которого произошло убийство, организовывать работу по горячим следам. Без горячительных напитков работа по горячим следам не клеилась, а когда напитки всосались в кровь, вот тут-то и пошла настоящая работа: между руководителями разгорелся жестокий спор о том, кто из них может дольше не дышать под водой. У настоящих мужчин слово не расходится с делом, и местный участковый, обеспечивавший условия работы руководства, был послан за тазом с водой. Первый доброволец сунул голову в таз и замер. Остальные, затаив дыхание, смотрели на секундомер. Когда время нахождения под водой уже можно было заносить в книгу рекордов Гиннесса, наблюдатели забеспокоились, потрепали экспериментатора по плечу – мол, вылезай, но реакции не было. Тогда вытащили голову отчаянного сыщика из воды и ахнули – он сладко спал...
Но это еще цветочки, невинные мужские забавы. А вот когда мне говорят, что один из начальников двадцать второго отдела держит ларьки в нашем районе, второй получает дань с кладбищенских работников, – я вообще перестаю понимать, где белые, а где красные.
Опер из двадцать второго отдела, так бесславно работавший со мной по армянскому делу, – двухметровый чемпион России по вольной борьбе Гриша Борисов, приходил ко мне в десять утра уже совершенно невменяемый. Я искренне забавлялась, наблюдая процесс его попадания ко мне в кабинет: сначала он распахивал дверь и долго раскачивался, приноравливаясь, как бы вписаться в дверной проем, потом на качке впадал в дверь. Как-то вечером в пятницу, когда почти все уже ушли из прокуратуры, я пыталась всунуть этому главковцу поручение о проведении оперативно-розыскных мероприятий, а он, еле ворочая языком, но с большим апломбом, отвечал мне буквально следующее: «Ты мне эти бумажки не суй! Я – оперативник! Я – задержу преступника! А ты – приедешь на готовенькое и его допросишь, пенки снимешь...»
Измученная бесплодными попытками добиться сотрудничества, выведенная из себя пьяным препирательством, я не выдержала и расплакалась, а чтобы он не увидел моих слез, я пошла по бесконечному коридору прокуратуры, завернула за угол и остановилась у окна, давясь рыданиями. А Гриша, поняв, что что-то произошло, но будучи не в силах затуманенными мозгами сообразить, что именно, нетвердыми шагами двинулся за мной и, раскачиваясь как мачта, затормозил перед поворотом коридора.
Из кабинета у окна выглянул молоденький следователь с дворянской фамилией Оболенский, с которым мы испытывали обоюдную платоническую нежность, и испуганно спросил: «Что случилось? Тебя обидели?» Я молча сглатывала слезы. Он заглянул за угол, вернулся ко мне и уточнил: «Это он?!» Я кивнула. Тогда субтильный Оболенский очень решительно сказал: «Я сейчас ему морду набью!» и ринулся за угол, где все еще стоял пьяный чемпион гигантского роста. У меня аж слезы высохли от жгучего интереса к тому, что будет дальше, и я с нетерпением стала ждать развития событий.
Оболенский дошел до угла, постоял и вернулся со словами: «Нет, не могу».
Моей обиды как ни бывало, я покатилась со смеху, и ободренный моим хохотом, из-за угла вывалился опер с извинениями, Я радостно сказала моему заступнику: «Вот видишь, человек осознал свои ошибки; а если бы ты его забил до полусмерти?!»
