— Ложись, утром разберемся.
— А если опять?..
— Ничего не будет, спи.
Красюк долго ворочался, поправляя разбросанные ветки пихты, наконец успокоился, но все прислушивался, не мог уснуть.
Пугающая темнота обступала тихо шипящий костер. Теперь из тайги почему-то не доносилось никаких звуков. Словно ее и не было, тайги, а только неизвестность, могильная пустота.
Проводив Плонского и Красюка с Сизовым, Дубов загрустил. Думал похмелье сказывается, — выпили-то вчера с зампрокурора немало, потом до него дошло, что дело в другом. Вот ведь как лопухнулся: самому надо было этим Красюком заняться, самому!
Правда, он не знал всего, того, например, что двух пудов золота в разбившемся вертолете недосчитались. Но разве трудно было сообразить? Красюк сколько-то дней сидел на том золоте. Один. Голодный и злой. Так неужто за это время ему ни разу в башку не стукнуло припрятать хоть немного на черный день? Красюк-то, без бинокля видно, жуликоватый. А вот не разгадал его…
Дубов потянулся в своем глубоком кресле, добротно сработанном зэками, хлопнул ладонью по столу, на котором еще лежала не убранная после вчерашнего закуска.
Не дотумкал! А ведь мог уломать Красавчика, снарядить его за тем золотишком. Может, и сам бы с ним пошел. Взял бы, скажем, отпуск на пару недель и — будто на охоту. Или заболел бы, или еще что-нибудь придумал.
Дубов достал из стола початую бутылку, налил в стакан, выпил залпом, как воду, сунул в рот толстый ломоть сырокопченой колбасы и вскочил, зашагал по кабинету из угла в угол.
Вчера, сидя в соседней комнате, он слышал весь разговор зампрокурора с Сизовым. Понял, какое дело затевается, и потому не стал кобениться, а сразу согласился отправить Красюка с Сизовым одних. А что, основание доверять у него полное: приволокли же Беклемишева с оружием, не сбежали. А ему, и верно, некого с ними послать. Разве что вольного, дежурящего у ворот, вчерашнего зэка Пешнева с его двустволкой?..
Мысль о ружье, которое он не далее как на прошлой неделе видел у Пешнева, живущего за речкой в доме для вольных, заставила остановиться. Что-то такое обещала эта мысль, какой-то интересный вывод.
Колбаса все не разжевывалась, это злило, мешало думать. Дубов выплюнул колбасу в ящик для мусора, поглядел в окно и, схватив фуражку, заторопился на улицу.
Зной висел над тайгой, плотный, оглушающий. Ворона на столбе все орала, чем-то недовольная. Дубову захотелось вернуться, взять карабин и свалить эту ворону, — надоела. Но сейчас не до того было. Он спрыгнул с крыльца, решительно направился к бараку зэков, но тут же вернулся, подозвал к себе Пешнева.
— Сбегай, позови Хрюкина.
— Какого Хрюкина?
— Ну, который Хопер.
— А-а, — сказал Пешнев и не двинулся с места. Идти куда-то, а тем более бежать по этой жаре ему не хотелось. — Так он же на работе.
— Сачкует, я его знаю.
— А ворота?
— Я посмотрю. Иди, скажи, чтобы быстро.
Хопер и в самом деле пришел быстро, Дубов даже не успел как следует все продумать для разговора с ним.
— Звал, начальник? — спросил Хопер, обмахиваясь розовой курортной панамкой, неизвестно откуда взявшейся в этом диком лесу.
— Почему не на работе? — сердито спросил Дубов. — Ты же мой актив, пример должен подавать.
— Так болен я.
— Чем же, интересно?
— Вот тут ноет, — прижал он ладонь к груди. — А еще тошнит.
— От самогона, небось? Где вы этот самосвал только берете?
— И голова кружится.
— А бок болит?
— Болит, начальник.
— Отлежал, небось.
— Обижаете. Ну, конечно, ваша власть… — заканючил Хопер и обиженно скорчил опухшую от сна рожу, сделавшуюся отнюдь не жалостливой, а смешной.
И Дубов рассмеялся.
— Сколько я отказников перевидал, и каждому хотелось морду набить. А глядя на тебя, у меня почему-то такого желания не возникает.
— Ну и слава богу. — Хопер открыто ухмылялся. — Это, наверное, от того, начальник, что, когда не болен, я работаю за двоих.
— А когда ты не болен?
Хопер почесал голову, надел панаму и ничего не ответил.
— А ну, пошли со мной.
В кабинете Дубов уселся в свое кресло, показал Хопру на стул напротив.
— Садись, угощайся.
— Благодарствуйте.
Хопер снял панаму, придвинулся к столу, взял ломтик колбасы, рассмотрел его со всех сторон и дурашливо вздохнул:
— Похмелиться бы, начальник.
— Все-таки похмелиться?
— Так ведь утром-то не пьют, а похмеляются.
— Так ведь день уже, — передразнил его Дубов.
— Да? — Хопер посмотрел на залитое солнцем окно и опять вздохнул: Жизня проклятая.
Он взял налитый наполовину стакан, понюхал водку, зажмурился и выплеснул ее себе в рот, как воду.