- Ладно, доктор. В проповедях не нуждаюсь, - покачнувшись, Вадим поднялся. - Мне ничего от тебя не надо. Хочу, чтобы ты знала, - я не дубина, не сволочь. Ты это накрепко запомни. Если что не так, свистни. Телефон не забыла? Вот... - Он стоял, чуть не подпирая богатырскими плечами дверной проем. Полину пронизывала жалость. Не надо обладать особенными способностями, чтобы понять - человеку плохо. И катится он вниз, за что ни уцепится, удержаться не может.
- Хочешь, я тебе хорошего врача поищу?
- Лучше обними... - Он рванулся к Полине. - Ты всегда была жутко красивая, но холодная. А теперь я вижу - лед растаял... - Он зло ухмыльнулся. - Добрые люди айсберг растопили. - Пальцы Вадима сомкнулись на её запястье.
- Пусти. - Она спокойно посмотрела ему в глаза. Спокойно, но строго из-под нахмуренных темных бровей.
Рука Вадима разжалась.
- Ведьма... - Скрипнув зубами, он направился прочь. Полина не двинулась вслед, подождав, пока с грохотом захлопнется входная дверь. Тогда погасила везде свет и долго стояла у окна в своей комнате, глядя во двор.
Девятиэтажки спали. Покачивающиеся на ветру фонари заливали мокрый озябший мир скудной мертвенной голубизной. Полина почему-то вспомнила, что у древних греков голубой и синий считались цветами траура, ими расписывали стены гробниц, окрашивали одежды жрецов. Она же часто использовали эти цвета в своем гардеробе, подчеркивая синеву глаз.
"Хватит!" - решила вдруг Полина, вздрогнув, как от незримой опасности. Порывшись в шкафу, нашла зеленый шелковый шарф и бросилась с ним к зеркалу. Глаза сверкнули изумрудной зеленью. "У меня зеленые глаза, и я предпочитаю именно эти оттенки", - строго сказала себе и тут же удивилась, откуда явились странные мысли и неуместные сомнения по поводу гаммы платьев и свитеров? А еще, роскошной московской спальни, утопающей в серебристо-синем полумраке. "Квартиру оформлял дизайнер, цвета отделки выбирал по его совету Глеб, а мне очень понравился результат", - словно оправдываясь перед кем-то, подумала Полина.И ещё далеко-далеко, на краешке сознания прмелькнуло:"Поздно. За зелененький шарфик хвататься поздно.Травинка на краю пропастии".
Не раскладывая свой старый диван, наскоро застелила его, свернулась калачиком под одеялом и постаралась уснуть. Думать о вечеринке у Беллы не хотелось. Стало окончательно ясно, что прошлое осталось за чертой забвения, перешагивать которую не следовало. Это не её двор, не её школьные знакомые и не её прошлое. Забрела по ошибке в чужую реальность, где оказался плохо знакомый пьяненький парень, не сумевший осуществить своих радужных планов ни совершить дерзновенный прорыв в науке, ни сделать счастливой жену, ни растить детей...
Полина едва сдержалась, что бы не позвонить Глебу - так захотелось услышать его голос, почувствовать, что их московский дом, их благополучие, любовь на самом деле существуют. Она положила ладони на живот, но зародившаяся в нем крошечная жизнь ещё пребывала в глубоком сне, где-то в неведомом пространстве, на грани света и тьмы.
"А может, мои натужные попытки "прозреть" - нечто, недоступное другим, - естественный этап совершенствования человеческой психики? Может, интуиция, ясновидение, предчувствие - обязательные спутники любви? Любви жены, матери?" - думала Полина, усиленно отвлекая себя от навязчивого ощущения опасности, желания немедленно увидеть Глеба. Она попыталась расслабиться, поочередно отключая мышцы ног, рук, тела, отпустила мышцы лица и глаз, постаралась дышать поверхностно и ровно... И тут же вскочила, хватая ртом воздух и раздирая ворот пижамы - пружина в груди, сжатая волей, развернулась с убойной силой. В глазах потемнело от боли, пальцы задрожали, к горлу подступила тошнота.