...Лапочка Оболенский; это с его легкой руки мы всей прокуратурой долгое время изъяснялись исключительно цитатами из любимых фильмов, как «митьки». Например, один следователь входил в кабинет к другому со словами: «Не сидите сиднем, делайте же что-нибудь»; тираду коллеги приятно было прервать заявлением о том, что «все эти ваши басни – плод вашего воспаленного воображения» и т. п. Потом началась эпоха Иоганна Вайса: получая от прокурора новые дела, следователи грустно жаловались друг другу: «Мы с тобой сегодня одинаково небрежны». Один следопыт брезгливо говорил другому, раскладывающему для просушки привезенные с места убийства кровавые тряпки: «Вы мясник, Штейнглиц», а тот отвечал: «Не скрою, люблю пострелять!» Ну а успехи следователей-женщин оценивались однозначно – «Бабы-агентки? Ха-ха-ха!» Но Оболенский был знаменит еще и своим черным глазом. Стоило ему посетовать, что давно в районе не было убийств, как одновременно в трех местах обнаруживали трупы. Как-то 27 декабря, составляя годовой отчет, я громко удивилась, что у нас за год по району всего десять убийств. Оболенский необдуманно заметил, что год еще не кончился. И точно, в период с 27 по 31 декабря в районе были совершены еще семь кровавых преступлений. Если он, уходя с работы, говорил, что давненько у нас не было происшествий, во всех дежурных частях отделений немедленно начинали надрываться телефоны.
Конечно, мужчинам было проще работать с двадцать вторым отделом, поскольку ничто так не сближает, как совместное употребление спиртного. А у меня организм водку не принимал, я предпочитала сухое вино, а легких напитков там отродясь не водилось, поэтому общий язык было найти довольно трудно. А после того, как двадцать второй отдел опростоволосился по армянскому делу, я на одном из совещаний в прокуратуре города, не называя фамилий, прошлась по такой организации работы. Больше всего меня разозлило то, что, привезя из Армении преступника, я отчаялась добиться от двадцать второго отдела помощи в установлении его соучастника, который, по слухам, спокойненько жил под Ереваном, и сама нечеловеческими усилиями разыскала паспортные данные соучастника (мы знали только имя, и я, перелопатив кипы журналов квартирных бюро города, нашла их квартирную хозяйку, которая, на мое счастье, записывала паспортные данные клиентов), а потом, уже даже не ставя в известность двадцать второй отдел, послала телеграмму прокурору Армении с просьбой установить местонахождение такого-то, а по установлении – задержать, санкция на арест имеется. И, к моему немалому удивлению, через две недели Армения сообщила, что человек задержан, «высылайте конвой». А вскоре я с не меньшим удивлением читаю в сводке, что «двадцать вторым отделом Управления уголовного розыска установлен и задержан опасный преступник...»
После этого руководство отдела, не сумев парировать мой выпад прилюдно, каждый раз при встречах в кулуарах не могло удержаться от заявлений о том, как они меня не любят. Меня все это смешило – здоровые толстые мужики, глядя на меня сверху вниз, общаются на уровне – «а чего ты первая песком кидалась»... Правда, Гриша, из-за которого произошел конфликт, соблюдал приличия и даже первым здоровался при встрече. А приехав десятого ноября – в День милиции – в «убойный» отдел родного районного управления внутренних дел, возглавляемый, как известно, автором детективных шедевров всех времен и народов (а кроме того, талантливым опером и просто обаятельным мужчиной) А. Кивиновым, я застала там нарядно одетого Гришу Борисова, который сидел за накрытым столом и развлекал присутствующих тем, что разглагольствовал: «Вот меня спрашивают, правда ли Кивинов все эти преступления, которые описал, сам раскрыл; а я на это отвечаю – а правда, что я такой же ублюдок, каким он меня изобразил?» Ответ на эти вопросы – за историей, она рассудит.
Так вот, пока мы ждали заключений необходимых экспертиз по делу Тараканова, следователи потихоньку допрашивали свидетелей, поскольку позиция Чумарина была нам ясна – ему очень хотелось убедить нас в том, что убийство Тараканова носило разбойный характер, а совершили его проститутки с вокзала.
Свидетели обрисовывали нам довольно интересный образ погибшего: мелкий бизнесмен Тараканов подрабатывал, а может быть, и имел основной доход от сутенерской деятельности. Нашли у него дома и картотеку девушек, и портфолио доморощенных красоток; у него была слава человека, который мог организовать девушку по вызову на любой вкус в считанные минуты. Кроме того, все, кто его знал, в один голос сказали, что сам он не курил, но у него дома всегда имелись сигареты для гостей. Так что оставим пока на совести Чумарина, Бляхина и Мурина рассказ о гостье Игоря, которая якобы пошла за сигаретами.
Версия о «клофелиновом» убийстве у меня почему-то доверия не вызывала: во-первых, если был применен клофелин, зачем нужны пятнадцать ударов кортиком и два удара пистолетом? (Да и никаких следов распития спиртного в квартире не нашлось, не говоря уже о том, что Тараканов на ночь не пил и в организме у него спиртного обнаружено не было.) Во-вторых, удары были сильными, нанесенными явно не женской рукой. В-третьих, Игорь Тараканов давал работу всем окрестным проституткам и в этой среде был достаточно известным человеком; не верилось, что кто-то из своих поднял на него руку и уничтожил курицу, несущую золотые яйца. И в-четвертых... В-четвертых, смерть Тараканова наступила, как было указано в заключении экспертизы, сразупосле нанесения ему повреждений. В период от 7 до 11 часов утра.
Где же был в таком случае Игорь с половины второго ночи, с того момента, когда Чума с Бляхиным стучались в его дверь? Если бы он был связан и лишен возможности подавать звуки, следы этого обнаружились бы при осмотре трупа. Но мне трудно было представить, чтобы проститутки-клофелинщицы, спугнутые, по словам Чумарина, его появлением, не сорвались бы сразу, как все стихло, из квартиры с тем, что успели прихватить, а ждали до семи утра, после чего убили Игоря. Зачем?
Да и вообще как-то не очень хорошо представлялись девицы, одна из которых пытается зарезать Тараканова и наносит ему удары кортиком, а другая бьет его по голове пистолетом. А вот если предположить, что некий мужчина, вооруженный пистолетом Макарова, вместе с другим мужчиной, обладающим физической силой, имеют какие-то дела с коммерсантом-сутенером, рано утром приезжают к нему домой по поводу общих дел, между ними вспыхивает скандал и происходит незапланированное, в горячке, убийство? Да еще если эти мужчины по жизни сдерживаться не привыкли, а организм при этом под воздействием алкоголя?
Это мне казалось больше похожим на правду. На то, что убийц было как минимум двое, указывали два орудия – одному человеку держать в руках одновременно и нож, и пистолет во время борьбы затруднительно.
Поза трупа, направления раневых каналов, расположение потеков крови на трупе и его одежде, данные гистологии о последовательности нанесения повреждений и порезы на руках трупа позволяли предположить, что он впустил убийц в квартиру, в комнате между ними произошла разборка, кто-то из убийц повалил его на диван, а потом выхватил из ножен, висевших на стене, кортик, и стал наносить ему беспорядочные удары. Игорь хватался руками за клинок, и чтобы он не сопротивлялся, другой фигурант оглушил его рукояткой пистолета, а во время удара из рукоятки выскочил магазин и упал за диван. (Я попросила нескольких коллег, когда-либо державших в руках оружие, взять ПМ и показать, как им можно ударить по голове; вариантов не было, все держали и ударяли одинаково: именно так, как держал свой табельный пистолет Чумарин, ударяя им в дверь на виденной мной видеозаписи какого-то задержания.) И еще была на подбородке трупа ссадина, причиненная за несколько часов до смерти. Компаньонша Тараканова показала, что вечером, когда он уходил с работы, она никаких ссадин на нем не видела.
Было похоже, что Тараканов куда-то уезжал на всю ночь и вернулся только под утро, – поскольку на трупе было надето под брюками теплое белье, кровать не разобрана, содержимое желудка свидетельствовало о приеме пищи более чем за четыре часа до смерти. Кроме того, под ногтями Тараканова были обнаружены микроскопические частицы пуха птицы, которые могли попасть туда только при надевании китайского пуховика; если бы он, вернувшись домой, успел помыть руки, их бы не нашли.
Неповрежденные запоры, вкупе со свидетельскими показаниями о том, что Тараканов был крайне осторожным человеком, ни за что не впускавшим к себе даже знакомых без предварительной договоренности о визите, говорили о том, что он был как-то связан с убийцами и впустил их добровольно.
Но мотив? Но связь между ним и убийцами?
Тогда я еще не знала, что все это у нас в руках...