"Вот и беременность дает о себе знать", - успокоила себя Полина, быстро оделась, заперла за собой дверь и спустилась во двор. Хмурую ночь едва осветлил приближающийся рассвет. "Ниссан" не угнали, мотор послушно заурчал, часы просигналили пять раз. Городок спал, на шоссе было пусто. Через час с небольшим Полина осторожно входила в свою квартиру. Сняла сапоги и на цыпочках прошла в спальню.
Глеба не было. Накрытую синим покрывалом кровать никто не тронул - так и валялись поверх шелкового "дворцового" штофа шерстяные колготки и забракованная в процессе сборов на вечеринку блузка. Полина присела на пуф у зеркала, почему-то опасаясь притрагиваться к вещам, словно попала в заколдованное царство. С неприязнью оглядела так радовавшую её обстановку "голубой" спаленки - слишком много синих оттенков, как в критской гробнице.
Попыталась размышлять спокойно, но логику разрушали каверзно вкрадывающиеся вопросы "а вдруг?". Образную картину искажали помехи, словно на экране телевизора с выдернутым шнуром антенны, ничего не разберешь сплошное мелькание и треск. Неприятный, пугающий свист ледяной вьюги...
Из холла Полина позвонила Глебу, не опасаясь разбудить его - где бы он ни находился, телефон был рядом - под рукой, под подушкой, в кармане... Голос диспетчера ответил, что абонент временно отключен...
Не раздумывая, Полина набрала номер отца. Андрей Дмитриевич ответил по-военному бодро, словно вовсе и не собирался спать. Полина коротко изложила ситуацию - приехала домой, Глеба нет.
- Послушай, детка... - после некоторого раздумья сказал Ласточкин. Он же знал, что ты заночуешь в Зареченске. Значит, дисциплину не нарушил. "Увольнение на берег". Мужчине иной раз просто необходимо дохнуть свободой... И дело зачастую вовсе не в женщинах.
- Его телефон отключен...
- Разумеется, должен же Глеб Борисович покемарить. Ну, может, выпил парень. У него, вроде, вчера была назначена встреча с американскими партнерами. Я в таких делах ухожу под воду. Мне засвечиваться с иностранцами совсем ни к чему, а ему приходится отдуваться.
- Понимаю, ты меня забалтываешь - успокаиваешь, отвлекаешь... Я же не от ревности, а вообще, беспокоюсь... Невроз какой-то... Страшно.
- Это от того, что все хорошо. Когда дела через пень-колоду, все по фигу. А когда на душе солнышко - все тучи высматриваешь.
- Верно. За свое счастье трясусь. Ребеночек... и... мы хотели с Глебом тебе вместе сообщить, решили в следующую пятницу расписаться. Но пока не афишируем, поедем отдыхать. Когда вернемся, свадьба и прочее... вы с Соней, конечно, в ЗАГСе нас благословите... А мать я пока беспокоить не буду.
- Позвони хоть. Пусть порадуется, поздравит... - Андрей Дмитриевич подавил зевок. - Скоро семь. Шла бы в постельку, детка. А мне пора перейти к водным процедурам и тренировкам.
Полина слышала, как он сделал несколько глотков, очевидно, запил таблетку. Отец давно носил с собой нитрогранулонг, но от серьезных обследований напрочь отказывался.
- Извини, я совсем сумасшедшая. Невроз. Попробую часок поспать. Привет Соне. - Полина в раздумье опустила трубку. Спать не хотелось, противная пустота в груди снова раздувалась леденящим шаром, грозящим взорваться и убить все живое.
- Это позор, Ина! Вызывай психушку, - громко сказала она. Нарочито спокойно устроилась на диване в гостиной и даже взялась читать "Cosmopolitan", но ежеминутно поглядывала то на часы, то на телефон. В восемь снова позвонила Глебу и услышала то же самое сообщение. Приняла контрастный душ, надела зеленый свитер, подвела глаза изумрудными тенями, с ощущением, что начался новый этап жизни.
Полина уже собралась выйти из дома, когда раздался звонок.
- Дочка, я в офисе. - Голос отца не понравился Рите. - Ты скоро приедешь?