Месяц прошел, прежде чем мы смогли вскрыть сейф, стоявший в квартире Тараканова. Причем этот сейф не давал нам покоя, но что делать с ним, мы не знали, поскольку ключи от него не нашлись. Опасаясь за сохранность содержимого сейфа, местные оперативники предприняли попытку вывезти его с места происшествия в отдел и потерпели крах, поскольку приподнять его вчетвером не смогли, а когда сходили за подмогой и приподняли, тут же уронили на ногу одному из оперативников. Вопли несчастного деморализовали всех остальных. Сейф оставили на месте, а пострадавшего повезли в больницу, где ему наложили гипс, и он на полгода утратил трудоспособность.
Нужно было открывать сейф на месте. Стали узнавать, кто может это сделать? Следователь пришел и доложил, что в городе есть несколько фирм, которые готовы оказать нам эту услугу, – всего за пару миллионов. Городская прокуратура отнеслась к этому без энтузиазма, поскольку все экспертизы, командировки, эксгумации уже давно оплачиваются из фонда заработной платы, других статей расхода прокуратура не имеет. Наконец следователь проявил чудеса изворотливости и всего за четыреста тысяч, которые горпрокуратура скрепя сердце согласилась выделить, нашел в ГУВД специалиста по открыванию сейфов. И вот сейф Тараканова торжественно вскрыт, а ведь не прошло, как говорится, и трех лет с момента убийства.
Однако результаты этой титанической работы разочаровали. Из сейфа извлекли две любительские фотопленки с изображениями местных проституток в завлекающих позах и микроаудиокассету, прослушать которую следователь не смог по причине отсутствия соответствующего магнитофона, положил теперь уже в свой сейф и забыл о ней.
Но я не могла отделаться от мысли, что за убийцами Тараканова далеко ходить не надо, они в поле нашего зрения. Я вспомнила об одорологической экспертизе, которую уже не раз применяла по делам, и успешно. Когда-то очень давно, еще в студенческие годы, я прочитала о достижениях науки о запахах; оказывается, запах можно зафиксировать техническими способами, и фиксируется он, даже если настолько слаб, что не ощущается человеком. Собака, например, чувствует запах взрывчатки, если ей дать понюхать коробку, в которой взрывчатое вещество хранилось неделю назад. Чем хороша эта экспертиза – она устанавливает индивидуальную принадлежность предмета; эксперты могут сказать – эти перчатки носил господин N, и только он.
Раз уж у нас была кепка, надо было примерить ее хотя бы к тем, кого мы знали и кто бывал в квартире потерпевшего; для начала и очистки совести – хотя бы к Чуме и к Бляхину. Я попросила следователя отвезти обоих в лабораторию и взять образцы крови, которые затем высушиваются и используются в качестве образца запаха проверяемого лица. Но, естественно, не настораживая их и не сообщая, что их образцы крови понадобились для того, чтобы выяснить, не их ли головной уборчик завалялся под трупом?
С Бляхиным проблем не возникло; а вот оперу Чумарину ох как не хотелось ехать сдавать кровь. Дважды он заверял следователя, что придет, и пропадал. Дважды заверял меня по телефону, что будет в назначенное время, и обманывал. Наконец в главк было направлено сердитое письмо руководству – с предложением обязать Чумарина явиться в прокуратуру. Продублированное телефонным звонком, предложение наконец возымело свое действие. Явился рассерженный Чумарин, и я наконец впервые увидела его воочию. Невысокий, но крепкий, с красным лицом и бегающими глазами, невнятно изъясняющийся, на меня он произвел впечатление выпившего, но следователь мне потом сказал – да он всегда такой, не поймешь, пьяный или просто говорит быстрее, чем думает.
Они со следователем поехали в лабораторию на машине Чумы; когда следователь вернулся, он зашел ко мне в кабинет и, ухмыляясь, сказал: «Елена Валентиновна, вы смерти моей хотите? Больше я в машину с Чумой никогда не сяду. Мы от больницы Мечникова до площади Восстания доехали за семь минут, не остановившись ни на одном светофоре; все бы ничего, но когда мы людей давить начали...»