- Уже выхожу. Глеб объявился?
- Его пока нет... Приедешь, поговорим. Есть кое-какие версии, надо проверить. Жду.
Встретив Риту, отец запер дверь своего кабинета и посмотрел на неё как-то жалобно, словно должен был выдрать зуб. И молчал, прикидывая, как далеко можно зайти в откровенности с беременной женщиной.
- Где Глеб?! - Рите показалось, что она превратилась в стальную струну, натянутую до предела. Крепкая, звонкая, чуть тронешь - и лопнет.
- Не знаю. Никто не знает. Я связался с американцами, с охраной, с ребятами. Его никто не видел со вчерашнего вечера... Дело в том, что на встречу в ресторан он не пришел...
- Я же звонила! Он был там. Часов в одиннадцать...
- Возьми себя в руки. Мы уже посоветовались с Красновским. Ждем ровно сутки, потом заявляем. У меня есть кое-какие связи в органах... Видишь ли, мы проверили, - исчезла очень важная документация и счет в банке. Пока удалось получить информацию лишь об одном, российском. Сумма незначительная. Возможно, случайность... Запросили европейские отделения...
Струна в груди Риты лопнула. Оглушающая боль, снарядный свист засасывающей черноты.
- Обо мне не беспокойся. - Пошатнувшись, Полина выскользнула в коридор.Ополоснув лицо в туалете холодной водой, она тупо простояла с четверть часа у окна, и вновь поднялась в кабинет отца. Ощущая непробиваемое спокойствие паралича, уселась в угловое, спрятанное за стеллажами кресло и приготовилась ждать. Упорно и долго - сколько понадобится.
Глава 10
События этого дня, обрушившиеся на "Оникс", казались обрывками странного фильма, на которые порой нарываешься, "листая" пультом программы. С минуту смотришь на экран, держа палец на кнопке, с готовностью перескочить на что-нибудь более веселенькое. Но постепенно втягиваешься. А когда появляются финальные титры, с отвращением выключаешь "ящик", бормоча: "Ну и дрянь... Какого вообще черта..."
Завораживающее и самое противное было в том, что ничего понять было невозможно. В кабинете Ласточкина заперлись руководители фирмы, названивая, посылая запросы , читая поступающие факсы и беспрестанно куря. Тревога сменилась растерянностью, растерянность страхом, страх - полным отчаянием. Картина вырисовывалась жуткая: Глеб Борисович - реальный руководитель компании, исчез, а вместе с ним в европейских банках, где хранились основные средства "Оникса", произошла ликвидация счетов. Кто-то "крутанул" "Оникс" по-крупному, обобрав до нитки и оставив с колоссальными долгами за невыполненные условия фантастических контрактов, которых оказалось не мало.
Полина застыла в своем кресле, плохо ориентируясь в происходящем. Она запретила себе думать о самом страшном - возможной гибели Глеба, и все же обмирала при каждом звонке, ожидая трагических сообщений. Порой она чувствовала себя маленькой девочкой, которую наказали и поставили в угол, а потом совсем забыли. Полина что-то бубнила, перемешивая слова гимна Советского Союза с врезавшейся в память фразой из молитвы оптинских старцев: "Господи, во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой..."
Но стоило только вдуматься в вертящиеся на слуху слова, и в душе поднималась волна негодования, захлестывающая горячей злостью. И против торжественной лжи гремучего лозунга "Да здравствует созданный волей народов единый могучий Советский Союз" и против слепого подчинения промыслу Господа - некой жестокой и несправедливой силы, мучающей людей...
Прохладная ладонь легла на лоб:
- Дремлешь, девочка? Уже поздно, поезжай домой, очень тебя прошу. Я велел Сергею отвезти тебя.
Полина встрепенулась, не сообразив сразу, что Сергеем звали шофера фирмы.
- Сергей? А где Глеб?
- Надеюсь, скоро мы во всем разберемся. Оставь это дело мужчинам. Тебе надо побыть у нас. Соня уже ждет.
- Нет! Он будет искать меня дома.
Андрей Дмитриевич почувствовал непреодолимую силу в голосе дочери, которую он никогда не пытался "ломать":