Но, хоть с риском для жизни следователя, нужные образцы для сравнения были в нашем распоряжении, и кепка отбыла в Москву, в руки экспертов-одорологов. И мы никому об этом не сказали.
Кончилась зима, прошла весна, летом я ушла в отпуск; и на берегу Финского залива меня нашел мой коллега из другой районной прокуратуры – Дима Пескарев. С ним был оперативник из РУОПа Хлыновский, с которым я несколько раз сталкивалась раньше и запомнила его благодаря удивительной интеллигентности, которая органично сочеталась с мужской жесткостью и силой; один наш общий знакомый объяснил мне это так: «Шесть поколений гвардейских офицеров – это уже гены».
Они с Димой приехали ко мне посоветоваться, поскольку слышали, что у нас в районе есть дело об убийстве, которое совершил Чума. Вот как – оказалось, весь город знает, что Чума убил Тараканова, а мы все раскачиваемся...
«Давайте объединим свои силы», – предложили они. У Димы в производстве было дело о покушении на Абрамсона. Дима и пролил для меня свет на взаимоотношения своего потерпевшего, Чумы и Бляхина.
Абрамсон, человек небедный, владел фирмочкой, специализирующейся на сделках с недвижимостью, причем слава у фирмы под названием «Русская старина» была еще та – длинные обменные цепочки начинались и кончались обиженными людьми, которые позволили себя уболтать и, оставив в руках агентов Абрамсона квартиры и приличные комнаты, оказались в лучшем случае в непригодных для жилья халупах, а в худшем – вообще в подвалах, а некоторых после заключения договора с «Русской стариной» вообще больше никто не видел. Позже знакомые адвокаты, занимавшиеся жилищными делами, мне сказали, что с этой фирмой приличные торговцы недвижимостью дела не имеют, у «Русской старины» грязные сделки.
Отделом недвижимости в фирме «Русская старина» руководила мадам Галия Бляхина, мастер спорта по шахматам, то есть «спортсменка, комсомолка, наконец просто красавица». Ее муж, тоже спортсмен, только в своем виде спорта использующий голову для нанесения ударов, числился в фирме менеджером отдела недвижимости. А его близкий другая Леха Чумарин выполнял в фирме роль «крыши», то есть, используя главковские «корочки» и табельный пистолет, убеждал строптивых контрагентов принять нужное «Русской старине» решение и добивался освобождения конкурентами поля деятельности.
К числу несомненных удач отдела недвижимости «Русской старины» относилась история с квартирой Сероштана – бывшего сотрудника фирмы. У него была муниципальная трехкомнатная квартира в старом районе, и он с помощью фирмы собирался приватизировать ее и продать, однако, будучи в отпуске в родных местах, трагически погиб в автокатастрофе. Всего-то и надо было командировать в родные места Сероштана верных людей, которые привезли оттуда поддельное свидетельство о смерти; оно отличалось от подлинного только одним – более поздней датой смерти. Какие еще документы понадобилось подделать, история умалчивает, но в считанные дни квартира оказалась приватизированной, то есть изъятой из владения администрации и, соответственно, из городского фонда жилья, и подаренной призраком Сероштана фирме «Русская старина». И при непосредственном участии Чумарина продана его сослуживцу по двадцать второму отделу Пете Гришину с заверениями в том, что квартира совершенно чистая.
Правда, эта изящная операция едва не осложнилась приездом родственников Сероштана, которые пытались претендовать на какую-то часть стоимости квартиры, считая себя наследниками. Наивные люди стали звонить госпоже Бляхиной и угрожать обращением в милицию. Г-жа Бляхина только нехорошо усмехнулась и сказала Чуме: «Фас!»
Сотрудник отдела ГУВД Чумарин написал рапорт о том, что по агентурным данным в город ожидается приезд группы террористов с целью полного уничтожения культурного центра, и заказал под этим предлогом группу наружного наблюдения, а также бригаду собровцев. Кроме того, но уже не оформляя этого официально, попросил подъехать к фирме «Русская старина» парочку знакомых бандитов.